Он старался быть
предупредительным и делал все, чтобы предотвратить малейшую
опасность, угрожавшую моей персоне. Так, например, уже на второй
день моего отпуска я имел неосторожность возмутиться тем, что он
выбросил мою любимую чугунную пепельницу. Ни слова не говоря, он
открыл крышку мусоропровода, нырнул в отверстие и через минуту
показался с пепельницей в зубах. Тщательно вымыв, он поставил ее
на место, но на другой день я уже сам швырнул эту пепельницу в
мусоропровод после того, как трижды подряд свалившись со стола,
она таки расшибла мне ногу.
В общем же и целом, первые дни, проведенные мной под защитой
Гагамана, были относительно спокойныими. Но тучи, как оказалось,
сгущались. Я впервые почувствовал это через неделю примерно нашей
с ним затворнической жизни. Как-то раз, направляясь из комнаты на
кухню, я споткнулся в темном коридоре о веревку, натянутую у
самого пола, и растянулся во весь рост. Гагаман был тут как тут
и на мои возмущенные ругательства ответил, что он же
предупреждал меня о запрете с сегодняшнего дня прохода по центру
коридора, о необходимости ходить осторожно, вдоль стеночки и
желательно боком. А по центру коридора, значит, ходить очень
опасно. Еще бы не опасно, зло буркнул я, потирая ушибленное
колено, но вспомнил, что он действительно меня предупреждал.
Однако я не удержался и посоветовал ему - для пущей опасности -
наколотить в пол гвоздей да сточить им шляпки. С этими словами я
повернулся и пошел обратно в комнату, но Гагаман вместо того,
чтобы, как обычно, смолчать, вдруг злобно сказал мне вслед, что,
мол, лучше на гвозди напороться, чем топотуна встретить, и вообще
раньше надо было думать, когда шерсть из хвоста уникорнуса
добывал.
Потом я к этому привык, потом меня по любому поводу носом в
этого самого уникорнуса, сиречь единорога, тыкали, если я имел
неосторожность выразить хоть малейшее неудовольствие. Сам, мол,
виноват, с этого, мол, все неприятности и начались. А тогда мне
это как-то резануло слух, я обернулся, чтобы ответить, но
Гагамана сзади уже не было. И тут я вдруг осознал, насколько же
изменилось - в целях моей же, якобы, безопасности - мое окружение
за минувшую неделю. Исчезли или же были безнадежно испорчены мои
любимые вещи, все в комнате, в коридоре, на кухне и в прихожей
было переставлено самым нелепым образом, даже книги на полках
оказались перемешанными безо всякой системы, введены были
какие-то нелепые граничения - например, нельзя было подхоить к
дивану иначе, как держа руки в карманах, а теперь вот и это
запрещение ходить по центру коридора - в ванной постоянно текла
из крана вода и горел свет, и газ на кухне тоже горел постоянно,
потому что ни то, ни другое, ни третье по какой-то причине нельзя
было выключать. Казалось, моему духу-охранителю претит все, что
нормально и естественно для любого человека, что во всем этом он
видит лишь источник опасностей и неприятностей, а безопасным
может быть лишь мир, вывернутый наизнанку. И при всем при том,
несмотря на введение всех этих, так сказать, мер безопасности,
жизнь моя с каждым днем становилась все более трудной. Поняв
вдруг это, я повернулся и пошел на кухню, чтобы всерьез
поговорить с моим так называемым охранителем.
Я открыл дверь - и окаменел от ужаса. Прямо посреди кухни
стояло, упираясь головой в потолок, какое-то чудовище, отдаленно
напоминавшее человека с толстенными ножищами и маленькой головой
на могучей шее. Оно водило этой головой в разные стороны, что-то
высматривая, а у ног его, побелевший от ужаса, крался к двери
Гагаман. Заметив меня, он застыл в неподвижности, потом
напружинился, вскочил и кинулся в темноту коридора, увлекая меня
за собой. Мы ввалились в комнату, закрыли дверь, задвинули ее
диваном - и услышали мерные, тяжелые шаги в коридоре.
Наверное, имей я время подумать, я не стал бы совершать
глупостей, что наделал тогда. Но поставьте себя на мое место -
мне казалось, что не сделай я немедленно что-то радикальное, и
тот, за дверью, вломится в комнату. Потому, когда Гагаман сказал,
что нам осталось для спасения единственное средство - призвать на
помощь щупликов - я ухватился за эту мысль, как утопающий за
соломинку, хотя и ощущал в глубине души некое сомнение.
Щуплики нам, конечно, помогли. Правда, потом я узнал, что
топотун совершенно не умеет выламывать двери. Он потоптался бы в
коридоре и через некоторое время сам-собой исчез бы. Но щуплики
прогнали его мгновенно. И вообще свое назначение они оправдывали,
на некоторое время избавив нас от забот по охране моего
духа-охранителя. И они совсем мне не досаждали - они
присутствовали, но я их не видел. Только вот за услуги, которые
они оказывали, приходилось постоянно платить. Гагаман, взяв дело
в свои руки, сумел как-то организовать оплату путем перевода
неведомо куда денег с моего счета в банке - вот уж не думал
прежде, что потусторонние силы можно оплачивать на манер
комммунальных услуг. А я старался не думать, что будет, когда
деньги мои кончатся.
За щупликами вскоре пришлось призвать на помощь гремук,
которые защитили их от духов-забирак, за гремуками -
духа-горельца и духа-тиходуя, а потом еще и еще - я уже и
названия вызванных духов перестал запоминать - и недели не
прошло, как квартира моя наполнилась нечистью до отказа. Рябой и
тощий дух-забрало поселился в телевизоре, домушники заполнили
все переборки, то и дело высовываясь оттуда в самые неподходящие
моменты, духи чистоплюи устроились в канализационных трубах, а
полдюжины скоромников - в моем диване, так что спать я
устраивался на коврике у двери. Я уже не понимал, для чего нужны
все эти духи, большинство из которых представлялось мне
обыкновенными паразитами, но устоять против требований моего
духа-охранителя вызвать кого-то еще из потустороннего мира был
уже не способен. Любой мой отказ выполнить очередное его
требование с некоторых пор стал немедленно оборачиваться столь
неблагоприятными последствиями, что я счел за лучшее не спорить и
делать так, как он велит. Тогда я еще надялся, что сумею
продержаться оставшиеся две-три недели, пока губители еще могли
как-то оказать на меня воздействие, а потом избавиться от всех
своих защитников, и потому старался закрывать глаза на творимые
ими безобразия.
А они не стеснялись. Первая неделя, проведенная мною вдвоем с
Гагаманом, представлялась теперь неделей райской жизни. Духи,
заполнившие мой дом, превратили его в вертеп, в логово порока, и,
хотя существовали они в нашем мире исключительно благодаря мне,
никто из них и не думал считаться с моим присутствием.
Единственное, что меня утешало - это то, что все они могли жить в
нашем человеческом мире лишь до тех пор, пока был жив я сам, что
с моей смертью вся эта нечисть неизбежно должна была провалиться
назад в свой потусторонний мир, не представляя больше для людей
опасности, пока какой-нибудь новый идиот не вызовет их оттуда на
свою голову.
Катастрофа разразиась для меня совершенно неожиданно.
Проснувшись однажды утром, я был поражен необычайной тишиной -
такой тишины я не слышал уже несколько недель подряд. Я открыл
глаза и увидел немую сцену. У окна, там, где обычно располагалась
веселая компания резавшихся в карты духов во главе с Гагаманом,
высилась совершенно черная, ужасная на вид фигура какого-то
нового духа, упиравшаяся головой в потолок. Какое-то время дух
этот был совершенно неподвижен - но внезапно вытянул руку,
схватил пытавшегося укрыться за диваном тиходуя и, деловито
разорвав его на куски, растворился в воздухе.
Среди моих охранителей поднялась паника, которая еще больше
усилилась, когда что-то бесформенное в углу раздавило в лепешку
одного из домушников. Дальнейшее я помню плохо - в памяти
сохранились лишь жуткие картины искаженных ужасом и без того
страшенных физиономий всех этих духов, тянущиеся ко мне их
когтистые лапы и общий, слитный гул их голосов, на разные лады
повторявших: "Уникорнус! Уникорнус!" - ну да в этом не было
ничего удивительного, мне постоянно поминали того злосчастного
единорога, вызванного мной к жизни магией представления. Короче,
они сумели заставить меня произвести последнее магическое действо
и перенести всех нас сюда, где потусторонние силы больше не
угрожают охраняющим мой покой духам всяческими бедами.
Здесь, в сущности, совсем неплохо. Обо мне заботятся и меня
охраняют. Правда, это обходится недешево, сбережения мои
давным-давно подошли к концу, и свои услуги охраняющие меня духи
предоставляют теперь в долг - но это меня теперь мало заботит.
Здесь, пожалуй, впервые в жизни ощутил я уверенность в своем
будущем, в том, что если я сам вдруг не пожелаю каких-то перемен,
то все будет хорошо - так, как сейчас. И до конца жизни буду я
обеспечен и работой, и крышей над головой, и питанием. Конечно, я
стараюсь изо всех сил хоть как-то оправдать свое теперешнее
безопасное и безмятежное существование, но много ли наработаешь,
махая в одиночку топором в лесу? На те средства, что я теперь
зарабатываю, духам моим - я это знаю - особенно не разгуляться.
Правда, их количество значительно сократилось. Не раз я слышал
из-за глухой стены, окружающей их нынешнее жилище, жуткие крики,
и догадываюсь, что они избавляются от тех, кого труд мой не в
состоянии прокормить. Но их самих я не вижу уже много лет. Я не в
претензии - у них своя жизнь, у меня своя. Нас связывает лишь
когда-то произнесенное мной заклятие да мой долг, сумма которого
постоянно возрастает. Они мне нисколько не мешают, и даже колючая
проволока, что окружает место моего обитания, нисколько не
стесняет мое существование. В хорошую погоду я пролезаю под ней и
купаюсь в реке, что протекает вдоль южной границы участка, а
иногда выхожу к шоссе и выпрашиваю у проезжющих сигареты или
жевательную резинку. Правда, за мной следят и далеко уйти не
позволяют, но я и не собираюсь никуда убегать - я просто не вижу
в этом смысла.
Но если бы кто-то помог мне расплатиться с долгами, я бы -
честное слово! - взял его с собой на охоту на единорога. Мы
добыли бы клок рыжей шерсти из его хвоста, и тогда все можно было
бы начать сначала - но уже по-хорошему.

1 2 3