Наконец Джордж и Тео Фоли положили конец его позору, заменив другим игроком. В следующий раз он вышел на игру против «Челси» за неделю до финала с «Лутоном». Матч закончился вничью 1:1, и вновь в первом тайме возник момент, когда на Гаса набежал Диксон и начал мотать его, увертываясь то туда, то сюда, словно папаша в вашу бытность карапузом, когда играл с вами в садике, затем обошел и пробил по воротам, но мяч, слава богу, пролетел рядом со штангой с внешней стороны ворот. После того как подбили О'Лири и Гас оказался единственным кандидатом на замену, мы поняли, что на «Уэмбли» нас ждут неприятности. Сезар вышел под конец игры. За семь минут до финального свистка мяч угодил во вратарскую, Гас хотел отбить его, но не рассчитал удара и сам опрокинулся навзничь – в этот момент он выглядел не как профессиональный футболист, а как человек с улицы, который выиграл конкурс на право поиграть защитником во время финальной встречи. Уилсон воспользовался заварухой и сквитал счет.
Вот и все. Конец истории. Гас числился в клубе еще три или четыре года, но был центральным защитником на самый крайний случай. А после того как Джордж купил Боулда, затем Линигана, затем Пейтса, при том, что Адаме и О'Лири уже играли за «Арсенал», Гас не мог не понимать, что у него безрадужное будущее – он был шестым в очереди на два места. В конце сезона 1990/91 года Гас получил свободный перевод в «Кембридж Юнайтед», оттуда его через пару месяцев отпустили в «Бристол Сити», а оттуда еще через пару месяцев – в «Эардри». Чтобы попасть туда, где он побывал, Гас должен был обладать таким талантом, какого не было почти ни у кого из его поколения (в самом деле, о его ловкости оставалось только мечтать), и все-таки этого оказалось мало.
Спорт и жизнь – особенно претендующая на художественность – не абсолютные аналоги. Самое главное в спорте – его жестокая определенность: в спорте не существует таких понятий, как плохой бегун на стометровку или никудышный защитник, которому повезло. Там сразу все видно. И нет непризнанного гениального форварда, прозябающего в неизвестности из-за того, что несовершенна система отбора (замечают всех). В то же время есть множество плохих музыкантов, плохих актеров, плохих писателей, которые вовсе неплохо живут, потому что оказались в нужное время в нужном месте, или потому что знают полезных людей, или потому что неправильно поняли либо переоценили их талант. И все-таки история Гаса – жестокий урок для тех, кто считает значимым свое незыблемое ощущение судьбы (только снова прошу, не путайте ощущение судьбы или предначертанности с тщеславием – Гас Сезар не был тщеславным футболистом). Он понимал, что хорош – точно так же, как любая поп-группа, сыгравшая разок в балагане, сразу проникается уверенностью, что ей прямая дорога в «Мэдисон Сквер Гарден» и на обложки национальных музыкальных изданий, или как писатель, который отправил в издательство «Фабер энд Фабер» только что законченную рукопись и не сомневается, что от «Букера» его отделяет пара лет от силы. Вы живете, ориентируясь на это чувство, доверяете ему, оно циркулирует по венам, словно героин, придает силу и упорство… но ровным счетом ничего не значит.
В двух шагах
«Арсенал» против «Шеффилд Уэнсди» 21.01.89
Переезд в другой район имел смысл по нескольким причинам: в Северном Лондоне не так быстро, как в Шепердз-Буш или Ноттонг-Хилл разлетались деньги, общественный транспорт прекрасный (пять минут от Кингз-Кросс, две станции подземки и миллион автобусов). Но если честно, жить в двух шагах от стадиона было осуществлением жалких двадцатилетних мечтаний, так что нечего пытаться рядить это действо в мантию логики.
Все было очень даже забавно. Одна квартира имела под крышей террасу, откуда открывался вид на фасад стадиона и буквы «РСЕН» – всего четыре от названия моей любимой команды, но и этого было достаточно, чтобы чаще застучало сердце. И еще: перебравшись сюда, я бы оказался над дорогой, по которой в дни победы проезжает автобус с открытым верхом. Комнаты были меньше и темнее прежних, зато окно гостиной обрамляло западную трибуну – можно оторваться от этой книги, выглянуть наружу и с новыми силами вернуться к клавиатуре.
Но в итоге пришлось остановиться на другом жилье – не таком вдохновляющем: с видом на Финсбери-парк. Оттуда, хоть встань на стул и высунь голову из окна, не увидишь ничего, даже трепещущего знамени победителя английской Лиги, которое, когда я писал эту книгу, еще оставалось (но, увы, ненадолго) нашим. И все же! Перед игрой люди парковали машины на нашей улице! А если ветер дул в нашу сторону, то через открытые окна голос из динамиков ясно раздавался даже в глубине квартиры! (Ничего не могу сказать насчет рева толпы, поскольку во время матчей дома не бывал, но хотелось бы думать, что самые громкие всплески радости докатываются и до нас. Как-нибудь соберусь, позаимствую у брата его хитроумный магнитофон «Сони» и ради интереса поставлю рядом с телевизором на стул под окном – пусть крутится.) А самое потрясающее: только не подумайте, что я выдумываю – это произошло на самом деле, – через несколько дней после того, как мы переехали, я шел по улице и наткнулся на грязную, изодранную карточку из пакетика жвачки с портретом двадцатилетнего Питера Маринелло. Не поверите, какое я ощутил счастье: новый район был богат археологическими древностями из моего прошлого. Мы завернули за угол на нашу новую улицу, и в это время передвижной фургон с громкоговорителем объявил, что на стадионе Тудисон-парк" Кевин Ричардсон забил третий, победный гол – это показалось мне хорошим предзнаменованием. Но только в следующую субботу я был на моей дважды домашней игре: прошел по Авенелл-роуд, через турникет на северную сторону не как провинциал, а как лондонец.
Чего я ожидал, когда открывал парадную дверь своего дома, выходя на улицу в субботу без двадцати три (надо же, без двадцати три!), и повернул в сторону стадиона? Картинки вроде как в комедийном ролике, посвященном пригороду: в одно и то же время открываются совершенно одинаковые двери и из них выходят совершенно одинаковые мужчины, с одинаковыми портфелями, зонтиками и газетами под мышками. На моей улице все они, конечно, не работяги, едущие в центр, а болельщики «Арсенала» – в плоских кепках и выцветших красно-белых шарфах. Увидят меня, помашут руками и сразу полюбят, и я стану уважаемым членом класса пролетариев-арсенальцев.
Но ни одна дверь не отворилась. На моей улице никто не болел за «Арсенал». Кто-то из соседей принадлежал к так называемым «яппи» и не интересовался футболом, другие были скваттерами, приезжими и временными жильцами и не успели приобрести вкус к игре. А остальные… ничего не могу сказать. Подо всех теорию не подгонишь. И потом – нет никакой статистики вкусов. Знаю только, что был там еще один парень, который болел за «Арсенал» и расхаживал в арсенальской рубашке, но и он исчез вскоре после того, как мы переехали. Если бы не машины, которые сновали по улице в поисках места для стоянки, я бы решил, что опять оказался в Мейденхэде.
Сильно подозреваю, что я опоздал с переездом лет на двадцать. Болельщики в округе давно рассосались: согласно опросам клуба, большая часть фанатов «Арсенала» проживает в пригородах (недаром же, когда я ездил из Кембриджа, поезда были забиты моими единомышленниками). Лондонский футбол – на стадионах «Челси» и «Сперз», на «Хайбери» и, в меньшей степени, на арене «Вест Хэма» – стал развлечением приезжих. Те, кто приходил на стадионы из Ай-лингтона, Финсбери-парка или Стоук-Ньюингтона, исчезли: кто-то умер, а кто-то продал свое жилье и переехал в Эссекс, Хартфордшир или Мидлсекс. И хотя довольно много людей ходят в клубных рубашках, а хозяева магазинчиков интересуются результатами матчей (я знал одного торговца газетами, который держал киоск прямо на станции; он был настоящим фанатом, хотя его брат болел за "Челси), все равно я чувствовал себя более одиноким, чем мог себе представить в конце шестидесятых и все годы, когда уламывал отца купить дом на Авенелл-роуд, а он неизменно спрашивал: «Больше тебе ничего не надо?»
Тирания
«Арсенал» против «Чарльтона» 21.03.89
Теперь я пишу о самом себе. Мальчишка, который продирался сквозь первую половину книги, исчез. Нет и маявшегося в свои двадцать с лишним лет юноши. И мне больше не оправдать себя, как раньше, возрастом или, вернее, молодостью.
С годами тирания футбола – по отношению ко мне, а значит, и по отношению к окружающим меня людям – становилась все менее объяснимой, а следовательно, менее привлекательной. Печальный опыт научил моих близких, что решающую роль для меня играет расписание матчей; они поняли или по крайней мере постарались принять, что свадьбы, крестины и прочие особо важные для других семей сборища, которые в других семьях имеют несомненный приоритет, в нашей следует назначать только после предварительных консультаций со мной. Футбол стал чем-то вроде врожденного увечья, с которым приходилось мириться. Ведь если бы я был прикован к инвалидной коляске, родным не пришло бы в голову организовывать какие-то дела на верхнем этаже без лифта – так к чему строить планы зимой на вторую половину субботы?
Я ничем не отличаюсь от других в том смысле, что и обо мне время от времени вспоминают знакомые, не имеющие привычки заглядывать в программу встреч первого дивизиона. И посему получаю приглашения на свадьбы, которые приходится хотя и с сожалением, но неизменно отклонять. Однако я всегда придумываю социально приемлемые извинения (что-нибудь вроде семейных проблем или неприятностей на работе), поскольку никто не поймет, если я объявлю, что никак не могу пропустить игру с «Шеффилд Юнайтед». Прибавьте к этому непредвиденные кубковые переигровки, корректировку расписания матчей на неделе, внезапные переносы игр по требованию телевизионщиков с субботы на воскресенье – так что приходится не только отказываться от приглашений, которые накладываются на реальное расписание, но и учитывать всевозможные изменения (или предупреждать заранее, что у меня могут возникнуть дела в последний момент, что не всегда проходит гладко).
И с каждым годом это дается мне все труднее и труднее – люди неизбежно обижаются. Матч с «Чарльтоном» перенесли на то время, когда была назначена вечеринка по поводу дня рождения моей близкой подруги, и я знал, что туда приглашены всего пять человек. Почувствовав, что возник конфликт интересов, я, как обычно, запаниковал – достаточно было только представить, что домашняя игра состоится без меня. С тяжелым сердцем я позвонил имениннице и объяснил ситуацию. Я ждал, что она рассмеется и отпустит мне грехи, но не произошло ни того, ни другого: по ее разочарованному, устало-нетерпеливому голосу я понял, что сейчас услышу ужасные вещи: «Поступай, как считаешь нужным» или «Поступай, как знаешь». И ответил, что постараюсь что-нибудь придумать, но мы оба понимали, что ничего придумывать я не буду, и отныне в ее глазах я стал мелким, никчемным червем. Но был доволен, что не пропустил игру, потому что Пол Дэвис эффектно прошел все поле и в прыжке забил лучший гол, который я когда-либо видел на «Хайбери».
Такие ситуации чреваты двумя проблемами. Во-первых, я начал подозревать, что мои отношения сложились не с командой, а с «Хайбери»: случись игра на любом другом стадионе – на «Вэлли», «Селхерст-парк» или «Аптон-парк» (не бог весть какое расстояние для фаната) – и я бы не поехал. Так в чем же дело? Почему я такой упертый, когда «Арсенал» играет в одном районе Лондона, и совершенно не переживаю, если он играет в другом? Фантазии, как сказал бы психиатр? Но что я там напридумывал? Что такого случится, если я однажды не появлюсь на стадионе и пропущу игру, возможно, важную для исхода чемпионата, но не доставляющую никакого удовольствия? Вот вам ответ: я боюсь, что во время следующей – после пропущенной – я уже ничего не пойму, даже негодующих выкриков зрителей в адрес кого-нибудь из игроков, и то место в мире, которое я знаю лучше всего и которому целиком и безоговорочно принадлежу, как собственному дому, станет чужим. В.1991 году я не пошел на встречу с «Ковентри», а в 1989-м – с «Чарльтоном», потому что оба раза ездил за границу. Мне было не по себе, но расстояние в несколько сотен миль утихомирило панику, и я ее перенес. Будучи в Лондоне, я пропустил игру всего лишь однажды – в сентябре 1978 года во время матча с «Куинз Парк Рейнджерз» (мы тогда выиграли 5:1, а я стоял в очереди в «Викторию» на «Скайтрейн» Фредди Лейкера. До сих пор помню и счет, и соперника – это что-нибудь да значит) – и, надо сказать, чувствовал я себя до жути не в своей тарелке.
Но это когда-нибудь повторится – я точно знаю. Из-за болезни (хотя я ходил на стадион с простудой, с распухшей лодыжкой – со всем, что не требовало частой беготни в туалет), в день первого школьного футбольного матча сына либо школьной театральной постановки сына или дочери (я непременно пойду на первую школьную театральную постановку… если не свихнусь настолько, что пропущу спектакль, и в 2005 году моему ребенку придется объяснять пораженному психиатру из Хэмпстеда, что для отца «Арсенал» был важнее собственных детей), а то еще утрата близкого, работа…
И тут мы подходим ко второй проблеме, вытекающей из переносов в расписании, – к работе. Мой брат устроился на службу, которая требует отдачи не только с девяти до пяти, и хотя я не помню случая, чтобы он пропустил из-за работы игру, это только дело времени. Настанет день, и неожиданно назначат совещание, которое не закончится до половины девятого или девяти, и он будет сидеть, уткнувшись глазами в бумаги, а в трех-четырех милях от него Мерс тем временем будет расправляться с защитой соперника. Брату не понравится, но что делать – придется пожать плечами и смириться.
Мне такая работа по означенным выше причинам совершенно не подходит. Но если бы пришлось устраиваться, я очень надеюсь, что у меня достало бы сил тоже пожать плечами. Надеюсь, что не поддамся панике, не стану хныкать и надувать губы, и люди не узнают, что мне еще только предстоит познакомиться с требованиями взрослой жизни. В этом смысле писателям повезло больше, чем другим, но я подозреваю, что в один прекрасный день мне придется заниматься каким-нибудь делом в катастрофически неудобное время – скажем, в субботу – и только в субботу – согласится дать интервью очень нужный мне человек или невероятно подожмут сроки, так что понадобится в среду вечером сидеть перед компьютером. Истинные писатели ездят в творческие турне, заходят в гости к Уогану1 и попадаются во всякие другие ловушки, так что не исключено, что придется бороться и с этим. Но еще не теперь. Издатели книги не могут серьезно рассчитывать, что я, описывая этот вид невроза, соглашусь пропустить несколько игр, чтобы помочь им рекламировать мой опус. «Я же ненормальный, – напомню я им, – и моя книга именно об этом. Никаких чтений в среду вечером!» И так еще какое-то время поживу.
Пока мне сопутствовало везенье: я уже больше десяти лет на службе и ни разу не оказался в безвыходном положении, чтобы потребовалось пропустить игру. (Даже мое завороженное условностями общественной жизни начальство из Дальневосточной компании нисколько не сомневалось, что «Арсенал» превыше всего.) А может, просто увлечение футболом формировало и направляло мои амбиции? Я предпочел бы думать иначе, поскольку в противном случае есть повод для тревоги: я считал, что в юношеские годы право выбора оставалось за мной, но оказывается, это не так, и давняя игра 1968 года со «Стоком» не позволила мне стать предпринимателем, врачом или настоящим журналистом (подобно многим болельщикам я никогда не помышлял о карьере спортивного комментатора: разве я смог бы вести репортаж о матче, скажем, между «Ливерпулем» и «Барселоной», в то время как меня тянуло бы на «Хайбери» смотреть встречу «Арсенала» и «Уимблдона»? (В страшном сне не приснится – получать хорошие деньги, описывая свою любимую игру.) Я предпочитаю считать свободу ходить на стадион на все игры случайным побочным эффектом избранной мною дорожки – и точка.
«Хиллсборо»
«Арсенал» против «Ньюкасла» 15.04.89
До нас доходили какие-то слухи от тех, кто пришел на стадион с приемниками, но до перерыва мы не слышали ничего конкретного, и потом, когда не был объявлен счет в полуфинальной встрече «Ливерпуля» и «Фореста», мы еще не поняли пугающего масштаба трагедии. Однако после окончания нашей игры – скучнейшей, разочаровывающей победы со счетом 1:0 – все уже знали, что есть погибшие. А те, кто бывал на «Хиллсборо», когда там игрались великие матчи, визуально представляли, где произошло несчастье; но организаторов игры не волновало беспокойство болельщиков.
Только после возвращения домой стало ясно, что произошел не обычный, случающийся раз в несколько лет футбольный инцидент, когда погибает один или двое бедолаг, а власти относят их смерть к естественному риску выбранной нами забавы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Вот и все. Конец истории. Гас числился в клубе еще три или четыре года, но был центральным защитником на самый крайний случай. А после того как Джордж купил Боулда, затем Линигана, затем Пейтса, при том, что Адаме и О'Лири уже играли за «Арсенал», Гас не мог не понимать, что у него безрадужное будущее – он был шестым в очереди на два места. В конце сезона 1990/91 года Гас получил свободный перевод в «Кембридж Юнайтед», оттуда его через пару месяцев отпустили в «Бристол Сити», а оттуда еще через пару месяцев – в «Эардри». Чтобы попасть туда, где он побывал, Гас должен был обладать таким талантом, какого не было почти ни у кого из его поколения (в самом деле, о его ловкости оставалось только мечтать), и все-таки этого оказалось мало.
Спорт и жизнь – особенно претендующая на художественность – не абсолютные аналоги. Самое главное в спорте – его жестокая определенность: в спорте не существует таких понятий, как плохой бегун на стометровку или никудышный защитник, которому повезло. Там сразу все видно. И нет непризнанного гениального форварда, прозябающего в неизвестности из-за того, что несовершенна система отбора (замечают всех). В то же время есть множество плохих музыкантов, плохих актеров, плохих писателей, которые вовсе неплохо живут, потому что оказались в нужное время в нужном месте, или потому что знают полезных людей, или потому что неправильно поняли либо переоценили их талант. И все-таки история Гаса – жестокий урок для тех, кто считает значимым свое незыблемое ощущение судьбы (только снова прошу, не путайте ощущение судьбы или предначертанности с тщеславием – Гас Сезар не был тщеславным футболистом). Он понимал, что хорош – точно так же, как любая поп-группа, сыгравшая разок в балагане, сразу проникается уверенностью, что ей прямая дорога в «Мэдисон Сквер Гарден» и на обложки национальных музыкальных изданий, или как писатель, который отправил в издательство «Фабер энд Фабер» только что законченную рукопись и не сомневается, что от «Букера» его отделяет пара лет от силы. Вы живете, ориентируясь на это чувство, доверяете ему, оно циркулирует по венам, словно героин, придает силу и упорство… но ровным счетом ничего не значит.
В двух шагах
«Арсенал» против «Шеффилд Уэнсди» 21.01.89
Переезд в другой район имел смысл по нескольким причинам: в Северном Лондоне не так быстро, как в Шепердз-Буш или Ноттонг-Хилл разлетались деньги, общественный транспорт прекрасный (пять минут от Кингз-Кросс, две станции подземки и миллион автобусов). Но если честно, жить в двух шагах от стадиона было осуществлением жалких двадцатилетних мечтаний, так что нечего пытаться рядить это действо в мантию логики.
Все было очень даже забавно. Одна квартира имела под крышей террасу, откуда открывался вид на фасад стадиона и буквы «РСЕН» – всего четыре от названия моей любимой команды, но и этого было достаточно, чтобы чаще застучало сердце. И еще: перебравшись сюда, я бы оказался над дорогой, по которой в дни победы проезжает автобус с открытым верхом. Комнаты были меньше и темнее прежних, зато окно гостиной обрамляло западную трибуну – можно оторваться от этой книги, выглянуть наружу и с новыми силами вернуться к клавиатуре.
Но в итоге пришлось остановиться на другом жилье – не таком вдохновляющем: с видом на Финсбери-парк. Оттуда, хоть встань на стул и высунь голову из окна, не увидишь ничего, даже трепещущего знамени победителя английской Лиги, которое, когда я писал эту книгу, еще оставалось (но, увы, ненадолго) нашим. И все же! Перед игрой люди парковали машины на нашей улице! А если ветер дул в нашу сторону, то через открытые окна голос из динамиков ясно раздавался даже в глубине квартиры! (Ничего не могу сказать насчет рева толпы, поскольку во время матчей дома не бывал, но хотелось бы думать, что самые громкие всплески радости докатываются и до нас. Как-нибудь соберусь, позаимствую у брата его хитроумный магнитофон «Сони» и ради интереса поставлю рядом с телевизором на стул под окном – пусть крутится.) А самое потрясающее: только не подумайте, что я выдумываю – это произошло на самом деле, – через несколько дней после того, как мы переехали, я шел по улице и наткнулся на грязную, изодранную карточку из пакетика жвачки с портретом двадцатилетнего Питера Маринелло. Не поверите, какое я ощутил счастье: новый район был богат археологическими древностями из моего прошлого. Мы завернули за угол на нашу новую улицу, и в это время передвижной фургон с громкоговорителем объявил, что на стадионе Тудисон-парк" Кевин Ричардсон забил третий, победный гол – это показалось мне хорошим предзнаменованием. Но только в следующую субботу я был на моей дважды домашней игре: прошел по Авенелл-роуд, через турникет на северную сторону не как провинциал, а как лондонец.
Чего я ожидал, когда открывал парадную дверь своего дома, выходя на улицу в субботу без двадцати три (надо же, без двадцати три!), и повернул в сторону стадиона? Картинки вроде как в комедийном ролике, посвященном пригороду: в одно и то же время открываются совершенно одинаковые двери и из них выходят совершенно одинаковые мужчины, с одинаковыми портфелями, зонтиками и газетами под мышками. На моей улице все они, конечно, не работяги, едущие в центр, а болельщики «Арсенала» – в плоских кепках и выцветших красно-белых шарфах. Увидят меня, помашут руками и сразу полюбят, и я стану уважаемым членом класса пролетариев-арсенальцев.
Но ни одна дверь не отворилась. На моей улице никто не болел за «Арсенал». Кто-то из соседей принадлежал к так называемым «яппи» и не интересовался футболом, другие были скваттерами, приезжими и временными жильцами и не успели приобрести вкус к игре. А остальные… ничего не могу сказать. Подо всех теорию не подгонишь. И потом – нет никакой статистики вкусов. Знаю только, что был там еще один парень, который болел за «Арсенал» и расхаживал в арсенальской рубашке, но и он исчез вскоре после того, как мы переехали. Если бы не машины, которые сновали по улице в поисках места для стоянки, я бы решил, что опять оказался в Мейденхэде.
Сильно подозреваю, что я опоздал с переездом лет на двадцать. Болельщики в округе давно рассосались: согласно опросам клуба, большая часть фанатов «Арсенала» проживает в пригородах (недаром же, когда я ездил из Кембриджа, поезда были забиты моими единомышленниками). Лондонский футбол – на стадионах «Челси» и «Сперз», на «Хайбери» и, в меньшей степени, на арене «Вест Хэма» – стал развлечением приезжих. Те, кто приходил на стадионы из Ай-лингтона, Финсбери-парка или Стоук-Ньюингтона, исчезли: кто-то умер, а кто-то продал свое жилье и переехал в Эссекс, Хартфордшир или Мидлсекс. И хотя довольно много людей ходят в клубных рубашках, а хозяева магазинчиков интересуются результатами матчей (я знал одного торговца газетами, который держал киоск прямо на станции; он был настоящим фанатом, хотя его брат болел за "Челси), все равно я чувствовал себя более одиноким, чем мог себе представить в конце шестидесятых и все годы, когда уламывал отца купить дом на Авенелл-роуд, а он неизменно спрашивал: «Больше тебе ничего не надо?»
Тирания
«Арсенал» против «Чарльтона» 21.03.89
Теперь я пишу о самом себе. Мальчишка, который продирался сквозь первую половину книги, исчез. Нет и маявшегося в свои двадцать с лишним лет юноши. И мне больше не оправдать себя, как раньше, возрастом или, вернее, молодостью.
С годами тирания футбола – по отношению ко мне, а значит, и по отношению к окружающим меня людям – становилась все менее объяснимой, а следовательно, менее привлекательной. Печальный опыт научил моих близких, что решающую роль для меня играет расписание матчей; они поняли или по крайней мере постарались принять, что свадьбы, крестины и прочие особо важные для других семей сборища, которые в других семьях имеют несомненный приоритет, в нашей следует назначать только после предварительных консультаций со мной. Футбол стал чем-то вроде врожденного увечья, с которым приходилось мириться. Ведь если бы я был прикован к инвалидной коляске, родным не пришло бы в голову организовывать какие-то дела на верхнем этаже без лифта – так к чему строить планы зимой на вторую половину субботы?
Я ничем не отличаюсь от других в том смысле, что и обо мне время от времени вспоминают знакомые, не имеющие привычки заглядывать в программу встреч первого дивизиона. И посему получаю приглашения на свадьбы, которые приходится хотя и с сожалением, но неизменно отклонять. Однако я всегда придумываю социально приемлемые извинения (что-нибудь вроде семейных проблем или неприятностей на работе), поскольку никто не поймет, если я объявлю, что никак не могу пропустить игру с «Шеффилд Юнайтед». Прибавьте к этому непредвиденные кубковые переигровки, корректировку расписания матчей на неделе, внезапные переносы игр по требованию телевизионщиков с субботы на воскресенье – так что приходится не только отказываться от приглашений, которые накладываются на реальное расписание, но и учитывать всевозможные изменения (или предупреждать заранее, что у меня могут возникнуть дела в последний момент, что не всегда проходит гладко).
И с каждым годом это дается мне все труднее и труднее – люди неизбежно обижаются. Матч с «Чарльтоном» перенесли на то время, когда была назначена вечеринка по поводу дня рождения моей близкой подруги, и я знал, что туда приглашены всего пять человек. Почувствовав, что возник конфликт интересов, я, как обычно, запаниковал – достаточно было только представить, что домашняя игра состоится без меня. С тяжелым сердцем я позвонил имениннице и объяснил ситуацию. Я ждал, что она рассмеется и отпустит мне грехи, но не произошло ни того, ни другого: по ее разочарованному, устало-нетерпеливому голосу я понял, что сейчас услышу ужасные вещи: «Поступай, как считаешь нужным» или «Поступай, как знаешь». И ответил, что постараюсь что-нибудь придумать, но мы оба понимали, что ничего придумывать я не буду, и отныне в ее глазах я стал мелким, никчемным червем. Но был доволен, что не пропустил игру, потому что Пол Дэвис эффектно прошел все поле и в прыжке забил лучший гол, который я когда-либо видел на «Хайбери».
Такие ситуации чреваты двумя проблемами. Во-первых, я начал подозревать, что мои отношения сложились не с командой, а с «Хайбери»: случись игра на любом другом стадионе – на «Вэлли», «Селхерст-парк» или «Аптон-парк» (не бог весть какое расстояние для фаната) – и я бы не поехал. Так в чем же дело? Почему я такой упертый, когда «Арсенал» играет в одном районе Лондона, и совершенно не переживаю, если он играет в другом? Фантазии, как сказал бы психиатр? Но что я там напридумывал? Что такого случится, если я однажды не появлюсь на стадионе и пропущу игру, возможно, важную для исхода чемпионата, но не доставляющую никакого удовольствия? Вот вам ответ: я боюсь, что во время следующей – после пропущенной – я уже ничего не пойму, даже негодующих выкриков зрителей в адрес кого-нибудь из игроков, и то место в мире, которое я знаю лучше всего и которому целиком и безоговорочно принадлежу, как собственному дому, станет чужим. В.1991 году я не пошел на встречу с «Ковентри», а в 1989-м – с «Чарльтоном», потому что оба раза ездил за границу. Мне было не по себе, но расстояние в несколько сотен миль утихомирило панику, и я ее перенес. Будучи в Лондоне, я пропустил игру всего лишь однажды – в сентябре 1978 года во время матча с «Куинз Парк Рейнджерз» (мы тогда выиграли 5:1, а я стоял в очереди в «Викторию» на «Скайтрейн» Фредди Лейкера. До сих пор помню и счет, и соперника – это что-нибудь да значит) – и, надо сказать, чувствовал я себя до жути не в своей тарелке.
Но это когда-нибудь повторится – я точно знаю. Из-за болезни (хотя я ходил на стадион с простудой, с распухшей лодыжкой – со всем, что не требовало частой беготни в туалет), в день первого школьного футбольного матча сына либо школьной театральной постановки сына или дочери (я непременно пойду на первую школьную театральную постановку… если не свихнусь настолько, что пропущу спектакль, и в 2005 году моему ребенку придется объяснять пораженному психиатру из Хэмпстеда, что для отца «Арсенал» был важнее собственных детей), а то еще утрата близкого, работа…
И тут мы подходим ко второй проблеме, вытекающей из переносов в расписании, – к работе. Мой брат устроился на службу, которая требует отдачи не только с девяти до пяти, и хотя я не помню случая, чтобы он пропустил из-за работы игру, это только дело времени. Настанет день, и неожиданно назначат совещание, которое не закончится до половины девятого или девяти, и он будет сидеть, уткнувшись глазами в бумаги, а в трех-четырех милях от него Мерс тем временем будет расправляться с защитой соперника. Брату не понравится, но что делать – придется пожать плечами и смириться.
Мне такая работа по означенным выше причинам совершенно не подходит. Но если бы пришлось устраиваться, я очень надеюсь, что у меня достало бы сил тоже пожать плечами. Надеюсь, что не поддамся панике, не стану хныкать и надувать губы, и люди не узнают, что мне еще только предстоит познакомиться с требованиями взрослой жизни. В этом смысле писателям повезло больше, чем другим, но я подозреваю, что в один прекрасный день мне придется заниматься каким-нибудь делом в катастрофически неудобное время – скажем, в субботу – и только в субботу – согласится дать интервью очень нужный мне человек или невероятно подожмут сроки, так что понадобится в среду вечером сидеть перед компьютером. Истинные писатели ездят в творческие турне, заходят в гости к Уогану1 и попадаются во всякие другие ловушки, так что не исключено, что придется бороться и с этим. Но еще не теперь. Издатели книги не могут серьезно рассчитывать, что я, описывая этот вид невроза, соглашусь пропустить несколько игр, чтобы помочь им рекламировать мой опус. «Я же ненормальный, – напомню я им, – и моя книга именно об этом. Никаких чтений в среду вечером!» И так еще какое-то время поживу.
Пока мне сопутствовало везенье: я уже больше десяти лет на службе и ни разу не оказался в безвыходном положении, чтобы потребовалось пропустить игру. (Даже мое завороженное условностями общественной жизни начальство из Дальневосточной компании нисколько не сомневалось, что «Арсенал» превыше всего.) А может, просто увлечение футболом формировало и направляло мои амбиции? Я предпочел бы думать иначе, поскольку в противном случае есть повод для тревоги: я считал, что в юношеские годы право выбора оставалось за мной, но оказывается, это не так, и давняя игра 1968 года со «Стоком» не позволила мне стать предпринимателем, врачом или настоящим журналистом (подобно многим болельщикам я никогда не помышлял о карьере спортивного комментатора: разве я смог бы вести репортаж о матче, скажем, между «Ливерпулем» и «Барселоной», в то время как меня тянуло бы на «Хайбери» смотреть встречу «Арсенала» и «Уимблдона»? (В страшном сне не приснится – получать хорошие деньги, описывая свою любимую игру.) Я предпочитаю считать свободу ходить на стадион на все игры случайным побочным эффектом избранной мною дорожки – и точка.
«Хиллсборо»
«Арсенал» против «Ньюкасла» 15.04.89
До нас доходили какие-то слухи от тех, кто пришел на стадион с приемниками, но до перерыва мы не слышали ничего конкретного, и потом, когда не был объявлен счет в полуфинальной встрече «Ливерпуля» и «Фореста», мы еще не поняли пугающего масштаба трагедии. Однако после окончания нашей игры – скучнейшей, разочаровывающей победы со счетом 1:0 – все уже знали, что есть погибшие. А те, кто бывал на «Хиллсборо», когда там игрались великие матчи, визуально представляли, где произошло несчастье; но организаторов игры не волновало беспокойство болельщиков.
Только после возвращения домой стало ясно, что произошел не обычный, случающийся раз в несколько лет футбольный инцидент, когда погибает один или двое бедолаг, а власти относят их смерть к естественному риску выбранной нами забавы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26