Ищут они знания, а находят проповеди безумных. Воистину, человек — есть нечто, что должно быть побеждено! И только Заратустра знает, как убить в себе человека, и поэтому ему надлежит стать первой жертвой.
Он остался совсем один и слушал теперь только свое сердце.
«Последний твой грех — сострадание!» — сказало оно Заратустре.
Так, по сути ничем оканчивается история Заратустры. И мы не знаем, что сталось с ним дальше. Мы не знаем и того, избавился ли он от своего «последнего греха». Мы знаем лишь, что его создатель — великий поэт и трагический мыслитель Фридрих Ницше действительно остался совсем один.
Последние годы своей жизни он провел в затворничестве, без учеников и без последователей, исполненный состраданием к своей доле. Никто так и не понял его слов, а сам он сошел с ума. Последние письма к своим прежним друзьям он подписывал страшным словом «Распятый».
Впрочем легенда о сверхчеловеке зажила своей жизнью, независимо от Фридриха Ницше. В разные периоды истории человечества ею пользовались и фашисты, и гуманисты. Почему? Верно оттого, что главное — это не идея и даже не учение, а то, что у человека на сердце.
Любую идею можно приладить к этому сердцу. Потому идеи и теории, по большому счету, не имеют значения. Человек и его сердце — вот, в чем подлинная истина, истина-загадка, истина-тайна. Однако же к этому потайному замку есть ключ…
Сердце человека бьется, а биение сердца это поступок. Этому оно учит тех, кто готов учиться…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Завтра Илье исполнится тридцать.
Сегодня ему еще двадцать девять, так что пока он молод.
Но уже через двадцать четыре часа он — старик.
Магия цифр или магия жизни?
До сих пор ты шел вверх, теперь ты начинаешь свой путь вниз.
Середина жизни — время подведения итогов.
Лучшая половина жизни прожита, теперь тебя ждут седые виски, морщины, болезни и, наконец, смерть.
Приготовься, осталось совсем чуть-чуть.
Ты и не заметишь, как пролетят эти годы.
Еще тридцать лет, а дальше — всё, пустота…
*******
Илья праздновал свои дни рождения до двадцати пяти лет. В двадцать шесть — не сложилось. В двадцать семь — почему-то не захотел. В двадцать восемь — уже собирался, но в самый последний момент передумал. В двадцать девять — категорически решил никак не отмечать, и весь день думал о том, что через год ему будет тридцать.
Кому-то покажется — что там тридцать лет, какая ерунда! Еще вся жизнь впереди! Но ведь у каждого своя жизнь… Кто-то к шестидесяти только вылезает из пеленок, а кто-то и в двадцать уже старик. Графа анкеты, где человек указывает свой возраст, самая двусмысленная. Впрочем, тридцать лет, как ни крути, рубежный срок.
В шестнадцать, едва получив паспорт, Илья уехал из родной Самары в Москву. Сам поступил в МГУ, правда на исторический, а не на юридический, как собирался. Но университетское образование — это университетское образование. Не важно на кого ты выучился, важно — кем ты теперь стал.
Годы были перестроечные. Горбачев вещал с трибуны про гласность, демократию и консенсус. Продовольствие исчезало с полок магазинов, словно бы у сахара и сосисок выросли ноги. Фарцовщики и валютчики стали уважаемыми людьми, «крышевание» и рэкет, а проще говоря, бандитизм — настоящими мужскими профессиями.
Преподаватели в университете поделились на два непримиримых лагеря. Одни продолжали отстаивать свои марксистско-ленинские принципы, другие, ощутив свежий, будоражащий запах свободы, ложились под танки на Смоленской набережной у Белого дома и обороняли Останкино.
Короче говоря, начиналась новая жизнь, о которой еще ничего не было известно.
— Илья, впереди смута и гражданская война. Не то, что в семнадцатом, но ведь форма не меняет сути, — говорил Илье его научный руководитель — старый профессор, отсидевший семь лет в сталинских лагерях. — Когда я был врагом народа, народ был врагом самому себе. Сейчас все повторится, но будет иначе.
— В каком смысле? — не понял Илья.
— Наличие идеологии так же плохо, как и ее отсутствие. Еще пара лет и она канет в Лету. Трудно предугадать последствия, но одно можно сказать точно: каждый окажется перед неразрешимой задачей. Он будет спрашивать себя: «Зачем я живу?» И ответом ему будет молчание. Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл.
Тогда Илья так и не понял своего учителя. И только теперь, когда прошли годы, он вдруг буквально кожей прочувствовал значение этих слов.
*******
Цель у Ильи появилась быстро — он хотел доказать всем, что зарабатывать можно не только мышцами и грубой физической силой, но и головой. Когда началась приватизация, он организовал небольшую контору, скооперировался с двумя крупными бандитскими группировками и за бесценок скупил акции нескольких предприятий, которые затем быстро перепродал иностранному инвестору.
Потом пришлось улаживать дела с «компаньонами». Илья смог перетянуть на свою сторону обе бандитские группировки, при этом рассорив их между собой. Скоро и те и другие были уверены, что в череде состоявшихся сделок одна из них обманула другую. Ребята стали разбираться стенка на стенку. Несколько заказных убийств решили дело, а Илья благополучно освободил свой «начальный капитал» от ненужных ему обременении.
Потом он очень удачно поучаствовал сразу в нескольких муниципальных выборах и получил фору на рынке недвижимости. Теперь капитал Ильи вырос в несколько раз, что позволило ему открыть свой банк, который активно существовал на рынке до кризиса 98 года. За месяц до дефолта Илья успел вывести средства из бумаг государственного займа и не просто сохранил свой капитал, но еще и обогатился на кризисе.
Мечта сбылась — у него было столько денег, сколько не потратишь и за всю жизнь. Теперь, когда он был обеспечен, можно было заняться проектами, которые казались ему интересными. Впрочем, чем дальше, тем больше в Илье нарастало внутреннее сопротивление. Он уже не хотел заниматься бизнесом. Себе и всем он все уже доказал: деньги можно зарабатывать мозгами, его мозгами…
Тогда Илья и вспомнил слова своего учителя: «Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл». Да, теперь, когда его цель была достигнута, он вдруг осознал, что в ней нет никакого смысла. Если ты хочешь что-то доказать, ты уже знаешь, что это так. А тогда зачем доказывать? По сути, получается, что ты живешь не для себя, а для чужого мнения. Проще говоря, ты умираешь.
И вот, завтра ему исполняется тридцать лет, а впереди — пустота…
******* На телефонном пульте замигала красная кнопка.
— Илья Ильич, все уже собрались в зале заседаний, — сообщила секретарь. — Вы присоединитесь?
— Да, сейчас, — ответил Илья и продолжил свое медленное, бесцельное вращение в огромном кожаном кресле.
Надо было идти. Рекламное агентство, более-менее вменяемое, найденное им с таким трудом, наконец, подготовило план новой рекламной кампании. Разумеется, ничего выдающегося не предвидится. Но сейчас уже не до «выдающегося». Закончить бы дело, и на том спасибо. Надо было идти, а ноги отчаянно отказывались повиноваться.
Гигантским усилием воли Илья все-таки поднял себя из кресла и отправился на совещание. Он шел по длинному коридору офиса. За стеклянной стеной суетливо бегали сотрудники его фирмы. Заметив Илью, они вжимали голову в плечи: одни — для услужливого приветствия, другие, делая вид, что за работой они не заметили своего босса.
На Илью внезапно накатило невыносимое чувство чудовищной, щемящей тоски. «Человек — это звучит гордо!» — услышал он внутри своей головы. Почему он вспомнил сейчас эту заезженную фразу из горьковского «Дна»? «Да, „на дне“ это звучит гордо!» — ответил сам себе Илья и расхохотался.
Глядя на смеющегося босса, подчиненные стали еще усерднее демонстрировать ему свое дружелюбие и увлеченность работой. Выглядело это настолько наигранно, театрально и пошло, что Илью даже затошнило: «Реальное „на дне“! Даже к Горькому не ходи…»
Илье вдруг захотелось крикнуть: «Дальше дна падать некуда, дамы и господа! Зачем же так унижаться?! Все, точка абсолютного нуля пройдена!» Но он сдержался.
Начальник может позволить себе кричать всё что угодно. Впрочем, подчиненные и так считают его самодуром и сволочью. Так что — кричи не кричи — докричаться невозможно. Да и что он, вообще, может им сказать? Будьте людьми?!
Всё пустое…
*******
Илья вошел в зал для совещаний. Начальники отделов повскакивали со своих мест, как пластмассовые неваляшки, и загалдели. «Радужные» приветствия перемежались в этом шуме с поздравлениями: «С наступающим днем рождения, Илья Ильич!»
— Здравствуйте, здравствуйте! Спасибо! — оборвал их Илья и прошел на свое место во главе длинного стола. — Кто будет докладывать?
— Иван Рубинштейн! — представился молодой человек, директор рекламного агентства.
Илья мысленно улыбнулся: «Иван Рубинштейн — это сильно!»
— Начинайте, и покороче, — скомандовал Илья и уставился в окно, чтобы не видеть трясущегося как осиновый лист докладчика.
Потянулись долгие, бессмысленные выкладки, содержавшие в себе характеристики потенциального потребителя, фирм-конкурентов, ценовых диапазонов, возможных маркетинговых стратегий и т. п.
— Вы перейдете к делу когда-нибудь? — спросил Илья на десятой минуте К делу? — переспросил Иван Рубинштейн.
— К нему родимому, к нему! — сорвался Илья.
Несчастный юноша задрожал еще сильнее и, заикаясь, принялся излагать основные пункты представляемой им рекламной кампании с бюджетом в три с половиной миллионов долларов.
На большом, в полстены, экране замелькали какие-то графики, схемы, потом варианты логотипов, упаковок, рекламные материалы — проспекты, плакаты и т. п. Илья разлегся на столе, подпер голову руками и стал зевать.
— Поскольку мы обращаемся к человеку, апеллируем к значимым для него ценностям, а вся линия товаров призвана подчеркнуть значение его личности, примат его интересов и желаний, поощряет его чувство достоинства и самоуважения, основным слоганом или, если угодно, даже девизом рекламной кампании может стать хорошо узнаваемая и, вместе с тем, звучащая совсем по-новому фраза «Человек — это звучит гордо!».
— Что?! — Илье на миг показалось, что он ослышался. — Что вы сказали?!
Совпадение казалось странным, даже нереальным — только что Илья думал над этой фразой! Она совершенно случайно всплыла в его сознании и даже вывела его из себя. По чему о своей гордости и чести человек вспоминает только «на дне»?! Почему именно в миг падения, когда надо рвать на себе волосы и сгорать со стыда, ощущая собственную ничтожность.
Всего четверть часа назад, глядя на заискивающих перед ним работников, Илья думал об этих словах Горького как об исключительной глупости и величайшем парадоксе. Только что его трясло от мысли, что люди не видят, не сознают своей низости и не понимают всего ужаса своего положения. А теперь, вдруг, ни с того ни с сего, эта фраза предлагается ему в качестве слогана его рекламной кампании! Не может быть…
Это странно, действительно странно. Человек гордится не своими достижениями, не плодами своего труда, не своими поступками, наконец, а тем просто, что он человек. Но ведь это же абсурд, нелепость! Почему бы в таком случае и червю не воскликнуть: «Червь — это звучит гордо!»
— Чем вы гордитесь?! Тем, что вас про— ,извели на свет человеком?! В чем здесь ваша заслуга?!
— Я понимаю, — докладчика била мелкая дрожь, — что мы рекламируем не человека, а линию товаров, но, по сути, это же товары для человека. Рекламируя человека, мы рекламируем товар.
— Рекламируя человека?.. — растерянно произнес или, вернее, даже прошептал Илья.
— Ну, в смысле…
— Гениально! Это просто гениально! Вы решили за мои деньги рекламировать человека?! Я вас правильно услышал?!
— Ну, мы… Я…
— Я не собираюсь рекламировать дерьмо! — с каждой секундой Илья распалялся все сильнее и сильнее. — Вы меня поняли?! Я понятно выражаюсь?!! Нет, наверное, непонятно! Сейчас будет понятнее! Я лучше буду рекламировать дерьмо, чем то, что вы мне предлагаете! Слышите вы меня?!
Включите свои мозги хотя бы на пару секунд, Иван Рубинштейн! Чем вы всю жизнь занимаетесь? Вы — директор рекламного агентства?! Вы дурите и «парите» то, что сейчас, вдруг, с какого-то перепугу, собирались рекламировать! Вы же должны быть специалистом по их разводке, черт бы вас побрал! Что?! Что, я вас спрашиваю, звучит гордо?!
Несчастный директор рекламного агентства приобрел необыкновенное сходство с раздавленным дождевым червем.
«Черт, почему я живу среди таких кретинов?!» — гулким эхом прокатилось в голове Ильи.
— Человек — это звучит гордо! — продолжил он вслух, передразнивая Ивана. — Вы что, действительно так думаете?!
— Не важно, что я думаю. Мы выполняем требования заказчика, — пролепетал тот.
— То есть вы не думаете, что человек — звучит гордо?! — Илью несло, он не мог остановиться.
— Если я вынужден говорить это по желанию заказчика, а я человек, то… — молодой человек, казалось, окончательно растерялся.
— То уже не звучит?! — продолжил его мысль Илья. — Так зачем вы тогда говорите?!
— Потому что вы хотите это услышать, — перепуганный, едва живой Рубинштейн вдруг подал признаки жизни.
— Да откуда вам знать, что я хочу услышать, а что нет?!
— А вы знаете, что вы хотите услышать? — глаза Ивана перестали растерянно бегать из стороны в сторону и остановились.
— То, что я живу среди отчаянных кретинов заорал Илья.
— Вы живете среди отчаянных кретинов, Иван поднял глаза и посмотрел на Илью.
— Да!
— Это я вам говорю: «Вы живете среди отчаянных кретинов», — отчеканил Иван, произнося при этом каждое свое слово почти шепотом.
— И что?! — Илья вдруг стушевался.
— Этим кретинам вы собрались продать свою продукцию, потому что вам нужны их деньги.
— Ну и…
— Ну так давайте скажем им: «Вы не кретины, вы — люди. А человек — это звучит гордо», — сказав это, Иван вытер испарину, покрывшую его лоб, и сел на свое место. — Если вы собрались лгать — лгите по-крупному, а если вам дорога ваша правда, то не лгите. Уйдите и не мучайте никого.
Да, вы живете среди кретинов. Вот я — хороший пример. Сижу, выдумываю эту галиматью. Боюсь, что она вам не понравится, боюсь, что останусь без работы, что все будут на меня плевать. Боюсь, что жена скажет мне: «Ты — неудачник!» Боюсь, что родители скажут: «А мы тебя предупреждали…»
Да, я боюсь! Сижу, боюсь и пишу: «Человек — это звучит гордо!» А что вы прикажете мне писать?! Что все — козлы?! Но ведь все друг о друге так и думают: себя считают самыми умными, а других — козлами. Вот и получается, что все козлы в квадрате. И что? Что делать-то?..
Казалось, еще секунду, и Иван или расплачется, или упадет в обморок. Илья почти завороженно смотрел на этого юношу, испуганного собственной смелостью. Он верно и сам не ожидал от себя такой тирады. Еще бы — человек, которому он все это сказал, в последние годы не слышал «Нет!» даже от руководителей министерств.
Подчиненные Ильи сидели в оцепенении и испуганно хлопали глазами.
— Захарьин, прими у него проект, — тихо сказал Илья и направился к выходу. — Начинайте работать.
У двери он остановился, обернулся и подошел к Ивану. Обвел немигающими глазами сидевшую в креслах публику, наклонился к уху Ивана Рубинштейна, в гробовой тишине зала произнес: «Только не обосрись».
Илья вышел на улицу и сел на заднее сидение своего автомобиля.
«В загородный дом!» — сказал он водителю.
По пути к машине Илья выключил свой телефон.
Сегодня он уже больше никого не хотел слышать.
Уехать, скрыться ото всех — самое лучшее решение.
«Но почему так неспокойно на душе? — Илье казалось, что сейчас, сегодня в его жизни должно что-то случиться. — Нет, ерунда!
Просто он боится своего тридцатилетия.
Предрассудок, глупость. Все будет нормально». Он вдруг почувствовал сбивающееся с ритма биение своего сердца, шум в ушах и странную боль в голове.
*******
Когда он начал ненавидеть людей?» — эта мысль, заметалась в голове Ильи, как попавший в силки дикий зверек. Запутываясь, увязая с каждым движением все больше, она истово пыталась освободиться. Если он найдет ответ, если он определит этот поворотный пункт, быть может, он почувствует себя легче?
Так когда же он начал ненавидеть людей? Может быть, в школе? Да, может быть. От природы щуплый, Илья стал на какое-то время излюбленной «жертвой» группы школьных хулиганов. Они приставали к нему во время перемен, поджидали после уроков. Крали его вещи, издевались, били.
Но, впрочем, нет. Илья тогда справился. Главное в таких ситуациях не показать, что ты сломлен, что ты сдался. И он не показывал, хотя и очень боялся. Иногда даже прогуливал школу или прятался в пустых классах, только бы не встретиться с этими подонками. Да, их он ненавидел всем своим существом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Он остался совсем один и слушал теперь только свое сердце.
«Последний твой грех — сострадание!» — сказало оно Заратустре.
Так, по сути ничем оканчивается история Заратустры. И мы не знаем, что сталось с ним дальше. Мы не знаем и того, избавился ли он от своего «последнего греха». Мы знаем лишь, что его создатель — великий поэт и трагический мыслитель Фридрих Ницше действительно остался совсем один.
Последние годы своей жизни он провел в затворничестве, без учеников и без последователей, исполненный состраданием к своей доле. Никто так и не понял его слов, а сам он сошел с ума. Последние письма к своим прежним друзьям он подписывал страшным словом «Распятый».
Впрочем легенда о сверхчеловеке зажила своей жизнью, независимо от Фридриха Ницше. В разные периоды истории человечества ею пользовались и фашисты, и гуманисты. Почему? Верно оттого, что главное — это не идея и даже не учение, а то, что у человека на сердце.
Любую идею можно приладить к этому сердцу. Потому идеи и теории, по большому счету, не имеют значения. Человек и его сердце — вот, в чем подлинная истина, истина-загадка, истина-тайна. Однако же к этому потайному замку есть ключ…
Сердце человека бьется, а биение сердца это поступок. Этому оно учит тех, кто готов учиться…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Завтра Илье исполнится тридцать.
Сегодня ему еще двадцать девять, так что пока он молод.
Но уже через двадцать четыре часа он — старик.
Магия цифр или магия жизни?
До сих пор ты шел вверх, теперь ты начинаешь свой путь вниз.
Середина жизни — время подведения итогов.
Лучшая половина жизни прожита, теперь тебя ждут седые виски, морщины, болезни и, наконец, смерть.
Приготовься, осталось совсем чуть-чуть.
Ты и не заметишь, как пролетят эти годы.
Еще тридцать лет, а дальше — всё, пустота…
*******
Илья праздновал свои дни рождения до двадцати пяти лет. В двадцать шесть — не сложилось. В двадцать семь — почему-то не захотел. В двадцать восемь — уже собирался, но в самый последний момент передумал. В двадцать девять — категорически решил никак не отмечать, и весь день думал о том, что через год ему будет тридцать.
Кому-то покажется — что там тридцать лет, какая ерунда! Еще вся жизнь впереди! Но ведь у каждого своя жизнь… Кто-то к шестидесяти только вылезает из пеленок, а кто-то и в двадцать уже старик. Графа анкеты, где человек указывает свой возраст, самая двусмысленная. Впрочем, тридцать лет, как ни крути, рубежный срок.
В шестнадцать, едва получив паспорт, Илья уехал из родной Самары в Москву. Сам поступил в МГУ, правда на исторический, а не на юридический, как собирался. Но университетское образование — это университетское образование. Не важно на кого ты выучился, важно — кем ты теперь стал.
Годы были перестроечные. Горбачев вещал с трибуны про гласность, демократию и консенсус. Продовольствие исчезало с полок магазинов, словно бы у сахара и сосисок выросли ноги. Фарцовщики и валютчики стали уважаемыми людьми, «крышевание» и рэкет, а проще говоря, бандитизм — настоящими мужскими профессиями.
Преподаватели в университете поделились на два непримиримых лагеря. Одни продолжали отстаивать свои марксистско-ленинские принципы, другие, ощутив свежий, будоражащий запах свободы, ложились под танки на Смоленской набережной у Белого дома и обороняли Останкино.
Короче говоря, начиналась новая жизнь, о которой еще ничего не было известно.
— Илья, впереди смута и гражданская война. Не то, что в семнадцатом, но ведь форма не меняет сути, — говорил Илье его научный руководитель — старый профессор, отсидевший семь лет в сталинских лагерях. — Когда я был врагом народа, народ был врагом самому себе. Сейчас все повторится, но будет иначе.
— В каком смысле? — не понял Илья.
— Наличие идеологии так же плохо, как и ее отсутствие. Еще пара лет и она канет в Лету. Трудно предугадать последствия, но одно можно сказать точно: каждый окажется перед неразрешимой задачей. Он будет спрашивать себя: «Зачем я живу?» И ответом ему будет молчание. Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл.
Тогда Илья так и не понял своего учителя. И только теперь, когда прошли годы, он вдруг буквально кожей прочувствовал значение этих слов.
*******
Цель у Ильи появилась быстро — он хотел доказать всем, что зарабатывать можно не только мышцами и грубой физической силой, но и головой. Когда началась приватизация, он организовал небольшую контору, скооперировался с двумя крупными бандитскими группировками и за бесценок скупил акции нескольких предприятий, которые затем быстро перепродал иностранному инвестору.
Потом пришлось улаживать дела с «компаньонами». Илья смог перетянуть на свою сторону обе бандитские группировки, при этом рассорив их между собой. Скоро и те и другие были уверены, что в череде состоявшихся сделок одна из них обманула другую. Ребята стали разбираться стенка на стенку. Несколько заказных убийств решили дело, а Илья благополучно освободил свой «начальный капитал» от ненужных ему обременении.
Потом он очень удачно поучаствовал сразу в нескольких муниципальных выборах и получил фору на рынке недвижимости. Теперь капитал Ильи вырос в несколько раз, что позволило ему открыть свой банк, который активно существовал на рынке до кризиса 98 года. За месяц до дефолта Илья успел вывести средства из бумаг государственного займа и не просто сохранил свой капитал, но еще и обогатился на кризисе.
Мечта сбылась — у него было столько денег, сколько не потратишь и за всю жизнь. Теперь, когда он был обеспечен, можно было заняться проектами, которые казались ему интересными. Впрочем, чем дальше, тем больше в Илье нарастало внутреннее сопротивление. Он уже не хотел заниматься бизнесом. Себе и всем он все уже доказал: деньги можно зарабатывать мозгами, его мозгами…
Тогда Илья и вспомнил слова своего учителя: «Вашему поколению суждено знать, что такое цель. Но вы не будете понимать, в чем ее смысл». Да, теперь, когда его цель была достигнута, он вдруг осознал, что в ней нет никакого смысла. Если ты хочешь что-то доказать, ты уже знаешь, что это так. А тогда зачем доказывать? По сути, получается, что ты живешь не для себя, а для чужого мнения. Проще говоря, ты умираешь.
И вот, завтра ему исполняется тридцать лет, а впереди — пустота…
******* На телефонном пульте замигала красная кнопка.
— Илья Ильич, все уже собрались в зале заседаний, — сообщила секретарь. — Вы присоединитесь?
— Да, сейчас, — ответил Илья и продолжил свое медленное, бесцельное вращение в огромном кожаном кресле.
Надо было идти. Рекламное агентство, более-менее вменяемое, найденное им с таким трудом, наконец, подготовило план новой рекламной кампании. Разумеется, ничего выдающегося не предвидится. Но сейчас уже не до «выдающегося». Закончить бы дело, и на том спасибо. Надо было идти, а ноги отчаянно отказывались повиноваться.
Гигантским усилием воли Илья все-таки поднял себя из кресла и отправился на совещание. Он шел по длинному коридору офиса. За стеклянной стеной суетливо бегали сотрудники его фирмы. Заметив Илью, они вжимали голову в плечи: одни — для услужливого приветствия, другие, делая вид, что за работой они не заметили своего босса.
На Илью внезапно накатило невыносимое чувство чудовищной, щемящей тоски. «Человек — это звучит гордо!» — услышал он внутри своей головы. Почему он вспомнил сейчас эту заезженную фразу из горьковского «Дна»? «Да, „на дне“ это звучит гордо!» — ответил сам себе Илья и расхохотался.
Глядя на смеющегося босса, подчиненные стали еще усерднее демонстрировать ему свое дружелюбие и увлеченность работой. Выглядело это настолько наигранно, театрально и пошло, что Илью даже затошнило: «Реальное „на дне“! Даже к Горькому не ходи…»
Илье вдруг захотелось крикнуть: «Дальше дна падать некуда, дамы и господа! Зачем же так унижаться?! Все, точка абсолютного нуля пройдена!» Но он сдержался.
Начальник может позволить себе кричать всё что угодно. Впрочем, подчиненные и так считают его самодуром и сволочью. Так что — кричи не кричи — докричаться невозможно. Да и что он, вообще, может им сказать? Будьте людьми?!
Всё пустое…
*******
Илья вошел в зал для совещаний. Начальники отделов повскакивали со своих мест, как пластмассовые неваляшки, и загалдели. «Радужные» приветствия перемежались в этом шуме с поздравлениями: «С наступающим днем рождения, Илья Ильич!»
— Здравствуйте, здравствуйте! Спасибо! — оборвал их Илья и прошел на свое место во главе длинного стола. — Кто будет докладывать?
— Иван Рубинштейн! — представился молодой человек, директор рекламного агентства.
Илья мысленно улыбнулся: «Иван Рубинштейн — это сильно!»
— Начинайте, и покороче, — скомандовал Илья и уставился в окно, чтобы не видеть трясущегося как осиновый лист докладчика.
Потянулись долгие, бессмысленные выкладки, содержавшие в себе характеристики потенциального потребителя, фирм-конкурентов, ценовых диапазонов, возможных маркетинговых стратегий и т. п.
— Вы перейдете к делу когда-нибудь? — спросил Илья на десятой минуте К делу? — переспросил Иван Рубинштейн.
— К нему родимому, к нему! — сорвался Илья.
Несчастный юноша задрожал еще сильнее и, заикаясь, принялся излагать основные пункты представляемой им рекламной кампании с бюджетом в три с половиной миллионов долларов.
На большом, в полстены, экране замелькали какие-то графики, схемы, потом варианты логотипов, упаковок, рекламные материалы — проспекты, плакаты и т. п. Илья разлегся на столе, подпер голову руками и стал зевать.
— Поскольку мы обращаемся к человеку, апеллируем к значимым для него ценностям, а вся линия товаров призвана подчеркнуть значение его личности, примат его интересов и желаний, поощряет его чувство достоинства и самоуважения, основным слоганом или, если угодно, даже девизом рекламной кампании может стать хорошо узнаваемая и, вместе с тем, звучащая совсем по-новому фраза «Человек — это звучит гордо!».
— Что?! — Илье на миг показалось, что он ослышался. — Что вы сказали?!
Совпадение казалось странным, даже нереальным — только что Илья думал над этой фразой! Она совершенно случайно всплыла в его сознании и даже вывела его из себя. По чему о своей гордости и чести человек вспоминает только «на дне»?! Почему именно в миг падения, когда надо рвать на себе волосы и сгорать со стыда, ощущая собственную ничтожность.
Всего четверть часа назад, глядя на заискивающих перед ним работников, Илья думал об этих словах Горького как об исключительной глупости и величайшем парадоксе. Только что его трясло от мысли, что люди не видят, не сознают своей низости и не понимают всего ужаса своего положения. А теперь, вдруг, ни с того ни с сего, эта фраза предлагается ему в качестве слогана его рекламной кампании! Не может быть…
Это странно, действительно странно. Человек гордится не своими достижениями, не плодами своего труда, не своими поступками, наконец, а тем просто, что он человек. Но ведь это же абсурд, нелепость! Почему бы в таком случае и червю не воскликнуть: «Червь — это звучит гордо!»
— Чем вы гордитесь?! Тем, что вас про— ,извели на свет человеком?! В чем здесь ваша заслуга?!
— Я понимаю, — докладчика била мелкая дрожь, — что мы рекламируем не человека, а линию товаров, но, по сути, это же товары для человека. Рекламируя человека, мы рекламируем товар.
— Рекламируя человека?.. — растерянно произнес или, вернее, даже прошептал Илья.
— Ну, в смысле…
— Гениально! Это просто гениально! Вы решили за мои деньги рекламировать человека?! Я вас правильно услышал?!
— Ну, мы… Я…
— Я не собираюсь рекламировать дерьмо! — с каждой секундой Илья распалялся все сильнее и сильнее. — Вы меня поняли?! Я понятно выражаюсь?!! Нет, наверное, непонятно! Сейчас будет понятнее! Я лучше буду рекламировать дерьмо, чем то, что вы мне предлагаете! Слышите вы меня?!
Включите свои мозги хотя бы на пару секунд, Иван Рубинштейн! Чем вы всю жизнь занимаетесь? Вы — директор рекламного агентства?! Вы дурите и «парите» то, что сейчас, вдруг, с какого-то перепугу, собирались рекламировать! Вы же должны быть специалистом по их разводке, черт бы вас побрал! Что?! Что, я вас спрашиваю, звучит гордо?!
Несчастный директор рекламного агентства приобрел необыкновенное сходство с раздавленным дождевым червем.
«Черт, почему я живу среди таких кретинов?!» — гулким эхом прокатилось в голове Ильи.
— Человек — это звучит гордо! — продолжил он вслух, передразнивая Ивана. — Вы что, действительно так думаете?!
— Не важно, что я думаю. Мы выполняем требования заказчика, — пролепетал тот.
— То есть вы не думаете, что человек — звучит гордо?! — Илью несло, он не мог остановиться.
— Если я вынужден говорить это по желанию заказчика, а я человек, то… — молодой человек, казалось, окончательно растерялся.
— То уже не звучит?! — продолжил его мысль Илья. — Так зачем вы тогда говорите?!
— Потому что вы хотите это услышать, — перепуганный, едва живой Рубинштейн вдруг подал признаки жизни.
— Да откуда вам знать, что я хочу услышать, а что нет?!
— А вы знаете, что вы хотите услышать? — глаза Ивана перестали растерянно бегать из стороны в сторону и остановились.
— То, что я живу среди отчаянных кретинов заорал Илья.
— Вы живете среди отчаянных кретинов, Иван поднял глаза и посмотрел на Илью.
— Да!
— Это я вам говорю: «Вы живете среди отчаянных кретинов», — отчеканил Иван, произнося при этом каждое свое слово почти шепотом.
— И что?! — Илья вдруг стушевался.
— Этим кретинам вы собрались продать свою продукцию, потому что вам нужны их деньги.
— Ну и…
— Ну так давайте скажем им: «Вы не кретины, вы — люди. А человек — это звучит гордо», — сказав это, Иван вытер испарину, покрывшую его лоб, и сел на свое место. — Если вы собрались лгать — лгите по-крупному, а если вам дорога ваша правда, то не лгите. Уйдите и не мучайте никого.
Да, вы живете среди кретинов. Вот я — хороший пример. Сижу, выдумываю эту галиматью. Боюсь, что она вам не понравится, боюсь, что останусь без работы, что все будут на меня плевать. Боюсь, что жена скажет мне: «Ты — неудачник!» Боюсь, что родители скажут: «А мы тебя предупреждали…»
Да, я боюсь! Сижу, боюсь и пишу: «Человек — это звучит гордо!» А что вы прикажете мне писать?! Что все — козлы?! Но ведь все друг о друге так и думают: себя считают самыми умными, а других — козлами. Вот и получается, что все козлы в квадрате. И что? Что делать-то?..
Казалось, еще секунду, и Иван или расплачется, или упадет в обморок. Илья почти завороженно смотрел на этого юношу, испуганного собственной смелостью. Он верно и сам не ожидал от себя такой тирады. Еще бы — человек, которому он все это сказал, в последние годы не слышал «Нет!» даже от руководителей министерств.
Подчиненные Ильи сидели в оцепенении и испуганно хлопали глазами.
— Захарьин, прими у него проект, — тихо сказал Илья и направился к выходу. — Начинайте работать.
У двери он остановился, обернулся и подошел к Ивану. Обвел немигающими глазами сидевшую в креслах публику, наклонился к уху Ивана Рубинштейна, в гробовой тишине зала произнес: «Только не обосрись».
Илья вышел на улицу и сел на заднее сидение своего автомобиля.
«В загородный дом!» — сказал он водителю.
По пути к машине Илья выключил свой телефон.
Сегодня он уже больше никого не хотел слышать.
Уехать, скрыться ото всех — самое лучшее решение.
«Но почему так неспокойно на душе? — Илье казалось, что сейчас, сегодня в его жизни должно что-то случиться. — Нет, ерунда!
Просто он боится своего тридцатилетия.
Предрассудок, глупость. Все будет нормально». Он вдруг почувствовал сбивающееся с ритма биение своего сердца, шум в ушах и странную боль в голове.
*******
Когда он начал ненавидеть людей?» — эта мысль, заметалась в голове Ильи, как попавший в силки дикий зверек. Запутываясь, увязая с каждым движением все больше, она истово пыталась освободиться. Если он найдет ответ, если он определит этот поворотный пункт, быть может, он почувствует себя легче?
Так когда же он начал ненавидеть людей? Может быть, в школе? Да, может быть. От природы щуплый, Илья стал на какое-то время излюбленной «жертвой» группы школьных хулиганов. Они приставали к нему во время перемен, поджидали после уроков. Крали его вещи, издевались, били.
Но, впрочем, нет. Илья тогда справился. Главное в таких ситуациях не показать, что ты сломлен, что ты сдался. И он не показывал, хотя и очень боялся. Иногда даже прогуливал школу или прятался в пустых классах, только бы не встретиться с этими подонками. Да, их он ненавидел всем своим существом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10