Паук не шелохнулся. Родинка.
"Не сгоняй паука..."
Алексея прошиб холодный пот, сердце замерло, пропустило такт и вновь гулко заколотилось.
- Да что это я, в самом деле... - прошептал он и поспешно прикрыл одеялом спящую Аду. Руки тряслись. Ему было невыносимо видеть ее роскошное тело. Алексей тряхнул головой, сбрасывая необъяснимую, цепенящую истому.
- Вот черт! - пробормотал он и заметался по комнате: искал папиросы, спички, трусы. Последние вскоре нашел: намедни кто-то из них в игривом раже прицепил его бельишко на рожок люстры. Прочего искомого в спальне не оказалось. Он натянул трусы и на цыпочках вышел в столовую. Жмурясь от неожиданного света - в спальне из-за задернутых гардин стоял полумрак, - он обнаружил пустую смятую пачку вчерашнего "Кэмела" и несколько совсем хилых окурков в пепельнице.
- Кажется, в бушлате что-то оставалось, - прошептал он. - А нет, так вернусь и чинарики распотрошу. Не покурить - совсем хана!
Он рванулся в коридор и распахнул дверь отведенной ему комнатки. Его старую одежку за ненадобностью спрятали куда-то, и он не мог сейчас вспомнить, куда. Трясясь от нетерпения, он заглянул в шкаф, в тумбочку, полез под кровать, где пылилась брезентовая котомка, с которой он приехал сюда. Алексей вытащил ее за лямку - и вместе с ней вытащилось еще что-то, завернутое в белую тряпочку. Он развернул ее и воззрился на грубую статуэтку из глины. Огромный член, полустертые следы букв на животе и на спине у куклы... Алексей вздрогнул вслед необъяснимо накатившей и тут же схлынувшей волне запредельного холода.
Стараясь не глядеть на пол, Алексей встал с корточек, занес ногу, намереваясь вдавить мерзостного глиняного уродца в пол, утоптать в порошок..
"Не сгоняй паука, не топчи куклу..." Что это за слова? Где, где он мог их слышать? Аккуратно переставляя ноги, Алексей вышел в коридор...
Какое-то курево отыскалось на кухне. С третьего захода он зажег спичку, затянулся, не разбирая вкуса, присел на табуретку...
Толстая, остро воняющая потом цыганка, побирающаяся по вагонам, пока проводники не высадили ее где-то на подъезде к Уралу. Шастала, воровато озираясь, подсаживалась к пассажирам в общих и плацкартных, канючила на хлеб детишкам, предлагала погадать. Ее гоняли, брезгливо отворачивались, покрепче прижимали к себе пожитки, бдительно оглаживали карманы...
-"Яхонт мой бриллиантовый, позолоти ручку, не прогадаешь..."
"Иди, иди, Бог подаст".
"Ай, и ждет тебя, милый..."
"Пошла вон, я кому сказал?!"
И на прощание - злобный блеск черного глаза, вкрадчивый шепот:
"Паука не сгоняй, не топчи куклу - погибель накличешь..."
Отчего-то эта ахинея билась в голове всю дорогу до Питера, а как попал Алексей на вокзале в родственные объятия - исчезла начисто и вспомнилась лишь сейчас, потому что не вспомниться не могла.
- Чушь, пустое совпадение, - шептал он. - Нелепица полная. Однако же...
Находка не требовала объяснений. Алексей вырос в среде, не знавшей запрета на тайные науки. Книжные прилавки и ларьки пестрели изданиями, преимущественно грошовыми и шарлатанскими, по оккультизму, гаданиям, нумерологии. "Звезды и судьба", "История ведовства", "Черные мессы и ритуалы", "Как завоевать сердце любимого" и прочее в том же роде. Газеты были забиты рекламой практикующих магов и прорицателей типа мадам Броверман-Ленорман. Ко всей деятельности такого рода Алексей относился не только брезгливо, а и с опаской, и отнюдь не потому, что не верил в тонкие миры. Наоборот, их существование было для него более бесспорным, чем существование собственное. Но перед каждой душой ворота в эти миры откроются в положенный срок; и до времени ломиться туда - глупо и чрезвычайно опасно для самого взломщика и для всех, кого он, добровольно или помимо их воли, тянет за собой.
И вот теперь преступная дура, смазливая и коварная, сделала его жертвенным бараном и протащила через взломанные ворота. И самое страшное заключается в том, что ей это удалось вполне. А он-то - и вправду баран! - увидел в ней высокую мечту, идеал... И поддался на убогие уловки суккуба - демона самого низкого пошиба, принявшего женское обличие!..
- Стоп-стоп, - сказал себе Алексей, пытаясь холодным голосом рассудка заглушить ярость, совершенно неадекватную ситуации. - Привлекательная, молодая, обеспеченная женщина проявила, как умела, свою в тебе немалую заинтересованность. И ее можно понять: за хрычом-дядюшкой сладко ли? Так разве это беда? Тем более, при таком раскладе открываются возможности, о которых ты едва ли мог и мечтать...
Но тело отказывалось внимать здравым доводам и действовало на особицу, ведомое непонятной силой. Аккуратно сложил всю одежду, которой его наделили в этом доме - дядин костюм, рубашки, белье, носки, купленный ему клетчатый пиджак. Рядом поставил черные лакированные ботинки. Облачился в латаную серую рубаху и суконные штаны (гардероб, в котором он сюда прибыл, нашелся во встроенном шкафу). Отыскал огрызок химического карандаша и принялся за прощальную записку. Несколько вариантов исчиркал и порвал. Нужно было спешить. Он боялся, что Ада проснется и войдет сюда. Тогда... он не знал, что будет тогда, но этого следовало избежать во что бы то ни стало.
"Эти серьги оставляю Вам в возмещение расходов, связанных с моим пребыванием. Всеволоду Ивановичу скажите, что меня срочно вызвали в Иркутск".
Сойдет. Придумывать что-то еще нет времени. Безымянная сила гнала его прочь из ведьминского гнезда, на вольный воздух.
Алексей подхватил котомку и, стараясь не стучать сбитыми кирзовыми сапогами и не скрипеть входной дверью, выскочил из квартиры. Спускаясь по лестнице, он ни разу не оглянулся.
Антикварные часы в гостиной пробили семь раз.
- Жаль, - пробормотал он, уловив отголосок часового боя. - Жаль.
Так и трясся в пустом в этот ранний час трамвае с одной лишь мыслью, которую и мыслью-то было не назвать: "Жаль. Жаль. Жаль". И только на кольце вдруг подумалось: "Но куклу все же не раздавил". И мир начал расцвечиваться вновь.
Посидел на лавочке у Александринки, вспоминая все, что произошло с ним, поломал голову, что же делать теперь. Выходило, что нечего. Впрочем, не совсем так - оставалось у него в Ленинграде одно пустячное, чужое, в общем-то, дельце...
VIII
Дядя Гриша, солидный зэк-"хозяйственник" из Ленинграда, пришел по этапу, когда Алексею оставалось мотать всего три месяца, - правда, об этом еще никто не знал. С собой дядя Гриша привез кучу справок о правительственных наградах и трудовых заболеваниях и еще - валторну в коленкоровом чехле. Его почти сразу определили на хлеборезку, а свой инструмент он расчехлил, придя к Алексею в оркестрик. Музыкант он был так себе, но собеседник занимательный и человек без явной подлянки. Дядя Гриша, стреляный воробей, довольно долго присматривался к Алексею и только буквально накануне его освобождения за ночным чифирем Обратился-таки с серьезной просьбой. Уж больно удачно все сходилось, а второго такого случая пришлось бы ждать еще годы - всего-то их дяде Грише нарисовали восемь, за крупное хищение.
С одной стороны, была у дяди Гриши в родном городе давняя, основательная подруга Надежда Поликарпова. С другой стороны, далеко не все нажитое многолетними трудами возвратилось в казну - кое-что было припрятано по разным надежным местам, знать о которых ни Алексею, ни Надежде неинтересно. Но одно местечко оказалось, из-за понятной спешки, неудачным, гиблым - самое большее через год-два пойдет на снос ветхий дровяной сарайчик, и захованное в нем добро либо отойдет совершенно незаслуженно к случайным людям, либо пропадет вовсе. Обидно. И вот какая получается комбинация: Надежда знает, где сарайчик, Алексей теперь знает, что в нем примерно находится, а дядя Гриша знает, и что, и где, но только, по удаленности своей и несвободе, взять не может. Так пусть тогда возьмет Надежда. Кое-что сбережет для него, кое-чем сама попользуется. Ясное дело, в письме, которое подлежит обязательной цензуре, всего этого внятно не скажешь, а невнятно - Надежда не поймет, да и начальство, не любящее туману, не пропустит. Так что сам Бог велел Алексею, будучи, значит, в далеком Ленинграде, заглянуть к Надежде по такому-то адресу и передать пару приятных слов.
Конечно, добрый вестник в накладе не останется - об этом Надежда, баба умная, сама догадается. Только нужно сказать некое "петушиное слово", о котором дядя Гриша с ней давно уже условился на какой-нибудь подобный случай, а иначе примет она все за чистое фуфло и Алексея на порог не пустит.
Честно говоря, очутившись за воротами лагеря, Алексей напрочь забыл и об этом разговоре, и о самом дяде Грише. Вспомнил только сегодня утром, когда сидел на лавочке перед Александринкой и пытался сообразить, что же теперь делать. В Иркутске его никто не ждет, здесь концы обрублены... Разыскивать эту самую Надежду Поликарпову на какой-то улице Шкапина не очень-то и хотелось. Однако, раз уж все вышло, как оно вышло, почему бы не сделать доброе дело? К тому же никаких других идей не было вовсе.
И Алексей поплелся от Невского на юг, расспрашивая прохожих, где тут скупка, ломбард и улица Шкапина.
Скупка, которую ему указали, была закрыта. В ломбарде у него отказались принять украшения, сославшись на отсутствие прописки. Он ткнулся в пару комиссионных, но там ему отказали по той же причине, с явным подозрением поглядев на его более чем скромный наряд.
Конечно, кое-что он сможет пристроить по страшной дешевке какому-нибудь барыге, но барыгу нужно еще поискать... И, здраво рассуждая, неведомая Надежда Поликарпова, как подруга дяди Гриши и, скорее всего, женщина зажиточная, может в этом деле оказаться полезной... Опять же, других идей нету, а денег осталось совсем смешное количество.
Так он потихоньку, часу уже в седьмом вечера, Добрел до улицы Шкапина кривоватой, со страшными черными домами по сторонам, начинающейся глухим забором и пятью пивными ларьками подряд. Здесь, за Балтийским вокзалом, Алексей увидел совсем другой город, ничем не напоминающий ни величественный Невский, ни чистенький зеленый микрорайончик с монументальными домами послевоенной застройки, где жила семья его дяди. Дом Надежды Поликарповой он отыскал сразу, зато с квартирой пришлось помучиться. Одинокая старуха, сидевшая во дворе на перевернутом ящике, только тупо молчала и пускала слюни, а игравшие в "чижа" мальчишки вместо ответа послали его куда подальше и немедленно разбежались. Лишь в третьей парадной, такой же темной и обшарпанной, как две предыдущие, забравшись на четвертый этаж по щербатой лестнице, он увидел крашенную суриком дверь с номером "18", на обоих косяках которой лепилось десятка полтора электрических звонков. Под одним из них он не без труда прочел: "Поликарповой" и позвонил.
Сначала он услышал шарканье ног и звон упавшего таза. Потом визгливый старушечий голос крикнул: "Надька, к тебе звонятся!" Потом накатил и тут же стих определенно пьяный гам, кто-то радостно и громко сказал: "Базлыкины приперлись!" Затем - стук тонких каблучков, и дверь наконец открылась. На него смотрело вполне заурядное лицо женщины лет сорока с круглыми щеками и грубым, ярко размалеванным ртом, растянутым в улыбке. "Торговля или общепит", мгновенно определил он. Улыбка сошла, как только женщина увидела Алексея и его неказистый бушлат.
- Тебе чего? - прищурясь, спросила она.
- Вы Надежда Поликарпова?
- Допустим. - Женщина откровенно разглядывала его с головы до ног. - Что дальше?
- Я к вам по объявлению, - произнес Алексей заповедные слова, чувствуя себя полным идиотом.
- Какому еще объявлению? - уже совсем подозрительно спросила женщина.
- Насчет уроков музыки.
- А ну вали отсюда... - начала женщина, но тут же изменилась в лице, и Алексей понял, что она, не сказать чтобы пьяна, но явно подшофе. - Постой, постой... И на какой музыке ты играешь?
Это шло уже по тексту.
- Могу на любой, но все больше на валторне... Женщина схватила Алексея за рукав и втащила в длинную, узкую прихожую.
- От Гриши, да? - быстрым полушепотом спросила она.
- Да. Он просил...
- Т-с-с, тихо... Потом расскажешь. Соседи проклятые...
Она уже тащила его по бесконечному коридору.
- У меня гости сейчас. Ты при них тоже особенно не того, хотя люди хорошие, и Гришу помнят. Я скажу, что ты оттуда, по одежке видать, но про остальное только когда уйдут... Есть хочешь?
- Да не отказался бы, - сказал Алексей, за день съевший только пирожок со стаканом газировки.
- Вот и хорошо... Ты свой клифт лучше в коридоре оставь. Тебя как звать-то?
- Алексеем.
- А вот и Алексей, друг нашего Григория Семеновича! - объявила женщина, вталкивая Алексея в комнату.
Сквозь дым он толком не разглядел ни лиц, ни обстановки. За столом сидела небольшая, но уже вполне веселая компания.
- О-о-о!
- Как там Гришенька?
- Гостям рады!
- Штрафную ему!
- Какой хорошенький мужчинка!
- Спасибо, спасибо, - говорил Алексей, подталкиваемый к столу. - Гриша хорошо, здоров, хлеборезом работает, вам велел кланяться, с удовольствием, спасибо, за ваше здоровье!
Он махом осушил полный стакан удивительно приятной водки и только после этого сел на подставленный стул.
- От это по-нашему!
- Закусить ему! Надь, где тарелки?
- Огурчика!
Минут пятнадцать Алексей ел, что подкладывали на тарелку: салаты, мясной и овощной, студень, шпроты, ветчину, - запивая ситро, односложно отвечая на вопросы и опрокидывая рюмочку после каждого тоста. Потом он откинулся на спинку стула и в охотку закурил. Сидевшие за столом уже обрели для него лица. Высокий лысый мужчина в очках и полувоенном кителе, типичный комендант. Толстая женщина в дорогом бархатном платье. Шумный, размахивающий руками еврей, чуть напоминающий шимпанзе. Хозяйка в вышитой кофточке. Еще одна женщина, помоложе, примерно сверстница Алексея, длинноносая, в мелких химических кудряшках. Рядом с ней упитанный брюнет, совсем мальчишка, румяный и усатый, но очень застенчивый. Алексей вступил в разговор уже активно.
- И что, действительно музыкант? Что кончал? - допытывался у него веселый еврей.
- Учился в консерватории. Дошел до третьего курса.
- Много лабухал?
- Приходилось. - Алексей невесело усмехнулся.
- Эдичка не просто так спрашивает, - пояснила толстуха. - Он у нас, и сам это... как его... концертмейстер.
- Эллочка, ты не точна. Я к тому же руковожу народным оркестром при Доме культуры железнодорожников, - не без гордости сказал концертмейстер.
- Ба-альшой человек! - нетрезво протянула Надежда. - Свадьбы, юбилеи там, похороны, танцы...
- А не выпить ли по этому поводу? - оживился комендант. - За тебя, Эдуард Борисыч, Моцарт ты наш недорезанный!
- Эдуард Борисович... - поставив пустую рюмку, задумчиво сказал хмелеющий Алексей. - Мой отец тоже был Эдуард...
- Таки что, из наших? - Концертмейстер с интересом посмотрел на Алексея.
- Нет, вообще-то. Отец говорил, что семья вышла из Польши.
- Ха, Польша. - Эдуард Борисович взмахнул руками. - На пять процентов Париж, на остальное Бердичев!.. На баяне умеешь?
- Пробовал немного. Но учился на пианиста. Эдуард Борисович подпрыгнул, как чертик на пружинке, и полетел в правый от окна угол, где Алексей только сейчас заметил коричневое пианино.
- Поди-ка сюда, - позвал его концертмейстер, откидывая крышку. - Покажем этим фраерам, что умеют виртуозы!
- Да я... - начал было Алексей, но вся компания весело закричала: "Просим, просим!" - и Алексея стали подталкивать к инструменту.
Концертмейстер тем временем нырнул под стол и вылез оттуда, держа в руках баян в футляре.
- Делаем так, - сказал он, расстегивая пуговицы. - Я начинаю, ты подхватываешь, потом наоборот. Понял? Сначала, для разгону, даю чего попроще... Ну, держитесь, граждане-товарищи! Понеслась!
Смех смехом, но лабух он был действительно классный. Шустрые волосатые пальчики бегали по кнопкам со скоростью летящей стрелы, безошибочно попадая в цель. И насчет попроще он явно пошутил, начав с классики ресторанной виртуозности - "Чардаша" Монти. Что ж, ремеслом такого типа Алексей владел вполне и без заминки включился в состязание, обволакивая заданную Эдуардом Борисовичем тему паутиной сложного ритмического аккомпанемента, чуть-чуть перенося акценты и вынуждая уже баяниста искать новые ходы. Тот моментально разобрался, что имеет дело не с новичком, принял предложенную Алексеем игру и развил ее, с половины такта перейдя на размер три четверти и предоставив самому Алексею вести основную тему. Пианист не растерялся, и прославленный чардаш плавно перешел в нечто наподобие "Собачьего вальса", потом в "Амурские волны", которые взмокший Эдуард Борисович через ловко ввернутое сэгуэ из трех нот перевел в "Златые горы". Попурри продолжили "Бессамемуча", "Джордж из Динки-джаза" и "Трансваль, Трансваль, страна моя". Публика от таких переходов просто обалдевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9