Событие не ахти какое, но было почему-то даже приятно. Как-то сразу почувствовал, что жизнь продолжается.
«Опасен ли я для общества?» – вытаскивая из холодильника свои немногочисленные продукты, размышлял я.
Честное слово, я люблю людей.
Не всех, конечно, а тех, кого люблю.
Но вот, например, у меня бывают такие странные желания…
Когда стою на остановке, мне очень хочется толкнуть под колеса идущего трамвая кого-нибудь из стоящих рядом со мной совершенно незнакомых мне людей. Без всякой на то причины. Просто какая-то непреодолимая тяга нарушить привычный ход вещей.
Оглянитесь, лохи, мир гораздо интереснее, чем вам кажется. Сделайте хотя бы один шаг в сторону от накатанной колеи. Посмотрите, рядом совсем иные краски, иные пути, и все еще можно изменить в своей жизни!
Ни фига. Смурные, стоят на остановке, тупо упершись в свои проблемы. И ни за что не сядут на другой номер трамвая, чтобы уехать совсем в другую сторону, чем им сейчас нужно.
А в детстве я любил лазать по крышам городских многоэтажек. И там, стоя на краю, я едва справлялся с мучительным желанием прыгнуть вниз. Помню, что это было удивительно стойкое желание.
Обратная сторона самоубийства. Я переживал это так реально, что потом кончать с собой уже не было смысла. Просто я как бы умер и вновь возродился. Но уже другим человеком.
Детская тяга к одиночеству – это ведь тоже своего рода самоубийство.
Ищите места там, где нас нет. Там – хорошо.
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
Повели мужика в поле на расстрел. А погода стоит хреновая: холодно, дождь, ветер. Конвой идет и материт мужика:
– Тебе, сволочь, хорошо, а нам еще обратно возвращаться!
(В этом месте сюжет, скорее всего, сделает такой поворот):
ПОТЕРЯННОЕ ДИТЯ
Хотите, я наконец расскажу вам, с чего все началось?
Эта история началась с того, что у Аси разболелись зубки. Грустный анекдот, ей-богу. Идти к стоматологу она отказалась наотрез. Она всегда болела молча: забьется в угол софы, свернется калачиком под пледом – и молчит. И тогда у меня тоже начинают невыносимо ныть мои совершенно здоровые зубы. Молча смотреть на ее страдания у меня просто нет сил.
Я собрался и пошел в аптеку за болеутоляющими зубными каплями.
На улице весна. Она скалится на всех своими огромными сосульками. Сосульки тают и, видимо, тоже болят, как зубы у Аси.
Да, черт возьми, стоят первые теплые мартовские деньки. Говорят, что где-то огромная сосулька, сорвавшись с крыши дома, пригвоздила к земле случайного прохожего. «Весна – охотница, она же – живодерка», – вспомнил я строчку одного графомана, приславшего в редакцию пятисотстраничную поэму «Времена года».
Все вокруг тает, течет, потеет. Из-под снега появляется скопившийся прошлогодний мусор: окурки, фантики, битое стекло, клочья бумаги, использованные презервативы, билеты общественного транспорта, обрывки ночных разговоров, телефоны друзей, адреса подруг, даты, обещания, планы…
А сколько по весне из снега вытаивает дерьма! Потеплело, жизнь наладилась, и говно полезло наружу. Так всегда.
Весна-красна, весна-грязна, весна-мокра, блин!..
По дороге в аптеку я купил в киоске сигареты, открыл на ходу пачку «ЛМ» и, выйдя из дворов на центральную улицу, остановился возле какого-то офиса закурить.
Не успел я достать зажигалку, как из дверей выбежали и налетели прямо на меня несколько крепких молодых людей.
– Быстро в машину! – заорал один из них. Я даже не успел сообразить, зачем и в какую машину, как меня запихнули вместе с другими в большущий джип. И он рванул с места.
– Все было бы классно, если бы ты, жопа, не начал стрелять раньше времени, – обратился один из сидящих в джипе, видимо старший в команде, к другому бойцу, моему соседу.
– Если бы не я – этот козел завалил бы вас обоих, у него в столе был ствол, – огрызнулся мой сосед.
– А ты что молчишь?! – обратился он уже ко мне. – Ты же видел, как тот пидор полез в стол?!
Я промычал что-то неопределенное.
– Подожди, ты чо, новенький? – спросил меня их старшой. – Или ты в прикрытии был – я тебя что-то не припомню.
– А… Кривой где?! – спросил всех сидящих третий персонаж этой криминальной драмы. – В рот вам потные ноги в сахаре! Мы же Кривого там оставили!
Бандиты ошалело смотрели на меня.
– Ты, козел, ты как здесь оказался? – заорали они почти одновременно. – Да он же подсадной, его же опера нам подсунули!
Несколько раз меня хрястнули по лицу.
– Поворачивай назад, за Кривым поедем! – закричал их старшой. – На эту суку, если что, обменяем! – это он про меня.
Я сидел ни жив ни мертв и до сих пор не мог опомниться от всего происходящего. Где я, зачем я здесь?
– Поздно, Хунта, – сказал водитель джипа. – Пока развернемся, пока подъедем… Кривого либо уже завалили, либо он сам ушел… Да, блин, обделались…
– Я тебя спрашиваю – как ты сюда попал?! – заорал на меня тот, старшой, которого водила назвал Хунтой. Кто-то шарахнул мне в переносицу не то кастетом, не то рукоятью пистолета. Кровь хлестанула из обеих ноздрей.
– Эй, офигели, что ли, салон кто будет мыть? – заступился за меня, сам того не подозревая, водила.
– Приедем – ты у меня своими кишками блевать будешь, мусор ты сраный! – пообещал мне Хунта, и я понял, что основательно влип.
Меня привезли в какую-то загородную резиденцию этой братвы.
Ввели в дом.
В кресле перед огромным телевизором в спортивном костюме «Адидас» и кожаных домашних сандалиях сидел худой, сутулый, с бледным лицом туберкулезника человек. Всем известно, что есть глаза выпуклые, а есть впуклые. У него были впуклые глаза. Стеклянный взгляд оловянных глаз на деревянном лице. В нашем маленьком городке многие знали его в лицо. По крайней мере журналисты и работники правоохранительных органов.
– Я же просил заложников не брать, – поморщившись, с раздражением сказал он Хунте.
– Мы его не брали, он сам взялся, – хмыкнул кто-то из ехавших с нами в одной машине.
– Не понял… – Янис прищурился в Хунту.
– Янис, этого хмыря мусора сунули нам вместо Кривого… – заторопился Хунта.
– Как это? – Крыса прищурился еще более пристально.
– Мы заехали на разборки к этому гребаному чечену Кадыку Рыгалову. Кадык, спрашиваю его я, что это была за подстава с деловым по кличке Будда? Мы лучших бойцов тогда в порту потеряли. Он сразу на дыбы, мол, в натуре, сами лоханулись. Мы ему про неустоечку. Тот отказался даже слушать нас, послал на хуй и хотел было устроить стрельбу. Миша Сквозняк его пристрелил из «Узи» с глушаком. На выходе мы нарвались на охрану Рыгалова. Началась пальба, Кривой, видимо, приотстал, мы выбежали из конторы – и по коням. Я быстро посчитал по головам – все на месте. А оказалось, что вместо Кривого в машину запрыгнул вот этот козел.
«Господи, – подумал я, – этот мир окончательно сошел с ума, и пора опускать занавес».
– Говори теперь ты, – обратился Янис ко мне.
– Я шел в аптеку, остановился закурить, тут меня затолкнули в машину, и…
– М-да, густо врешь, хоть ложкой ешь. Сам-то чувствуешь, что пиздишь неправдоподобно? – сказал, вставая из кресла и закуривая, Янис. – Придется ведь тебя запытать до смерти, как мусора позорного…
– Я не вру. Моя девушка может подтвердить. Она сейчас там, дома, зубами мучается. Зубы у нее болят. Вот я и пошел в аптеку. Честное слово…
Я назвал адрес.
– Проверим. А пока в подвал его, на цепь. И не дай бог он сбежит…
На мое счастье, к вечеру стало известно, что Кривой погиб в перестрелке, и, значит, я в его смерти не повинен. А вот дальнейшие события изменили мою жизнь основательно. Реально ощущать жизнь начинаешь только тогда, когда жить становится невозможно.
Хунта съездил ко мне домой и привез с собой Асю.
Я увидел ее сквозь пыльное, размером с ладонь, подвальное окно.
Исстрадавшаяся зубами, перепуганная и ненакрашенная, она выглядела очень даже естественно. Глаза были грустными и жалобными, одета она была в футболку и джинсики, сверху короткая кожаная куртка, какие-то кроссовки явно на голую ногу. Сердце у меня заныло в предчувствии чего-то нехорошего.
Так оно и вышло.
Янис вышел к ним навстречу, не спеша спустился по ступенькам. Несколько минут пристально рассматривал ежащуюся от мартовской сырости Асю и наконец задумчиво произнес:
– Длинные у тебя коленки, не одну пару голов в смирении на них склонить можно.
Потом они вместе вошли в дом.
Ася шла впереди, Янис за ней. Никакой грубости или насилия. Но мне от этого было не легче. Я совсем истерзался и, измученный, сел на пол, обхватив голову руками.
А вечером, когда охранявший меня боец принес мне какую-то похлебку и кусок черного хлеба, выяснилось, что Ася с Янисом уехали вместе… в ресторан.
Всю ночь я не спал, сходил с ума от страха за нее. К страху примешивалась и дикая, мучительная ревность.
К утру я уже был готов обменять свою жизнь на ее свободу и решил оболгать себя, признавшись в том, что я действительно засланный в их банду оперативник.
Два следующих дня я практически ничего не ел и, мучимый бессонницей, чувствовал, как сквозь меня медленно и больно прорастают минуты ожидания. Чего? Не знаю. Но чего-то для меня ужасного.
Спустя трое суток меня вытащили из подвала на свет божий. Как в бреду, я увидел перед собой Яниса.
– Ты не соврал, – сказал мне Янис. – Ася мне все рассказала. Но вот что мне теперь с тобой делать – ума не приложу. Просто так отпустить – ты теперь слишком много знаешь. Но и здесь ты мне на фиг не нужен.
Янис как бы глубоко задумался.
– Завидую тебе. У тебя шикарная жена. Такую женщину мало просто любить. Ее каждый день нужно красть.
– У кого красть? – тупо спросил я.
– У себя самого. Короче, мы решили вот как. Еще через пару деньков я тебя отпускаю, но Ася пусть побудет со мной. Пока ты не оклемаешься и не осознаешь всей ответственности, с какой тебе теперь придется жить.
Я что-то просипел пропавшим голосом. Янис продолжал:
– С ней не случится ничего плохого. Как только захочет – она сможет вернуться к тебе. Заодно и зубы вылечит как надо. Лады, писака?
…Здесь очень важно заметить такую деталь: все мои знакомые после этой истории посчитали, что я предал и отдал без боя Янису свою женщину, что я струсил и не смог отстоять свою любовь. Но я-то знаю, что это не так.
– Женщину по-настоящему можно оттрахать только деньгами. Другими способами ее не удовлетворить, поэт ты хренов, – сказал мне Янис, когда меня выпускали на волю. Меня высадили из его «мерса» на центральной площади нашего городка.
– Иди домой и не трепись, а то вава будет…
Первое, что я сделал у себя дома, – это принял горячий душ. Потом сидел на кухне, пил крепкий кофе с дерьмовым бренди «Слынчев Бряг», курил одну за другой и пытался осознать происшедшее. Происшедшее было столь нереально и фантастично, как будто бы это было в кинофильме и не со мной.
Она не вернулась ко мне ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Она стала любовницей Яниса Фортиша, главного мафиози нашего портового городка. (Причем стала его сукой совершенно добровольно.)
А я-то наивно полагал, что навсегда подсадил ее на свою сперму, и теперь она, как наркоманка, не сможет жить, не ощущая ее внутри своего лона.
Ан нет. Оказывается, я, наивный, недооценивал эту длинноногую сучку.
Он дал ей то, чего у меня не было никогда: власть над всеми вещами. Ведь любую вещь можно купить. Не то что чувства. То, что упало вниз, – прорастет вверх, то, что проросло вверх, – созреет и упадет вниз. Такова диалектика жизни – ничего нового за последние две тысячи лет.
Я не думал, что за столь короткий срок Ася привыкнет жить в тени сутулых плеч Яниса-Крысы.
Возможно, подсознательно она всегда хотела именно этого – вульгарной роскоши новых русских, жизни, проведенной в ресторанах, казино, в поездках за границу, в походах по крупнейшим супермаркетам мира.
Я никогда бы не смог дать ей этого. Со мной она не превратилась бы в эту обворожительную, сексапильную королеву ночных клубов и кислотных дискотек. Но вот вопрос, который поставил как-то передо мной Семен: а стоила ли эта женщина любви поэта?
– Честно?
– Как всегда.
– Если бы даже сейчас она вернулась ко мне, я был бы самым счастливым человеком во вселенной.
Сэм отвернулся и смачно плюнул на асфальт автобусной остановки:
– Ага, как там в поговорке: женщина-робингуд у богатых берет, бедным дает. Стреляли – знаем.
Потом Сэм порылся во внутреннем кармане своего пиджака, достал свою потрепанную, залитую портвейном, видавшую виды записную книжку:
– «Цитатник великого СэМао» называется. Щас, на букву «фэ». Во, слушай: «Иногда красота – это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок. Джон Фаулз, он же «Волхв».
– Вот пусть твой Фаулз объяснит это моему члену, у которого, кстати, есть своя голова.
(Промежду строк: говенное и выспренное название – «Волхв». Мне больше нравится перевод названия романа как «Игра в Бога».)
В мире приятно щупать только две вещи – женщин и деньги, бросил как-то на ходу наш общий друг, преуспевающий бизнесмен Е. Банин.
Через три недели двое бойцов из команды Яниса-Крысы приехали ко мне домой и, не утруждая себя лишними объяснениями, забрали с собой все ее вещи. Она не написала мне ни строчки и даже не позвонила. У нее началась новая жизнь, и, как ребенок, она мгновенно забыла о своих прежних любимых игрушках.
Это стало последней каплей, подточившей плотину моей воли. Плотина рухнула, и река алкоголя затопила меня в рекордно короткие сроки. В долгую ночь с пятницы на понедельник я ушел в штопор. Расположенный рядом с моим домом ликероводочный магазин, наверное, на одном мне сделал годовой план реализации продукции.
– Ася, Ася, первая любовь, блин, вешние воды, – сквозь сопли и слюни алкогольного отравления думал я, стоя на коленях перед унитазом. – Во что превратил наш век чистых тургеневских девушек?
– Сволочи, вы только что убили мухобойкой Бога! – орал я в три часа ночи спящему городу, стоя на балконе. Слюни, сопли, слезы, блядь. Блядь, слезы, сопли, слюни и т. д.
Видимо, правы те, кто утверждает, что в жизни человеческой не больше смысла, чем в жизни таракана. Просто таракан, в отличие от человека, совершенно безвреден для окружающего мира и не более отвратителен, чем некоторые особи человеческого рода. Однако таракана травят, а всякую людскую мразь – нет.
Человек есть то, что он ест. Точно, ешь себе подобных, ешь человеков, и станешь великой личностью, как Наполеон, Ленин или хотя бы Янис-Крыса.
Оставшиеся предрассветные часы мучился кошмарами.
Мне снились использованные презервативы. Горы задроченных, обтруханных, трахнутых гондонов. «А не меня ли это использовали?..» – с этой мыслью я и очнулся. Но тошнотворное видение (горы использованных, наполненных чьей-то теплой спермой презервативов) еще долго стояло у меня перед глазами.
Господи! Все утро меня, как среднерусскую низменность, бросало то в жар, то в холод.
Похмелье было похоже на ураган, тайфун, торнадо, терзающие Мертвое море моего тела. Отвратительно ныли мышцы рук и ног, будто накануне я играл в волейбол 32-килограммовыми гирями. Голова капитулировала окончательно и безоговорочно, но сердце все равно требовало расстрела. Больная совесть обеими моими руками поддерживала сердце в этом вопросе. И тогда я отдал себя на милость победителей…
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
«…Когда автор детективных романов Джек Драммонд почувствовал, что застрял в сюжете очередного произведения, он решил разыграть ограбление банка. Надев на лицо маску и взяв в руки игрушечный пистолет, Драммонд вошел в отделение банка в Колумбусе (Огайо), наставил на клерка свою игрушку и был тут же убит охраной».
РУССКОЕ ПОРНО
Две глубинных идеи всю жизнь не давали мне покоя: идея предательства как извращенная форма любви и идея сексуального насилия над женщиной как первобытный протест мужской плоти против теперешнего рабства в цивилизованном мире.
Эстетика предательства берет свое начало в апокрифах об Иисусе Христе, где Иуда фигурирует как его лучший и любимый ученик, не предавший Учителя, а выполнивший его просьбу, высказанную на тайной вечере. Проблема сия глубока и неоднозначна и, мне думается, имеет право на существование.
Вторая идея – легализация изнасилования – я думаю, напрямую связана с главной загадкой полов. Их яростного противостояния, притяжения-отталкивания, которые, мне кажется, даже глубже и древнее гена предательства.
Идея сексуального насилия, которая дремлет в любом нормальном мужике, берет начало из первобытных времен, когда наши праотцы жили по правилу: «взять женщину силой – и тем самым выполнить закон природы». Но тогда откуда этот страх женщины перед сексом – если это заложено природой? Страх боли и насилия? Уже то, что люди в мире делятся только на два пола – мужской и женский – говорит о примитивности, животной, а не божественной природе происхождения человеческого общества. В основе тоже половое деление, раскрашенное и завуалированное словесами о любви, высоком чувстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
«Опасен ли я для общества?» – вытаскивая из холодильника свои немногочисленные продукты, размышлял я.
Честное слово, я люблю людей.
Не всех, конечно, а тех, кого люблю.
Но вот, например, у меня бывают такие странные желания…
Когда стою на остановке, мне очень хочется толкнуть под колеса идущего трамвая кого-нибудь из стоящих рядом со мной совершенно незнакомых мне людей. Без всякой на то причины. Просто какая-то непреодолимая тяга нарушить привычный ход вещей.
Оглянитесь, лохи, мир гораздо интереснее, чем вам кажется. Сделайте хотя бы один шаг в сторону от накатанной колеи. Посмотрите, рядом совсем иные краски, иные пути, и все еще можно изменить в своей жизни!
Ни фига. Смурные, стоят на остановке, тупо упершись в свои проблемы. И ни за что не сядут на другой номер трамвая, чтобы уехать совсем в другую сторону, чем им сейчас нужно.
А в детстве я любил лазать по крышам городских многоэтажек. И там, стоя на краю, я едва справлялся с мучительным желанием прыгнуть вниз. Помню, что это было удивительно стойкое желание.
Обратная сторона самоубийства. Я переживал это так реально, что потом кончать с собой уже не было смысла. Просто я как бы умер и вновь возродился. Но уже другим человеком.
Детская тяга к одиночеству – это ведь тоже своего рода самоубийство.
Ищите места там, где нас нет. Там – хорошо.
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
Повели мужика в поле на расстрел. А погода стоит хреновая: холодно, дождь, ветер. Конвой идет и материт мужика:
– Тебе, сволочь, хорошо, а нам еще обратно возвращаться!
(В этом месте сюжет, скорее всего, сделает такой поворот):
ПОТЕРЯННОЕ ДИТЯ
Хотите, я наконец расскажу вам, с чего все началось?
Эта история началась с того, что у Аси разболелись зубки. Грустный анекдот, ей-богу. Идти к стоматологу она отказалась наотрез. Она всегда болела молча: забьется в угол софы, свернется калачиком под пледом – и молчит. И тогда у меня тоже начинают невыносимо ныть мои совершенно здоровые зубы. Молча смотреть на ее страдания у меня просто нет сил.
Я собрался и пошел в аптеку за болеутоляющими зубными каплями.
На улице весна. Она скалится на всех своими огромными сосульками. Сосульки тают и, видимо, тоже болят, как зубы у Аси.
Да, черт возьми, стоят первые теплые мартовские деньки. Говорят, что где-то огромная сосулька, сорвавшись с крыши дома, пригвоздила к земле случайного прохожего. «Весна – охотница, она же – живодерка», – вспомнил я строчку одного графомана, приславшего в редакцию пятисотстраничную поэму «Времена года».
Все вокруг тает, течет, потеет. Из-под снега появляется скопившийся прошлогодний мусор: окурки, фантики, битое стекло, клочья бумаги, использованные презервативы, билеты общественного транспорта, обрывки ночных разговоров, телефоны друзей, адреса подруг, даты, обещания, планы…
А сколько по весне из снега вытаивает дерьма! Потеплело, жизнь наладилась, и говно полезло наружу. Так всегда.
Весна-красна, весна-грязна, весна-мокра, блин!..
По дороге в аптеку я купил в киоске сигареты, открыл на ходу пачку «ЛМ» и, выйдя из дворов на центральную улицу, остановился возле какого-то офиса закурить.
Не успел я достать зажигалку, как из дверей выбежали и налетели прямо на меня несколько крепких молодых людей.
– Быстро в машину! – заорал один из них. Я даже не успел сообразить, зачем и в какую машину, как меня запихнули вместе с другими в большущий джип. И он рванул с места.
– Все было бы классно, если бы ты, жопа, не начал стрелять раньше времени, – обратился один из сидящих в джипе, видимо старший в команде, к другому бойцу, моему соседу.
– Если бы не я – этот козел завалил бы вас обоих, у него в столе был ствол, – огрызнулся мой сосед.
– А ты что молчишь?! – обратился он уже ко мне. – Ты же видел, как тот пидор полез в стол?!
Я промычал что-то неопределенное.
– Подожди, ты чо, новенький? – спросил меня их старшой. – Или ты в прикрытии был – я тебя что-то не припомню.
– А… Кривой где?! – спросил всех сидящих третий персонаж этой криминальной драмы. – В рот вам потные ноги в сахаре! Мы же Кривого там оставили!
Бандиты ошалело смотрели на меня.
– Ты, козел, ты как здесь оказался? – заорали они почти одновременно. – Да он же подсадной, его же опера нам подсунули!
Несколько раз меня хрястнули по лицу.
– Поворачивай назад, за Кривым поедем! – закричал их старшой. – На эту суку, если что, обменяем! – это он про меня.
Я сидел ни жив ни мертв и до сих пор не мог опомниться от всего происходящего. Где я, зачем я здесь?
– Поздно, Хунта, – сказал водитель джипа. – Пока развернемся, пока подъедем… Кривого либо уже завалили, либо он сам ушел… Да, блин, обделались…
– Я тебя спрашиваю – как ты сюда попал?! – заорал на меня тот, старшой, которого водила назвал Хунтой. Кто-то шарахнул мне в переносицу не то кастетом, не то рукоятью пистолета. Кровь хлестанула из обеих ноздрей.
– Эй, офигели, что ли, салон кто будет мыть? – заступился за меня, сам того не подозревая, водила.
– Приедем – ты у меня своими кишками блевать будешь, мусор ты сраный! – пообещал мне Хунта, и я понял, что основательно влип.
Меня привезли в какую-то загородную резиденцию этой братвы.
Ввели в дом.
В кресле перед огромным телевизором в спортивном костюме «Адидас» и кожаных домашних сандалиях сидел худой, сутулый, с бледным лицом туберкулезника человек. Всем известно, что есть глаза выпуклые, а есть впуклые. У него были впуклые глаза. Стеклянный взгляд оловянных глаз на деревянном лице. В нашем маленьком городке многие знали его в лицо. По крайней мере журналисты и работники правоохранительных органов.
– Я же просил заложников не брать, – поморщившись, с раздражением сказал он Хунте.
– Мы его не брали, он сам взялся, – хмыкнул кто-то из ехавших с нами в одной машине.
– Не понял… – Янис прищурился в Хунту.
– Янис, этого хмыря мусора сунули нам вместо Кривого… – заторопился Хунта.
– Как это? – Крыса прищурился еще более пристально.
– Мы заехали на разборки к этому гребаному чечену Кадыку Рыгалову. Кадык, спрашиваю его я, что это была за подстава с деловым по кличке Будда? Мы лучших бойцов тогда в порту потеряли. Он сразу на дыбы, мол, в натуре, сами лоханулись. Мы ему про неустоечку. Тот отказался даже слушать нас, послал на хуй и хотел было устроить стрельбу. Миша Сквозняк его пристрелил из «Узи» с глушаком. На выходе мы нарвались на охрану Рыгалова. Началась пальба, Кривой, видимо, приотстал, мы выбежали из конторы – и по коням. Я быстро посчитал по головам – все на месте. А оказалось, что вместо Кривого в машину запрыгнул вот этот козел.
«Господи, – подумал я, – этот мир окончательно сошел с ума, и пора опускать занавес».
– Говори теперь ты, – обратился Янис ко мне.
– Я шел в аптеку, остановился закурить, тут меня затолкнули в машину, и…
– М-да, густо врешь, хоть ложкой ешь. Сам-то чувствуешь, что пиздишь неправдоподобно? – сказал, вставая из кресла и закуривая, Янис. – Придется ведь тебя запытать до смерти, как мусора позорного…
– Я не вру. Моя девушка может подтвердить. Она сейчас там, дома, зубами мучается. Зубы у нее болят. Вот я и пошел в аптеку. Честное слово…
Я назвал адрес.
– Проверим. А пока в подвал его, на цепь. И не дай бог он сбежит…
На мое счастье, к вечеру стало известно, что Кривой погиб в перестрелке, и, значит, я в его смерти не повинен. А вот дальнейшие события изменили мою жизнь основательно. Реально ощущать жизнь начинаешь только тогда, когда жить становится невозможно.
Хунта съездил ко мне домой и привез с собой Асю.
Я увидел ее сквозь пыльное, размером с ладонь, подвальное окно.
Исстрадавшаяся зубами, перепуганная и ненакрашенная, она выглядела очень даже естественно. Глаза были грустными и жалобными, одета она была в футболку и джинсики, сверху короткая кожаная куртка, какие-то кроссовки явно на голую ногу. Сердце у меня заныло в предчувствии чего-то нехорошего.
Так оно и вышло.
Янис вышел к ним навстречу, не спеша спустился по ступенькам. Несколько минут пристально рассматривал ежащуюся от мартовской сырости Асю и наконец задумчиво произнес:
– Длинные у тебя коленки, не одну пару голов в смирении на них склонить можно.
Потом они вместе вошли в дом.
Ася шла впереди, Янис за ней. Никакой грубости или насилия. Но мне от этого было не легче. Я совсем истерзался и, измученный, сел на пол, обхватив голову руками.
А вечером, когда охранявший меня боец принес мне какую-то похлебку и кусок черного хлеба, выяснилось, что Ася с Янисом уехали вместе… в ресторан.
Всю ночь я не спал, сходил с ума от страха за нее. К страху примешивалась и дикая, мучительная ревность.
К утру я уже был готов обменять свою жизнь на ее свободу и решил оболгать себя, признавшись в том, что я действительно засланный в их банду оперативник.
Два следующих дня я практически ничего не ел и, мучимый бессонницей, чувствовал, как сквозь меня медленно и больно прорастают минуты ожидания. Чего? Не знаю. Но чего-то для меня ужасного.
Спустя трое суток меня вытащили из подвала на свет божий. Как в бреду, я увидел перед собой Яниса.
– Ты не соврал, – сказал мне Янис. – Ася мне все рассказала. Но вот что мне теперь с тобой делать – ума не приложу. Просто так отпустить – ты теперь слишком много знаешь. Но и здесь ты мне на фиг не нужен.
Янис как бы глубоко задумался.
– Завидую тебе. У тебя шикарная жена. Такую женщину мало просто любить. Ее каждый день нужно красть.
– У кого красть? – тупо спросил я.
– У себя самого. Короче, мы решили вот как. Еще через пару деньков я тебя отпускаю, но Ася пусть побудет со мной. Пока ты не оклемаешься и не осознаешь всей ответственности, с какой тебе теперь придется жить.
Я что-то просипел пропавшим голосом. Янис продолжал:
– С ней не случится ничего плохого. Как только захочет – она сможет вернуться к тебе. Заодно и зубы вылечит как надо. Лады, писака?
…Здесь очень важно заметить такую деталь: все мои знакомые после этой истории посчитали, что я предал и отдал без боя Янису свою женщину, что я струсил и не смог отстоять свою любовь. Но я-то знаю, что это не так.
– Женщину по-настоящему можно оттрахать только деньгами. Другими способами ее не удовлетворить, поэт ты хренов, – сказал мне Янис, когда меня выпускали на волю. Меня высадили из его «мерса» на центральной площади нашего городка.
– Иди домой и не трепись, а то вава будет…
Первое, что я сделал у себя дома, – это принял горячий душ. Потом сидел на кухне, пил крепкий кофе с дерьмовым бренди «Слынчев Бряг», курил одну за другой и пытался осознать происшедшее. Происшедшее было столь нереально и фантастично, как будто бы это было в кинофильме и не со мной.
Она не вернулась ко мне ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Она стала любовницей Яниса Фортиша, главного мафиози нашего портового городка. (Причем стала его сукой совершенно добровольно.)
А я-то наивно полагал, что навсегда подсадил ее на свою сперму, и теперь она, как наркоманка, не сможет жить, не ощущая ее внутри своего лона.
Ан нет. Оказывается, я, наивный, недооценивал эту длинноногую сучку.
Он дал ей то, чего у меня не было никогда: власть над всеми вещами. Ведь любую вещь можно купить. Не то что чувства. То, что упало вниз, – прорастет вверх, то, что проросло вверх, – созреет и упадет вниз. Такова диалектика жизни – ничего нового за последние две тысячи лет.
Я не думал, что за столь короткий срок Ася привыкнет жить в тени сутулых плеч Яниса-Крысы.
Возможно, подсознательно она всегда хотела именно этого – вульгарной роскоши новых русских, жизни, проведенной в ресторанах, казино, в поездках за границу, в походах по крупнейшим супермаркетам мира.
Я никогда бы не смог дать ей этого. Со мной она не превратилась бы в эту обворожительную, сексапильную королеву ночных клубов и кислотных дискотек. Но вот вопрос, который поставил как-то передо мной Семен: а стоила ли эта женщина любви поэта?
– Честно?
– Как всегда.
– Если бы даже сейчас она вернулась ко мне, я был бы самым счастливым человеком во вселенной.
Сэм отвернулся и смачно плюнул на асфальт автобусной остановки:
– Ага, как там в поговорке: женщина-робингуд у богатых берет, бедным дает. Стреляли – знаем.
Потом Сэм порылся во внутреннем кармане своего пиджака, достал свою потрепанную, залитую портвейном, видавшую виды записную книжку:
– «Цитатник великого СэМао» называется. Щас, на букву «фэ». Во, слушай: «Иногда красота – это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок. Джон Фаулз, он же «Волхв».
– Вот пусть твой Фаулз объяснит это моему члену, у которого, кстати, есть своя голова.
(Промежду строк: говенное и выспренное название – «Волхв». Мне больше нравится перевод названия романа как «Игра в Бога».)
В мире приятно щупать только две вещи – женщин и деньги, бросил как-то на ходу наш общий друг, преуспевающий бизнесмен Е. Банин.
Через три недели двое бойцов из команды Яниса-Крысы приехали ко мне домой и, не утруждая себя лишними объяснениями, забрали с собой все ее вещи. Она не написала мне ни строчки и даже не позвонила. У нее началась новая жизнь, и, как ребенок, она мгновенно забыла о своих прежних любимых игрушках.
Это стало последней каплей, подточившей плотину моей воли. Плотина рухнула, и река алкоголя затопила меня в рекордно короткие сроки. В долгую ночь с пятницы на понедельник я ушел в штопор. Расположенный рядом с моим домом ликероводочный магазин, наверное, на одном мне сделал годовой план реализации продукции.
– Ася, Ася, первая любовь, блин, вешние воды, – сквозь сопли и слюни алкогольного отравления думал я, стоя на коленях перед унитазом. – Во что превратил наш век чистых тургеневских девушек?
– Сволочи, вы только что убили мухобойкой Бога! – орал я в три часа ночи спящему городу, стоя на балконе. Слюни, сопли, слезы, блядь. Блядь, слезы, сопли, слюни и т. д.
Видимо, правы те, кто утверждает, что в жизни человеческой не больше смысла, чем в жизни таракана. Просто таракан, в отличие от человека, совершенно безвреден для окружающего мира и не более отвратителен, чем некоторые особи человеческого рода. Однако таракана травят, а всякую людскую мразь – нет.
Человек есть то, что он ест. Точно, ешь себе подобных, ешь человеков, и станешь великой личностью, как Наполеон, Ленин или хотя бы Янис-Крыса.
Оставшиеся предрассветные часы мучился кошмарами.
Мне снились использованные презервативы. Горы задроченных, обтруханных, трахнутых гондонов. «А не меня ли это использовали?..» – с этой мыслью я и очнулся. Но тошнотворное видение (горы использованных, наполненных чьей-то теплой спермой презервативов) еще долго стояло у меня перед глазами.
Господи! Все утро меня, как среднерусскую низменность, бросало то в жар, то в холод.
Похмелье было похоже на ураган, тайфун, торнадо, терзающие Мертвое море моего тела. Отвратительно ныли мышцы рук и ног, будто накануне я играл в волейбол 32-килограммовыми гирями. Голова капитулировала окончательно и безоговорочно, но сердце все равно требовало расстрела. Больная совесть обеими моими руками поддерживала сердце в этом вопросе. И тогда я отдал себя на милость победителей…
ИНТЕРНЕТ-ШОУ:
«…Когда автор детективных романов Джек Драммонд почувствовал, что застрял в сюжете очередного произведения, он решил разыграть ограбление банка. Надев на лицо маску и взяв в руки игрушечный пистолет, Драммонд вошел в отделение банка в Колумбусе (Огайо), наставил на клерка свою игрушку и был тут же убит охраной».
РУССКОЕ ПОРНО
Две глубинных идеи всю жизнь не давали мне покоя: идея предательства как извращенная форма любви и идея сексуального насилия над женщиной как первобытный протест мужской плоти против теперешнего рабства в цивилизованном мире.
Эстетика предательства берет свое начало в апокрифах об Иисусе Христе, где Иуда фигурирует как его лучший и любимый ученик, не предавший Учителя, а выполнивший его просьбу, высказанную на тайной вечере. Проблема сия глубока и неоднозначна и, мне думается, имеет право на существование.
Вторая идея – легализация изнасилования – я думаю, напрямую связана с главной загадкой полов. Их яростного противостояния, притяжения-отталкивания, которые, мне кажется, даже глубже и древнее гена предательства.
Идея сексуального насилия, которая дремлет в любом нормальном мужике, берет начало из первобытных времен, когда наши праотцы жили по правилу: «взять женщину силой – и тем самым выполнить закон природы». Но тогда откуда этот страх женщины перед сексом – если это заложено природой? Страх боли и насилия? Уже то, что люди в мире делятся только на два пола – мужской и женский – говорит о примитивности, животной, а не божественной природе происхождения человеческого общества. В основе тоже половое деление, раскрашенное и завуалированное словесами о любви, высоком чувстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27