Трейдер в костюме Бэтмена. И голая Дженнифер, прикованная к стене, вымазанная дегтем и вывалянная в перьях».
Но полковник Том не дал мне додумать.
– Это будет кассета с записью вскрытия, – сказал он.
7 марта
Я посещаю собрания Общества анонимных алкоголиков, играю в гольф, по понедельникам хожу в дискуссионный клуб, доучиваюсь на вечернем отделении в колледже (и еще занимаюсь на заочных курсах, сразу на нескольких), по четвергам отправляюсь на ночное дежурство, по субботам мы собираемся обычной полицейской компанией. Как частенько повторяет мой возлюбленный, «при этой жизни деловой не будет страсти половой». Но возлюбленный тем не менее у меня есть. Тоуб – неплохой мужик. Я к нему привязалась. Надо отдать ему должное: рядом с ним любая женщина чувствует себя точеной статуэткой. Тоуб отличается невероятными габаритами. Заполняет собой все пространство. Когда он поздно возвращается домой – это почище ночного поезда: все балки жалобно стонут и дрожат. Вообще-то, я любовь обхожу стороной. А она – меня. История с Дениссом послужила мне уроком. И Дениссу тоже. Все очень просто: любовь выбивает почву из-под ног. Так что Тоуб меня вполне устраивает. Он, как я понимаю, решил взять меня измором: выжидает, чтобы я без него не могла обходиться. Пока все идет хорошо, но так медленно, что я, наверно, не доживу до завершения его планов.
Конечно, Тоуб – не ангел, раз связался с детективом Майк Хулигэн. Но когда я сказала, что у нас сегодня будет по видику, даже он не выдержал: счел за лучшее отправиться в бар к Фретнику, чтобы пропустить пару стаканчиков. На самом деле, у нас дома всегда есть выпивка, и мне, как ни странно, приятно это сознавать, хотя для меня спиртное равносильно смерти. Сегодня я приготовила ему ужин пораньше, около семи часов. Он дожевал свиную отбивную и умотал.
Тут необходимо кое-что объяснить. Насчет меня и полковника Тома. Под конец моей службы в убойном отделе был такой случай. Как-то утром я опоздала на дежурство. Мало того, явилась с жуткого перепоя, опухшая, с мордой цвета оранжевого песка, еле ворочала языком, печень разве что на бедре не тащила. Полковник Том вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Майк, хочешь загнать себя в гроб – дело твое. Но я тебе потакать не собираюсь». Взял меня за руку, привел в служебный гараж, усадил в машину и отвез прямиком в городскую больницу. В приемном покое доктор спрашивает: «Живешь одна?» А я ему: «Нет. Нет. Я живу не одна». Я тогда жила с Дениссом… Мне сделали промывание желудка, после чего Рокуэлл забрал меня к себе домой. Тогда они еще жили в Уайтфилде. Неделю я лежала пластом в маленькой комнатке на первом этаже. Уличный шум казался мне музыкой; заходили какие-то люди, в которых я не узнавала людей. У моей постели, сменяя друг друга, возникали полковник Том, Мириам, их семейный врач. Кто-то еще. И конечно Дженнифер Рокуэлл – ей тогда было девятнадцать лет. По вечерам она читала мне вслух. Я затихала, слыша ее мелодичный юный голос, и пыталась понять, а уж не призрак ли Дженнифер – из тех, что иногда возникают передо мной хладными, бесстрастными изваяниями, отсвечивая синими масками лиц.
Я не чувствовала с ее стороны ни тени осуждения. У нее тогда хватало своих проблем, да к тому же она не понаслышке знала о том, что такое полиция. Она никого не осуждала.
* * *
Первым делом открываю папку. Заранее знаю, что найду в ней унылое перечисление мельчайших деталей, вплоть до показаний одометра в машине, на которой в тот вечер – четвертого марта – ехали мы с Джонни Маком. Но мне нужно учесть каждую мелочь, чтобы скрупулезно восстановить последовательность событий.
19:30. Трейдер Фолкнер последним видел ее в живых. Утверждает, что по воскресеньям всегда уходил от нее именно в это время. Настроение Дженнифер характеризует как «жизнерадостное» и «обычное».
19:40. Соседку с верхнего этажа, задремавшую перед телевизором, разбудил выстрел. Она позвонила по «911».
19:55. Прибыл патрульный. У соседки, миссис Ролф, были ключи от квартиры Дженнифер. Патрульный прошел в квартиру и обнаружил труп.
20:05. Тони Сильвера принял вызов. Диспетчер сообщил имя погибшей.
20:15. Мне позвонил сержант Джон Макатич.
20:55. Составлен официальный протокол о смерти Дженнифер Рокуэлл.
Через двенадцать часов произведено вскрытие.
* * *
«TACEANTCOLLOQUIA, – написано по-латыни на одной из стен. – EFFUGIAT RISUS. HIC LOCUS EST UBI MORS GAUDET SUCCURRERE VITAE».
«Пусть смолкнут беседы. Пусть улетучится смех. Здесь царствует смерть, помогая живым».
Каждый, кто умер внезапной, насильственной или подозрительной смертью – и вообще любой, кто умер не в реанимации и не в хосписе, – подвергнется вскрытию. Даже тот, кто просто умер без свидетелей. Кто умер в этом американском городе, того санитары доставят в здание судебно-медицинской экспертизы на Бэттери и Джефферсон. Покойника погрузят на каталку, вывезут из огромного морозильника, взвесят и переложат на цинковый стол, над которым закреплена видеокамера. Раньше вместо нее использовались микрофон и «Полароид». Теперь весь процесс фиксируется на видео. Под немигающим глазом камеры одежду покойного подвергнут тщательному осмотру, затем снимут, упакуют в пластиковый мешок и приобщат к уликам.
Но на теле Дженнифер нет ничего, кроме бирки, болтающейся на большом пальце ноги.
Началось.
Хочу сказать, что процедура вскрытия не вызывает у меня ни ужаса, ни отвращения. Для сотрудников убойного отдела прозекторская – самое что ни на есть привычное место. Я и сейчас по необходимости заглядываю туда почти каждую неделю. Служба в отделе конфискации (который входит в состав подразделения по борьбе с организованной преступностью) отнюдь не так безобидна, как может показаться. Мы, грубо говоря, трясем мафию. Стоит кому-нибудь что-нибудь сболтнуть у бассейна, и мы тут же конфискуем всю виллу. А где мафия, там и трупы. Их обычно прячут в багажниках взятых напрокат автомобилей. После показательной казни покойники буквально нашпигованы пулями. Иногда полдня теряешь в прозекторской, пока все пули до единой не будут зафиксированы в протоколе… Короче, сама процедура меня не волнует. Однако на сей раз дело касается Дженнифер. Пытаюсь себя убедить, что полковник Том не просматривал присланную мне видеозапись, а ограничился докладом Сильверы. Мне тоже не больно охота смотреть. Если отвлечься от трупа, прозекторская смахивает на кухню ресторана, готового к открытию. Включаю видео. Под рукой – блокнот для записей, в зубах – сигарета, палец – на кнопке «пауза». С этого момента я становлюсь свидетельницей.
Сильвера пока за кадром: слышно, как он инструктирует патологоанатома. Вот тело Дженнифер, с биркой на ноге. Нагота не выглядит бесстыдной – не то что на снимках, сделанных у нее дома сразу после смерти: там была чуть ли не порнография (художественная, изощренная – вот это женщина!). Сейчас об эротике и говорить не приходится. Тело распластано на доске под слепящими лампами, на фоне кафельных плиток. Цвета искажены. Химия смерти торопится превратить щелочь в кислоту. «Данное тело…» Стоп. Кажется, узнаю голос Поли Ноу. Точно, это он, дежурный трупорез. Наверно, человек не виноват в том, что любит свою работу, равно как и в том, что родился в Индонезии, но у меня при виде этого коротышки по спине пробегает холодок. «Данное тело…» – начинает он, словно эхом повторяя классическое «Нос es corpus».
– Данное тело принадлежит сформировавшейся белой женщине нормального телосложения. Рост сто семьдесят сантиметров, вес пятьдесят семь килограммов. Одежда на теле отсутствует.
Сначала внешний осмотр. Ноу, следуя указаниям Сильверы, разглядывает рану. Он направляет свет рефлектора в застывший полуоткрытый рот и поворачивает тело на бок, чтобы увидеть выходное отверстие. Затем тщательно изучает кожный покров, где могут быть повреждения, отметины, следы борьбы. Особое внимание уделяется рукам и кончикам пальцев. Ноу делает срезы ногтевых пластин и выполняет химический анализ на барий, сурьму и свинец, чтобы установить, действительно ли выстрел был произведен из того самого револьвера двадцать второго калибра. Насколько мне помнится, револьвер подарил дочери полковник Том; он же научил Дженнифер стрелять.
Поли сноровисто берет мазки из ротовой полости, влагалища и анального отверстия. Осматривает наружные половые органы на предмет травм или разрывов. Я вновь мысленно возвращаюсь к полковнику Тому, чтобы проследить за его рассуждениями. Если в этом деле и вправду замешан Трейдер, то преступление скорее всего совершено на половой почве. Логично? Выходит, так. Но что-то во мне восстает против такой версии. Чего только не узнаешь в анатомическом театре. Там, где подозревали двойное самоубийство, обнаруживается комбинация убийства и самоубийства. Изнасилование плюс убийство на поверку оказывается суицидом. Но может ли суицид обернуться изнасилованием с убийством?
А ведь вскрытие – это тоже насилие. Вот оно. Как только делается первый надрез, Дженнифер превращается в труп, в мертвое тело. Прощай, Дженнифер. Поли Ноу приступил к своей основной работе. Он похож на прилежного школьника: гладко причесанная голова опущена, в руке скальпель – совсем как авторучка. На теле делается тройной надрез в форме буквы «Y»: от плечей к брюшине и дальше вниз. Поочередно отогнув каждый лоскут мертвой плоти, как отгибают намокший ковер, Ноу включает электрическую пилу и начинает пилить ребра. Грудина поднимается, словно крышка сундука, внутренние органы извлекаются целиком, как ветка с плодами, и раскладываются на подносе из нержавеющей стали. Ноу рассекает сердце, легкие, почки, печень и каждый раз берет образцы тканей для лабораторного исследования. Теперь предстоит выбрить затылок вокруг выходного отверстия.
Дальше начинается самое неприятное. Электрическая пила вгрызается в основание черепа. В черепную коробку загоняется клин. Вот-вот раздастся хруст расколовшегося черепа. Я обнаруживаю, что мое тело, ничем не примечательное, неухоженное и огрубевшее, начинает протестовать. Оно отказывается присутствовать при этом надругательстве. Череп разломился с оглушительным треском, похожим на выстрел. Или на зловещий кашель. Ноу сделал знак Сильвере, тот наклонился – и оба в шоке отпрянули от стола.
Я смотрела не отрываясь и мысленно говорила: «Полковник Том, держитесь, я с вами. Но мне пока не ясно, что все это значит».
Если верить результатам вскрытия, Дженнифер Рокуэлл выстрелила себе в голову… три раза.
* * *
«Нет. Нет. Я живу не одна», – твердила я как заведенная. Я живу с Дениссом. Это был единственный раз, когда у меня потекли слезы. А Денисс тем временем, прихватив свои шмотки, мчался на фургоне в сторону границы штата.
Значит, на самом деле я уже жила одна. Я жила без Денисса.
Что это за звук? Тоуб поставил ногу на ступеньку лестницы? Или приближается ночной поезд? Дом всегда чувствует приближение ночного поезда и замирает в тревожном ожидании, заслышав далекий отчаянный вой.
Я живу не одна. Я живу не одна. Я живу с Тоу-бом.
9 марта
Только что вернулась после встречи с Сильверой.
Первое, что он сказал:
– Не нравится мне это.
Я спросила: что именно?
Да вся эта заваруха, отвечает он.
Тогда я говорю: полковник Том считает, это тянет на убийство.
Какие у него основания?
Три пули, говорю.
Тут он взвился: да что Рокуэлл в этом смыслит? Когда он в последний раз ходил под пулями?
Я ему: побойся Бога, он свою пулю схлопотал. При облаве.
Сильвера осекся.
– А сам-то ты, – спрашиваю, – когда в последний раз с облавой ходил?
Он так и не ответил. Не потому, что вспоминал, как в Тома Рокуэлла, тогда еще простого патрульного, стрелял торговец наркотиками. Нет, Сильвера просто-напросто размышлял о своей нелегкой карьере в полиции.
Я затянулась сигаретой и повторила:
– Полковник Том считает, что это тянет на убийство.
Сильвера тоже закурил.
– А что ему еще остается? – огрызнулся он. – Можно выстрелить себе в рот один раз – случается. Можно пальнуть дважды – ну что ж, бывает. Но если три раза – до какой же степени человека жизнь достала, а?
Мы сидели в небольшом кафе «У Хосни» на Грейндж. Полиция любит это местечко – здесь можно спокойно покурить. Самого Хосни с сигаретой не увидишь, просто он не выносит никакой дискриминации. Когда городские власти запретили курение в общественных местах, он решил убрать половину столиков, чтобы выгородить отдельный зал для курильщиков. Сама я с радостью избавилась бы от привычки к никотину, да и крестовый поход Хосни за права курящих обречен на неудачу. Но в полиции курят поголовно все, да так, что дым из задницы валит. У многих легкие и сердце – ни к черту, это наша дань государству.
– Это действительно был двадцать второй калибр, – задумчиво проговорил Сильвера. – Револьвер.
– Вот спасибо, что сказал. А я-то думала, пулемет. Или базука. Кстати, что говорит старушенция с верхнего этажа? Она ведь сперва заявила, что слышала только один выстрел?
– Не исключено, что первый выстрел ее разбудил, а услышала она второй или третий. Накачалась спиртным, сидя перед теликом, – что с нее возьмешь?
– Надо мне с ней побеседовать.
– Хоть стой хоть падай. Расчудесное дельце получается, – промолвил Сильвера. – Когда Поли Ноу посветил на рану и мы увидели, что было три выстрела… Одна пуля застряла в голове, правильно? Вторая хранится как вещественное доказательство – ее мы выковыряли из стены. А после вскрытия снова поехали на место. В стене как была дырка, так и есть. Но ведь был еще один выстрел. Две пули. А дырка одна.
Само по себе это меня не удивило. Полиция не особенно полагается на законы баллистики. Помните разговоры о «волшебной пуле» после убийства Кеннеди? Мы-то знаем, что любая пуля волшебная. В особенности двадцать второго калибра. Когда пуля попадает в человеческое тело, она буквально бьется в истерике. Как будто знает, что ей там не место.
– Мне попадались самоубийцы с двумя пулями, – заметила я. – Могу представить, что кто-то успевает выпустить три.
– Послушай, да я лично гонялся за парнями, которые уносили от меня три пули в башке!
На самом деле мы не просто трепались, а ждали звонка. Сильвера попросил полковника Тома посвятить в наши планы Овермарса. Это было логично – при его-то связях в отделе статистики. И сейчас Овермарс шарил по федеральной компьютерной сети, чтобы отыскать сообщения о самоубийцах, которые умудрились всадить себе в голову три пули. Мне было не по себе от этой цифры. Бывает ли самоубийство с пятью пулями? А с десятью? Где предел?
– За утро что-нибудь раздобыл?
– Да нет, одна труха. А у тебя как?
– То же самое.
Мы с Сильверой утром висели на телефоне. Обзванивали всех, кто мог что-либо сказать о Дженнифер и Трейдере, но от каждого слышали один и тот же слащавый вздор: мол, эти двое самой судьбой были предназначены друг для друга. Между ними никогда не случалось размолвок. Все, словно сговорившись, твердили, что Трейдер ни разу не повысил голоса на Дженнифер и никогда в жизни не поднял бы на нее руку. Вот такая идиллия от начала до конца. И зацепиться-то не за что.
– А почему она сидела голая, Тони? Полковник Том сказал, что наша скромница даже в бикини стеснялась ходить. Она специально разделась, перед тем как застрелиться?
– Об этом ли сейчас думать, Майк? Ее нашли мертвой. Черт знает, почему она сидела голышом.
Мы открыли свои блокноты и сравнили зарисовки места происшествия. Фигура Дженнифер, наподобие спичечного человечка, была схематично составлена из прямых штрихов: одна черточка обозначала торс, две по две – руки и ноги. Вместо головы – маленький кружок, на который указывает стрелка. Застывшая фигура. Невероятное сходство.
– Ты не прав, это кое о чем говорит. Сильвера не понял, что я имею в виду.
– Ты сам поразмысли. Ее нагота подразумевает: «Я беззащитна». И еще: «Я женщина».
– Скажи еще: «Возьми меня, я твоя».
– Ага. «Плейбой». Девушка месяца.
– Девушка года. Хотя у нее фигура не типичная. Там больше спортивные такие. И грудастые.
– Вот-вот. Это ближе к делу. Здесь замешан секс. Только не вздумай сказать, что тебе такое не приходило в голову.
Если долгие годы служишь в полиции и видишь изнанку жизни, то рано или поздно сам заражаешься каким-нибудь пороком, будь то азартные игры, наркотики, алкоголь или распутство. Человека семейного это неизбежно ведет в одном направлении – в направлении развода. Сильвера помешался на сексе. Потому и разводился не раз и не два. Я в свое время едва не спилась. Однажды был такой случай. Мы с ребятами раскрутили трудное дело и всей компанией отправились в ресторан. В какой-то момент я заметила, что все взгляды устремлены на меня. В чем дело? Оказывается, я усердно дула на свой десерт. Чтобы не обжечься. А в вазочке преспокойно таяло мороженое. Тогда я пила не просыхая. В мою кожаную куртку и черные джинсы в обтяжку как будто вселились все семь чокнутых гномов разом – плаксивый, ленивый, горластый, языкастый, шкодливый, драчливый, похотливый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Но полковник Том не дал мне додумать.
– Это будет кассета с записью вскрытия, – сказал он.
7 марта
Я посещаю собрания Общества анонимных алкоголиков, играю в гольф, по понедельникам хожу в дискуссионный клуб, доучиваюсь на вечернем отделении в колледже (и еще занимаюсь на заочных курсах, сразу на нескольких), по четвергам отправляюсь на ночное дежурство, по субботам мы собираемся обычной полицейской компанией. Как частенько повторяет мой возлюбленный, «при этой жизни деловой не будет страсти половой». Но возлюбленный тем не менее у меня есть. Тоуб – неплохой мужик. Я к нему привязалась. Надо отдать ему должное: рядом с ним любая женщина чувствует себя точеной статуэткой. Тоуб отличается невероятными габаритами. Заполняет собой все пространство. Когда он поздно возвращается домой – это почище ночного поезда: все балки жалобно стонут и дрожат. Вообще-то, я любовь обхожу стороной. А она – меня. История с Дениссом послужила мне уроком. И Дениссу тоже. Все очень просто: любовь выбивает почву из-под ног. Так что Тоуб меня вполне устраивает. Он, как я понимаю, решил взять меня измором: выжидает, чтобы я без него не могла обходиться. Пока все идет хорошо, но так медленно, что я, наверно, не доживу до завершения его планов.
Конечно, Тоуб – не ангел, раз связался с детективом Майк Хулигэн. Но когда я сказала, что у нас сегодня будет по видику, даже он не выдержал: счел за лучшее отправиться в бар к Фретнику, чтобы пропустить пару стаканчиков. На самом деле, у нас дома всегда есть выпивка, и мне, как ни странно, приятно это сознавать, хотя для меня спиртное равносильно смерти. Сегодня я приготовила ему ужин пораньше, около семи часов. Он дожевал свиную отбивную и умотал.
Тут необходимо кое-что объяснить. Насчет меня и полковника Тома. Под конец моей службы в убойном отделе был такой случай. Как-то утром я опоздала на дежурство. Мало того, явилась с жуткого перепоя, опухшая, с мордой цвета оранжевого песка, еле ворочала языком, печень разве что на бедре не тащила. Полковник Том вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Майк, хочешь загнать себя в гроб – дело твое. Но я тебе потакать не собираюсь». Взял меня за руку, привел в служебный гараж, усадил в машину и отвез прямиком в городскую больницу. В приемном покое доктор спрашивает: «Живешь одна?» А я ему: «Нет. Нет. Я живу не одна». Я тогда жила с Дениссом… Мне сделали промывание желудка, после чего Рокуэлл забрал меня к себе домой. Тогда они еще жили в Уайтфилде. Неделю я лежала пластом в маленькой комнатке на первом этаже. Уличный шум казался мне музыкой; заходили какие-то люди, в которых я не узнавала людей. У моей постели, сменяя друг друга, возникали полковник Том, Мириам, их семейный врач. Кто-то еще. И конечно Дженнифер Рокуэлл – ей тогда было девятнадцать лет. По вечерам она читала мне вслух. Я затихала, слыша ее мелодичный юный голос, и пыталась понять, а уж не призрак ли Дженнифер – из тех, что иногда возникают передо мной хладными, бесстрастными изваяниями, отсвечивая синими масками лиц.
Я не чувствовала с ее стороны ни тени осуждения. У нее тогда хватало своих проблем, да к тому же она не понаслышке знала о том, что такое полиция. Она никого не осуждала.
* * *
Первым делом открываю папку. Заранее знаю, что найду в ней унылое перечисление мельчайших деталей, вплоть до показаний одометра в машине, на которой в тот вечер – четвертого марта – ехали мы с Джонни Маком. Но мне нужно учесть каждую мелочь, чтобы скрупулезно восстановить последовательность событий.
19:30. Трейдер Фолкнер последним видел ее в живых. Утверждает, что по воскресеньям всегда уходил от нее именно в это время. Настроение Дженнифер характеризует как «жизнерадостное» и «обычное».
19:40. Соседку с верхнего этажа, задремавшую перед телевизором, разбудил выстрел. Она позвонила по «911».
19:55. Прибыл патрульный. У соседки, миссис Ролф, были ключи от квартиры Дженнифер. Патрульный прошел в квартиру и обнаружил труп.
20:05. Тони Сильвера принял вызов. Диспетчер сообщил имя погибшей.
20:15. Мне позвонил сержант Джон Макатич.
20:55. Составлен официальный протокол о смерти Дженнифер Рокуэлл.
Через двенадцать часов произведено вскрытие.
* * *
«TACEANTCOLLOQUIA, – написано по-латыни на одной из стен. – EFFUGIAT RISUS. HIC LOCUS EST UBI MORS GAUDET SUCCURRERE VITAE».
«Пусть смолкнут беседы. Пусть улетучится смех. Здесь царствует смерть, помогая живым».
Каждый, кто умер внезапной, насильственной или подозрительной смертью – и вообще любой, кто умер не в реанимации и не в хосписе, – подвергнется вскрытию. Даже тот, кто просто умер без свидетелей. Кто умер в этом американском городе, того санитары доставят в здание судебно-медицинской экспертизы на Бэттери и Джефферсон. Покойника погрузят на каталку, вывезут из огромного морозильника, взвесят и переложат на цинковый стол, над которым закреплена видеокамера. Раньше вместо нее использовались микрофон и «Полароид». Теперь весь процесс фиксируется на видео. Под немигающим глазом камеры одежду покойного подвергнут тщательному осмотру, затем снимут, упакуют в пластиковый мешок и приобщат к уликам.
Но на теле Дженнифер нет ничего, кроме бирки, болтающейся на большом пальце ноги.
Началось.
Хочу сказать, что процедура вскрытия не вызывает у меня ни ужаса, ни отвращения. Для сотрудников убойного отдела прозекторская – самое что ни на есть привычное место. Я и сейчас по необходимости заглядываю туда почти каждую неделю. Служба в отделе конфискации (который входит в состав подразделения по борьбе с организованной преступностью) отнюдь не так безобидна, как может показаться. Мы, грубо говоря, трясем мафию. Стоит кому-нибудь что-нибудь сболтнуть у бассейна, и мы тут же конфискуем всю виллу. А где мафия, там и трупы. Их обычно прячут в багажниках взятых напрокат автомобилей. После показательной казни покойники буквально нашпигованы пулями. Иногда полдня теряешь в прозекторской, пока все пули до единой не будут зафиксированы в протоколе… Короче, сама процедура меня не волнует. Однако на сей раз дело касается Дженнифер. Пытаюсь себя убедить, что полковник Том не просматривал присланную мне видеозапись, а ограничился докладом Сильверы. Мне тоже не больно охота смотреть. Если отвлечься от трупа, прозекторская смахивает на кухню ресторана, готового к открытию. Включаю видео. Под рукой – блокнот для записей, в зубах – сигарета, палец – на кнопке «пауза». С этого момента я становлюсь свидетельницей.
Сильвера пока за кадром: слышно, как он инструктирует патологоанатома. Вот тело Дженнифер, с биркой на ноге. Нагота не выглядит бесстыдной – не то что на снимках, сделанных у нее дома сразу после смерти: там была чуть ли не порнография (художественная, изощренная – вот это женщина!). Сейчас об эротике и говорить не приходится. Тело распластано на доске под слепящими лампами, на фоне кафельных плиток. Цвета искажены. Химия смерти торопится превратить щелочь в кислоту. «Данное тело…» Стоп. Кажется, узнаю голос Поли Ноу. Точно, это он, дежурный трупорез. Наверно, человек не виноват в том, что любит свою работу, равно как и в том, что родился в Индонезии, но у меня при виде этого коротышки по спине пробегает холодок. «Данное тело…» – начинает он, словно эхом повторяя классическое «Нос es corpus».
– Данное тело принадлежит сформировавшейся белой женщине нормального телосложения. Рост сто семьдесят сантиметров, вес пятьдесят семь килограммов. Одежда на теле отсутствует.
Сначала внешний осмотр. Ноу, следуя указаниям Сильверы, разглядывает рану. Он направляет свет рефлектора в застывший полуоткрытый рот и поворачивает тело на бок, чтобы увидеть выходное отверстие. Затем тщательно изучает кожный покров, где могут быть повреждения, отметины, следы борьбы. Особое внимание уделяется рукам и кончикам пальцев. Ноу делает срезы ногтевых пластин и выполняет химический анализ на барий, сурьму и свинец, чтобы установить, действительно ли выстрел был произведен из того самого револьвера двадцать второго калибра. Насколько мне помнится, револьвер подарил дочери полковник Том; он же научил Дженнифер стрелять.
Поли сноровисто берет мазки из ротовой полости, влагалища и анального отверстия. Осматривает наружные половые органы на предмет травм или разрывов. Я вновь мысленно возвращаюсь к полковнику Тому, чтобы проследить за его рассуждениями. Если в этом деле и вправду замешан Трейдер, то преступление скорее всего совершено на половой почве. Логично? Выходит, так. Но что-то во мне восстает против такой версии. Чего только не узнаешь в анатомическом театре. Там, где подозревали двойное самоубийство, обнаруживается комбинация убийства и самоубийства. Изнасилование плюс убийство на поверку оказывается суицидом. Но может ли суицид обернуться изнасилованием с убийством?
А ведь вскрытие – это тоже насилие. Вот оно. Как только делается первый надрез, Дженнифер превращается в труп, в мертвое тело. Прощай, Дженнифер. Поли Ноу приступил к своей основной работе. Он похож на прилежного школьника: гладко причесанная голова опущена, в руке скальпель – совсем как авторучка. На теле делается тройной надрез в форме буквы «Y»: от плечей к брюшине и дальше вниз. Поочередно отогнув каждый лоскут мертвой плоти, как отгибают намокший ковер, Ноу включает электрическую пилу и начинает пилить ребра. Грудина поднимается, словно крышка сундука, внутренние органы извлекаются целиком, как ветка с плодами, и раскладываются на подносе из нержавеющей стали. Ноу рассекает сердце, легкие, почки, печень и каждый раз берет образцы тканей для лабораторного исследования. Теперь предстоит выбрить затылок вокруг выходного отверстия.
Дальше начинается самое неприятное. Электрическая пила вгрызается в основание черепа. В черепную коробку загоняется клин. Вот-вот раздастся хруст расколовшегося черепа. Я обнаруживаю, что мое тело, ничем не примечательное, неухоженное и огрубевшее, начинает протестовать. Оно отказывается присутствовать при этом надругательстве. Череп разломился с оглушительным треском, похожим на выстрел. Или на зловещий кашель. Ноу сделал знак Сильвере, тот наклонился – и оба в шоке отпрянули от стола.
Я смотрела не отрываясь и мысленно говорила: «Полковник Том, держитесь, я с вами. Но мне пока не ясно, что все это значит».
Если верить результатам вскрытия, Дженнифер Рокуэлл выстрелила себе в голову… три раза.
* * *
«Нет. Нет. Я живу не одна», – твердила я как заведенная. Я живу с Дениссом. Это был единственный раз, когда у меня потекли слезы. А Денисс тем временем, прихватив свои шмотки, мчался на фургоне в сторону границы штата.
Значит, на самом деле я уже жила одна. Я жила без Денисса.
Что это за звук? Тоуб поставил ногу на ступеньку лестницы? Или приближается ночной поезд? Дом всегда чувствует приближение ночного поезда и замирает в тревожном ожидании, заслышав далекий отчаянный вой.
Я живу не одна. Я живу не одна. Я живу с Тоу-бом.
9 марта
Только что вернулась после встречи с Сильверой.
Первое, что он сказал:
– Не нравится мне это.
Я спросила: что именно?
Да вся эта заваруха, отвечает он.
Тогда я говорю: полковник Том считает, это тянет на убийство.
Какие у него основания?
Три пули, говорю.
Тут он взвился: да что Рокуэлл в этом смыслит? Когда он в последний раз ходил под пулями?
Я ему: побойся Бога, он свою пулю схлопотал. При облаве.
Сильвера осекся.
– А сам-то ты, – спрашиваю, – когда в последний раз с облавой ходил?
Он так и не ответил. Не потому, что вспоминал, как в Тома Рокуэлла, тогда еще простого патрульного, стрелял торговец наркотиками. Нет, Сильвера просто-напросто размышлял о своей нелегкой карьере в полиции.
Я затянулась сигаретой и повторила:
– Полковник Том считает, что это тянет на убийство.
Сильвера тоже закурил.
– А что ему еще остается? – огрызнулся он. – Можно выстрелить себе в рот один раз – случается. Можно пальнуть дважды – ну что ж, бывает. Но если три раза – до какой же степени человека жизнь достала, а?
Мы сидели в небольшом кафе «У Хосни» на Грейндж. Полиция любит это местечко – здесь можно спокойно покурить. Самого Хосни с сигаретой не увидишь, просто он не выносит никакой дискриминации. Когда городские власти запретили курение в общественных местах, он решил убрать половину столиков, чтобы выгородить отдельный зал для курильщиков. Сама я с радостью избавилась бы от привычки к никотину, да и крестовый поход Хосни за права курящих обречен на неудачу. Но в полиции курят поголовно все, да так, что дым из задницы валит. У многих легкие и сердце – ни к черту, это наша дань государству.
– Это действительно был двадцать второй калибр, – задумчиво проговорил Сильвера. – Револьвер.
– Вот спасибо, что сказал. А я-то думала, пулемет. Или базука. Кстати, что говорит старушенция с верхнего этажа? Она ведь сперва заявила, что слышала только один выстрел?
– Не исключено, что первый выстрел ее разбудил, а услышала она второй или третий. Накачалась спиртным, сидя перед теликом, – что с нее возьмешь?
– Надо мне с ней побеседовать.
– Хоть стой хоть падай. Расчудесное дельце получается, – промолвил Сильвера. – Когда Поли Ноу посветил на рану и мы увидели, что было три выстрела… Одна пуля застряла в голове, правильно? Вторая хранится как вещественное доказательство – ее мы выковыряли из стены. А после вскрытия снова поехали на место. В стене как была дырка, так и есть. Но ведь был еще один выстрел. Две пули. А дырка одна.
Само по себе это меня не удивило. Полиция не особенно полагается на законы баллистики. Помните разговоры о «волшебной пуле» после убийства Кеннеди? Мы-то знаем, что любая пуля волшебная. В особенности двадцать второго калибра. Когда пуля попадает в человеческое тело, она буквально бьется в истерике. Как будто знает, что ей там не место.
– Мне попадались самоубийцы с двумя пулями, – заметила я. – Могу представить, что кто-то успевает выпустить три.
– Послушай, да я лично гонялся за парнями, которые уносили от меня три пули в башке!
На самом деле мы не просто трепались, а ждали звонка. Сильвера попросил полковника Тома посвятить в наши планы Овермарса. Это было логично – при его-то связях в отделе статистики. И сейчас Овермарс шарил по федеральной компьютерной сети, чтобы отыскать сообщения о самоубийцах, которые умудрились всадить себе в голову три пули. Мне было не по себе от этой цифры. Бывает ли самоубийство с пятью пулями? А с десятью? Где предел?
– За утро что-нибудь раздобыл?
– Да нет, одна труха. А у тебя как?
– То же самое.
Мы с Сильверой утром висели на телефоне. Обзванивали всех, кто мог что-либо сказать о Дженнифер и Трейдере, но от каждого слышали один и тот же слащавый вздор: мол, эти двое самой судьбой были предназначены друг для друга. Между ними никогда не случалось размолвок. Все, словно сговорившись, твердили, что Трейдер ни разу не повысил голоса на Дженнифер и никогда в жизни не поднял бы на нее руку. Вот такая идиллия от начала до конца. И зацепиться-то не за что.
– А почему она сидела голая, Тони? Полковник Том сказал, что наша скромница даже в бикини стеснялась ходить. Она специально разделась, перед тем как застрелиться?
– Об этом ли сейчас думать, Майк? Ее нашли мертвой. Черт знает, почему она сидела голышом.
Мы открыли свои блокноты и сравнили зарисовки места происшествия. Фигура Дженнифер, наподобие спичечного человечка, была схематично составлена из прямых штрихов: одна черточка обозначала торс, две по две – руки и ноги. Вместо головы – маленький кружок, на который указывает стрелка. Застывшая фигура. Невероятное сходство.
– Ты не прав, это кое о чем говорит. Сильвера не понял, что я имею в виду.
– Ты сам поразмысли. Ее нагота подразумевает: «Я беззащитна». И еще: «Я женщина».
– Скажи еще: «Возьми меня, я твоя».
– Ага. «Плейбой». Девушка месяца.
– Девушка года. Хотя у нее фигура не типичная. Там больше спортивные такие. И грудастые.
– Вот-вот. Это ближе к делу. Здесь замешан секс. Только не вздумай сказать, что тебе такое не приходило в голову.
Если долгие годы служишь в полиции и видишь изнанку жизни, то рано или поздно сам заражаешься каким-нибудь пороком, будь то азартные игры, наркотики, алкоголь или распутство. Человека семейного это неизбежно ведет в одном направлении – в направлении развода. Сильвера помешался на сексе. Потому и разводился не раз и не два. Я в свое время едва не спилась. Однажды был такой случай. Мы с ребятами раскрутили трудное дело и всей компанией отправились в ресторан. В какой-то момент я заметила, что все взгляды устремлены на меня. В чем дело? Оказывается, я усердно дула на свой десерт. Чтобы не обжечься. А в вазочке преспокойно таяло мороженое. Тогда я пила не просыхая. В мою кожаную куртку и черные джинсы в обтяжку как будто вселились все семь чокнутых гномов разом – плаксивый, ленивый, горластый, языкастый, шкодливый, драчливый, похотливый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14