После разговора с двумя министрами король Эрлангга обвиняет жену Ратнаменгали в том, что она явилась причиной эпидемии, и велит ей отправляться назад к матери, грозной колдунье Рангде, правительнице королевства Дирах. Ретивые министры даже начинают хлестать королеву, но послы Дираха вырывают её из рук мучителей. Рангда, естественно, в ярости: её дочь избили и выгнали из супружеского дома!
Сухое треньканье инструментов все сильнее бьёт по нервам зрителей. Музыканты, сидя под варингином, самозабвенно раскачиваются из стороны в сторону.
Актёры, исполнители драмы, разражаются жутким смехом, хриплые голоса звучат устрашающе, гримасы искажают лица; персонажи больше смахивают на фантастических монстров, чем на людей. Но ведь чудовища и боги должны быть сверхъестественными.
Лица, скованные густым слоем грима, выражают точно определённые эмоции: герой должен соответствовать канону. Народная традиция бережно хранит его образ и всё, что с ним связано. Точно известно, какой должен быть у героя костюм, грим, голос, какие жесты. Живой архетип легко узнают зрители.
Актёры в золочёном облачении в испуге воздевают руки: на верхней ступеньке лестницы Келод появляется Рангда, вдова короля Дираха и мать поруганной королевы. Её чудовищная маска (налитые кровью глаза, громадные зубы, торчащие белые уши) в ярости поворачивается из стороны в сторону. На ней — длинная коричневая туника, надетая поверх полосатого костюма. Руки вытянуты в проклятии, жуткие когти царапают воздух. Гамелан захлёбывается в неистовом ритме.
Появляется баронг. Это волшебный зверь, олицетворяющий силы добра. Его изображают двое мужчин, скачущих в тяжёлом одеянии из крашеной соломы. Баронг напоминает гибрид дракона и медведя. Голова — широкая маска с выпученными глазами, изо рта торчит язык. Откровенно говоря, он производит не менее жуткое впечатление, чем Рангда.
Баронг проходит по краю земляной насыпи, и зрители встречают его аплодисментами — ведь это явился избавитель… Но колдунья Рангда медленно спускается по ступенькам, застывая после каждого шага, будто механическая кукла. Публика, не зная, кричать ли ей от радости или вопить от ужаса, замолкает в тревожном ожидании.
Рангда бросается на баронга. Ритм гамелана становится совсем неистовым, водопад звуков не даёт присутствующим перевести дыхание, он почти осязаем. Начинается борьба добрых и злых сил. Мир сомкнулся вокруг сцены, где баронг насмерть бьётся с Рангдой, и ничего больше не существует. Окружающее вернётся только после развязки трагедии.
Баронг разбегается и мчится на колдунью, та увёртывается и ловким ударом опрокидывает священного зверя наземь. Толпа вскрикивает от ужаса: силы зла, похоже, одерживают верх. Но из гамелана на сцену поднимаются несколько человек. Кажется, по ним пробежал ток высокого напряжения. Не спуская глаз с колдуньи, они застывают в трансе, сжав в руке сверкающие крисы. Бамбуковый оркестр продолжает безжалостно подстёгивать ритм. Воздух вот-вот расколется. Зрители и актёры захвачены каким-то неистовством, на секунду в сознании мелькает недоумение: где мы, что с нами? Мир ограничен священной оградой, где происходит церемония, и нет никакой надежды вырваться из этого раскалённого ада. Транс порождает одновременно и радость, и жуткий страх; в высшей точке пароксизма жизнь начинает колотиться в двери невидимого.
Двое людей, изображавших баронга, покинули свой мохнатый панцирь. Присутствующие в самозабвении кидаются к сцене, горя желанием разделаться со злом, пронзить колдунью кинжалами, растоптать её в прах. Удары градом сыплются на тело Рангды. Невозможно представить себе, сколько нужно сил актёру, исполняющему эту неблагодарную роль. Но ведь кто-то должен её играть! А он не только сопротивляется, но и сам переходит в наступление. Разве колдунья может поддаться каким-то людишкам! В тот момент, когда над ней заносят десятки кинжалов, актёр мановением руки обращает острия крисов против владельцев. Согнувшись пополам, балийцы бьются в конвульсиях, готовые покончить самоубийством. Но тут вступают силы добра, прятавшиеся до сих пор под маской баронга. Они останавливают смерть у последней черты.
В тучах пыли едва различаешь мужчин в трансе. На лицах публики — страх, нервы вот-вот не выдержат. Мы позабыли о гамелане, а ведь это он довёл толпу до состояния транса. У людей вздулись мышцы, глаза налились кровью, гримасы исказили черты лица. Они отражают отчаянную внутреннюю борьбу: силы зла заставляют их покончить с собой, а силы добра удерживают от этого шага и возвращают к жизни. Вот кто-то бросается животом на острие кинжала, крис сгибается, но на теле не выступает ни капли крови! Кто выведет балийцев из этого состояния?
Прыжком перемахнув через ступени ворот Кайа, прибегает педанда. На жреце — длинное белое покрывало, в руках — чаша со святой водой, которой он брызгает на людей в трансе. Танцоры-самоубийцы бросают оружие и падают на землю. Какое-то мгновение их лица ещё искажены, но вот черты разглаживаются, напряжение спадает, они засыпают; это кома. Рангда быстро скидывает с себя громоздкую амуницию. На теле актёра после всей потасовки не видно ни единой царапины. В изнеможении, истекая потом, он садится к подножию священного дерева. Толпа, онемев, все ещё не может прийти в себя от потрясения.
Но выяснилось, что это ещё не конец: присутствовавшая на церемонии двадцатилетняя англичанка, гостья князя, вдруг начинает биться в истерике… Её уносят… девушка в трансе выгибается, жестикулирует, трясёт головой, словно силясь избавиться от наваждения.
Педанда укладывает её во дворце на кровать, велит женщинам воскурить палочки благовоний, разбрасывает по полу цветы и дары. Вокруг запястья девушки он повязывает две три глотка святой воды. Сведущие в магии дворцовые женщины суетятся вокруг впавшей в транс гостьи. В дело вмешивается сам князь, но тут же сам падает без чувств, к вящей панике придворных! Все начинают метаться по узким коридорам дворца.
Покамест ни святая вода, ни цветы, заложенные за ухо англичанке и князю, не оказывают нужного действия. Педанда выбегает на минутку, велев прислуге зажечь несколько палочек благовоний и читать молитвы. Он возвращается, держа в каждой руке по цыплёнку, садится на корточки и ловко отрезает им головы перочинным ножом — птенцы не успевают даже пискнуть. Жрец мажет кровью девушке и князю лоб, горло и плечи. Транс тотчас прекращается, одержимые впадают в прострацию.
Несколько часов спустя князь поведал нам причину происшедшего: поутру, когда колдун, игравший роль Рангды, принёс во дворец маску Зла, княжеская семья забыла окропить её святой водой и поднести дары. Вот Рангда и решила отомстить — во время церемонии князь вдруг почувствовал, как по хребту у него пробежал мороз и чудовищная маска колдуньи стала приближаться к лицу. Он попытался было отогнать это пугающее видение, но Рангда, заливаясь сатанинским смехом, подходила к нему все ближе и ближе. Князя объял жуткий страх, и он впал в транс.
Молодая англичанка не помнила ничего из того, что с ней случилось, и пролежала без движения несколько часов.
Такие вещи в Индонезии не в новинку: если бог или демон начинают преследовать девушку, она иногда теряет рассудок. Рассказывают историю одной яванки, которая возле Сурабаи неосторожно присела на могилу мусульманского святого, весьма почитаемого в тамошних местах. Разгневанные святотатством, жители камнями прогнали девушку. На следующую ночь юная яванка увидела во сне богиню моря; та велела пойти с ней, чтобы избежать проклятий жителей деревни. Девушка не вняла вещему сну, и богиня каждую ночь начала являться к ней. Однажды днём юная яванка поехала к своей подруге на мопеде и увидела на обочине богиню в белом. Та крикнула девушке: «Пойдём со мной». Девушка от испуга потеряла сознание и серьёзно поранилась при падении. Чтобы избавиться от наваждения, она переехала в другое место. Девушка отнюдь не была деревенской простушкой, а принадлежала к знатному роду, получила образование.
История живо напоминает происшедшее с нашим князем.
Было бы упрощением отнести подобные феномены к области чистой патологии, поскольку для балийцев, как и вообще для всех индонезийцев, транс —это проявление душевного здоровья. С помощью транса они избавляются от внутренних конфликтов. Кстати сказать, замечено, что в Индонезии меньше неврозов, чем в других местах. Истоки этого следует искать в культуре: она не даёт развиться внутренним конфликтам, не загоняет их в подсознание. Регулярные церемонии снимают агрессивность, ликвидируют глубинные конфликты личности до того, как они станут явными. Все эти меры обеспечивают жизнестойкость традиционного общества.
ГЛАВА XV
ЦЕРЕМОНИЯ КРЕМАЦИИ
Как и в Индии, на Бали мёртвых сжигают. Но церемония кремации не носит трагический или мрачный характер, для балийцев это — праздник. Как и во всем, здесь проявляется любовь островитян к церемониям, к музыке. Организовать пышную кремацию стоит недёшево. Семье покойного приходится мобилизовать все средства на проводы души родственника в царство мёртвых. Пока изыскиваются средства, тело лежит в могиле. Семья ждёт похорон значительного лица — князя или священника, чтобы по случаю сжечь и своего мертвеца. Таким образом, похороны превращаются в коллективное сожжение.
Ночью покойника вырывают из земли. Подготовка к церемонии длится несколько дней. Женщины готовят дары: выкладывают на плетёных тарелочках печенье из рисовой муки, украшают яства цветами. Из рисовой соломы плетут маленьких кукол, на концы высоких шестов привязывают гирлянды бамбуковых листьев: они символически представляют тело богини риса, ма-тери-плодоносицы. Работы эти требуют много времени.
Юноши и молодые мужчины в это время строят башни для останков покойника. Из бамбуковых стволов делается высокое сооружение, достигающее иногда двадцати метров в высоту. Несколько башен и маленьких ниш на носилках вместе с громадным наивно раскрашенным деревянным быком составят траурный кортеж.
Около полудня женщины выходят из дома покойного, неся на голове дары. Часть их лежит в серебряных чашах. Сооружения из даров, фруктов и цветов представляют собой сложную архитектурную конструкцию. Десятки женщин цепочкой направляются к морю, а бамбуковые башни тем временем выстраиваются на дороге.
Музыка, сопровождающая церемонию кремации, ни на что не похожа. Она, пожалуй, единственный траурный элемент этого праздника: звенят цимбалы, глухо бьют тарелки… Страх смерти… Неотступное преследование… Этот праздник — тоже своего рода поминальный транс. Призрак тления изгоняют пышной торжественностью процессии. Мужчины несут на плечах длинные шесты, на которых висят громадные гонги. Время от времени над толпой взмывает голос старика или молодой женщины.
Процессия растягивается на пять километров: с криком, воплями и смехом юноши несут причудливые башни, которые колышутся в такт движению. На перекрёстках носильщики трижды кружатся на месте, чтобы отогнать обитающих на перепутье злых духов. Шествие ряженых сопровождает носильщиков; женщины в лучших нарядах закрываются от солнца высокими зонтиками с золотыми кистями.
Паломники доходят наконец до моря и садятся на песок лицом к волнам. Они выкладывают принесённые дары — цветы в серебряных корзинках, отборные плоды. Краски — золотые, голубые, белые — придают всему происходящему какой-то фантастический характер. Традиция превращается в детскую забаву с крашеными игрушками. Забываешь, что это похороны.
Каждая семья усаживается возле своего портативнс-го алтаря. Жрецы воскуряют благовония, бормочут молитвы, звонит в колокольчики, кропят толпу святой водой из убранной лепестками чаши. Привезённые на грузовиках дрова складывают возле расцвеченных башен. Там же стоит громадный ящик, до краёв набитый дарами— раскрашенными игрушками и поделками.
Рядом с бамбуковой лестницей выстраиваются по двое, по трое женщины, придерживая белый свёрток с останками главного усопшего. Женщины идут по шаткой лестнице в святилище. Покрытые белым саваном балийки величаво с пением поднимаются к голубому небу.
Наконец зажигают костёр. Потрескивают дрова. К деревянному быку тянутся длинные языки пламени — в брюхе этого мифического зверя, сделанного из ствола сухой пальмы, покоится тело усопшего. Под действием жара руки и ноги покойника начинают дёргаться. Мужчины беспрерывно подкидывают в огонь ветки и дрова. От костров тянется едкий дым… Душа покойного останется бессмертной, она лишь поменяла состояние. И как всегда, когда провожают в дальний путь старого друга, люди надевают выходное платье. Им немного грустно, но они рады за него. Каркас причудливых сооружений рушится в пламени, и вскоре от него остаётся только пепел. Балийцы бегут к морю, набирают воду в кувшины и чаши и гасят тлеющие угли. Вода с шипением испаряется.
Толпа устремляется на пепелище, выхватывая оттуда обгоревшую кость или монетку, только что брошенную на счастье в огонь. Эти похоронные находки потом отмоют в море и принесут домой кусочек белой кости. Но пока люди молча лихорадочно роются в груде пепла. Нужно не упустить шанс и найти кость. Скрипит под ногами песок. Понемногу родственники расходятся и собираются большой яркой толпой возле грузовиков, которые отвезут их назад в деревню. Море позади шепчет свою вечную молитву.
Тринадцать дней спустя паломники вновь вереницей придут на берег и бросят в море горсть пепла, чтобы душа усопшего уже окончательно покинула деревню. Для этой церемонии делают башни поменьше: собранный пепел и несгоревшие кости покоятся на носилках или в пустой скорлупе кокосового ореха. Процессию сопровождает тот же оркестр. Юноши ждут окончания молебна, а затем бросаются к морю со своей ношей.
Они пускаются вплавь, таща за собой последний груз и стараясь, чтобы течение поскорее унесло его: какое-то время башенки плывут по волнам, но быстро идут ко дну. Окончательный отлёт души символизирует стая голубей.
Море — это начало и конец, это безликое состояние, откуда выходит все живое и куда оно возвращается после смерти. В воде, лишённой определённых очертаний, плавают ростки всей предыдущей и всей последующей жизни.
В отличие от моря вулкан олицетворяет зарождение жизни, и его почитают как божество. Он высится над хаосом среди волн, он изрыгает огонь, он злорадствует и ликует. Вулкан ужасен, он близок человеку, поскольку, как и он, держится прямо, как и человек, сердится или спит, как и человек, любит, выбрасывая в небо жгучее семя. Вода же — совсем иной мир. Она очищает и моет, унося в своё глубокое нутро всю нечисть.
Для балийцев, как для всех индуистов, смерти не существует. Есть только видимое и невидимое воплощение, есть форма и сущность, два дополняющих друг друга аспекта вечно живого и неживого мира.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Мерри Оттен, известный французский кинооператор, автор популярных географических фильмов о дальних странах, и его товарищи — бельгийский спелеолог и кинооператор Бернар Маго и молодой этнограф, выпускник Сорбонны Альбан Банса — пробыли в Индонезии всего четыре месяца, слишком мало для того, чтобы составить себе представление об этой огромной стране (Индонезия, раскинувшаяся на крайнем юго-востоке Азии более чем на 13 000 островах, занимает пятое место в мире по количеству населения: сейчас там живёт около 120 миллионов человек). Не удивительно поэтому, что авторы книги ограничили свой маршрут только двумя островами, сравнительно небольшими по площади, но зато занимающими центральное место в экономике, политике и культуре страны, — Явой и Бали.
Ява — сердце Малайского архипелага, на ней живёт около 70% населения Индонезии, на ней расположены миллионные города — Джакарта, Сурабая, Бандунг. Ява в гораздо большей степени, чем другие районы Юго-Восточной Азии, оказалась втянутой в техническое и общественное развитие XX в. Современная Ява —это промышленные предприятия, крупные порты, широкие асфальтированные дороги, водоворот машин, небоскрёбы, центр напряжённой и сложной политической жизни, борьбы между различными партиями, общественными течениями. Одним словом, Яву никак нельзя назвать «затерянным миром», где вдали от главных путей мирового развития течёт незатейливая жизнь простодушных островитян. Но вместе с тем на Яве, причудливо сочетаясь с проявлениями цивилизации атомного века, продолжает сохраняться самобытная традиционная культура, воплощающая творческий дух нескольких народов — яванцев, сунданцев, мадурцев, наконец, балийцев.
Со стороны Индонезия кажется единым организмом, единой страной, которую населяет единый народ — индонезийцы. На самом же деле многообразие народов, языков, культур, этнических и расовых наслоений в Индонезии необычайно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16