Поль тихо свистнул.– Ты, должно быть, была очень храброй.– Только потому, что рядом была Grandmere, – призналась я.– Мне бы хотелось приехать раньше и быть с тобой, – добавил Поль. Я почувствовала, что покраснела от его желания защитить меня.– Со мной все в порядке, но я рада, что все закончилось, – призналась я. Поль засмеялся.При слабом освещении нашей галереи его лицо казалось более нежным, а глаза темнее. Мы не делали ничего такого, кроме того что держались за руки и целовались с полдюжины раз, причем только дважды в губы. Но сейчас, когда я смотрела на Поля и стояла так близко к нему, память об этих поцелуях заставила мое сердце трепетать. Ветерок ласково откинул в сторону несколько прядей волос, упавших ему на лоб. За домом вода на болоте плескалась о берег, и какая-то ночная птица, невидимая на фоне темного неба, хлопала над нами крыльями.– Я огорчился, когда приехал и не застал тебя дома, – сказал Поль. – Уже собирался уезжать, но увидел свет вашего фонаря.– Хорошо, что ты подождал, – ответила я, и его улыбка стала шире. – Но я не могу пригласить тебя в дом: Grandmere хочет, чтобы мы закончили одеяла, которые завтра выставим на продажу. Она думает, что в эти выходные мы будем заняты, и обычно оказывается права. Она всегда помнит по прошлому году, какие выходные более загружены. Никто не помнит такие вещи лучше нее, – добавила я.– Мне придется весь завтрашний день работать на консервной фабрике, но, может быть, я смогу приехать вечером, после обеда, и мы прогуляемся в город, поедим мороженого, – предложил Поль.– Я бы с удовольствием.Поль подошел ближе и не сводил с меня глаз. Некоторое время мы упивались друг другом, пока Поль наконец не решился на отчаянный шаг.– Чего мне хочется больше всего, так это повести тебя на танцы в следующую субботу, – быстро признался он.Я никогда еще не была на настоящем свидании. Даже мысль об этом наполнила меня волнением. Большинство девушек моего возраста отправлялись на танцы в сопровождении родственников и танцевали с молодыми людьми, с которыми там же и знакомились. Но быть приглашенной и сопровождаемой Полем и танцевать весь вечер только с ним… это вызвало головокружение.– Мне придется спросить Grandmere Катрин, – сказала я и быстро добавила: – Но мне бы очень хотелось.– Хорошо. Ну что ж, – проговорил Поль, пятясь к своему мотороллеру, – я думаю, мне лучше поехать до того, как начнется этот ливень. – Отходя назад, он не отрывал взгляда от меня, зацепился пяткой за корень и плюхнулся на землю.– Ты не ушибся? – вскрикнула я, подбегая к Полю. Он засмеялся, чувствуя неловкость.– Все в порядке, за исключением мокрой пятой точки, – добавил он и засмеялся. Потом потянулся, чтобы ухватиться за мою руку и встать, а когда поднялся, нас разделяли только несколько дюймов. Медленно, по миллиметру, наши губы приближались, пока не встретились. Это был для каждого из нас короткий, но более крепкий и уверенный поцелуй. Я поднялась на носки, чтобы приблизить свои губы к его губам, и мои груди скользнули по его торсу. Неожиданное прикосновение вместе с электричеством нашего поцелуя вызвало волну теплого приятного возбуждения, которая прокатилась вдоль моего позвоночника.– Руби, – прошептал Поль, теперь уже переполненный чувством, – ты самая красивая и милая девушка на всей протоке.– О нет, что ты, Поль, этого не может быть. Так много хорошеньких девушек, а есть и такие, у которых дорогие наряды и дорогие украшения, и…– Мне нет дела до этих девушек, этих бриллиантов и платьев из Парижа. Ничто не может сделать их красивее тебя, – вырвалось у моего друга. Я знала, у него не хватило бы смелости сказать все это, если бы мы не стояли в тени и я могла ясно видеть его лицо. Я знала, что оно было пунцовым.– Руби, – позвала из окна бабушка. – Я не хочу не спать всю ночь, заканчивая эту работу.– Иду, Grandmere. Спокойной ночи, Поль, – сказала я и подалась вперед, чтобы чмокнуть его в губы еще раз, прежде чем отвернуться и оставить его одного в темноте. Потом я услышала, как Поль завел мотороллер и отъехал, и только тогда поспешила наверх в мастерскую помочь бабушке Катрин.Она какое-то время не разговаривала, и взгляд ее был сосредоточен на станке. Затем бабушка подняла глаза на меня и сжала губы, как всегда, когда глубоко задумывалась.– Сын Тейта последнее время довольно часто приходит к тебе, не так ли?– Да, Grandmere.– А что думают его родители по этому поводу? – спросила бабушка, по своему обыкновению добираясь до сути вопроса.– Не знаю, Grandmere, – ответила я, опуская глаза.– Думаю, что знаешь, Руби.– Я нравлюсь Полю, и он нравится мне, – поспешила сказать я. – Что думают его родители, не имеет значения.– Он очень вырос за этот год; он уже мужчина. И ты уже больше не маленькая девочка, Руби. Я видела, как вы смотрите друг на друга. Я слишком хорошо знаю подобный взгляд и знаю, к чему он может привести, – добавила бабушка.– Он не приведет ни к чему плохому. Поль самый порядочный парень в школе, – упорствовала я. Бабушка кивнула головой, но ее теплые глаза все еще не отпускали меня. – Перестань заставлять меня чувствовать вину, Grandmere. Я не делала ничего, чтобы тебе было стыдно за меня.– Пока нет, – согласилась она. – Но в тебе сидит Ландри, а их кровь имеет наклонность к пороку. Я видела это в твоей матери. И не желаю видеть в тебе.Мой подбородок задрожал.– Я говорю все это не для того, чтобы причинить боль, дитя. Я хочу оградить тебя от боли. – Бабушка потянулась и положила свою руку на мою.– Разве я не могу любить кого-то чисто и непорочно, Grandmere? Или я проклята из-за крови дедушки Джека, текущей в моих венах? А что же твоя кровь? Разве она не даст мне мудрости, которая помешает попасть в беду?Бабушка покачала головой и улыбнулась:– Боюсь, эта мудрость не помешала мне самой попасть в беду. Я вышла замуж, и когда-то мы жили вместе, – сказала она и вздохнула. – Но, возможно, ты и права; возможно, ты более сильная и мудрая в некоторых вопросах. Ты гораздо сообразительнее меня в твои годы и намного меня одаренней. Вот хотя бы твои рисунки и картины…– О нет, Grandmere, я…– Да, Руби, это так. Ты талантлива. В один прекрасный день кто-нибудь увидит твой талант и предложит за него кучу денег, – пророчествовала бабушка. – Я просто не хочу, чтобы ты сделала что-то, что погубит твои шансы выбраться отсюда, подняться над болотом и протокой.– Разве здесь так плохо, Grandmere?– Для тебя – да, детка.– Но почему?– Просто это так, – сказала она и вновь принялась ткать, оставив меня на мели в море тайны.– Поль пригласил меня пойти с ним на танцы в следующую субботу. Я очень хочу пойти, Grandmere.– А родители разрешили ему это сделать? – быстро спросила бабушка.– Не знаю. Мне кажется, Поль думает, что да. Можем ли мы пригласить его на обед в воскресенье, Grandmere? Можем?– Я еще никогда никого не прогоняла от своего стола, но не рассчитывай пойти на танцы. Я знаю семью Тейт и не хочу видеть, как тебе причинят боль.– О, этого не будет, – затараторила я, почти прыгая на стуле от возбуждения. – Значит, Поль может прийти на обед?– Я же сказала, что не вышвырну его.– О Grandmere, спасибо! – Я порывисто обняла бабушку. Она покачала головой.– Если мы будем продолжать в том же духе, то нам придется работать всю ночь, Руби, – заявила она, но поцеловала меня в щеку. – Моя маленькая Руби, моя милая девочка так быстро вырастает в женщину, что мне лучше быть начеку.Мы обнялись еще раз и начали работать; мои руки двигались с новой энергией, а сердце было наполнено новой радостью, несмотря на зловещее предостережение моей Grandmere. Глава 2«Ландри вход воспрещен» Букет чудесных ароматов из кухни просочился в мою комнату, заставив меня открыть глаза и вызвав ворчание в желудке от предвкушения завтрака. Я могла уловить запах крепкого кайенского черного кофе, который варился в перколяторе, Кофейник с ситечком.
и густого супа гамбо из смеси шримса и кур, который бабушка Катрин готовила в черных чугунных горшках для продажи с нашего придорожного прилавка. Я села и втянула носом соблазнительный запах.Солнце прокладывало свой путь сквозь листву кипарисов и платанов, растущих вокруг дома, и пробивалось через ткань на окне, разливая теплое яркое сияние по моей маленькой спальне, в которой было достаточно места только для окрашенной белой краской кровати, небольшой тумбочки под лампу у изголовья и огромного сундука для одежды. Хор рисовых трупиалов Птица отряда воробьиных.
начал свою обычную симфонию, чирикая и распевая, приглашая меня присоединиться к ним в праздновании нового дня. Пора было вставать, умываться и одеваться.Как бы я ни старалась, я никогда не могла проснуться раньше бабушки и раньше нее попасть на кухню. Мне редко удавалось удивить ее свежесваренным кофе, горячим печеньем и яичницей. Бабушка обычно вставала с первыми лучами солнца и постепенно отодвигала покрывало темноты; она двигалась по дому так тихо и мягко, что я не слышала ее шагов в коридоре или по лестнице, которая обычно громко скрипела, когда по ней спускалась я. По утрам в воскресные дни бабушка Катрин вставала особенно рано, чтобы подготовить все для придорожного прилавка.Я поспешила вниз к ней.– Почему ты меня не разбудила? – спросила я.– Если бы ты сама не проснулась, Руби, я бы разбудила тебя, когда надо, – привычно ответила она. Но я знала, что бабушка скорее бы сделала лишнюю работу, чем извлекла меня из объятий сна.– Я сверну новые одеяла, приготовлю для прилавка, – предложила я.– Вначале позавтракай. У нас достаточно времени, чтобы вынести товар. Ты же знаешь, туристы появятся еще не скоро. Если кто и встает рано, так это рыбаки, но их не интересует то, что мы продаем. Иди садись, – скомандовала бабушка Катрин.В кухне стояли простой стол, сделанный из таких же широких кипарисовых досок, что и дом, и стулья с точеными ножками. И еще дубовый шкафчик, которым особенно гордилась бабушка. Шкафчик сделал ее отец. Вся остальная мебель в доме была обыкновенной и не отличалась от обстановки любой кайенской семьи, живущей на протоке.– Мистер Родригес сегодня утром принес вон ту корзину свежих яиц, – сказала бабушка, кивая в сторону корзины на подоконнике. – Очень любезно с его стороны подумать о нас в такое трудное для него время.Бабушка никогда не ждала чего-то большего, чем простое «спасибо» за любые чудеса, которые совершала. Она не считала дар, которым обладала, своей собственностью и полагала, что он принадлежит всем кайенам. Она считала, что была послана на землю служить и помогать тем, кто был менее удачлив, и радость от возможности помочь другим была достаточным вознаграждением.Бабушка поджарила мне пару яиц в дополнение к печенью.– Не забудь выставить свои новые картины. Мне нравится та, где цапля выходит из воды, – улыбнулась она.– Если она нравится тебе, мне не следует ее продавать. Лучше подарю ее тебе.– Глупости, детка. Я хочу, чтобы все видели твои картины, особенно в Новом Орлеане, – заявила она. Бабушка говорила это уже не раз, и голос ее был всегда тверд.– Почему? Почему Новый Орлеан имеет такое значение?– Там дюжины художественных галерей и знаменитые художники, которые увидят твою работу и сделают твое имя таким известным, что все богатые креолы захотят иметь одну из твоих картин у себя в доме, – объяснила бабушка.Я покачала головой. Это было непохоже на нее – желать, чтобы слава и известность пришли в наш скромный дом на протоке. Мы выставляли на продажу в выходные дни наши изделия, потому что это приносило нам необходимый доход, чтобы прожить, но я знала, что бабушка Катрин чувствовала себя неспокойно, когда появлялись все эти посторонние люди, хотя некоторым из них нравилась ее пища и они засыпали ее комплиментами. Было что-то еще, почему бабушка понуждала меня выставлять мои художественные работы, какая-то таинственная причина.Картина, изображавшая цаплю, для меня тоже была особенной. Однажды в сумерки я стояла на берегу пруда за нашим домом, когда увидела этого большеноса, ночную цаплю, поднявшуюся так внезапно, что действительно показалось, будто она вышла из воды. Она расправила свои широкие темно-фиолетовые крылья и готова была взлететь над кипарисами. Я уловила что-то поэтическое и прекрасное в ее движениях и сгорала от нетерпения схватить этот момент в рисунке. Позже, когда бабушка Катрин увидела законченную картину, она на какое-то время потеряла дар речи. Ее глаза заблестели от слез, и она призналась мне, что моя мать предпочитала эту цаплю всем другим болотным птицам.– Тогда тем более нам надо оставить эту картину себе, – сказала я.Но бабушка не согласилась и заявила:– Лучше, чтобы ее увезли в Новый Орлеан.Это было похоже на передачу некоего зашифрованного послания в виде моей работы кому-то в Новом Орлеане.После завтрака я начала выносить подготовленные на продажу изделия и товары, а бабушка тем временем закончила приготовление roux. Это едва ли не самое первое блюдо, с которого молодая кайенская девушка начинает учиться готовить. Roux – это просто мука, которая поджаривается в растительном масле или животном жире до коричневого цвета ореха, но нельзя позволить ей пережариться до черноты. После этого в соус добавляются дары моря или куры, иногда мясо утки, гуся или цесарки, а иногда дичь с сосисками и устрицами, и на этой основе делается густой суп гамбо. Во время Великого поста бабушка делала зеленый гамбо на соусе roux только с овощами вместо мяса.Бабушка оказалась права. Мы были на месте вовремя, но покупатели появились гораздо раньше, чем обычно. Подходили и ее старые друзья или соседи-кайены, узнавшие о couchemal и желающие услышать рассказ самой Grandmere. Некоторые из них уселись вокруг и перебирали подобные истории, услышанные ими от родителей или дедов.Почти в полдень мы с удивлением увидели проезжающий мимо серебристо-серый лимузин, изысканный и длинный. Внезапно он остановился и очень быстро подал назад. Задняя дверца открылась, и из него вышел высокий, худой мужчина с оливковым оттенком кожи и темными, но начинающими седеть волосами. За ним в лимузине слышался женский смех.– Успокойся, – проговорил он, затем повернулся ко мне и улыбнулся.Привлекательная блондинка с сильно подведенными глазами, толстым слоем румян и комками помады на губах высунула голову в открытую дверцу машины. Длинное жемчужное ожерелье свисало с ее шеи. На даме была блузка из ярко-розового шелка. Несколько верхних пуговиц были расстегнуты, поэтому я не могла не заметить, что грудь ее была почти открыта.– Поторопись, Доминик, вечером у меня обед в «Арно», – с раздражением воскликнула дама.– Успокойся. У нас еще масса времени, – не оглядываясь, проговорил мужчина. Его внимание было приковано к моим рисункам. – Чьи это работы? – спросил он.– Мои, сэр, – ответила я. Мужчина был одет очень дорого – в белоснежную сорочку из мягкого хлопка и красиво сшитый костюм темно-серого, как древесный уголь, цвета.– Неужели?Я кивнула, и он подошел поближе и взял картину с цаплей. Подержал ее на расстоянии вытянутой руки и произнес:– У вас природный дар. Пока еще примитивно, но в своем роде замечательно. Вы учились?– Немного в школе и по старым художественным журналам.– Замечательно.– Доминик!– Замолчи, ладно? – Он усмехнулся мне, будто хотел сказать: «Не обращайте на нее внимания», а затем посмотрел еще две мои картины. Для продажи я выставила пять. – Сколько вы за них просите? спросил он.Я взглянула на бабушку Катрин, стоявшую с миссис Тибодо; их разговор затих с тех пор, как остановился лимузин. Взгляд бабушки казался отрешенным. Она будто всматривалась в глубь этого красивого, богатого незнакомца, отыскивая что-то, что выдало бы в нем нечто большее, чем просто туриста, поклонника местного колорита.– Я прошу по пять долларов за картину, – ответила я.– Пять долларов! – рассмеялся мужчина. – Во-первых, вы не должны просить одну и ту же цену за каждую, – поучал он. – Эта вот, цапля, явно потребовала больше работы. Она раз в пять больше напоминает настоящую картину, чем все остальные, – с уверенностью заявил он и повернулся к бабушке Катрин и миссис Тибодо, будто они были его студентами. Потом незнакомец вновь обратился ко мне: – Вы только посмотрите на детали… То, как вы схватили движение крыльев цапли и воду. – Он прищурился и поджал губы, пока смотрел на картину, а потом решительно кивнул. – Я дам вам пятьдесят долларов за все пять картин как предварительную оплату, – заявил он.– Пятьдесят долларов, но…– Что вы подразумеваете под предварительной оплатой? – спросила бабушка, подходя к нам.– О, простите, – произнес джентльмен. – Я должен был представиться. Мое имя Доминик Легран. Я владелец художественной галереи во Французском квартале, она называется просто Галерея Доминика. Вот. – Он вынул из кармана визитную карточку. Бабушка взяла карточку и зажала ее в своих маленьких пальчиках, чтобы рассмотреть.– А это… предварительная оплата?
1 2 3 4 5 6 7 8
и густого супа гамбо из смеси шримса и кур, который бабушка Катрин готовила в черных чугунных горшках для продажи с нашего придорожного прилавка. Я села и втянула носом соблазнительный запах.Солнце прокладывало свой путь сквозь листву кипарисов и платанов, растущих вокруг дома, и пробивалось через ткань на окне, разливая теплое яркое сияние по моей маленькой спальне, в которой было достаточно места только для окрашенной белой краской кровати, небольшой тумбочки под лампу у изголовья и огромного сундука для одежды. Хор рисовых трупиалов Птица отряда воробьиных.
начал свою обычную симфонию, чирикая и распевая, приглашая меня присоединиться к ним в праздновании нового дня. Пора было вставать, умываться и одеваться.Как бы я ни старалась, я никогда не могла проснуться раньше бабушки и раньше нее попасть на кухню. Мне редко удавалось удивить ее свежесваренным кофе, горячим печеньем и яичницей. Бабушка обычно вставала с первыми лучами солнца и постепенно отодвигала покрывало темноты; она двигалась по дому так тихо и мягко, что я не слышала ее шагов в коридоре или по лестнице, которая обычно громко скрипела, когда по ней спускалась я. По утрам в воскресные дни бабушка Катрин вставала особенно рано, чтобы подготовить все для придорожного прилавка.Я поспешила вниз к ней.– Почему ты меня не разбудила? – спросила я.– Если бы ты сама не проснулась, Руби, я бы разбудила тебя, когда надо, – привычно ответила она. Но я знала, что бабушка скорее бы сделала лишнюю работу, чем извлекла меня из объятий сна.– Я сверну новые одеяла, приготовлю для прилавка, – предложила я.– Вначале позавтракай. У нас достаточно времени, чтобы вынести товар. Ты же знаешь, туристы появятся еще не скоро. Если кто и встает рано, так это рыбаки, но их не интересует то, что мы продаем. Иди садись, – скомандовала бабушка Катрин.В кухне стояли простой стол, сделанный из таких же широких кипарисовых досок, что и дом, и стулья с точеными ножками. И еще дубовый шкафчик, которым особенно гордилась бабушка. Шкафчик сделал ее отец. Вся остальная мебель в доме была обыкновенной и не отличалась от обстановки любой кайенской семьи, живущей на протоке.– Мистер Родригес сегодня утром принес вон ту корзину свежих яиц, – сказала бабушка, кивая в сторону корзины на подоконнике. – Очень любезно с его стороны подумать о нас в такое трудное для него время.Бабушка никогда не ждала чего-то большего, чем простое «спасибо» за любые чудеса, которые совершала. Она не считала дар, которым обладала, своей собственностью и полагала, что он принадлежит всем кайенам. Она считала, что была послана на землю служить и помогать тем, кто был менее удачлив, и радость от возможности помочь другим была достаточным вознаграждением.Бабушка поджарила мне пару яиц в дополнение к печенью.– Не забудь выставить свои новые картины. Мне нравится та, где цапля выходит из воды, – улыбнулась она.– Если она нравится тебе, мне не следует ее продавать. Лучше подарю ее тебе.– Глупости, детка. Я хочу, чтобы все видели твои картины, особенно в Новом Орлеане, – заявила она. Бабушка говорила это уже не раз, и голос ее был всегда тверд.– Почему? Почему Новый Орлеан имеет такое значение?– Там дюжины художественных галерей и знаменитые художники, которые увидят твою работу и сделают твое имя таким известным, что все богатые креолы захотят иметь одну из твоих картин у себя в доме, – объяснила бабушка.Я покачала головой. Это было непохоже на нее – желать, чтобы слава и известность пришли в наш скромный дом на протоке. Мы выставляли на продажу в выходные дни наши изделия, потому что это приносило нам необходимый доход, чтобы прожить, но я знала, что бабушка Катрин чувствовала себя неспокойно, когда появлялись все эти посторонние люди, хотя некоторым из них нравилась ее пища и они засыпали ее комплиментами. Было что-то еще, почему бабушка понуждала меня выставлять мои художественные работы, какая-то таинственная причина.Картина, изображавшая цаплю, для меня тоже была особенной. Однажды в сумерки я стояла на берегу пруда за нашим домом, когда увидела этого большеноса, ночную цаплю, поднявшуюся так внезапно, что действительно показалось, будто она вышла из воды. Она расправила свои широкие темно-фиолетовые крылья и готова была взлететь над кипарисами. Я уловила что-то поэтическое и прекрасное в ее движениях и сгорала от нетерпения схватить этот момент в рисунке. Позже, когда бабушка Катрин увидела законченную картину, она на какое-то время потеряла дар речи. Ее глаза заблестели от слез, и она призналась мне, что моя мать предпочитала эту цаплю всем другим болотным птицам.– Тогда тем более нам надо оставить эту картину себе, – сказала я.Но бабушка не согласилась и заявила:– Лучше, чтобы ее увезли в Новый Орлеан.Это было похоже на передачу некоего зашифрованного послания в виде моей работы кому-то в Новом Орлеане.После завтрака я начала выносить подготовленные на продажу изделия и товары, а бабушка тем временем закончила приготовление roux. Это едва ли не самое первое блюдо, с которого молодая кайенская девушка начинает учиться готовить. Roux – это просто мука, которая поджаривается в растительном масле или животном жире до коричневого цвета ореха, но нельзя позволить ей пережариться до черноты. После этого в соус добавляются дары моря или куры, иногда мясо утки, гуся или цесарки, а иногда дичь с сосисками и устрицами, и на этой основе делается густой суп гамбо. Во время Великого поста бабушка делала зеленый гамбо на соусе roux только с овощами вместо мяса.Бабушка оказалась права. Мы были на месте вовремя, но покупатели появились гораздо раньше, чем обычно. Подходили и ее старые друзья или соседи-кайены, узнавшие о couchemal и желающие услышать рассказ самой Grandmere. Некоторые из них уселись вокруг и перебирали подобные истории, услышанные ими от родителей или дедов.Почти в полдень мы с удивлением увидели проезжающий мимо серебристо-серый лимузин, изысканный и длинный. Внезапно он остановился и очень быстро подал назад. Задняя дверца открылась, и из него вышел высокий, худой мужчина с оливковым оттенком кожи и темными, но начинающими седеть волосами. За ним в лимузине слышался женский смех.– Успокойся, – проговорил он, затем повернулся ко мне и улыбнулся.Привлекательная блондинка с сильно подведенными глазами, толстым слоем румян и комками помады на губах высунула голову в открытую дверцу машины. Длинное жемчужное ожерелье свисало с ее шеи. На даме была блузка из ярко-розового шелка. Несколько верхних пуговиц были расстегнуты, поэтому я не могла не заметить, что грудь ее была почти открыта.– Поторопись, Доминик, вечером у меня обед в «Арно», – с раздражением воскликнула дама.– Успокойся. У нас еще масса времени, – не оглядываясь, проговорил мужчина. Его внимание было приковано к моим рисункам. – Чьи это работы? – спросил он.– Мои, сэр, – ответила я. Мужчина был одет очень дорого – в белоснежную сорочку из мягкого хлопка и красиво сшитый костюм темно-серого, как древесный уголь, цвета.– Неужели?Я кивнула, и он подошел поближе и взял картину с цаплей. Подержал ее на расстоянии вытянутой руки и произнес:– У вас природный дар. Пока еще примитивно, но в своем роде замечательно. Вы учились?– Немного в школе и по старым художественным журналам.– Замечательно.– Доминик!– Замолчи, ладно? – Он усмехнулся мне, будто хотел сказать: «Не обращайте на нее внимания», а затем посмотрел еще две мои картины. Для продажи я выставила пять. – Сколько вы за них просите? спросил он.Я взглянула на бабушку Катрин, стоявшую с миссис Тибодо; их разговор затих с тех пор, как остановился лимузин. Взгляд бабушки казался отрешенным. Она будто всматривалась в глубь этого красивого, богатого незнакомца, отыскивая что-то, что выдало бы в нем нечто большее, чем просто туриста, поклонника местного колорита.– Я прошу по пять долларов за картину, – ответила я.– Пять долларов! – рассмеялся мужчина. – Во-первых, вы не должны просить одну и ту же цену за каждую, – поучал он. – Эта вот, цапля, явно потребовала больше работы. Она раз в пять больше напоминает настоящую картину, чем все остальные, – с уверенностью заявил он и повернулся к бабушке Катрин и миссис Тибодо, будто они были его студентами. Потом незнакомец вновь обратился ко мне: – Вы только посмотрите на детали… То, как вы схватили движение крыльев цапли и воду. – Он прищурился и поджал губы, пока смотрел на картину, а потом решительно кивнул. – Я дам вам пятьдесят долларов за все пять картин как предварительную оплату, – заявил он.– Пятьдесят долларов, но…– Что вы подразумеваете под предварительной оплатой? – спросила бабушка, подходя к нам.– О, простите, – произнес джентльмен. – Я должен был представиться. Мое имя Доминик Легран. Я владелец художественной галереи во Французском квартале, она называется просто Галерея Доминика. Вот. – Он вынул из кармана визитную карточку. Бабушка взяла карточку и зажала ее в своих маленьких пальчиках, чтобы рассмотреть.– А это… предварительная оплата?
1 2 3 4 5 6 7 8