Кто тебе подбрасывает подозрения — кто? Я ж, наоборот, тебя защищал! Возьми стенограмму, очки надень! Прислать тебе стенограмму?
— Ну-у… я разберусь, — смутился Ельцин.
— Вот я и предлагаю, — наступал Горбачев, — давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
— Любите вы келейно, — Ельцин засопел. — Любите… чайку попить, позавтракать…
— Не келейно, а по-дружески, — возразил Горбачев. — Ты проект Госсовета видел? Твои бурбулисы предлагают некий СССР — «союз с некоторыми государственными функциями». Ты мне скажи: это что такое?
— А это шта-б не было центра! — отрезал Ельцин.
— Так давай встречаться, давай разговаривать! Я тоже против старого центра, опостылел он, старый центр, но я требую, чтобы у нас было одно государство… Или, скажем так, пусть будет нечто, похоже на государство, но с властными функциями!
— Нечто — это не государство.
— Вот и поговорим! Обсудим.
— А где?
— Где угодно. На Ленинских горах, например. Или — на Алексея Толстого.
Горбачев имел в виду особняк МИДа.
— Тогда лучше… у меня… — поморщился Ельцин. — А о чем, значит, будет встреча?
— Да обо всем, я ж предлагаю…
— Ладно, уговорились. В пять… Чай мы найдем, не беспокойтесь!
Кортеж машин въехал в Кремль.
— Соедините меня со Скоковым, — попросил Ельцин.
11
А все-таки Юрий Владимирович Скоков догадывался, что имел в виду Ельцин, когда ночью 18 августа во Внуково он шепнул ему на ухо:
— Ну, Юрий Владимирович, мы тут… такое, понимаешь, придумали, так «лысого» закрутили…
Делегация России вернулась из Казахстана. Ельцин был пьян, хотя на ногах стоял. А вот Бурбулиса пришлось закидывать в «членовоз» плашмя, хотя Бурбулис отчаянно сопротивлялся и кричал Коржакову, что он и сам может идти.
«Лысый» — это Горбачев.
Чуть раньше, 6 августа, в самолете, когда Ельцин и Скоков летели в Кемерово, Ельцин вдруг спросил:
— А как, Юрий Владимирович, вы отнеслись бы… к чрезвычайному положению?
Когда Ельцин говорил серьезно, его лицо каменело. Скоков удивился:
— Если речь об экономике, Борис Николаевич, в мировой практике это бывает часто, например в Америке. Если же мы говорим о танках и пушках… тут, по-моему, обсуждать нечего, это — уже война.
Ельцин повернулся к иллюминатору. Скокову показалось, что Ельцин — недоволен. А что он имеет в виду, если у него нет танков и пушек, все — у Горбачева?..
…А, черт, душно, работать не хотелось, — Скоков бросил папку с документами и открыл окно.
В час дня Скоков обедал. В час тридцать на прием был записан Олег Попцов, шеф Российского телевидения, на два тридцать — генерал Виктор Павлович Баранников, протеже Ельцина, начальник всесоюзной милиции.
Нет, работать не хотелось, лень. Скоков удобно устроился на диване и вытянул ноги. Его злил Ельцин. На самом деле его вообще злило все, что происходит в Кремле.
Почти четверть века Скоков работал в оборонке и неплохо знал промышленность, особенно электронные заводы. Он отлично понимал: если вот так, с бухты-барахты, в России начнется рынок, Ельцин быстро станет посмешищем.
Поразительно все-таки — Ельцин совершенно не чувствовал Россию, свою страну, — совсем! Определяя нэп, свой личный нэп, Ельцин выбрал не Россию крупных промышленников, директоров, то есть тех людей, кто с ним, с Ельциным, всю жизнь был бок о бок, — он выбрал Россию Бурбулиса и Гайдара, хотя за Бурбулисом и Гайдаром в России как раз не было России.
Интересно, кто предупредил его о Форосе, — кто? Паша Грачев? Или Филипп Денисович?
По срокам — вроде бы Грачев. Паша сидел на АБЦ, секретном объекте КГБ на окраине Москвы, с конца июля. Они с Язовым пили водку и без конца спорили, вводить в Москву танки или нет (Язов любил Грачева, как сына).
Или Филипп Денисович, — а?
Зимой, когда Крючков и Язов расстреляли сначала Вильнюс, потом Ригу, Ельцин поехал в Прибалтику. Здесь генерал армии Филипп Денисович Бобков, первый заместитель Крючкова в КГБ, спас Ельцина от гибели.
…В зале заседаний латвийского ЦК Скоков сразу заметил высокого худого парня, стоявшего в дверях. Дождавшись, пока люди чуть-чуть схлынут, он подошел к Ельцину и отвел его в сторону.
«Веселенькое дельце, — подумал Скоков. — Коржакова нет, сгинул куда-то, из охраны Ельцина никого…»
Скоков и не уходил.
— Ну, л-люди, — вдруг громко сказал Ельцин.
Это было похоже на ругательство.
Ельцин развернулся, мрачно взглянул на Скокова, но прошел мимо и ничего ему не сказал.
Приехали в резиденцию. Скоков был в ванной, когда Ельцин сам, без стука, открыл дверь в его номер:
— Юрий Владимирович, надо поговорить.
Скоков застыл с полотенцем в руках.
— Слушаю, Борис Николаевич…
Ельцин нервничал.
— У нас, Юрий Владимирович, могут быть осложнения с самолетом. Предположительно — в районе Тулы, когда будем снижаться.
— А источник информации, Борис Николаевич?
— Я источнику… верю.
— Значит… Горбачев?
— Лично он.
— Вот козел, прости господи!
Ельцин сел в кресло.
— Ваши соображения?
— А тут без вариантов, Борис Николаевич… От Риги до Ленинграда — около четырех часов на машине. Утром едем в Ленинград и улетаем в Москву любым рейсом.
— А наш, понимаешь, самолет?
— Пусть взрывают, кому он нужен… пустой…
Так и решили. Рано утром опухший, сильно помятый Ельцин вышел во двор. Ельцин не ходил, Ельцин — двигался. Бурбулис собирался ехать в «Чайке» Ельцина, но в «Чайке» уже был Скоков, так что Бурбулис вздохнул и сел в «Волгу» Коржакова.
В Москве Скоков быстро «вычислил» Филиппа Денисовича Бобкова.
Дорогой молчали. Ельцин был зол, его мутило.
— Вам не кажется странным, Борис Николаевич: лидер России удирает из Риги как тать в ночи? — вдруг спросил Скоков.
— А шта вы предлагаете?..
— Подчинить армию и КГБ России. Сегодня. Прямо сейчас.
— Хар-рошо, — а демократы шта скажут?
— А наплевать! Наплевать, Борис Николаевич! Когда коммунисты начнут стрелять, никто из демократов… своим телом Бориса Ельцина не закроет, будьте спокойны!
Ельцин молчал. Больше всего на свете он боялся потерять демократов, а демократы больше всего на свете боялись потерять его, Президента России!
Нет, не знал, не знал Ельцин, что он хочет, не знал! Вот и тыкался, как теленок, то в старичка Силаева, то в Святослава Федорова, то в Гайдара с Бурбулисом… Скоков понимал: если Ельцин отделит от государства его крупнейшие заводы, фабрики и, самое главное, его промыслы, они мгновенно (это Россия!) разбогатеют, научатся скрывать свои истинные доходы, сразу захотят стать ещё богаче… и в конце концов начнут диктовать России собственную политическую волю.
Трынкнул телефон. Владимир Россов, помощник Скокова, просил взять трубку.
— Чего тебе?
— Юрий Владимирович, господин Баранников просит принять его до обеда.
— А что у него?
— Понятия не имею, Юрий Владимирович. Не говорит.
— Ладно, — Скоков отпустил кнопку. Потом нажал её ещё раз: — Обед закажи на двоих.
Он вернулся к дивану. Октябрь… 24 октября… — вот день, который он запомнит на всю жизнь!
Ельцин позвонил в половине третьего:
— Как, Юрий Владимирович, вы отнесетесь… к моему предложению… возглавить, понимаешь, Совмин?
Скоков ждал звонка Президента.
— Без страха, Борис Николаевич. Если, конечно, вы говорите серьезно, а… не для каких-то там ваших… тактических игр.
— Я серьезно, — обиделся Ельцин.
Желание заменить Силаева на Скокова появилось у Ельцина ещё весной, в дни третьего съезда народных депутатов России, когда Силаев отказался идти на трибуну успокаивать съезд и вместо него выступал Скоков, его первый заместитель.
— С Русланом Имрановичем мы договорились, — продолжал Ельцин. — Вы готовьтесь…
Хасбулатов позвонил тут же, через минуту.
— Юра, та-ак… давай, готовься. В понедельник — утвердим.
А в субботу, накануне, к Бурбулису пришли Юрий Афанасьев, Марина Салье, отец Якунин, Лев Пономарев и ещё какой-то господин с шизоидным лицом, кажется Убожко.
Приемная Бурбулиса — напротив, двери стеклянные, все видно. Посовещавшись с Бурбулисом, они гурьбой пошли к Президенту.
Через час позвонил Ельцин:
— Юрий Владимирович, а штой-то демократы… все против вас?
— Интересно, — сказал Скоков. — А что они хотят?
— Так вот говорят, шта у вас есть какие-то «хвосты».
— Что… у меня, Борис Николаевич?
— Ну… не знаю я. «Хвосты» какие-то.
Ельцин повесил трубку.
Это люди, а?
В понедельник, на съезде, Ельцин сам назначил себя премьер-министром.
Вечером звонок:
— Ну, Юрий Владимирович, как, значит, я всем?..
Скоков поперхнулся:
— Да. Никто не ожидал, Борис Николаевич.
— Ну вот… — Ельцин был ужасно доволен. — Тогда, значит, предлагаю вам на первого зама.
Ё…
— Спасибо, Борис Николаевич, но условие: первый зам потому и первый, что он должен быть один.
— Формируйте кабинет, — твердо сказал Ельцин. — К четвергу — список министров…
Скоков впервые услышал, как Ельцин смеется.
Через час тихо вошел Бурбулис. Он взял стул и сел напротив Скокова, повернув стул спинкой вперед.
— Знаешь… давай договоримся.
— О чем, Гена?
— Дай… согласие на двух первых замов.
— У-у… ух ты!
— Дай!..
Скоков наслаждался.
— А ты, Гена, меня попроси. Ласково попроси, с душой, — ты умеешь!
Бурбулис пристально смотрел на Скокова:
— Я тебе помогу.
— Да ну?
— Клянусь. Из двух первых… первым будешь ты, — обещаю.
— То есть ты, Гена, перестаешь спаивать Президента?
— А это, Юрочка, не входит в мои планы…
Скоков откинулся на спинку стула:
— Козел ты, Гена, я тебе правду скажу.
Бурбулис улыбнулся:
— Шутишь?
— Нет: натуральный козел.
— Вот, значит, ты как… Не объешься иронией, Скоков.
— Смотри, Гена, у тебя и копытца есть! Подойди к зеркалу.
— Пожалеешь, Скоков!
— Знаю, Гена…
Через неделю Ельцин назначил Геннадия Эдуардовича Бурбулиса первым (и единственным) заместителем премьер-министра, затем появился Гайдар, а Скокову «кинули» совершенно непонятную должность — государственный советник.
Когда Президент избран народом, Президента не выбирают.
Скоков достал маленькое зеркальце. Посмотрел на себя: да, уставшее лицо, в носу, в правой ноздре — волосок.
С-час мы его…
— Разрешите, Юрий Владимирович? — дверь чуть-чуть приоткрылась.
— Разрешаю, — улыбнулся Скоков.
— Здравия желаю! — сказал Виктор Павлович Баранников.
Шеф МВД обладал уникальным свойством всегда являться некстати.
— Жду-жду, Виктор Павлович, жду-жду, дорогой… — Скоков вышел из-за стола. — Обедали?
— Не успел, честно говоря.
— Что-то случилось, Виктор Павлович? — Скоков пожал ему руку.
— Случилось. Сегодня утром Горбачев и Бакатин напоили чаем маршала Шапошникова.
— Ого! — удивился Скоков, — маршал жив?
— Так точно, — ответил Баранников. — Они, Юрий Владимирович, проверяли его на вшивость, так я считаю. Предложили Шапошникову подготовить переворот.
— Что… готовить?
— Переворот. Мало им Фороса, Юрий Владимирович.
— Так… — Скоков сел в кресло. — Это ж хорошо, Виктор Павлович, — а? Это ж здорово! Вы садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, — Баранников аккуратно присел на краешек стула. — Маршал так огорчился, Юрий Владимирович, что сочиняет рапорт об отставке.
— Это рано.
— Мы остановили.
— Президент в курсе дела?
— Я сразу к вам, Юрий Владимирович, — сразу. Если честно, я совершенно не верю Шапошникову.
— Не верите?
— Никак нет.
— А я верю, — Скоков улыбнулся. — Я верю, дорогой, Виктор Павлович! Рассуждаем: Шапошников — коммунист, Шапошников — примитивен, никто не спорит, да? Но он не такой дурак и не такой коммунист, чтобы сидеть на одних нарах с Язовым.
Баранников молчал. До сорока лет, то есть большую часть своей жизни, он работал в районном отделении милиции города Калининграда Московской области, где самым умным человеком был полковник Квашнин, его начальник, да и тот — горький пьяница.
— Хорошо… — Скоков очень любил, когда его слушают, — допустим, игра более тонкая, да? Допустим… Горбачев нарочно, через Шапошникова, подбрасывает Ельцину «дэзу». Вы же знаете, как Борис Николаевич реагирует у нас на слово «заговор»… Цель: сделать так, чтобы Ельцин сорвался, спровоцировать его на превентивный удар. А ещё лучше — просто на какую-нибудь глупость, тем более что Борис Николаевич… мы же знаем… человек решительный, рассуждать не любит… Красивый замысел?
— Очень сложный, Юрий Владимирович. Горбачев создал себе имидж вечного лидера, такой человек… так откровенно… на переговоры не пойдет, это факт. Он по-другому будет… чужими руками…
— Хорошо, другой вариант: Горбачев откровенно вербует Шапошникова, ему нужен свой человек в роли министра обороны — свой в доску. В любом случае, Виктор Павлович, Горбачев не может сидеть сложа руки — для него это смерть. И какая разница, в конце концов, что он придумает, если ничего, кроме гадостей, он придумать не может, — согласны?
Баранников встал:
— Каковы, в таком случае, мои задачи, Юрий Владимирович? Готовить удар?
— Да, готовьте. Но умно, — Скоков сделал паузу. — Виктор Павлович, надо понять: Президенту России негде было учиться. Точнее, негде учиться быть Президентом. Борис Николаевич так устроен, что он… легко поддается на любые провокации. Вот за этим, Виктор Павлович, и надо следить. Помочь Президенту, понимаете? Поэтому — контроль. Прямой контроль. И не надо стесняться… я вас прошу. Что касается Горбачева, он сегодня на приеме у Бориса Николаевича. Я — предупрежу Президента. Вы правильно сделали, дорогой Виктор Павлович, что сразу пришли ко мне. Так мы сработаемся, я не сомневаюсь: вы денно и нощно страхуете нашего Президента, я… страхую вас.
Скоков смотрел, как снайпер.
— А ваша идея, Юрий Владимирович?
— Совет безопасности? Я все сочинил, Виктор Павлович! Президент меня поддержит, я уверен. Безопасность… в широком смысле, — вы меня понимаете? Меня, скажем, беспокоит Гена Бурбулис, его влияние на Президента. И — правительство. Уж больно они у нас красавцы, Виктор Павлович… значит, красть будут, точно вам говорю.
— Безопасность от… всех, — я понимаю, Юрий Владимирович.
— Пойдемте обедать, Виктор Павлович, — улыбнулся Скоков, — что мы все о делах, о делах…
12
— Ну… — Ельцин уставился на Горбачева, — шта?
— Не понял, — сказал Горбачев.
— А што не ясно? — удивился Ельцин. — Вы ж… сидите у меня… значит у вас, понимаешь, какой-то вопрос…
— Я не на прием пришел, — тихо сказал Горбачев.
Кроме обаяния в лице Горбачева всегда было что-то очень злое.
— Если вы хотите, понимаешь, моей любви — уходите в отставку, …и любви… этой… будет столько, что вы задохнетесь, о-б-беш-шаю.
«Задохнетесь от счастья», — хотел сказать Ельцин, но не договорил, полагая, что президентская мысль изложена достаточно ясно.
Интересно все-таки: в отличие от Горбачева, Ельцин никогда не был лидером мирового уровня, — никогда. Но Горбачев тем не менее был (по самой природе своей) временщик, а Ельцин… был царь.
— Судя про проекту, который официально внесла Россия на Госсовет, ты не согласен на конфедерацию государств…
— Где конфедерация, там и федерация, — отрезал Ельцин. — Не пойдет.
— А что, что пойдет? Ради бога, назовем — конфедеративное демократическое государство. В скобках — бывш. СССР. И Президент пусть избирается всем народом, Ельцин — так Ельцин, Горбачев — так Горбачев…
— Президент Ельцин уже, понимашь, Президент, — тяжело сказал Ельцин. — Ему — не надо. А если вы тоже останетесь, это уже не власть, а двоевластие, — чувствуете разницу?
Они глядели друг на друга, и каждый думал о том, как это мерзко — глядеть друг на друга.
— Мы как два магнита, Борис… Николаевич, — тихо начал Горбачев. — Других, значит, притягиваем к себе… всю страну пополам разлупили, а соединиться не умеем, отталкивание идет, сплошное отталкивание…
— Не надо переживать, это я… советую… — Ельцин поднял указательный палец и закусил нижнюю губу. — Армию — России, КГБ — России и не будет, значит, как два магнита… У России ж сейчас даже таможни нет!
— Ну тогда, я скажу, у центра ничего не остается…
— А центр будете вы… с Раисой Максимовной, — засмеялся Ельцин.
Тишина… Такая тишина бывает только в кремлевских кабинетах.
— Я ведь все вижу, — резко сказал Горбачев. — Президент страны нужен в России только для Запада, я ж не нужен в России для России, ситуация неординарная, значит, действовать нужно не рутинным способом, а с учетом уникальности процесса.
Западу, — Горбачев встал и прошелся по кабинету, — Западу нужно, чтобы политика России была бы предсказуемой. Борис Ельцин непредсказуем, у него семь пятниц на неделе, значит, итожим: ты управляешь Россией, пожалуйста, я ж не претендую, а у Горбачева пусть остаются общие функции… как у английской королевы…. но шире: единые Вооруженные силы, МВД, согласованная внешняя политика, единая финансовая система, общий рынок, пограничники и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ну-у… я разберусь, — смутился Ельцин.
— Вот я и предлагаю, — наступал Горбачев, — давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
— Любите вы келейно, — Ельцин засопел. — Любите… чайку попить, позавтракать…
— Не келейно, а по-дружески, — возразил Горбачев. — Ты проект Госсовета видел? Твои бурбулисы предлагают некий СССР — «союз с некоторыми государственными функциями». Ты мне скажи: это что такое?
— А это шта-б не было центра! — отрезал Ельцин.
— Так давай встречаться, давай разговаривать! Я тоже против старого центра, опостылел он, старый центр, но я требую, чтобы у нас было одно государство… Или, скажем так, пусть будет нечто, похоже на государство, но с властными функциями!
— Нечто — это не государство.
— Вот и поговорим! Обсудим.
— А где?
— Где угодно. На Ленинских горах, например. Или — на Алексея Толстого.
Горбачев имел в виду особняк МИДа.
— Тогда лучше… у меня… — поморщился Ельцин. — А о чем, значит, будет встреча?
— Да обо всем, я ж предлагаю…
— Ладно, уговорились. В пять… Чай мы найдем, не беспокойтесь!
Кортеж машин въехал в Кремль.
— Соедините меня со Скоковым, — попросил Ельцин.
11
А все-таки Юрий Владимирович Скоков догадывался, что имел в виду Ельцин, когда ночью 18 августа во Внуково он шепнул ему на ухо:
— Ну, Юрий Владимирович, мы тут… такое, понимаешь, придумали, так «лысого» закрутили…
Делегация России вернулась из Казахстана. Ельцин был пьян, хотя на ногах стоял. А вот Бурбулиса пришлось закидывать в «членовоз» плашмя, хотя Бурбулис отчаянно сопротивлялся и кричал Коржакову, что он и сам может идти.
«Лысый» — это Горбачев.
Чуть раньше, 6 августа, в самолете, когда Ельцин и Скоков летели в Кемерово, Ельцин вдруг спросил:
— А как, Юрий Владимирович, вы отнеслись бы… к чрезвычайному положению?
Когда Ельцин говорил серьезно, его лицо каменело. Скоков удивился:
— Если речь об экономике, Борис Николаевич, в мировой практике это бывает часто, например в Америке. Если же мы говорим о танках и пушках… тут, по-моему, обсуждать нечего, это — уже война.
Ельцин повернулся к иллюминатору. Скокову показалось, что Ельцин — недоволен. А что он имеет в виду, если у него нет танков и пушек, все — у Горбачева?..
…А, черт, душно, работать не хотелось, — Скоков бросил папку с документами и открыл окно.
В час дня Скоков обедал. В час тридцать на прием был записан Олег Попцов, шеф Российского телевидения, на два тридцать — генерал Виктор Павлович Баранников, протеже Ельцина, начальник всесоюзной милиции.
Нет, работать не хотелось, лень. Скоков удобно устроился на диване и вытянул ноги. Его злил Ельцин. На самом деле его вообще злило все, что происходит в Кремле.
Почти четверть века Скоков работал в оборонке и неплохо знал промышленность, особенно электронные заводы. Он отлично понимал: если вот так, с бухты-барахты, в России начнется рынок, Ельцин быстро станет посмешищем.
Поразительно все-таки — Ельцин совершенно не чувствовал Россию, свою страну, — совсем! Определяя нэп, свой личный нэп, Ельцин выбрал не Россию крупных промышленников, директоров, то есть тех людей, кто с ним, с Ельциным, всю жизнь был бок о бок, — он выбрал Россию Бурбулиса и Гайдара, хотя за Бурбулисом и Гайдаром в России как раз не было России.
Интересно, кто предупредил его о Форосе, — кто? Паша Грачев? Или Филипп Денисович?
По срокам — вроде бы Грачев. Паша сидел на АБЦ, секретном объекте КГБ на окраине Москвы, с конца июля. Они с Язовым пили водку и без конца спорили, вводить в Москву танки или нет (Язов любил Грачева, как сына).
Или Филипп Денисович, — а?
Зимой, когда Крючков и Язов расстреляли сначала Вильнюс, потом Ригу, Ельцин поехал в Прибалтику. Здесь генерал армии Филипп Денисович Бобков, первый заместитель Крючкова в КГБ, спас Ельцина от гибели.
…В зале заседаний латвийского ЦК Скоков сразу заметил высокого худого парня, стоявшего в дверях. Дождавшись, пока люди чуть-чуть схлынут, он подошел к Ельцину и отвел его в сторону.
«Веселенькое дельце, — подумал Скоков. — Коржакова нет, сгинул куда-то, из охраны Ельцина никого…»
Скоков и не уходил.
— Ну, л-люди, — вдруг громко сказал Ельцин.
Это было похоже на ругательство.
Ельцин развернулся, мрачно взглянул на Скокова, но прошел мимо и ничего ему не сказал.
Приехали в резиденцию. Скоков был в ванной, когда Ельцин сам, без стука, открыл дверь в его номер:
— Юрий Владимирович, надо поговорить.
Скоков застыл с полотенцем в руках.
— Слушаю, Борис Николаевич…
Ельцин нервничал.
— У нас, Юрий Владимирович, могут быть осложнения с самолетом. Предположительно — в районе Тулы, когда будем снижаться.
— А источник информации, Борис Николаевич?
— Я источнику… верю.
— Значит… Горбачев?
— Лично он.
— Вот козел, прости господи!
Ельцин сел в кресло.
— Ваши соображения?
— А тут без вариантов, Борис Николаевич… От Риги до Ленинграда — около четырех часов на машине. Утром едем в Ленинград и улетаем в Москву любым рейсом.
— А наш, понимаешь, самолет?
— Пусть взрывают, кому он нужен… пустой…
Так и решили. Рано утром опухший, сильно помятый Ельцин вышел во двор. Ельцин не ходил, Ельцин — двигался. Бурбулис собирался ехать в «Чайке» Ельцина, но в «Чайке» уже был Скоков, так что Бурбулис вздохнул и сел в «Волгу» Коржакова.
В Москве Скоков быстро «вычислил» Филиппа Денисовича Бобкова.
Дорогой молчали. Ельцин был зол, его мутило.
— Вам не кажется странным, Борис Николаевич: лидер России удирает из Риги как тать в ночи? — вдруг спросил Скоков.
— А шта вы предлагаете?..
— Подчинить армию и КГБ России. Сегодня. Прямо сейчас.
— Хар-рошо, — а демократы шта скажут?
— А наплевать! Наплевать, Борис Николаевич! Когда коммунисты начнут стрелять, никто из демократов… своим телом Бориса Ельцина не закроет, будьте спокойны!
Ельцин молчал. Больше всего на свете он боялся потерять демократов, а демократы больше всего на свете боялись потерять его, Президента России!
Нет, не знал, не знал Ельцин, что он хочет, не знал! Вот и тыкался, как теленок, то в старичка Силаева, то в Святослава Федорова, то в Гайдара с Бурбулисом… Скоков понимал: если Ельцин отделит от государства его крупнейшие заводы, фабрики и, самое главное, его промыслы, они мгновенно (это Россия!) разбогатеют, научатся скрывать свои истинные доходы, сразу захотят стать ещё богаче… и в конце концов начнут диктовать России собственную политическую волю.
Трынкнул телефон. Владимир Россов, помощник Скокова, просил взять трубку.
— Чего тебе?
— Юрий Владимирович, господин Баранников просит принять его до обеда.
— А что у него?
— Понятия не имею, Юрий Владимирович. Не говорит.
— Ладно, — Скоков отпустил кнопку. Потом нажал её ещё раз: — Обед закажи на двоих.
Он вернулся к дивану. Октябрь… 24 октября… — вот день, который он запомнит на всю жизнь!
Ельцин позвонил в половине третьего:
— Как, Юрий Владимирович, вы отнесетесь… к моему предложению… возглавить, понимаешь, Совмин?
Скоков ждал звонка Президента.
— Без страха, Борис Николаевич. Если, конечно, вы говорите серьезно, а… не для каких-то там ваших… тактических игр.
— Я серьезно, — обиделся Ельцин.
Желание заменить Силаева на Скокова появилось у Ельцина ещё весной, в дни третьего съезда народных депутатов России, когда Силаев отказался идти на трибуну успокаивать съезд и вместо него выступал Скоков, его первый заместитель.
— С Русланом Имрановичем мы договорились, — продолжал Ельцин. — Вы готовьтесь…
Хасбулатов позвонил тут же, через минуту.
— Юра, та-ак… давай, готовься. В понедельник — утвердим.
А в субботу, накануне, к Бурбулису пришли Юрий Афанасьев, Марина Салье, отец Якунин, Лев Пономарев и ещё какой-то господин с шизоидным лицом, кажется Убожко.
Приемная Бурбулиса — напротив, двери стеклянные, все видно. Посовещавшись с Бурбулисом, они гурьбой пошли к Президенту.
Через час позвонил Ельцин:
— Юрий Владимирович, а штой-то демократы… все против вас?
— Интересно, — сказал Скоков. — А что они хотят?
— Так вот говорят, шта у вас есть какие-то «хвосты».
— Что… у меня, Борис Николаевич?
— Ну… не знаю я. «Хвосты» какие-то.
Ельцин повесил трубку.
Это люди, а?
В понедельник, на съезде, Ельцин сам назначил себя премьер-министром.
Вечером звонок:
— Ну, Юрий Владимирович, как, значит, я всем?..
Скоков поперхнулся:
— Да. Никто не ожидал, Борис Николаевич.
— Ну вот… — Ельцин был ужасно доволен. — Тогда, значит, предлагаю вам на первого зама.
Ё…
— Спасибо, Борис Николаевич, но условие: первый зам потому и первый, что он должен быть один.
— Формируйте кабинет, — твердо сказал Ельцин. — К четвергу — список министров…
Скоков впервые услышал, как Ельцин смеется.
Через час тихо вошел Бурбулис. Он взял стул и сел напротив Скокова, повернув стул спинкой вперед.
— Знаешь… давай договоримся.
— О чем, Гена?
— Дай… согласие на двух первых замов.
— У-у… ух ты!
— Дай!..
Скоков наслаждался.
— А ты, Гена, меня попроси. Ласково попроси, с душой, — ты умеешь!
Бурбулис пристально смотрел на Скокова:
— Я тебе помогу.
— Да ну?
— Клянусь. Из двух первых… первым будешь ты, — обещаю.
— То есть ты, Гена, перестаешь спаивать Президента?
— А это, Юрочка, не входит в мои планы…
Скоков откинулся на спинку стула:
— Козел ты, Гена, я тебе правду скажу.
Бурбулис улыбнулся:
— Шутишь?
— Нет: натуральный козел.
— Вот, значит, ты как… Не объешься иронией, Скоков.
— Смотри, Гена, у тебя и копытца есть! Подойди к зеркалу.
— Пожалеешь, Скоков!
— Знаю, Гена…
Через неделю Ельцин назначил Геннадия Эдуардовича Бурбулиса первым (и единственным) заместителем премьер-министра, затем появился Гайдар, а Скокову «кинули» совершенно непонятную должность — государственный советник.
Когда Президент избран народом, Президента не выбирают.
Скоков достал маленькое зеркальце. Посмотрел на себя: да, уставшее лицо, в носу, в правой ноздре — волосок.
С-час мы его…
— Разрешите, Юрий Владимирович? — дверь чуть-чуть приоткрылась.
— Разрешаю, — улыбнулся Скоков.
— Здравия желаю! — сказал Виктор Павлович Баранников.
Шеф МВД обладал уникальным свойством всегда являться некстати.
— Жду-жду, Виктор Павлович, жду-жду, дорогой… — Скоков вышел из-за стола. — Обедали?
— Не успел, честно говоря.
— Что-то случилось, Виктор Павлович? — Скоков пожал ему руку.
— Случилось. Сегодня утром Горбачев и Бакатин напоили чаем маршала Шапошникова.
— Ого! — удивился Скоков, — маршал жив?
— Так точно, — ответил Баранников. — Они, Юрий Владимирович, проверяли его на вшивость, так я считаю. Предложили Шапошникову подготовить переворот.
— Что… готовить?
— Переворот. Мало им Фороса, Юрий Владимирович.
— Так… — Скоков сел в кресло. — Это ж хорошо, Виктор Павлович, — а? Это ж здорово! Вы садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, — Баранников аккуратно присел на краешек стула. — Маршал так огорчился, Юрий Владимирович, что сочиняет рапорт об отставке.
— Это рано.
— Мы остановили.
— Президент в курсе дела?
— Я сразу к вам, Юрий Владимирович, — сразу. Если честно, я совершенно не верю Шапошникову.
— Не верите?
— Никак нет.
— А я верю, — Скоков улыбнулся. — Я верю, дорогой, Виктор Павлович! Рассуждаем: Шапошников — коммунист, Шапошников — примитивен, никто не спорит, да? Но он не такой дурак и не такой коммунист, чтобы сидеть на одних нарах с Язовым.
Баранников молчал. До сорока лет, то есть большую часть своей жизни, он работал в районном отделении милиции города Калининграда Московской области, где самым умным человеком был полковник Квашнин, его начальник, да и тот — горький пьяница.
— Хорошо… — Скоков очень любил, когда его слушают, — допустим, игра более тонкая, да? Допустим… Горбачев нарочно, через Шапошникова, подбрасывает Ельцину «дэзу». Вы же знаете, как Борис Николаевич реагирует у нас на слово «заговор»… Цель: сделать так, чтобы Ельцин сорвался, спровоцировать его на превентивный удар. А ещё лучше — просто на какую-нибудь глупость, тем более что Борис Николаевич… мы же знаем… человек решительный, рассуждать не любит… Красивый замысел?
— Очень сложный, Юрий Владимирович. Горбачев создал себе имидж вечного лидера, такой человек… так откровенно… на переговоры не пойдет, это факт. Он по-другому будет… чужими руками…
— Хорошо, другой вариант: Горбачев откровенно вербует Шапошникова, ему нужен свой человек в роли министра обороны — свой в доску. В любом случае, Виктор Павлович, Горбачев не может сидеть сложа руки — для него это смерть. И какая разница, в конце концов, что он придумает, если ничего, кроме гадостей, он придумать не может, — согласны?
Баранников встал:
— Каковы, в таком случае, мои задачи, Юрий Владимирович? Готовить удар?
— Да, готовьте. Но умно, — Скоков сделал паузу. — Виктор Павлович, надо понять: Президенту России негде было учиться. Точнее, негде учиться быть Президентом. Борис Николаевич так устроен, что он… легко поддается на любые провокации. Вот за этим, Виктор Павлович, и надо следить. Помочь Президенту, понимаете? Поэтому — контроль. Прямой контроль. И не надо стесняться… я вас прошу. Что касается Горбачева, он сегодня на приеме у Бориса Николаевича. Я — предупрежу Президента. Вы правильно сделали, дорогой Виктор Павлович, что сразу пришли ко мне. Так мы сработаемся, я не сомневаюсь: вы денно и нощно страхуете нашего Президента, я… страхую вас.
Скоков смотрел, как снайпер.
— А ваша идея, Юрий Владимирович?
— Совет безопасности? Я все сочинил, Виктор Павлович! Президент меня поддержит, я уверен. Безопасность… в широком смысле, — вы меня понимаете? Меня, скажем, беспокоит Гена Бурбулис, его влияние на Президента. И — правительство. Уж больно они у нас красавцы, Виктор Павлович… значит, красть будут, точно вам говорю.
— Безопасность от… всех, — я понимаю, Юрий Владимирович.
— Пойдемте обедать, Виктор Павлович, — улыбнулся Скоков, — что мы все о делах, о делах…
12
— Ну… — Ельцин уставился на Горбачева, — шта?
— Не понял, — сказал Горбачев.
— А што не ясно? — удивился Ельцин. — Вы ж… сидите у меня… значит у вас, понимаешь, какой-то вопрос…
— Я не на прием пришел, — тихо сказал Горбачев.
Кроме обаяния в лице Горбачева всегда было что-то очень злое.
— Если вы хотите, понимаешь, моей любви — уходите в отставку, …и любви… этой… будет столько, что вы задохнетесь, о-б-беш-шаю.
«Задохнетесь от счастья», — хотел сказать Ельцин, но не договорил, полагая, что президентская мысль изложена достаточно ясно.
Интересно все-таки: в отличие от Горбачева, Ельцин никогда не был лидером мирового уровня, — никогда. Но Горбачев тем не менее был (по самой природе своей) временщик, а Ельцин… был царь.
— Судя про проекту, который официально внесла Россия на Госсовет, ты не согласен на конфедерацию государств…
— Где конфедерация, там и федерация, — отрезал Ельцин. — Не пойдет.
— А что, что пойдет? Ради бога, назовем — конфедеративное демократическое государство. В скобках — бывш. СССР. И Президент пусть избирается всем народом, Ельцин — так Ельцин, Горбачев — так Горбачев…
— Президент Ельцин уже, понимашь, Президент, — тяжело сказал Ельцин. — Ему — не надо. А если вы тоже останетесь, это уже не власть, а двоевластие, — чувствуете разницу?
Они глядели друг на друга, и каждый думал о том, как это мерзко — глядеть друг на друга.
— Мы как два магнита, Борис… Николаевич, — тихо начал Горбачев. — Других, значит, притягиваем к себе… всю страну пополам разлупили, а соединиться не умеем, отталкивание идет, сплошное отталкивание…
— Не надо переживать, это я… советую… — Ельцин поднял указательный палец и закусил нижнюю губу. — Армию — России, КГБ — России и не будет, значит, как два магнита… У России ж сейчас даже таможни нет!
— Ну тогда, я скажу, у центра ничего не остается…
— А центр будете вы… с Раисой Максимовной, — засмеялся Ельцин.
Тишина… Такая тишина бывает только в кремлевских кабинетах.
— Я ведь все вижу, — резко сказал Горбачев. — Президент страны нужен в России только для Запада, я ж не нужен в России для России, ситуация неординарная, значит, действовать нужно не рутинным способом, а с учетом уникальности процесса.
Западу, — Горбачев встал и прошелся по кабинету, — Западу нужно, чтобы политика России была бы предсказуемой. Борис Ельцин непредсказуем, у него семь пятниц на неделе, значит, итожим: ты управляешь Россией, пожалуйста, я ж не претендую, а у Горбачева пусть остаются общие функции… как у английской королевы…. но шире: единые Вооруженные силы, МВД, согласованная внешняя политика, единая финансовая система, общий рынок, пограничники и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29