А что, если на самом деле намерения неведомых распространителей “регров” чисты и благородны? Разве нельзя допустить, что они искренне хотят помочь людям стать счастливыми и что их организация носит благотворительный характер, а скрывают они свои чудесные приборчики лишь потому, что не в состоянии (или не желают) обеспечить ими всех подряд, и стремятся лишь избежать ненужного ажиотажа во всемирном масштабе?..
А самое главное - представляют ли они для развития земной цивилизации опасность или благо? И от ответа на этот вопрос будет зависеть, ни много, ни мало, будущее нашей планеты…
Тут мне, не очень кстати, вспоминается, что в галерее голографических полотен нашего Клуба есть одна символическая картина. Она изображает огромный куб, на грани которого люди когда-то нанесли свои представления о Добре и Зле, Справедливости и Несправедливости, Правде и Лжи, Истине и Заблуждениях. Поначалу этот куб был строгим и правильным с точки зрения стереометрии, и казалось, что таким он будет вечно… Но с течением времени на кубе появлялись всё новые грани, и он превращался в полиэдр. Когда количество этих граней перевалило через критическую величину, ребра между ними начали стираться, становясь едва заметными, и в результате стало практически невозможно различить, где заканчивается Добро и начинается Зло, как Правда плавно переходит в Ложь, как Справедливость для одних оборачивается Несправедливостью для других, а боль и даже гибель одной личности в конечном счете способна обеспечить всеобщее благо. Назвав свою картину “Наша задача”, автор выразил свое видение исторической миссии хардеров. По его мнению, она заключается в том, чтобы не дать ребрам символического куба стереться до полного исчезновения различий между его гранями, потому что иначе он превратится в мягкотелый, пустой и бесполезный шар, который, как наша планета, будет беспомощно катиться по одной и той же орбите вокруг Солнца…
Потом от этих меланхолических размышлений о голографическом искусстве меня отвлекает странный шум, который доносится в музей откуда-то снизу.
А конкретно - из туалетной комнаты на втором этаже. У ее дверей уже собралась кучка хардеров, взявших на себя функции добровольного оцепления. Внутрь никого не пропускают, но мне знаком запах, который доносится из туалета. Так пахнет человеческая плоть, когда ее сжигают выстрелом в упор из мощного лучевика.
И тут из туалетной выходит не кто иной, как хардер Шерм. Лицо его, как всегда, отрешенно-спокойно, только на виске учащенно пульсирует синяя жилка. И еще у него так заметно дрожат руки, что игра с ним на бильярде сейчас была бы поистине избиением младенцев…
- Что там случилось? - не тратя время на приветствие, спрашиваю его я.
Он смотрит на меня невидящим взглядом. Потом нехотя роняет:
- Страшное совпадение… У одного из наших каким-то образом сработал прямо из кобуры лучевик… видно, он забыл поставить его на предохранитель… а буквально накануне в нашей Клинике этому бедолаге удалили искейп… Можете представить, на что он теперь похож…
Меня обжигает догадка:
- А его имя, случайно, - не Портур?
Шерм косится на меня:
- Ты что, знал его?
- До сегодняшнего дня - нет, - честно отвечаю я. - Но примерно минут сорок назад мы с ним общались в музее Клуба…
- О чем?
Я стараюсь смотреть своему собеседнику прямо в глаза.
- К этому несчастному случаю наш разговор не может иметь никакого отношения.
- Все равно, готовься к вызову на заседание следственной комиссии Коллегии, - предупреждает меня Шерм. - Наверняка будет проведено расследование… Кстати, я там тоже числюсь… Совпадение совпадением, но проверить надо.
- А что, разве из нашего мозга можно удалить искейп? - интересуюсь я.
Шерм удивленно поднимает брови:
- А как же? Бывает, что-то там приходит в негодность… бывает, просто села батарея, и ее надо заменить… Да мало ли… Операция, конечно, не из простых, но ведь в Клинике не зря трудятся корифеи…
- Да-да, конечно, - бормочу я. - Что ж, мне пора идти, Шерм.
Он молча пожимает на прощание мне руку, и я чувствую, что дрожи в его ладони уже нет.
У поворота коридора я невольно оборачиваюсь. Шерм смотрит мне вслед с таким видом, словно хотел что-то сказать, но слова вылетели у него из головы, и теперь он пытается их во что бы то ни стало вспомнить.
А, может быть, он просто хотел предложить мне сыграть партию на бильярде, но в самый последний момент передумал.
Глава 5. “Несчастные случаи” со “счастливчиками” (Х+25-29)
“Бороться и искать, найти и не сдаваться”…
Хороший девиз. Не помню, кто его изрек и по какому поводу, но в моем случае он оправдывается на все сто. Главное - верить в успех и не быть дураком. Вот две вещи, которые обеспечат достижение любой цели. Даже такой нереальной, как погоня за призраками и ловля ветра в чистом поле…
Жаль, правда, что пришлось потерять столько времени на бесплодные попытки встретиться с несостоявшимися пассажирами “Этернеля”, чтобы расспросить их о том чудо-приборчике, которым они должны обладать.
И как это с самого начала мне не пришло в голову, что этот путь имеет не больше смысла, чем попытки открыть незапертую дверь, осыпая ее ударами и наваливаясь на нее всем своим весом, в то время как надо лишь потянуть ее на себя?..
Стоило лишь немного раскинуть мозгами, и всё оказалось очень просто.
Надо было задуматься над тем, почему меня избегают “счастливчики”. А точнее - каким образом моим невидимым противникам становится известно о том, что я беседовал с кем-то из их “подопечных”? И здесь может быть три варианта: либо они держат под постоянным наблюдением меня (что отпадает, поскольку я задействовал все способы обнаружения слежки за собой и убедился в её отсутствии), либо - всех своих клиентов, дабы вовремя пресекать их попытки обнародовать секрет “регров” (что едва ли целесообразно с точки зрения затрат сил и средств), либо те, с кем я вступил в борьбу, действуют, так сказать, “задним числом”… этакий “l'esprit d'escalier”<Французская идиома, означающая: “Умная мысль приходит с опозданием”.>, обеспечиваемый современной техникой… Скорее всего, если им становится известно, что утечка информации о “реграх” произошла по чьей-либо вине, то они просто “прыгают” в прошлое и стремятся не допустить, чтобы утечка эта имела место. А самый простой способ избежать этого - предотвратить встречу данного владельца “регра” с чересчур любознательным хардером Лигумом. В самом деле, они, мои неизвестные враги, так боятся моей встречи со “счастливчиками”, будто я состою из антивещества, а, следовательно, подобный контакт приведет к взрыву всего сущего…
Значит, встретиться с потенциальными свидетелями я все-таки могу. Надо только действовать осторожно, чтобы не вспугнуть их, а для этого следует не выдавать истинной цели своего визита.
Лучше всего представиться не хардером, жаждущим докопаться до чужих секретов, а кем-нибудь другим, не вызывающим подозрений… Страховым агентом, например… Слесарем-водопроводчиком… Журналистом, собирающим материал для статьи… Случайным знакомым, попутчиком в общественном транспорте; фанатом, болеющим за тот же спортивный клуб, что и интересующий тебя человек… Возможностей - хоть пруд пруди, только выбирай наиболее подходящую с учетом особенностей нужного тебе человека…
Для того, кого я жду в открытом кафе под поэтичным названием “Жирассол” на набережной Луанды, годится “легенда” журналиста, представляющего популярный спортивный еженедельник. Потому что речь идет о восемнадцатилетнем юноше, способном за короткий срок превратиться из безымянного служащего никому не известной фирмы в чемпиона мира по трехмерным шахматам. Во всяком случае, его спортивные достижения впечатляют. Начав с ничьей в сеансе одновременной игры, который давал в Сети один американский гроссмейстер, ангольский юноша по имени Жузе Пайола, ранее не блиставший шахматным талантом, хотя и с детства увлекавшийся этой интеллектуальной игрой, вдруг сделал качественный рывок и одержал ряд сенсационных побед в электронных турнирах. Мир еще не успел как следует узнать о вундеркинде, но если так пойдет и дальше, в чем лично я нисколько не сомневаюсь по той простой причине, что Пайола в последнее время не расстается с неким амулетом из сандалового дерева, то парня ждет всемирная слава…
Накануне мы договорились встретиться с Жузе в кафе на набережной потому, что пригласить меня к себе домой он постеснялся - жил он в довольно скромных условиях вместе с неграмотной матерью и десятком своих братьев и сестер разного возраста - а явиться ко мне в отель наотрез отказался. “Нейтральная территория” вполне устроила нас обоих.
Сейчас, ожидая юное дарование, я продумываю линию своей беседы с ним. Придется изворачиваться, чтобы выведать у чернокожего шахматиста интересующие меня сведения и в то же время не вызвать у него подозрений. Может быть, взять с него обещание никому не рассказывать о нашей встрече, под предлогом, что статья с крупной фотографией на обложке всемирно известного издания может стать своеобразным сюрпризом для его родных и знакомых? А что, это мысль… По крайней мере, с помощью этой хитрости мне удастся выиграть время для дальнейших действий.
Чтобы не привлекать к себе внимания, мне пришлось заказать знаменитый местный кофе, который благодаря своей крепости ударяет в голову не хуже, чем спиртное. В паузах между мелкими глотками, которыми я потягиваю ароматный напиток, я ради пущей маскировки под обычного человека, за которым водится страсть гробить свое здоровье, умудряюсь затягиваться самой натуральной сигарой, которую мне удалось раздобыть, лишь пустив в ход хардерские полномочия.
Голова моя от гремучей смеси крепкого кофе и не менее крепкого табака начинает слегка кружиться, но мне это даже почему-то приятно. Теперь понятно, почему люди готовы не задумываясь укоротить свою жизнь на несколько лет ради нескольких минут удовольствия…
Я перевожу взгляд с синей глади бухты, которую полукольцом охватывает набережная, на улочку, спускающуюся прямиком к кафе по склону горы, где виднеются останки древней крепости. Вот уже больше ста лет там располагается Музей национальной истории, в который так любят наведываться иностранные туристы.
По улочке, залитой щедрым африканским солнцем, беззаботно размахивая длинными худыми руками, шествует Жузе Пайола. На нем - видавшая виды желтая майка с оскаленной мордой пантеры и полустершейся надписью на груди, а также древние, как мир, голубые джинсы со стильными заплатами на коленках.
Тротуара у улочки практически нет, и шахматист движется прямо по узкой проезжей части, по одну сторону которой - высокий бетонный забор, наверное, огораживающий какую-то строительную площадку, а по другую - стены зданий, первые этажи которых заняты сувенирными лавками и прочими мелкими заведениями.
Пайола уже заканчивает спуск, и я собираюсь привстать за своим столиком, чтобы приветственно помахать ему рукой, как вдруг вижу, что за спиной юноши беззвучно, как призрак, возникает массивный турбовоз с белой кабиной и кузовом, груженым какими-то бревнами. Водительская дверца распахнута и болтается, как огромное ухо, а в кабине никого не видно. Между тем, турбовоз прет вниз по улочке с неукротимым напором разъяренного слона, и скорость его, согласно законам физики, возрастает с каждым мигом в геометрической прогрессии…
Как назло, никого из прохожих в улочке, кроме Пайолы, нет, и некому предупредить юношу об опасности. А Жузе идет, как ни в чем не бывало, не ведая, что сзади на него накатывается неумолимая, сорвавшаяся с тормозов смерть…
Я, наконец, преодолеваю оцепенение и вскочив, кричу Пайоле, насколько хватает воздуха в моих легких:
- Осторожно, Жузе!.. Сзади!..
Уголком сознания, впрочем, я отмечаю, что крик мой, в общем-то, бесполезен, потому что даже если юноша и оглянется сейчас, то деваться из узкого каменного мешка ему абсолютно некуда: грузовик занимает почти всю ширину проезжей части.
Но, судя по всему, он, глупыш, и не ведает, что я предостерегаю его, а не приветствую. С дурацкой улыбкой от уха до уха на чернокожей, блестящей на солнце мордашке он по-прежнему беспечно шагает по мостовой и машет мне своей тонкой рукой: мол, а вот и я!..
Наконец, до него всё же доходит, что за его спиной что-то не в порядке, и он оборачивается, а турбовоз уже совсем рядом… две секунды, не больше, отпущено Пайоле на попытку спастись, и он честно пытается реализовать его. Его рука срывает с шеи какой-то предмет, но шнурок, на котором этот предмет болтался, внезапно лопается, и предмет отлетает в сторону. А в следующий момент турбовоз сбивает юношу тупорылым передком, и мне кажется, что я слышу хруст костей под колесами высотой с человеческий рост… Оставляя за собой кровавые рубчатые следы шин, грузовик вылетает на набережную, но тут его руль, видно, от тряски сворачивается набок, и, пробив решетку ограждения совсем рядом с кафе, машина летит в воду.
Вокруг, словно после свистка невидимого арбитра, раздается дружный крик людей, наблюдавших лишь заключительный акт трагедии, а я бросаюсь к останкам героя моего потенциального интервью. Как ни странно, он еще жив. Во всяком случае, окровавленные пальцы его тщетно хватают воздух, будто стремясь поймать что-то. Однако, так и не проронив ни звука, Жузе испускает дух, едва я успеваю склониться над ним. Я слепо оглядываюсь на людей, которых успело набежать отовсюду так много, что создается впечатление, будто все они до этого момента сидели за забором в засаде. Мой взгляд падает на темный предмет, лежащий на мостовой в луже крови, и я поднимаю его. Это действительно амулет из сандалового дерева: неуклюжая фигурка какого-то туземного божка с насмешливой рожицей и хитрыми глазками. И никаких потайных устройств в нем явно нет…
Я снова подхожу к телу Жузе Пайолы и только теперь разбираю выцветшие буквы на его майке.
SE CADA VEZ OLHAR PARA TRБS, PODE-SE TORCER O SEU PESCOЗО!
Не отводя взгляда от раздавленного тела с торчащим из живота пучком кишок, я вызываю Лингвиста и диктую ему по буквам надпись с майки Пайолы.
- Что это значит? - осведомляюсь нетерпеливо я.
- С португальского языка это переводится так: “Если постоянно оглядываться назад, можно свернуть себе шею”, - почти мгновенно отвечает мой Советник по языкам.
Мне ничего не остается, кроме как стиснуть кулаки и челюсти в бессильном гневе и покинуть место происшествия.
Допрашивать водителя, столь халатно оставившего машину на крутом склоне, не заблокировав колеса ручным тормозом, явно не имеет смысла. Во всяком случае, для меня…
* * *
Больше всего меня гнетет в истории с гибелью несостоявшегося шахматного гения то, что это могло произойти по моей вине. Если бы не эта издевательская надпись на майке Пайолы, то я мог бы поверить даже в то, во что инвестигаторы-профессионалы не имеют обыкновение верить ни при каких обстоятельствах - в случайное стечение обстоятельств.
Однако, мрачный юмор, который продемонстрировали в этом эпизоде мои незримые противники, доказывает, что преступление было продумано ими до мельчайших деталей. Даже тот факт, что им удалось подменить “амулет”, в котором наверняка ранее скрывался “регр”, свидетельствует, на мой взгляд, о тщательно подготовленном и осуществленном преступлении.
Но если это так, то, значит, создателям секретного прибора все-таки стало известно о том, что Жузе снабдил меня кое-какой информацией. И, хотя я вовсе не собирался действовать напрямую, это означает, что в ходе нашей беседы с Пайолой, либо в самое ближайшее время после нее я совершил какой-то ляп. Например, попытался как-то воспользоваться полученными от африканца данными в ходе дальнейшего расследования…
Неужели я мог в том альтернативном мире стать таким черствым прагматиком, что ради достижения своих целей нарушил данное себе (а, может быть, и Пайоле) слово и таким образом сознательно пожертвовать им, как в шахматах жертвуют фигуру для выигрыша всей партии? Или я допустил утечку информации по глупому легкомыслию, допустив так называемый “зевок”?..
Я ловлю себя на том, что думаю о своем расследовании как о шахматной игре, и это наполняет меня еще большей горечью: нечего сказать, хорошую партию я разыгрываю, если с доски летят не фигуры, а человеческие жизни!..
В конечном счете, нет разницы, как противник узнал о “предательстве” Жузе, и не имеет значения, сознательно я мог бы выдать юношу или нечаянно. Важнее другое: тело, расплющенное безжалостными колесами турбовоза, и тонкая худая рука, скребущая дорожное покрытие в смертной агонии.
Это мы, хардеры, можем позволить себе считать подобные поединки игрой, а обычные люди, которые, хотим мы этого или нет, оказываются вовлеченными в эти противоборства, погибают, так и не узнав, что это мы их подставили…
Именно под влиянием своих внутренних самообличительных монологов к встрече со следующим “счастливчиком” я готовлюсь куда более обстоятельно, чем это было в Луанде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
А самое главное - представляют ли они для развития земной цивилизации опасность или благо? И от ответа на этот вопрос будет зависеть, ни много, ни мало, будущее нашей планеты…
Тут мне, не очень кстати, вспоминается, что в галерее голографических полотен нашего Клуба есть одна символическая картина. Она изображает огромный куб, на грани которого люди когда-то нанесли свои представления о Добре и Зле, Справедливости и Несправедливости, Правде и Лжи, Истине и Заблуждениях. Поначалу этот куб был строгим и правильным с точки зрения стереометрии, и казалось, что таким он будет вечно… Но с течением времени на кубе появлялись всё новые грани, и он превращался в полиэдр. Когда количество этих граней перевалило через критическую величину, ребра между ними начали стираться, становясь едва заметными, и в результате стало практически невозможно различить, где заканчивается Добро и начинается Зло, как Правда плавно переходит в Ложь, как Справедливость для одних оборачивается Несправедливостью для других, а боль и даже гибель одной личности в конечном счете способна обеспечить всеобщее благо. Назвав свою картину “Наша задача”, автор выразил свое видение исторической миссии хардеров. По его мнению, она заключается в том, чтобы не дать ребрам символического куба стереться до полного исчезновения различий между его гранями, потому что иначе он превратится в мягкотелый, пустой и бесполезный шар, который, как наша планета, будет беспомощно катиться по одной и той же орбите вокруг Солнца…
Потом от этих меланхолических размышлений о голографическом искусстве меня отвлекает странный шум, который доносится в музей откуда-то снизу.
А конкретно - из туалетной комнаты на втором этаже. У ее дверей уже собралась кучка хардеров, взявших на себя функции добровольного оцепления. Внутрь никого не пропускают, но мне знаком запах, который доносится из туалета. Так пахнет человеческая плоть, когда ее сжигают выстрелом в упор из мощного лучевика.
И тут из туалетной выходит не кто иной, как хардер Шерм. Лицо его, как всегда, отрешенно-спокойно, только на виске учащенно пульсирует синяя жилка. И еще у него так заметно дрожат руки, что игра с ним на бильярде сейчас была бы поистине избиением младенцев…
- Что там случилось? - не тратя время на приветствие, спрашиваю его я.
Он смотрит на меня невидящим взглядом. Потом нехотя роняет:
- Страшное совпадение… У одного из наших каким-то образом сработал прямо из кобуры лучевик… видно, он забыл поставить его на предохранитель… а буквально накануне в нашей Клинике этому бедолаге удалили искейп… Можете представить, на что он теперь похож…
Меня обжигает догадка:
- А его имя, случайно, - не Портур?
Шерм косится на меня:
- Ты что, знал его?
- До сегодняшнего дня - нет, - честно отвечаю я. - Но примерно минут сорок назад мы с ним общались в музее Клуба…
- О чем?
Я стараюсь смотреть своему собеседнику прямо в глаза.
- К этому несчастному случаю наш разговор не может иметь никакого отношения.
- Все равно, готовься к вызову на заседание следственной комиссии Коллегии, - предупреждает меня Шерм. - Наверняка будет проведено расследование… Кстати, я там тоже числюсь… Совпадение совпадением, но проверить надо.
- А что, разве из нашего мозга можно удалить искейп? - интересуюсь я.
Шерм удивленно поднимает брови:
- А как же? Бывает, что-то там приходит в негодность… бывает, просто села батарея, и ее надо заменить… Да мало ли… Операция, конечно, не из простых, но ведь в Клинике не зря трудятся корифеи…
- Да-да, конечно, - бормочу я. - Что ж, мне пора идти, Шерм.
Он молча пожимает на прощание мне руку, и я чувствую, что дрожи в его ладони уже нет.
У поворота коридора я невольно оборачиваюсь. Шерм смотрит мне вслед с таким видом, словно хотел что-то сказать, но слова вылетели у него из головы, и теперь он пытается их во что бы то ни стало вспомнить.
А, может быть, он просто хотел предложить мне сыграть партию на бильярде, но в самый последний момент передумал.
Глава 5. “Несчастные случаи” со “счастливчиками” (Х+25-29)
“Бороться и искать, найти и не сдаваться”…
Хороший девиз. Не помню, кто его изрек и по какому поводу, но в моем случае он оправдывается на все сто. Главное - верить в успех и не быть дураком. Вот две вещи, которые обеспечат достижение любой цели. Даже такой нереальной, как погоня за призраками и ловля ветра в чистом поле…
Жаль, правда, что пришлось потерять столько времени на бесплодные попытки встретиться с несостоявшимися пассажирами “Этернеля”, чтобы расспросить их о том чудо-приборчике, которым они должны обладать.
И как это с самого начала мне не пришло в голову, что этот путь имеет не больше смысла, чем попытки открыть незапертую дверь, осыпая ее ударами и наваливаясь на нее всем своим весом, в то время как надо лишь потянуть ее на себя?..
Стоило лишь немного раскинуть мозгами, и всё оказалось очень просто.
Надо было задуматься над тем, почему меня избегают “счастливчики”. А точнее - каким образом моим невидимым противникам становится известно о том, что я беседовал с кем-то из их “подопечных”? И здесь может быть три варианта: либо они держат под постоянным наблюдением меня (что отпадает, поскольку я задействовал все способы обнаружения слежки за собой и убедился в её отсутствии), либо - всех своих клиентов, дабы вовремя пресекать их попытки обнародовать секрет “регров” (что едва ли целесообразно с точки зрения затрат сил и средств), либо те, с кем я вступил в борьбу, действуют, так сказать, “задним числом”… этакий “l'esprit d'escalier”<Французская идиома, означающая: “Умная мысль приходит с опозданием”.>, обеспечиваемый современной техникой… Скорее всего, если им становится известно, что утечка информации о “реграх” произошла по чьей-либо вине, то они просто “прыгают” в прошлое и стремятся не допустить, чтобы утечка эта имела место. А самый простой способ избежать этого - предотвратить встречу данного владельца “регра” с чересчур любознательным хардером Лигумом. В самом деле, они, мои неизвестные враги, так боятся моей встречи со “счастливчиками”, будто я состою из антивещества, а, следовательно, подобный контакт приведет к взрыву всего сущего…
Значит, встретиться с потенциальными свидетелями я все-таки могу. Надо только действовать осторожно, чтобы не вспугнуть их, а для этого следует не выдавать истинной цели своего визита.
Лучше всего представиться не хардером, жаждущим докопаться до чужих секретов, а кем-нибудь другим, не вызывающим подозрений… Страховым агентом, например… Слесарем-водопроводчиком… Журналистом, собирающим материал для статьи… Случайным знакомым, попутчиком в общественном транспорте; фанатом, болеющим за тот же спортивный клуб, что и интересующий тебя человек… Возможностей - хоть пруд пруди, только выбирай наиболее подходящую с учетом особенностей нужного тебе человека…
Для того, кого я жду в открытом кафе под поэтичным названием “Жирассол”
Накануне мы договорились встретиться с Жузе в кафе на набережной потому, что пригласить меня к себе домой он постеснялся - жил он в довольно скромных условиях вместе с неграмотной матерью и десятком своих братьев и сестер разного возраста - а явиться ко мне в отель наотрез отказался. “Нейтральная территория” вполне устроила нас обоих.
Сейчас, ожидая юное дарование, я продумываю линию своей беседы с ним. Придется изворачиваться, чтобы выведать у чернокожего шахматиста интересующие меня сведения и в то же время не вызвать у него подозрений. Может быть, взять с него обещание никому не рассказывать о нашей встрече, под предлогом, что статья с крупной фотографией на обложке всемирно известного издания может стать своеобразным сюрпризом для его родных и знакомых? А что, это мысль… По крайней мере, с помощью этой хитрости мне удастся выиграть время для дальнейших действий.
Чтобы не привлекать к себе внимания, мне пришлось заказать знаменитый местный кофе, который благодаря своей крепости ударяет в голову не хуже, чем спиртное. В паузах между мелкими глотками, которыми я потягиваю ароматный напиток, я ради пущей маскировки под обычного человека, за которым водится страсть гробить свое здоровье, умудряюсь затягиваться самой натуральной сигарой, которую мне удалось раздобыть, лишь пустив в ход хардерские полномочия.
Голова моя от гремучей смеси крепкого кофе и не менее крепкого табака начинает слегка кружиться, но мне это даже почему-то приятно. Теперь понятно, почему люди готовы не задумываясь укоротить свою жизнь на несколько лет ради нескольких минут удовольствия…
Я перевожу взгляд с синей глади бухты, которую полукольцом охватывает набережная, на улочку, спускающуюся прямиком к кафе по склону горы, где виднеются останки древней крепости. Вот уже больше ста лет там располагается Музей национальной истории, в который так любят наведываться иностранные туристы.
По улочке, залитой щедрым африканским солнцем, беззаботно размахивая длинными худыми руками, шествует Жузе Пайола. На нем - видавшая виды желтая майка с оскаленной мордой пантеры и полустершейся надписью на груди, а также древние, как мир, голубые джинсы со стильными заплатами на коленках.
Тротуара у улочки практически нет, и шахматист движется прямо по узкой проезжей части, по одну сторону которой - высокий бетонный забор, наверное, огораживающий какую-то строительную площадку, а по другую - стены зданий, первые этажи которых заняты сувенирными лавками и прочими мелкими заведениями.
Пайола уже заканчивает спуск, и я собираюсь привстать за своим столиком, чтобы приветственно помахать ему рукой, как вдруг вижу, что за спиной юноши беззвучно, как призрак, возникает массивный турбовоз с белой кабиной и кузовом, груженым какими-то бревнами. Водительская дверца распахнута и болтается, как огромное ухо, а в кабине никого не видно. Между тем, турбовоз прет вниз по улочке с неукротимым напором разъяренного слона, и скорость его, согласно законам физики, возрастает с каждым мигом в геометрической прогрессии…
Как назло, никого из прохожих в улочке, кроме Пайолы, нет, и некому предупредить юношу об опасности. А Жузе идет, как ни в чем не бывало, не ведая, что сзади на него накатывается неумолимая, сорвавшаяся с тормозов смерть…
Я, наконец, преодолеваю оцепенение и вскочив, кричу Пайоле, насколько хватает воздуха в моих легких:
- Осторожно, Жузе!.. Сзади!..
Уголком сознания, впрочем, я отмечаю, что крик мой, в общем-то, бесполезен, потому что даже если юноша и оглянется сейчас, то деваться из узкого каменного мешка ему абсолютно некуда: грузовик занимает почти всю ширину проезжей части.
Но, судя по всему, он, глупыш, и не ведает, что я предостерегаю его, а не приветствую. С дурацкой улыбкой от уха до уха на чернокожей, блестящей на солнце мордашке он по-прежнему беспечно шагает по мостовой и машет мне своей тонкой рукой: мол, а вот и я!..
Наконец, до него всё же доходит, что за его спиной что-то не в порядке, и он оборачивается, а турбовоз уже совсем рядом… две секунды, не больше, отпущено Пайоле на попытку спастись, и он честно пытается реализовать его. Его рука срывает с шеи какой-то предмет, но шнурок, на котором этот предмет болтался, внезапно лопается, и предмет отлетает в сторону. А в следующий момент турбовоз сбивает юношу тупорылым передком, и мне кажется, что я слышу хруст костей под колесами высотой с человеческий рост… Оставляя за собой кровавые рубчатые следы шин, грузовик вылетает на набережную, но тут его руль, видно, от тряски сворачивается набок, и, пробив решетку ограждения совсем рядом с кафе, машина летит в воду.
Вокруг, словно после свистка невидимого арбитра, раздается дружный крик людей, наблюдавших лишь заключительный акт трагедии, а я бросаюсь к останкам героя моего потенциального интервью. Как ни странно, он еще жив. Во всяком случае, окровавленные пальцы его тщетно хватают воздух, будто стремясь поймать что-то. Однако, так и не проронив ни звука, Жузе испускает дух, едва я успеваю склониться над ним. Я слепо оглядываюсь на людей, которых успело набежать отовсюду так много, что создается впечатление, будто все они до этого момента сидели за забором в засаде. Мой взгляд падает на темный предмет, лежащий на мостовой в луже крови, и я поднимаю его. Это действительно амулет из сандалового дерева: неуклюжая фигурка какого-то туземного божка с насмешливой рожицей и хитрыми глазками. И никаких потайных устройств в нем явно нет…
Я снова подхожу к телу Жузе Пайолы и только теперь разбираю выцветшие буквы на его майке.
SE CADA VEZ OLHAR PARA TRБS, PODE-SE TORCER O SEU PESCOЗО!
Не отводя взгляда от раздавленного тела с торчащим из живота пучком кишок, я вызываю Лингвиста и диктую ему по буквам надпись с майки Пайолы.
- Что это значит? - осведомляюсь нетерпеливо я.
- С португальского языка это переводится так: “Если постоянно оглядываться назад, можно свернуть себе шею”, - почти мгновенно отвечает мой Советник по языкам.
Мне ничего не остается, кроме как стиснуть кулаки и челюсти в бессильном гневе и покинуть место происшествия.
Допрашивать водителя, столь халатно оставившего машину на крутом склоне, не заблокировав колеса ручным тормозом, явно не имеет смысла. Во всяком случае, для меня…
* * *
Больше всего меня гнетет в истории с гибелью несостоявшегося шахматного гения то, что это могло произойти по моей вине. Если бы не эта издевательская надпись на майке Пайолы, то я мог бы поверить даже в то, во что инвестигаторы-профессионалы не имеют обыкновение верить ни при каких обстоятельствах - в случайное стечение обстоятельств.
Однако, мрачный юмор, который продемонстрировали в этом эпизоде мои незримые противники, доказывает, что преступление было продумано ими до мельчайших деталей. Даже тот факт, что им удалось подменить “амулет”, в котором наверняка ранее скрывался “регр”, свидетельствует, на мой взгляд, о тщательно подготовленном и осуществленном преступлении.
Но если это так, то, значит, создателям секретного прибора все-таки стало известно о том, что Жузе снабдил меня кое-какой информацией. И, хотя я вовсе не собирался действовать напрямую, это означает, что в ходе нашей беседы с Пайолой, либо в самое ближайшее время после нее я совершил какой-то ляп. Например, попытался как-то воспользоваться полученными от африканца данными в ходе дальнейшего расследования…
Неужели я мог в том альтернативном мире стать таким черствым прагматиком, что ради достижения своих целей нарушил данное себе (а, может быть, и Пайоле) слово и таким образом сознательно пожертвовать им, как в шахматах жертвуют фигуру для выигрыша всей партии? Или я допустил утечку информации по глупому легкомыслию, допустив так называемый “зевок”?..
Я ловлю себя на том, что думаю о своем расследовании как о шахматной игре, и это наполняет меня еще большей горечью: нечего сказать, хорошую партию я разыгрываю, если с доски летят не фигуры, а человеческие жизни!..
В конечном счете, нет разницы, как противник узнал о “предательстве” Жузе, и не имеет значения, сознательно я мог бы выдать юношу или нечаянно. Важнее другое: тело, расплющенное безжалостными колесами турбовоза, и тонкая худая рука, скребущая дорожное покрытие в смертной агонии.
Это мы, хардеры, можем позволить себе считать подобные поединки игрой, а обычные люди, которые, хотим мы этого или нет, оказываются вовлеченными в эти противоборства, погибают, так и не узнав, что это мы их подставили…
Именно под влиянием своих внутренних самообличительных монологов к встрече со следующим “счастливчиком” я готовлюсь куда более обстоятельно, чем это было в Луанде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46