- Лучше не бывает.
Он уронил голову на руки и неожиданно для себя, от жары и выпивки, провалился в глубокий ослепительный сон. Ему привиделась страна, где второй "он" чувствует себя дома, а вокруг нее клубились туманы невыносимого стыда за то, что этот "он" мучится в его теле, как запертый в чулане ребенок, плачет и зовет на помощь, но никто его не слышит, никто не придет и не отопрет дверь. Приезжий понял, что становится детоубийцей, и проснулся. Прошел час, может быть, два или три. Ганечкин протягивал ему мобильный телефон и теребил за плечо.
- Тут вам звонили... несколько раз... я не мог добудиться, и это... - он повертел в руках серебристый коробок, - в общем, снял трубку. Думаю, может, что-то срочное, по работе...
- И чего? - мертвым голосом спросил приезжий.
- Звонила женщина... сказала, что не желает вас больше видеть... в чрезмерных выражениях изъяснялась.
- Бывает, - хмыкнул приезжий и протер глаза.
Ганечкин внезапно ожил и засуетился:
- М-мм... это... самый подходящий момент... я же чувствую... и потом, не станет ли это лучшим выходом... поверьте, все работает безукоризненно... притом, надо же когда-нибудь испытать, составить техническую характеристику... провести, так сказать, эксперимент, опыт... лучшего времени и не найти, покуда не включился первобытный инстинкт самосохранения... я же чувствую... храбрость и решительность самурая, путь белых облаков... Вспомните вашего друга.
- Ну, раз так, - приезжий тяжело поднялся, покачиваясь, - чего зря языком трепать.
На нетвердых ногах он вошел в сарай и захлопнул дверь прямо перед носом изобретателя, заложив ее на щеколду. Сдернул с Машины простыню и раздраженно ткнул шнур в розетку. Сбоку загорелась красная лампочка. Затем подумал о тысячах людей, которые могли бы купить себе легкую смерть на ближайшем углу по кредитной карте в уличном автомате. Порадовался за них. Вздохнул о ненаписанной статье, которую уже успел озаглавить. Положил голову в круг - так, чтобы грубо намалеванная точка приходилась строго напротив ушного отверстия. Прижал ладонь к комнатному электрическому выключателю, который служил роковой кнопкой, и принялся твердить про себя, как молитву:
- Diesel - Lotto - Omat, дерьмо турецкое... на t - Tigercat... снова t - Turbo - Oxygen - Nike... уже было... Neckermann - это каталог, Nuts - шоколадка... умирая, надо думать о приятном... пусть будет Nuts - и всей ладонью надавил на выключатель.
...................................................................... ...................................................................... ...........
Затем второй раз.
Третий.
Распрямился и пнул Машину ногой. Красная лампочка погасла. Взвалил на плечо тяжелый фотографический кофр, надел курортные, в пол-лица, очки Gucci, аккуратно отворил дверь сарая и побрел через поле в сторону железнодорожной станции. Сзади неслись сдавленные рыдания Ганечкина:
- Живем здесь, как робинзоны... паршивого трансформатора достать негде... что я вам, Кулибин, прости Господи?! У меня есть список, что нужно купить в Москве, вернитесь, пожалуйста, возьмите, а?..
НЕОЖИДАННЫЙ ПОКОЙНИК
"Что со мной случилось?" - подумал он.
Франц Кафка "Превращение"
Проснувшись однажды утром и сладко потянув в постели все свое длинное тело, наблюдатель за звездами Тимофей М. случайно обнаружил, что внутри него кто-то умер. Тимофей не испугался и не огорчился нимало, как следовало бы человеку в его положении, напротив, это вызвало в нем возмущение сверх меры. Так всегда, раздраженно думал он, кутаясь до подбородка в одеяло, как ни стараешься, а неприятности тут как тут. Ведь я столь разумно устроил свою жизнь, чтобы в ней не возникло даже и щелочки, куда могут просочиться неприятности, а вот на тебе! И добро бы какая-нибудь бытовая неурядица - с ними-то всегда приходится мириться, но даже что похуже я, в конце концов, снес бы без ропота, например, если бы меня вдруг понизили по службе, или назначили работу, которую я не в состоянии выполнить, или даже если бы я вдруг тяжело захворал, - такое ведь случается с каждым, тут хоть будь ты семи пядей во лбу, никуда не денешься, однако, это уже совсем несносно. Эдакие фокусы способны сбить тебя с толку, запутать и закружить голову - того и гляди, натворишь глупостей, а там и бед на свою несчастную башку. Труп! Подумать только! Ведь если бы я, например, встал, привел себя в порядок, позавтракал, выпил кофе, надел галстук, как подобает приличному человеку, сделался ко всему готов, и тут явился бы посыльный и сказал: "Вам письмо из суда. Вы совершили оплошность и теперь будете находиться под стражей", тогда я еще худобедно сумел бы снести и не пасть духом. Однако же, теперь, едва успев проснуться, в теплой постели принять на себя груз такой невероятной новости - простите, это непорядочно и несправедливо. Кем бы ни был покойник, объявившийся так некстати, но он просто выскочка и беспардонный человек. Допустим, он жил во мне, пользовался без спросу моим еще достаточно молодым и здоровым телом, ни в чем себе не отказывая, - что ж он потом взял и поступил так по-свински? И что мне теперь прикажете делать?
Тем временем пробежало уже с четверть часа; приближался рабочий день, и следовало скорее вставать, чтобы приступить к обычным дневным обязанностям. Через силу выбравшись из-под одеяла, Тимофей поднялся и с удивлением обнаружил неожиданный прилив сил и бодрости во всех членах, словно его отпустила давняя болезнь. Ему, например, впервые за много лет захотелось вприпрыжку спуститься во двор, сделать гимнастику, обливаясь горячим приятным потом, затем обежать несколько кругов около дома, принять после холодный душ и во всем остальном повести себя так, как, наверное, и должен себя вести здоровый полноценный мужчина его возраста. Удивившись своим новым телесным ощущениям и охваченный неясной эйфорией, Тимофей успел наскоро почистить зубы и побриться, но когда дело дошло до кофе, проклятый труп снова напомнил о себе, и вся прежняя живость мигом пропала, а на сердце стало и темно, и душно.
Что же делают люди в таких случаях? Наверное, нужно позвонить кудато и сообщить, иначе ведь могут подумать черт знает что. Еще возьмутся писать какие-нибудь бумаги, позовут соседей, а это уже совсем никуда не годится. Того и гляди, сыщут тебе вину, и поди потом докажи, что никакой твоей вины здесь нет, - нипочем не докажешь. Уж я-то знаю этих проходимцев, желчно думал Тимофей, с ними лучше не связываться, они тебя в два счета обведут вокруг пальца и заставят плясать под свою дудку. Однако, куда же звонить? И стоит ли? Бумаги бумагами, но если посмотрят на дело с другой стороны? Вот тогда точно конец. Упекут в желтый дом, и поминай как звали. Нет, надо срочно что-то придумать, срочно, и чем скорее, тем лучше.
Между тем, Тимофей обнаружил себя бодро шагающим к автобусной остановке. Тело его, невесть чему обрадовавшись, весело исполняло обычные утомительные функции, не спрашивая соизволения ума, занятого своими хлопотами. Так, например, оно вприпрыжку побежало за автобусом, легко, гораздо легче обычного, протиснулось всередину и даже ухитрилось занять одно-единственное пустовавшее место, вызвав, разумеется, всеобщие нарекания. Такое, очень несвойственное, поведение озадачило и огорчило Тимофея, начавшего уже всерьез опасаться случившейся с ним перемены. Стараясь придать своим мыслям строй и порядок, он уставился в окно, за которым сплошной стеной стояли одинаковые серые строения хранилищ и складов, и принялся рассуждать. Перво-наперво, кто он такой, этот невесть откуда взявшийся мертвец? Не с неба же он свалился. Значит, до сегодняшнего утра он жил во мне, хотя я его совсем не знаю. Вот незадача! Крайне неосмотрительно так себя вести, когда внутри живет некий постоялец, способный неизвестно на какие проделки. Мало ли, что у него на уме. В таком свете даже хорошо, что он умер, положив тем самым конец всякому беспокойству, которое могло от него исходить. Однако его внезапная смерть тоже не сахар!
И Тимофей окончательно потерял самообладание. Все от того, думал он, что я неудачник, и все в моей жизни шиворот-навыворот. Но разве я, зная об этом, не сделал все возможное, чтобы облегчить свою участь? Разве я не понял еще в юности, что главное - это покой, и разве я недостаточно трудился над тем, чтобы окружить себя покоем? Ведь если ты знаешь о своей неудачливости, о том, что слава, борьба, подвиги, отчаянные порывы и сильные чувства не для тебя, единственное, что восполняет отсутствие их всех, - покой и бестрепетное созерцание окружающих бурь, стоя у окна, за которым шумит ливень. Потому-то я и служу наблюдателем за звездами - дело это тихое, мирное и отнюдь не волнительное, ибо светила движутся согласно вселенским законам, сознавать которые - одно удовольствие. Хотя наблюдателем меня можно считать с большой натяжкой, на самом деле время мое протекает в тесной, пыльной, пускай и уединенной комнате у вычислительной машины, которая рассчитывает траектории движения небесных тел. Большую их часть можно увидеть разве что в очень сильный телескоп, которого у нас в конторе отродясь не бывало, так что наблюдаю я за колонками цифр, которые изрыгает печатное устройство. Конечно, в таком занятии нет никакой романтики, и платят мало, однако, выгоды здесь совершенно очевидны. Значение моей работы ничтожно: программируют машину из комнаты 207, а расшифровывают цифры в комнате 209. Мне, по большому счету, и делать-то на службе нечего, но я держусь уже много лет и пережил кое-кого из тех свистунов, что слишком уж много о себе мнят. А причина проста: моей комнатой 208 никто не интересуется, в ней не происходит ничего такого, что заслуживало бы пристального внимания, а там, где нет пристального внимания, нет и происшествий. Конечно, я не лишен кое-каких амбиций: например, неплохо было бы перейти в комнату 209 (поскольку в 207-ю я не гожусь) или даже в 210-ю, где и объем работ побольше, и задачи посерьезнее, но я обуздываю себя, памятуя, что важнее. Стало быть, пять раз в неделю в течение восьми часов мне обеспечен полный, нерушимый, гарантированный покой, и это славно. Дома все тоже рассчитано до мелочей: живу я, слава Богу, один, ем немного и не привередлив, спать ложусь рано, телевизор и вовсе не смотрю. Конечно, никто не может застраховать себя на все сто процентов: иной раз, скажем, случайно разобьешь чашку, или ошпаришься кипятком, или всю ночь напролет за окном будет выть собака, или подхватишь простуду. Однако, этот труп! До чего же некстати он объявился, каких дел задал, каким беспокойством наградил! Беда, просто беда...
Тимофей вошел в свой рабочий кабинет, постаравшись остаться никем не замеченным, тщательно запер дверь на ключ и уставился в колонки цифр, за которыми и был приставлен наблюдать. Там, за этой абракадаброй, открывались такие бездны, которые нормальный человек вообразить просто не в состоянии: он измеряет жизнь своими мерками, его век - шесть или семь десятков лет, предельно возможное расстояние, которое он способен представить, - восемь часов лету от Москвы, скажем, до Сиднея, самое огромное, что способен он увидеть своими глазами, - гора Эверест. И как, скажите на милость, может с этим сравниться период обращения галактики АК3480855 в несколько миллиардов световых лет? Никак. Она, галактика, - обыкновенная фикция, условность, повод, чтобы загрузить работой несколько десятков ученых прохвостов и обслуживающего их персонала. Все трудятся, все заняты, все потеют - а зачем? Не есть ли это образчик всего, к чему стремятся люди? Иные лоб себе расшибают из-за того или этого, другие предпочитают своему лбу чужие, а результат? Результата ищи на кладбище - ищи, хоть обыщись.
Вот так мысли Тимофея, сделав сложный виток, вернулись к окаянному трупу. Да чтоб он провалился, в конце концов, чтоб ему пусто было! Но внезапно налетевший гнев вдруг сменился чувством совершенно противоположным, и Тимофей схватился за голову. Почему это, скажите на милость, у вас внутри кто-то умер? Значит, вы создали ему невыносимые условия существования, плохо кормили, не добавляли в пищу витаминов, злоупотребляли курением и вином. Неизвестно еще, было ли ему внутри вас достаточно места и вообще, не тюремной ли камерой стал для него ваш организм? Ах, воскликнул Тимофей, это правда! Питался я и впрямь скверно, но ведь при моих доходах в ресторан не пойдешь. Табак и алкоголь - да, бывало, но ведь совсем не часто и не в таких количествах, как вы тут себе навыдумывали. Конечно, следовало бы наладить свой быт, посещать спортзал и прочее, но ведь тысячи людей живут точно так же, и ничего, никто внутри них не умирает, а досталось одному мне!..
Но все доводы были бессмысленны, и слезы раскаяния заливали уже раскрасневшиеся тимофеевы щеки. Я, я убил, лепетал он, как в горячке, я уничтожил ни в чем не повинное существо, я посягнул на чужую жизнь, и нет мне прощения. Убийца, убийца! Теперь тебе век жить с этой болью, с этой невыносимой мукой, поскольку некому ее доверить, некому сознаться в содеянном зле, и впереди ждут тебя ад и адское пламя... Так горевал Тимофей долго, но образумился. С какой это радости стану я убивать невинного человека, сказал он. Нет, тут все не так просто. Что нам известно насчет этого типа? Ничего. Жил тихо, как мышь или крот, носа не казал наружу, а разве свойственно такое поведение человеку, имеющему чистые помыслы? Конечно, нет. Зачем ему прятаться? Что скрывать? Вот именно, выходит, было что, и смерть его не такая уж случайность, как может показаться на первый взгляд. Не иначе, он чтото затевал против меня, вынашивал планы, что-то продумывал, а тут я возьми и опереди! Тело первым почуяло опасность и выработало особый яд, чтобы прекратить любые поползновения раз и навсегда. Поделом ему, мерзавцу! Лежит теперь падаль падалью, а я жив и здоровехонек.
Внезапно вычислительная машина, до тех пор спокойно урчавшая, издала треск, задрожала и остановилась, а у Тимофея волосы встали дыбом. Как можно было забыть? Ведь одной из немногих непременных его обязанностей было нажимать каждые 15 минут особую клавишу, без чего машина не желала спокойно рассчитывать движение светил. Теперь все пропало! Уже тарабанили в дверь и в стену! Тимофей поспешно отворил и побелел от ужаса: на пороге стоял никто иной, как сам инспектор из комнаты 300, которому вздумалось зачем-то совершать утреннюю проверку.
- Что вы себе позволяете, очковтиратель? - выпалил он и затопал ногами. - Не для того ли вас здесь держат, как ученую обезьяну, чтобы выполнять простейшую работу, к которой вы, оказывается, тоже не способны! Отвечайте немедленно, что случилось?
- Я... я болен, - пролепетал Тимофей онемевшими губами. - У меня кружится голова.
- Ах, бездельник! - воскликнул инспектор. - Какую нелепую ложь вы себе позволяете. Если у человека кружится голова, он идет к доктору, а не на службу, а вы - вы совсем не больны. Немедленно отправляйтесь вон, не то я вышвырну вас отсюда своими собственными руками.
- Я не виноват! - рыдая и прижимая ладони к груди, бормотал Тимофей, а затем упал перед инспектором на колени. - Я тут ни при чем. Это все он... мертвец... он меня с утра мучит и не дает покоя. Разве я когда-нибудь допускал ошибки? Ведь нет же, нет... А теперь вот допустил, потому что все время думаю о нем, без конца о нем думаю...
Инспектор многозначительно переглянулся с окружавшими его слугами.
- Выходит, вы и впрямь больны, - сказал он Тимофею. - Это вас извиняет. Идите-ка поскорее домой и примите успокоительных таблеток. Пожалуй, я распоряжусь, чтобы вам дали небольшой отпуск.
Вне себя от горя, Тимофей поплелся домой. Боже, думал он, за что Ты меня так караешь? Чем заслужил я Твой гнев, чем оскорбил или обидел Тебя? Ведь если человек просыпается себе утром, а внутри у него покойник, тут есть от чего сойти с ума. Не успеваешь даже толком понять в чем дело, а неприятностей уже пруд пруди, да еще каких! Ведь инспектор, пожалуй, этого так не оставит, у него власти будь здоров сколько, и выгнать меня - плевое дело. Конечно, за меня вступятся мой начальник и коллеги, ведь я сотрудник со стажем и всегда честно трудился, и люди меня уважают. Я не ябедник, не сплетник, никому не делаю зла и веду себя смирно, а в таком змеином гнезде, как наша контора, это незаменимое качество. Если бы, к примеру, я старался кого-то подсидеть или обскакать, тогда только держись, а в моем случае все как раз совсем наоборот. Хотя, с другой стороны, я повел себя ужасно глупо: эти разговоры о мертвеце ума мне не прибавляют. Решат еще, пожалуй, что я рехнулся, или у меня нервный срыв, или депрессия, а разве можно такого человека подпускать к вычислительной машине? Ох, как глупо... Дадут неделю отпуска, а потом фить! - и на улицу. Ищи потом себе работу где хочешь или ложись и умирай с голоду. Кто станет разбираться, из-за чего весь сыр-бор? Теперь точно не миновать беды, это еще только самое начало...
Но что же делать, черт возьми? Вот что: немедленно избавиться от трупа! Дело не терпит отлагательств, а то ведь поди знай, чем все это может еще обернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19