Завидев одну из этих юрких тварей, он хватал ее за хвост. Холодный кончик, все еще продолжая извиваться, оставался в руке, а сама ящерица убегала. Это неизменно поражало мальчика, он готов был сто раз на дню повторять экзекуцию — нашлось бы только достаточное количество жертв.
У него даже рука устала — столько камней швырнул он в столбы, заборы, провода (высекая из них едва заметные искры), а чаще — в воробьев, дроздов, зябликов и синиц. И только изоляторы на электрических и телефонных столбах он не посмел обстрелять среди бела дня.
Потом он крикнул:
— Здорово, Дамми!
Глухонемой Дамми не мог его слышать; но Эдгар махнул рукой, и горбатый паренек, ехавший на велосипеде по песчаной дорожке, коснулся губ, а затем вытянул пальцы вперед, словно посылая Эдгару молчаливый привет. Дамми был парень с характером, и его приветствие обрадовало Эдгара, тем более, что Дамми дружил с его главным врагом — Оззи Олдом.
Он не здоровался с людьми, которых видел на задних двориках, выходивших к линии: это были горожане, считавшие Бедного Тома сумасшедшим, а его сына — уродцем. А когда на рельсах показалась четырехколесная дрезина путевых обходчиков, он медлил до последней секунды (пока дрезина едва не наехала на него), и только когда обходчики закричали и остановились, он соскочил с линии на каменистую дорожку, с вызывающим видом пропуская дрезину мимо себя.
— Эй ты, щенок! — заорал Тим Беннер, главный обходчик. — Не смей лазить по рельсам, не то я поймаю тебя да так выдеру, что и сесть не сможешь.
Тим Беннер никогда не поймал бы Эдгара, и оба они это прекрасно знали, но все же мальчик промолчал. Он снова взобрался на полотно, стал на одном рельсе, балансируя для равновесия руками, и посмотрел вслед дрезине. Он восхищался Тимом. Тим был самый толстый и самый сильный человек в городе; однажды он приподнял с земли малолитражку Остина, ухватившись за передние колеса.
— Беннер-обходчик, никудышный молодчик! — крикнул Эдгар вдогонку.
Некоторое время Эдгар шел следом за Питом Поттером, подручным кузнеца и речным браконьером. Пит был невысокого роста, и Эдгар, держась в пятидесяти шагах позади него, подражал его походке, покачиваясь на ходу и размахивая руками. Когда Пит обернулся и заметил это, Эдгар пулей кинулся прочь, пролез через проволочную ограду и побежал напрямик, палисадниками. Он знал, что, попавшись Поттеру, заработает здоровый пинок в зад, так как он лучше всех в городе был осведомлен о проделках Пита, и тот не упустил бы случая припугнуть мальчишку, чтобы заставить его молчать.
— Пит Поттер ворует раков, — проговорил Эдгар, отбежав подальше.
Угрозы Пита его не страшили: они были понятны ему, и он, пожалуй, даже испытывал удовольствие, чувствуя себя на равной ноге с Питом — с ним одним во всем городке Сент-Элен; и не раз Эдгару снилось, что констебль Булл допытывается у него, где прячет Поттер свою лодку, удочки и сети, и он переносит ужасные муки, но не выдает Пита.
Очутившись среди низеньких городских домиков и высоких заборов, Эдгар немного присмирел и тихо побрел между огромными эвкалиптами, окаймлявшими улицу; в городе ему было не по себе. Когда он вышел на главную улицу и его босые ноги ступили на гладкий и теплый асфальт, он сразу превратился в обыкновенного мальчугана, который уныло плетется в школу.
Перед каждым домом был палисадник с розами, декоративным кустарником и узорной проволочной оградой. Нередко к парадному подъезду вела асфальтовая дорожка, а перед несколькими новыми домами дорожки были бетонные. Эдгар глядел на эти дома, от которых так и веяло зажиточностью, точно лондонский кокни — на Букингемский дворец, пытаясь представить себе, что там внутри и как там живут люди. Он увидел, как зубной врач мистер Пени поцеловал на прощание жену, и очень удивился — ведь его самого не целовали ни разу в жизни. Пройдя еще немного, он остановился поглазеть на дом доктора Медоуза. Это был единственный кирпичный дом на всей улице и один из немногих в городе. Единственный дом с черепичной крышей и поющими петухами на каждом из остроконечных коньков, Эдгар разглядывал кирпичную веранду, окна со свинцовыми переплетами и блестящую кнопку электрического звонка и вдруг заметил жену доктора, которая копалась в саду, держа лопату затянутыми в перчатки руками.
— Это ты швыряешь камни мне на крышу? — спросила она, снимая перчатки и выставляя напоказ свои кольца, сверкавшие, словно пригоршни росинок.
— Нет, миссис Медоуз, — ответил Эдгар. И на этот раз он говорил правду: слишком уж хороша была зеленая черепица, чтобы кидать в нее камнями.
— Не лги, я знаю, что это ты, — сказала докторша. — Смотри же, если констебль Булл увидит, ты мигом угодишь в тюрьму. А если увижу я, то пожалуюсь директору школы, и тогда тебе тоже несдобровать.
Эдгар устыдился своей мнимой вины, пробормотал: «Да, миссис Медоуз», — и побежал дальше, а потом свернул с главной улицы в первый же грязный переулок, уже не глядя ни на какие дома.
Только одного мальчика встретил Эдгар в этот ранний час — Багса Бентли, который развозил молоко на тележке вместе со своим старшим братом Бэром Бентли. Хотя не было еще и половины восьмого, Багс, высокий чахоточный мальчик лет пятнадцати, успел уже развезти первую партию молока.
— Эй, Багс! — окликнул его Эдгар, когда тот остановил тележку и спрыгнул с нее, гремя молочным бидоном.
— Что, твой старик все валяется пьяный? — небрежно осведомился Багс и, не останавливаясь, побежал к дому с криком: «Молоко!»
— Нет, — ответил Эдгар. — Он поехал в лес.
Эдгар любил смотреть, как работает Багс, опытный молочник, взрослый среди детей, любимец всех домохозяек.
— Вам сколько сегодня, миссис Меткаф? — спросил он.
— Кварту, Багс, — ответила женщина.
Эдгар видел, как Багс дважды погрузил оловянный ковшик в блестящий металлический бидон, каждый раз зачерпывая пинту густого молока. Еще небольшая добавка, а затем он повесил ковшик на край бидона, захлопнул крышку и, не теряя времени, направился к следующему дому. Багс был мастером своего дела, и Эдгар, подражая ему, на ходу начал играть в молочника.
Шагая по мостовой, он едва успел увернуться от грузовика. Следом ехал Рой Тилли на своем велосипеде с мотором, и Эдгар чуть не задохнулся от пыли.
— В школу опоздаешь, Эдгар! — крикнул ему Рой.
— Не опоздаю! — ответил Эдгар. Он не почувствовал насмешки, хотя до начала занятий оставалось еще добрых полтора часа. Чтобы убить время, Эдгар сделал крюк, завернув на городскую свалку, и только после этого неохотно поплелся к школе; он пролез под проволочную изгородь, не обращая внимания на ворота, как на нечто совершенно бесполезное.
Школьное здание делилось на две части: в одной помещалась средняя, а в другой — начальная школа. Дом был низенький, прижавшийся к земле под тенью двух-трех эвкалиптов и полузасохшего мастикового дерева; рифленая железная крыша покато спускалась к веранде, которая шла вокруг всего дома, делая его похожим на вытянутое бунгало. Кругом был пустырь, и только у подножия холма, где стояла школа, росла высокая трава и виднелось несколько деревьев. Еще дальше начинались болотистые луга, где паслись стада молочной компании Уильберфорс.
Двор школы был пуст, двери наглухо заперты. Эдгар не спешил приблизиться к ненавистному зданию. Он посидел на зеленом берегу канавки, ломая тонкую корочку льда в поисках лягушек, которых там не было. Затем пересек газон и поскакал вниз по сухому и твердому склону, брыкаясь, как лошадь. Там, у подножия холма, возле старого пня, он мог в одиночестве беспрепятственно вершить свой суд: экзаменовать учителей, драть их за уши, пороть ремнем и с позором выгонять из класса — на болото.
Покончив с этим, он вынул из кармана два мраморных шарика и, хоть сезон игры в шарики еще не начался, сыграл сам с собой партию около ворот. Потом повисел на воротах, ожидая, не придет ли кто из товарищей, и глядя, как оживает город, движутся лошади и повозки, проезжают грузовики и первая подвода с мусором тащится к свалке. Потом вприпрыжку пересек площадку, где обычно играли девочки, и встал на руки, упираясь ногами в залитую солнцем стену. В конце концов он уселся на землю, прислонился спиной к стене и, заложив руки за голову, стал думать о наступающем лете.
— Как Дела, Эдгар?
Это пришел Скотти Кэмпбелл.
— Порядок, Скотти! — ответил Эдгар и встал. — У тебя есть шарики?
— Дома у меня тысячи две наберется, но с собой нет.
Ни у кого из мальчиков не было и тысячи шариков, а тем более у Скотти — он плохо играл и был сыном бедных родителей. Но Эдгар был не так глуп, чтобы открыто уличать Скотти во вранье, так как Скотти давно искал случая подраться, а в драке его нелегко одолеть.
Полгода назад Скотти доставалось больше других, потому что он был из семьи иммигрантов и разговаривал на шотландском диалекте, которого никто из учеников не понимал. Над Скотти издевались все, не исключая и Эдгара; все, что имело отношение к Скотти, казалось смешным: его странная мать, носившая чепец и приезжавшая в город на подводе; рыжий отец, вечно погруженный в свою Библию; илистое болото у реки, на котором иммигрантский союз отвел им участок для фермы. Но смешней всего была его лошадь, Битсер, огромный битюг с косматыми ногами. Скотти, живший за пять миль, каждый день приезжал на ней в школу, и при виде восседающей на огромном тяжеловозе коренастой фигуры с англосаксонской физиономией весь город покатывался со смеху; так продолжалось до тех пор, пока однажды Скотти не соскочил со своей лошади, испустив дикий и непонятный клич горцев, и тут же, на улице, не положил на обе лопатки Джека Мэрфи, обозвавшего его скотиной. Вкусив крови, он скоро сумел проложить себе дорогу в общество мальчиков постарше и посильнее его и одновременно тешил свое тщеславие безудержным хвастовством, в котором звучал вызов всякому, кто вздумал бы сомневаться или противоречить.
Эдгар питал к Скотти уважение, но не симпатию, хоть и не испытывал перед ним особого страха; и всякий раз, встречаясь со Скотти, он чувствовал, что когда-нибудь дело кончится дракой. Скотти постоянно искал повода для ссоры, а Эдгар старался избежать ее, и все же драка была неминуема.
Правда, наедине с Эдгаром Скотти казался не таким уж несносным. Он бахвалился, как всегда, но водиться с ним было можно.
— Что скажешь насчет новой учительницы? — обратился Скотти к Эдгару. — Видел ты ее? Она городская и, должно быть, вредная.
— Нет, не видел, — отозвался Эдгар. — Зато сегодня я подложу ей в стол большую ящерицу, знаешь, из тех, что с воротником на шее.
— Врешь, — сказал Скотти. — Кишка тонка! Ты уже поймал ящерицу?
— Пока еще нет, — ответил Эдгар. — Вот сейчас спущусь вниз и поймаю; если хочешь, пойдем вместе.
— Пошли, — согласился Скотти, и они спустились с холма, чтобы среди высокой травы и камней изловить плащеносную ящерицу — доисторическое пресмыкающееся с колючей кожей и уродливой головой.
Эдгар лучше Скотти знал, где водятся эти твари, но Скотти был не таков, чтобы слушать чьи-либо советы, и шарил самостоятельно, по большей части не там, где следовало. Сначала поиски Эдгара были не вполне серьезны, как не вполне серьезной была его похвальба. Просто ему взбрело на ум подложить ящерицу в стол новой учительнице, а теперь, когда нужно было действовать, он не чувствовал особой охоты. На беду, каждый из мальчиков, приходивших в школу, тотчас же узнавал о готовящейся проделке, и вскоре к Эдгару присоединилось еще двадцать ловцов. Общее возбуждение раззадорило Эдгара, и он взялся за дело всерьез.
Расхваставшись, Эдгар боялся, как бы его не опередили. Он был признанным знатоком ящериц и всяческого лесного зверья и по праву хотел быть первым.
— Держу пари, что ты струсишь, — сказал Том Эппльярд.
— Не суди по себе, — ответил Эдгар. — Если мы поймаем пару, я обеих посажу к ней в стол.
Эдгар знал, что за такую выходку директор жестоко накажет, и все же поторапливал своих помощников: «Поглядите-ка там… вон под тем камнем… шарьте у столба… подымите этот старый бидон… около той канавы…»
Время близилось к девяти, и похоже было, что ящерицы им уже не поймать; солнце светило еще недостаточно ярко, чтобы эти твари вылезли погреться в его лучах. В отчаянии Эдгар потряс один из деревянных столбов ограды, надеясь спугнуть притаившегося зверька, и вдруг в траве в самом деле мелькнуло что-то серое, полосатое. С криком «вот она!» Эдгар кинулся в погоню.
Ящерице некуда было спастись. Мальчики отрезали ей все пути, и Эдгар, на глазах у восхищенных товарищей, нагнулся и схватил ее. Это было жуткое чудовище длиной около фута, усеянное колючками. Обороняясь, ящерица распустила свой воротник, чтобы устрашить врагов. Все мальчики знали, что укус ее овальных зубов не смертелен, но ядовит и может причинить сильную боль.
Эдгар схватил ящерицу позади воротника и замахнулся ею, чтобы напугать остальных. Затем он стал поглаживать белое брюшко от хвоста к голове, чтобы усыпить ящерицу. Прозвенел звонок, и Эдгар, продолжая поглаживать ящерицу, направился к школе, окруженный ребятами.
— Осторожно! — шепнул один из них. — Как бы Съелмел не увидел. — Такое прозвище носил директор школы мистер Смелл.
Ученики рассыпались в стороны, и каждый класс построился, чтобы идти на занятия. Эдгар проскользнул вперед, поднял крышку учительского стола, стоявшего у доски, еще несколько раз провел ладонью по брюшку ящерицы и осторожно положил ее в ящик для мела; воротник ящерицы был распущен, а сонные глаза свирепо уставились в пространство. Когда ученики вошли в класс, Эдгар уже сидел на своем месте.
Мистер Смелл явился вместе с новой учительницей, чтобы познакомить ее с классом, и у Эдгара мелькнула страшная мысль: а вдруг Съел-мел сам поднимет крышку! Этого он не предусмотрел. Мистер Смелл стоял у стола и, обращаясь к классу, барабанил пальцами по крышке.
— Ученики шестого класса, — начал он с плохо скрытым раздражением человека, вынужденного разговаривать с деревенскими оборванцами и баптистами из лесных зарослей. — Это мисс Хармсворт, она будет заниматься с вами до конца года.
На какое-то мгновение Эдгар оторвал взгляд от стола и посмотрел на мисс Хармсворт. Это была подвижная молодая женщина с черными как смоль волосами и румяным лицом, типичная жительница большого города, изящная и элегантная в своем сером шерстяном платье. Она смутилась под взглядами двух десятков двенадцатилетних разбойников. Они бесцеремонно рассматривали ее, стараясь определить, строгая она или нет; и каждый из них сразу же подумал то, что Пэтчи Уайт шепнул Эдгару:
— Она не строгая.
— Уайт! Ты перепишешь двадцать раз правило о том, что ученики должны молчать, когда их не спрашивают, — сказал мистер Смелл, чей узкий английский костюм был символом его респектабельности, а в гневной складке губ притаилась угроза. — Предупреждаю, — продолжал он, — всякий проступок, всякое нарушение порядка и дисциплины, всякую попытку злоупотребить тем, что мисс Хармсворт — человек новый, я буду пресекать; зачинщики мне известны. Ты, Уайт, ты, Кэмпбелл, ты, Аллан, и вы, три девочки в первом ряду, встаньте! Вы слышали, что я сказал? За всякое непослушание вы будете наказаны: порка, карцер или записка родителям. Садитесь. Аллан, выйди сюда, покажись мне. Где твои башмаки?
— Дома, сэр, — ответил Эдгар, весь красный от смущения, пряча ногу за ногу и поджимая пальцы. Теперь он стыдился своей оборванной одежды, серой фланелевой рубашки без воротника, коротких заплатанных штанов, подтяжек, прикрученных к штанам проволокой. Его загорелые босые ноги были забрызганы грязью, а мятая рубаха выбилась и торчала сзади. Мальчик поспешил заправить ее.
— Вечно ты ходишь грязный и неряшливый, — сказал мистер Смелл. — Ты когда-нибудь умываешься?
— Да, сэр, — лицо Эдгара стало малиновым, веснушки потонули в краске, а прядки белых как снег волос упали на лоб.
— Не смей больше являться в таком виде; если завтра ты придешь без носков и ботинок, я отправлю тебя домой. Понял?
— Да, сэр, — ответил Эдгар, перепуганный до смерти не столько угрозой наказания, сколько мыслью, что мистер Смелл обнаружит ящерицу. Впрочем, кто бы ни обнаружил ее, Эдгар знал, что отвечать придется ему. И так как это не первый проступок, наказание будет суровым.
— Садись на место.
Эдгар сел, убежденный, что нет ничего страшнее ожидания, а мистер Смелл продолжал свою речь, требуя хороших манер, хорошего поведения, опрятности и внимания. Мисс Хармсворт молча стояла рядом, лицо ее все гуще краснело, глаза смотрели все тревожнее, видно было, что она совершенно сбита с толку. Нагнав на учеников страху и насладившись произведенным впечатлением, мистер Смелл передал класс испуганной молодой женщине и вышел, провожаемый волной ненависти.
Мисс Хармсворт поглядела на учеников так, словно это были морские валы, в любую минуту готовые обрушиться на нее.
1 2 3