А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Джоби пожал плечами. Образ парочки вновь возник перед ним, пробуждая смешанное чувство брезгливости и острого любопытства.
— Целовались.
— Только-то? — протянула Молли.
— Тогда не знаю. — Заливаясь краской, Джоби нагнулся сорвать новый стебелек.
— А какая разница между мужчиной и женщиной, можешь сказать? Спорим, что нет!
— Конечно, могу! — заявил Джоби со всей пренебрежительностью, на какую был способен.
— Ну, какая?
— В общем… У женщин, например, волосы длинней, чем у мужчин.
Молли расхохоталась во все горло, закрывая ладонями глаза.
— Волосы длинней! Ой мамочки! — Она отняла руки от лица. — И это все?
— Нет, почему, есть еще другие вещи… — пролепетал Джоби.
— Какие другие?
— Не знаю, как сказать словами… — Слова, которые он знал, были непристойны, и он не собирался их произносить в присутствии Молли.
Молли устремила на него странный взгляд.
— Давай я тебе покажу, какая разница?
— Зачем это?
— Неужели не интересно?
Джоби повел плечом.
— Мало ли что. — Чего она на него так уставилась? Ему было стыдно поднять глаза. Щеки у него пылали.
— Какой ты красный, — сказала Молли.
— Ну и что с того?
— Струсил, вот и краснеешь.
— Ничего я не струсил… Меня из кино сегодня выгнали.
— За что?
— Будто бы в билетера стрелял из резинки.
На Молли это, по-видимому, не произвело впечатления.
— Ну, хочешь, покажу?
— А если кто-нибудь придет?
— Здесь нас никто не увидит. Ну как, согласен?
— Подумать надо, — пробормотал Джоби…
5
В город Джоби возвращался один. Он не хотел, чтобы их с Молли видели вместе, и по пути назад обогнал ее. Сеанс только что окончился, и из кинотеатра на узкую улочку толпой валили зрители. Самые младшие, еще всецело во власти фильма, уносились вскачь на воображаемом коне, нещадно настегивая себя по крупу, и, наставив пистолетом два пальца свободной руки, отстреливались от преследователей. Джоби отыскал глазами знакомую копну рыжих волос, и в эту минуту Снап его тоже заметил.
— Джоби! Где ты был?
— Так, прошвырнулся кой-куда. Хорошая была программа?
— Ух, мировая! Какое гадство, что тебя вышибли…
— Говорил я старому черту, что он обознался, — не поверил. Дурак паршивый. А Гэс и потом бузил?
— Нет.
— Понятно. Зачем ему себя выдавать. Соображает.
— Ко мне, правда, лез. То за ухо дернет, то за волосы.
— Ага, это он может.
Кто-то налетел на Джоби с такой силой, что едва не сбил с ног; Снап успел его удержать.
— Эй, осторожней! Глядеть надо, куда идешь!
— Ой, извините!
Джоби выпрямился, повернул голову и увидел физиономию Гэса Уилсона, изображающую полную невинность.
— Что значит «извините»? Ты меня нарочно пихнул!
— Окстись, я нечаянно.
— Неужели? А когда меня погнали из кино, ты сидел сложа руки тоже нечаянно?
— Чем же я виноват, что тебя выгоняют!
— Тем, что тебя надо было гнать, а не меня!
— Это еще почему?
— Потому что пульнул в него ты, а не я, и нахамил тоже ты. Он за тобой охотился, а выловил меня.
— Надо же, как не повезло, — сказал Гэс.
— Ах, не повезло! Гэс Уилсон у нас герой! Напакостить — это пожалуйста, а как отвечать, так прячется за чужую спину!
Обстановка накалялась. Джоби чувствовал это по учащенному биению своего сердца. Он видел, что на Гэса исподтишка кидают взгляды, ожидая, как он себя поведет. Такой человек, как Гэс, обязан оберегать свою репутацию. Еще «две-три реплики — и Джоби придется либо перейти от слов к делу, либо показать всем, что он спасовал. Получается, что он вызывает Гэса на драку — драку, в которой ему заведомо не победить. Но ему уже было все равно. Наплясался он под Гэсову дудку, хватит. Негодование заглушило в нем осторожность.
Снап потянул его за рукав.
— Идем, Джоби, не связывайся.
— Танцуй, тебя никто не держит, — бросил ему Джоби через плечо. — Мне еще надо сказать пару слов герою Уилсону.
— Ты говори, да не заговаривайся, — пригрозил Гэс.
— А то что?
— А то накостыляю — своих не узнаешь.
— Ну давай! Кличь свое войско!
— Тебя, Уэстон, я и без всякого войска накостыляю.
Он толкнул Джоби в плечо. Этой искры оказалось довольно, чтобы последовал взрыв. Джоби замахнулся, врезал Гэсу справа кулаком по скуле и отскочил, пританцовывая, опустив голову в боксерской стойке. С первой минуты, как стала назревать ссора, их окружили плотным кольцом; Джоби почувствовал, как наступил кому-то на ногу, чьи-то назойливые руки пытались вытолкнуть его на середину круга. Он отпихнул их локтем.
— Не напирай, осади назад!
Место — вот что сейчас необходимо. Только на него вся надежда. Он легче Гэса и подвижней. Но стоит Гэсу войти в захват и повалить его, как исход поединка решится преимуществом в весе.
Гэс обладал хорошей реакцией, и его первый удар оказался точнее. У Джоби было такое чувство, будто его нос мгновенно распух до невиданных размеров; слезы навернулись ему на глаза. Забыв о тактических соображениях, он бросился на Гэса и стал осыпать его градом ударов. Ошеломленный яростью противника, Гэс попятился назад и, прикрыв лицо локтями, ушел в глухую защиту. Джоби сделал нырок, целя Гэсу под ребра с таким расчетом, чтобы сбить ему дыхание, но сам раскрылся и не успел опомниться, как отлетел назад от сильного удара в ухо. Зрители у него за спиной расступились, и он оказался припертым к стене.
Гэс надвинулся на него вплотную, но тут к месту происшествия подоспел старый билетер; он растолкал зевак, схватил противников за шиворот и растащил в стороны.
— Это что такое? Прекратите немедленно. — Он пригляделся и узнал Джоби. — А-а, это ты опять безобразничаешь? Тебе, по-моему, давно велено — убирайся домой!
— В кинотеатре распоряжайтесь! — крикнул ему Джоби. — А на улице не имеете права!
— Я тебе покажу «не имеете права»! Ты у меня допрыгаешься! По уху хочешь заработать? — Он оттолкнул их обоих прочь. — Все по домам! Кыш отсюда!
Волей-неволей противники пошли рядом.
— Да не забудь, что я тебе сказал! — крикнул билетер вдогонку Джоби. — Можешь не приходить на будущей неделе — я тебя не пущу!
Джоби повернулся на каблуках и приставил рупором ко рту ладонь.
— Катись в болото, старый черт! — Он отступил, столкнулся с пожилой, хорошо одетой женщиной — она остановилась, с возмущением глядя ему вслед, — и вместе с Гэсом зашагал на Главную улицу. Там оба замешкались на краю тротуара. Неподходящее место для дальнейшего выяснения отношений. Впрочем, Джоби больше не рвался в бой. Он уже отвел душу и заодно доказал, что не боится помериться силой с Гэсом. А это тоже немало.
— Дружок-то твой — испарился, — злорадно заметил Томми Мастерман.
— Не боись, никуда не денется.
— Друг называется! Чуть какая неприятность — его и след простыл.
— Зато по крайней мере не имеет моды другим устраивать неприятности, — сказал Джоби. — Хоть на том спасибо. И вообще, тебя никто не спрашивает.
Томми выразительно вздернул плечи.
— Пожалуйста! Дело твое.
— Вот именно. — Джоби отвернулся от них и смешался с толпой субботних покупателей.
Близилось время вечернего чая или раннего ужина, когда ему положено быть у тети Дэзи. Но идти туда не хотелось. После сегодняшних осложнений и треволнений его тянуло к теплу родного дома. Хотелось сесть за ужин, приготовленный руками матери, и разделить его с нею. Сейчас он тосковал по ней с особой силой, ощущал ее отсутствие, как никогда еще за эту неделю. Почему его не пускают к ней в больницу?..
И он все-таки пошел домой, где застал отца за приготовлениями к чаю. На скудно накрытом столе было лишь самое необходимое: тарелка с вилкой, отцовская кружка, сахарница, пачка масла прямо в обертке да початая булка и хлебный нож. Скатерть, вся в пятнах, свидетельствовала о том, что на ней ели целую неделю. В ожидании, пока на газовой плите закипит чайник, Уэстон открывал банку лосося. Он был в рубашке со свитером и фланелевых брюках. Когда Джоби вошел, он оглянулся.
— Здравствуй, Джоби. Как делишки?
— Нормально.
Джоби оперся на спинку стула, глядя, как отец мучается с консервным ножом. Собственно, не ножом, а открывалкой самоновейшей конструкции, от которой с первого дня было мало проку: Уэстон не раз грозился, что выкинет ее и заведет в доме обыкновенный человеческий консервный нож.
— Как твой живот — лучше? — спросил Джоби.
— Что? А-а, живот… да, все прошло.
— Ты был у мамы?
— Был, как же. Садиться начала, повеселела. Тебе велела передать, чтоб не баловался да поджидал ее домой в скором времени.
— А мне к ней нельзя? Я тоже хочу.
— Не разрешается, сынок, такое правило.
Уэстон наконец открыл банку и, помогая себе хлебным ножом, вывалил содержимое на тарелку. Потом налил кипятку в чайник для заварки.
— Ты-то пил чай?
— Нет.
— Тетя Дэзи, наверное, уже сготовила тебе поесть?
— Наверно.
— Что же ты? Нехорошо.
— Можно я лучше поем с тобой?
В первый раз с той минуты, как Джоби пришел, отец посмотрел на него внимательно.
— А как быть с теткой?
— То, что она сготовила, скоро не испортится.
— Так-то оно так… А все же, знаешь, лишнее беспокойство для нее. Ведь это какая любезность, что она тебя забрала к себе, пока нет мамы. Ее нельзя обижать.
— Мне охота попить чаю дома…
Отец замялся в нерешительности.
— Ну, один раз, я полагаю, не страшно. Лосося хочешь? Здесь хватит на двоих, а кстати, и всю банку прикончим, покуда свеженькое… Доставай себе посуду, а так у меня все готово.
Оказалось, что не совсем: Уэстон забыл насыпать в чайник заварку, и пришлось заново кипятить воду. Ворча на себя за рассеянность, он взялся пока резать хлеб. Наконец отец и сын уселись за стол друг против друга и, не говоря ни слова, принялись за еду. Молчание первым нарушил Джоби:
— Пап, а меня сегодня выставили из кино.
— Серьезно?
Джоби не поручился бы, что отец слышит его.
— Только я не виноват. Я ничего не делал. Понимаешь, это все Гэс Уилсон. Он стал стрелять из резинки, а билетер подумал на меня и выгнал. Я ему объяснял, а он не слушает.
— Надо вести себя прилично, ты разве не знаешь? — сказал Уэстон. — Иначе тебя не будут туда пускать.
— Мне и сказали, чтоб больше не приходил. Но я же вовсе ни при чем! Это Гэс Уилсон виноват.
— Гэс?
— Джон по-настоящему, но все зовут его Гэс. Не знаю почему.
— Мы, думается, знакомы с его отцом. Он бывает в клубе.
Уэстон потянулся за остатками рыбы, собираясь положить их себе, но отдернул руку.
— Тебе дать еще?
— Не, я больше не хочу.
Отец опорожнил тарелку.
— Вкусная штука, лосось. Обидно было бы открывать такую здоровую банку для меня одного.
Джоби в задумчивости наблюдал, как он ест. Странно. Он ждал, что, узнав о происшествии в кино, отец будет сердиться, пока не выяснится, что его сын пострадал напрасно. А отец как будто считает, что он провинился, но почему-то это его не трогает.
— Пап, у тебя что-нибудь случилось? — спросил он; Уэстон бросил на него быстрый взгляд.
— Не совсем, но есть кой-какие заботы.
У Джоби сердце сжалось от страха. Мир взрослых, неведомый, пугающий, был полон глубокой тайны. Этот мир поглотил его мать, он коварен, и взрослые своими недомолвками лишь подтверждают это. Вдруг ему объявят, что мать никогда не вернется? Да, это кажется невероятным, но ведь может такое случиться, может! Вспомнить хотя бы, как было у Мэри Бразертон: мать положили в больницу, и Мэри ее больше не видела. Это было только в прошлом году, и теперь Мэри живет у тетки, а ее младшая сестра и маленький братишка — у кого-то еще.
Он с усилием глотнул и выговорил:
— Это из-за мамы?
— Нет… Нет, с мамой все хорошо. На работе малость не ладится, вот и все.
Джоби не знал, верить или нет. Почему же тогда отец, что ему ни скажи, по-настоящему просто не слышит тебя?..
Они посидели молча; Уэстон курил, глядя, как догорает огонь в камине.
— Сегодня крикет будет на поле? — спросил Джоби.
— Точно. А что?
— Ты пойдешь смотреть?
— Сегодня вечером не могу, — сказал Уэстон. — Надо пойти взнос уплатить за страховку по болезни.
Джоби опять умолк. Предвечернее солнце било в окошко, заливая комнату светом; за крышами домов напротив синело чистое небо.
— Тебе не пора к тете Дэзи, как ты думаешь? Не будет она беспокоиться, куда ты запропастился?
— Да, думаю, пора.
— Вот видишь, — безучастно продолжал Уэстон. — Беги, расскажи ей, где ты был.
Джоби встал и нехотя побрел к двери.
— Пап…
— Мм?
— Насчет кино. Знаешь чего — ты, может, сходишь, поговоришь с билетером? Скажи ему, что это не я нарушал порядок, тогда меня пустят в другой раз.
— Не стоит зря волноваться, — сказал Уэстон. — Все образуется, утрясется… Ну, иди, иди. Успокой тетку.
— До свиданья, папа.
— Будь здоров. Не балуйся, слушай тетю Дэзи.
…Шагая прочь от родного дома, Джоби силился разобраться в самом себе. Чего он ищет, что ему нужно? Неужели всерьез поверил, что мать в опасности и не вернется — и никогда уже жизнь не потечет так, как прежде? Он и сам не понимал, чему верит, а чему — нет. События этого дня сгустились и засели в его душе, точно острый шип, пропоров защитную ткань между ним и внешним миром, бередя в нем тоску и неуверенность. Теперь он смотрел на мир сквозь эту прореху, и хотя все вокруг казалось почти таким же, как всегда, на самом деле все изменилось. Улицы, дома, магазины городка, где он родился и прожил всю жизнь, знакомые ему, как никакие другие улицы, дома и магазины, — все они были такие же и одновременно иные, ибо теперь он смотрел на них сквозь эту прореху. Взрослый человек, которому можно довериться, — вот кого он ищет, вот кто ему нужен; такой, чтобы поговорил с ним прямо и открыто, пускай хоть несколько минут, но всерьез, как равный с равным, без недомолвок, без ссылок на правила, без обмана под тем предлогом, что он, дескать, не поймет. Он поймет, вы только дайте ему эту возможность! Но, видно, есть лишь один человек, который, может статься, попробовал бы с ним так говорить, да и тот — вернее, та — далеко, и его к ней не пускают.
Столпотворение на Главной улице кончилось: люди разделались с субботними покупками, магазины закрывались. Джоби решил, что, пожалуй, еще не поздно заглянуть в лавку, где продают игрушечные модели, и купить вожделенные автомобильчики. Он нащупал в кармане деньги, но тут совсем близко от тротуара с мягким шорохом проехал двухэтажный автобус. По ногам Джоби прошелся сквознячок, и автобус, обогнав его, остановился невдалеке. Он шел в Крессли…
Эта мысль совместилась в мозгу мальчика с сознанием, что у него есть деньги, — в тот же миг он уже бежал к остановке; автобус тронулся, но он успел вскочить на ходу. Спина водителя показалась ему знакомой. Один беглый взгляд — и Джоби взлетел по лесенке в верхний салон. Если за рулем дядя Тед, он, проезжая, мог заметить племянника на тротуаре, но не будет знать, что тот сел в автобус.
Через десять минут он спрыгнул с подножки автобуса в центре Крессли, на краю рыночной площади. На булыжной мостовой валялись газеты, обертки от апельсинов и прочий мусор — следы дневной торговли. Джоби пошел по рядам пустых ларьков. Кое-где еще торговали, спеша сбыть с рук скоропортящийся товар, и сметливые хозяйки, оценив преимущества вечерних покупок, набивали кошелки овощами и фруктами, приобретенными за бесценок.
Все же рынок в такое время дня навевал уныние, и Джоби не стал здесь задерживаться. На другой стороне площади начиналась улица, которая вела к больнице, и Джоби пошел по ней, не совсем представляя себе, что будет дальше, зная лишь, что с каждым шагом сокращается расстояние, отделяющее его от матери. На воротах висели две таблички: вывеска, оповещающая, что здесь находится больница, и объявление, что предельная скорость транспорта на этом участке 10 миль в час.
За деревьями, меж которыми тянулась подъездная аллея, величественно вставали стены больницы, изрешеченные сотнями окон. Окна перемежались с балконами; отдельные корпуса соединялись между собой длинными застекленными переходами. И каждый корпус, подумалось Джоби, — это огромная ремонтная мастерская по починке людей. Одни выходят отсюда как новенькие. Другие — в чем-то непоправимо испорченные на всю жизнь. А третьи не выходят вообще, потому что человек — не то же, что машина, и отладить в нем все до тонкостей никто не умеет…
Из-за деревьев вынырнула «скорая помощь» и свернула к воротам. Джоби посторонился, уступая ей дорогу, поглядел, как она катит под горку, направляясь к центру города. И решительно зашагал по аллее к главному входу, от которого только что отъехала «скорая».
Проникнуть в больницу оказалось до смешного легко: его никто не остановил, потому что вокруг никого не было. То есть быть-то были — полна больница, — только ему никто не встретился. И его, как видно, никто не заметил, когда он шел по двору и поднимался по ступенькам на крыльцо. Минуту он постоял, стараясь разглядеть сквозь дверное стекло, что там внутри, потом толкнул дверь — она открылась — и вошел. В огромном пустом вестибюле на выложенном плиткой полу стояли длинные скамьи с кожаными сиденьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12