!– Угу. Говорят, нереально. Не изобретешь им способ исчисления?Кибрит призадумалась, мысленно прослеживая технологический процесс. Мойка ткани. Обезжиривание. Сушка на крутящихся нагретых барабанах (дышать нечем). Окраска (тоже ароматно). Вторая сушка. Протяжка. Сколько килограммов грязи и жира отдал каждый рулон? Сколько впитал килограммов при крашении? Сколько потерял, пока сушили (недосушили, пересушили)?.. Да еще брак. Да возврат на перекрас. И от операции к операции то сухое, то мокрое, то сухое, то мокрое – уследишь ли за весом!– Нет, Пал Палыч, это целая диссертация.Между тем именно в замене веса метражом крылись возможности для воровства – тут просто не могло быть двух мнений!– Жаль, – вздохнул Знаменский. – Скопин рекомендовал мне тебя как квалифицированного специалиста.– Польщена, – фыркнула Зиночка. – Знает, на ком воду возить.Удостоверясь, что вокруг никого нет, Пал Палыч схватил ее в охапку и перенес через лужу. Он верил, что Зина не подведет. До сих пор не подводила.
* * * Единственной реальной зацепкой, которая вскоре попалась Знаменскому, был перерасход красителей. Из месяца в месяц, из года в год.В «красный уголок», отведенный Знаменскому для допросов, он пригласил начальника красильного цеха Зурина.Пришел. Невидный, егозливый мужичонка лет пятидесяти. Прятал взгляд – острый и умный. Упорно играл под дурачка. Сначала просто совсем «ничего не понимал».– Повторяю, Зурин, – по десятому разу втолковывал ему Знаменский, – «левое» сукно, изъятое в магазинах, с вашей фабрики!Зурин вздыхал с видом невинного страдальца.– Отродясь у нас «левака» не бывало.– А почему тогда перерасход красителей?– Да какой там перерасход! Никакого перерасходу!«Сказка про белого бычка. Обратимся к фактам».Знаменский заглянул в записи:– Вот хотя бы артикул восемьдесят шесть дробь сорок. Вместо трехсот килограммов вы израсходовали четыреста пятьдесят.– Вам, конечно, виднее, – равнодушно отозвался Зурин.– И куда пошли лишние сто пятьдесят килограммов?– Как куда? С кашей я их, что ли, съел? Вся эта дробь сорок, сколько ее было, вся в производство пошла.– А сколько ее было?– Сколько завезли, столько и было.«Ты глупый? Ладно, будем оба глупые».– Давайте считать вместе. Завезли триста кэгэ, – Знаменский крупно вывел на листке «300» и показал Зурину. – Я верно записал?– Ну?– Истратили четыреста пятьдесят, – он написал это число над прежним. – Выходит сто пятьдесят кэгэ лишку.– Да откуда взяться лишку?– Туго у вас с арифметикой, товарищ Зурин. Вспомните, как это делается. – Пал Палыч положил перед ним листок. – Глядите. Сверху большее число, под ним меньшее, слева ставится знак вычитания, внизу под чертой пишется результат. Давайте считать…Зурин листок отодвинул.– Вы меня семь раз простите, абсолютной глупостью занимаетесь! Это ж бумажка! А с фабрики план требуют – завезли тебе дробь сорок или не завезли.– Но нельзя же красить артикулом, который кончился.– Жареный петух клюнет – покрасишь. Я вон шестой год начальником цеха, и завсегда у нас так. То одного красителя нету, а другого навалом, то наоборот. То партия – не краска, а дерьмо-дерьмом. Чего делать? Соберется в красильне целый совет: и мастера и старые рабочие. «Давай того подсыплем маленько… теперь этого… Ну-ка макни. Подсуши. Пожиже. Погуще…»Рассказывал Зурин, казалось бы, чепуху, но Пал Палыч почуял правду. А тот продолжал:– Спрашивай с них после нормы расхода и объем выхода! Мы работаем, а вычитать да складывать – на то девочки в бухгалтерии сидят.– Чуть где неразбериха в учете – мне сразу объясняют, что производство от этого не страдает.– Так и есть. Ловите сами не знаете кого! Вон на Первомайской квартиру ограбили, там вас нет!– Ну это уж не по делу. Вы, если не ошибаюсь, третий раз женаты? – круто зашел Знаменский с тылу.– Ну…– Дети есть?– Само собой. – Зурин беззвучно пошевелил губами, загибая пальцы. – Семь человек.– Так. Три жены, семеро детей… И всем помогаете?– Почему же не помогаю? Помогаю.– А что-то я не видел в бухгалтерии исполнительных листов.– Обязательно по листу?– Значит, полюбовно помогаете?– Понятно, помогаю.– Справедливо, Зурин. Шутка ли: обуть-одеть-накормить… Сколько вы получаете-то? – Грубовато, но чем такого проймешь.– Сто сорок получаю. Когда еще премию.– Небогато, если на семерых поделить. Да сам-восьмой. Хорошо, хоть собственный дом построили, кирпичный. На квартплате экономия, на ремонте.Зурин взвился:– Вы меня, гражданин хороший, не стращайте! Не хватало к моим ребятам в миски заглядывать! Это мое личное дело. И дом до следствия не касается. Очередь подойдет – машину куплю! И никто не спросит, на какие такие деньги! Не те нынче времена!Ишь как поумнел да отбрил. И ничуть не испугался. Попомнить насчет красителей надо, только вряд ли это ключ.
* * * Кибрит достался иного плана собеседник – начальник ОТК фабрики Валетный. Смазливый, пестро одетый, великий ходок по женской части. Тот при встречах со Знаменским расцветал радушной улыбкой. А Кибрит донимал ухаживаниями, очень ей надоедал и отвлекал от работы. Но повода осадить себя не давал, потому что не нагличал, а слащаво таял.Она проверяла в конторе ОТК, не увеличивают ли метраж на протяжке (как хозяйка оттягивает и утюжит материю, чтоб стало подлиннее). Вооружась лупой, Кибрит подсчитывала количество нитей на квадратном сантиметре: к каждой накладной был пришпилен лоскуток-образец. Занятие нуднейшее. Раз, два, три, четыре, пять… восемнадцать. Наименование ткани, сорт, артикул… взгляд в книжечку стандартов… и опять считай нити.Подряд проверять – труд неподъемный, но опыт говорит, что можно действовать выборочно, «методом тыка». Если нападешь на серьезное отступление, тогда надо браться за всю партию.Переналадив станки, чтобы усилить натяжение, наверняка можно нагнать порядочно лишнего метража. А ткань утоньшится неприметно. Но что-то пока (кажется, уже полжизни), сидя в обществе Валетного, Кибрит не находила достойных внимания нарушений. Одна, две, три-четырнадцать. В стандарте? Тоже четырнадцать.«Неужели пустая трата времени? Хоть бы Валетный не липнул, я от него засахарюсь».В «работе с дамами» Валетный признавал два козыря: комплименты и тряпки.– Прошу вас, дайте отдых глазкам. Лучше посмотрите сюда: такой габардинчик вам бы исключительно пошел! Пальто «деми» свободного покроя. Мечта!– Цвет не мой, – возразила Кибрит, стараясь не сбиться со счета.– А какой бы вы хотели?– Морской волны.– Есть волна! – затрепетав от намечающегося взаимопонимания, Валетный мигом достал образец. Кибрит отложила лупу.– По-вашему, это волна, товарищ Валетный?Валетный опечаленно уставился на грязноватый колер своего габардинчика.– Действительно, волну мы недоосвоили… – И прежде чем Кибрит снова займется делом, заспешил: – А почему это мы с вами так все официально: товарищ Кибрит, товарищ Валетный. Давайте по-дружески: Зинаида Яновна, Илья Петрович. При моей исключительной к вам симпатии и восхищении…«Понесло. Но, между прочим, он вообще болтлив. Вдруг о чем проговорится. Потерплю уж».– Хорошо, – прервала она мармеладный поток. – Только чтобы наши симпатии не мешали делу, Илья Петрович.– Исключительно на пользу, Зинаида Яновна!– Тогда не упускайте из виду, что вас выделили мне в помощь, чтобы отобрать образцы для экспертизы. А не для пальто свободного покроя.– Ах, Зинаида Яновна, – «засмущался» Валетный.– Ах, Илья Петрович! – пожурила Кибрит. – Ну, с этими образцами я… благодаря вам… пожалуй, управилась. Пошли к кладовщику. Вы его предупредили?– Да-да. Но, Зинаида Яновна, клянусь чем хотите, вы зря стараетесь! В нашем хозяйстве много не украдешь.– Ой, было бы желание…– Дорогая Зинаида Яновна, мы бы, может, и с удовольствием, да нечего. Что получаем, то и отдаем, только уже разноцветное. Ну посудите сами, могу ли я вам соврать. При моем исключительном восхищении…– А как начальника ОТК что вас чаще беспокоит, какой участок производства?– Как начальника ОТК?.. – он слегка отвлекся от донжуанства. – Думаете, по-крупному списываем в брак? Не-ет, из нормы почти не выходим… А вы меня, случаем, не допрашиваете?Сахарный слой дал трещинку, оттуда высунулась осторожность и трезвая оценка расстановки сил. Допрашивать имел право только следователь.– Ни-ни, я вас расспрашиваю, Илья Петрович. Потому что интересно.– Чем же интересно? Такая женщина, вас должно интересовать совершенно другое! Кстати, вы по вечерам в гостинице не скучаете, Зинаида Яновна?– По-вашему, это кстати? Кстати, до которого часа работает кладовщик?Взглянув на часы, Валетный ахнул:– Убейте меня, Зинаида Яновна, убейте! С вами забываешь о времени. Кладовщик же взял отгул и с обеда – тю-тю!
* * * Лодку Пал Палыч раздобыл большую и тяжелую. Как водится, она протекала, но умеренно. Зина не спеша справлялась с вычерпыванием воды. Солнце слепяще сверкало наречной ряби, ощутимо припекало голову. Оба даже обгорели немного.Пал Палыч греб против течения, пока не стер ладони, тогда бросил весла, и лодку медленно повлекло назад. Вокруг было так мирно и тихо, что и разговаривать не хотелось. Зина сдала вахту и черпак и, закрыв глаза, легла на корме, подстелив пальто.– Отключаюсь, – сказала она.Это ее пальтишко, славное, но вышедшее из моды (новое оставила в Москве, решив в командировке не форсить), еще в купе цапнуло Пал Палыча за душу, потянуло за собой воспоминания и раздумья.Почему они не женаты? Ведь все толкало к тому. Одно время даже казалось вполне решенным («Вот свалим это проклятое дело и всем объявим, идет?» «Идет!»).Но не успеешь свалить одно проклятое, как наваливаются три новых. Что за работа, что б ее! Заживо съедает!.. То есть ему просто некогда было жениться? Так нелепо?.. Нет, тут часть правды. Не вся. В чем же остальная?Надо проследить сначала. С появления Зины на Петровке. Сперва он ее прошляпил – как талантливого эксперта, будущую звезду НТО. Внешность обманула: слишком хороша, вряд ли еще и умом богата. Обращался с новой сотрудницей снисходительно, покровительственно. Тщеславный петух! Спасибо, Томин ему глаза раскрыл. (С Томиным служба столкнула на щекотливом расследовании, и они как-то сразу подружились.) Томин и свел Пал Палыча с Зиной, своей однокурсницей.Та держалась бойко, но втайне робела перед Знаменским: недавняя выпускница юрфака – перед следователем, уже имевшим лестную репутацию.Потом был период обоюдной влюбленности. Тогда она и носила это пальтишко, обшитое тесьмой. Рыже-золотистое, как ствол сосны под солнцем. Как ее глаза. Таких янтарных больше ни у кого нет. Он провожал, встречал, тосковал и названивал, если усылали в другие города.Только окончательной близости не было. Зина не провоцировала, а Знаменский – в обыденной жизни не аскет – ради будущей жены принял рыцарственные обеты. Никаких соитий наскоро, тайком. Слишком высоко он ее ставил, чтобы предложить «исхитряться», чтобы подвергать риску пережить малейшее унижение или неловкость.Во всяком случае, так ему тогда представлялось. Сейчас, глядя на корму, Пал Палыч ругал и жалел себя за глупость. Чего он добился, изо всех сил благородничая? Их отношения приняли постепенно хронический характер. Возрастало взаимное доверие, крепла дружба, а пылкость убывала, сменяясь нерушимой спокойной привязанностью.Неужели я упустил мою Зину? Мою?.. А вдруг еще мою? Может, я и по сию пору дурью мучаюсь? Может, не поздно вернуть?Тем же воскресным вечером он решил объясниться.– Зина… я хочу с тобой поговорить. Это касается нас обоих.Заготовленные фразы произнеслись гладко, но Зиночка имела тонкий слух. Отозвалась не сразу:– Ну… поговори.Он начал излагать свои лодочные воспоминания и сожаления, упирая на то, что, в сущности, ничто не изменилось, что оба они – те же, только постарше, а это не обязательно хуже, даже наоборот, и т. д.Зина помалкивала до конца его монолога. И некоторое время после. Вздохнула слегка:– Я тоже думала о нас с тобой. И раньше огорчалась, что как-то все не складывается.– Прости.– Да не вини себя, пожалуйста! По-моему, любви – в чистом виде – и не было. Примешивалось больно много профессиональных восторгов. Ты рисовался мне гениальным следователем, я тебе – замечательным криминалистом…– Но разве…– Я помню, – перебила она, – помню. Одно время мы с удовольствием целовались и прочее. Но это не то… Когда ты сделал мне первое предложение?– После истории Авдеева.– А второе?– После бродяги.– Вот видишь!(По обоим делам Кибрит превзошла себя и прогремела в Управлении.)Пал Палыч притих, обескураженный поворотом разговора. А ей было и смешно и грустно.– Ну что ты, право, Павел? Мы же все равно друг друга любим! И это навсегда. А после загса, пожалуй, разодрались бы через месяц! – Она с улыбкой заглянула в его хмурое лицо.– С какой стати? Не выдумывай ерунды!– Ну, хорошо, давай порассуждаем. Ты когда-нибудь представлял меня вот с таким пузом? Или кормящей ребенка? – Она прошлась по комнате, придерживая перед собой воображаемый живот.– Знаешь, да! Думал о ребенке и заранее радовался!Признание отозвалось на лице Зины удивлением и нежностью. Пал Палыч порывисто обнял ее, близость ее тела ударила в голову.– Еще не поздно! Еще все может быть!Она не воспротивилась, не отстранилась. Доверчиво прислонилась щекой к его плечу.– Не нужно, милый. Мы только все испортим.И, мягко уклонившись от поцелуя, повторила:– Этого уже не нужно. А кроме того… Словом, твое третье предложение отклоняется.У Знаменского тоже был тонкий слух. Он разомкнул объятья.– Кроме того – что? Или кроме того – кто?Зина не замялась, не потупилась.– Еще не уверена, – ответила честно. – Но надеюсь.Объяснение состоялось, миновало, ей хотелось разрядить обстановку. А Пал Палыч по инерции продолжал:– Зина, если надежда не оправдается, то…– Четвертое предложение? Его не последует. Хочешь, скажу, почему ты на мне не женился? Настоящую причину?– Дурак набитый.– Не-ет. Себе на уме. Стала бы я не Кибрит, а Знаменская – так нам бы вместе работать не дали! Вот что!Пал Палыч возмутился, изумился, открыл рот… закрыл и начал неудержимо краснеть. (Действительно, семейных в одно дело не пускали.)А Зиночка как прыснула, так и не могла остановиться, пока он не заулыбался виновато и не ушел к себе.
* * * О пропаже мужа Миловидова заявила в пятницу к вечеру.В субботу Знаменский занимался в основном лодкой.В воскресенье вообще обо всем забыл.Ночь на понедельник ворочался без сна и работать отправился позже обычного.Возле ворот равнодушно поприветствовал Валетного и Зурина, чем-то озабоченных, и поспешил в «красный уголок», чтобы сесть и подумать, как продолжать расследование.Зурин с Валетным, дав ему удалиться, вернулись к прерванному разговору. Речь который уже раз шла об исчезновении Миловидова. Валетный метался в лихорадочных догадках:– Нашел время пропадать! Может, все-таки по пьянке где?– Ты его пьяного видел?– Вроде нет… Петр Иваныч, а вдруг это… Вдруг его по-тихому взяли?!– Тьфу ты! – озлился Зурин. – Уже готов, уши прижал! Ничего эти столичные не раскопали. И не раскопают. Сам-то другорядь не знаешь, с прибылью будешь или в убытке!– Тогда какая же ваша гипотеза? Насчет Миловидова?– Давай прежде времени в панику не вдаряться. Мог кто и вызвать по делу. Осенью ж уезжал. Он сам себе голова, нам с тобой не доложит.– Нам-то – понятно. Но жене должен был сказать, чтоб шум не подымала. Если только от нее скрыть хотел?.. – И тут ему в голову пришло объяснение, близкое его сердцу волокиты. – Петр Иваныч, вдруг он с Митькой-механиком сцепился?! Митька за Аленой вовсю ухлестывал, то и дело из Дворца под локоток. Может, у них треугольник вышел? И дальше какая-нибудь петрушка?Зурин сплюнул.– Слушай, ну любой разговор у тебя под конец на баб сворачивает! Уйми ты свой этот… секс. Вон уж лысеть начал.– Петр Иваныч, это не в первый раз, и я попрошу! Вам, положим, нравится многосемейность, а я ответственно выбираю достойную подругу жизни!– Ну выбирай, выбирай. На нашей фабрике аккурат до гроба хватит. Чем гипотезы выдумывать, лучше с Аленой потолковать.– Пока что не в себе она.– Сегодня пускай еще повоет. А завтра пойдешь.
* * * Между тем Знаменский надумал, что пора вплотную заняться сушильным цехом. Заглянул в именной список. «Нач. сушки – Миловидов Сергей Иванович». Знакомая фамилия. Уже треть фабрики знакомых фамилий, а дело ни с места.Позвонил по внутреннему в цех, чтобы вызвать начальника. Чей-то прокуренный голос поинтересовался, кто спрашивает, и, удивленный неосведомленностью следователя, сообщил, что Миловидов еще с четверга исчез.– Как то есть исчез? – переспросил Знаменский.– Ну запропастился куда-то, жена ищет, с ног сбилась.У Знаменского в голове прояснело, всплыла сцена в милицейской дежурке. Всплыл и сам Миловидов: был у них короткий разговор при знакомстве.На фоне прочих представителей «руководящего звена», включая директора с замом, Миловидов выглядел как-то крупнее, культурнее… Стало быть, так и не вернулся.
1 2 3 4 5 6 7
* * * Единственной реальной зацепкой, которая вскоре попалась Знаменскому, был перерасход красителей. Из месяца в месяц, из года в год.В «красный уголок», отведенный Знаменскому для допросов, он пригласил начальника красильного цеха Зурина.Пришел. Невидный, егозливый мужичонка лет пятидесяти. Прятал взгляд – острый и умный. Упорно играл под дурачка. Сначала просто совсем «ничего не понимал».– Повторяю, Зурин, – по десятому разу втолковывал ему Знаменский, – «левое» сукно, изъятое в магазинах, с вашей фабрики!Зурин вздыхал с видом невинного страдальца.– Отродясь у нас «левака» не бывало.– А почему тогда перерасход красителей?– Да какой там перерасход! Никакого перерасходу!«Сказка про белого бычка. Обратимся к фактам».Знаменский заглянул в записи:– Вот хотя бы артикул восемьдесят шесть дробь сорок. Вместо трехсот килограммов вы израсходовали четыреста пятьдесят.– Вам, конечно, виднее, – равнодушно отозвался Зурин.– И куда пошли лишние сто пятьдесят килограммов?– Как куда? С кашей я их, что ли, съел? Вся эта дробь сорок, сколько ее было, вся в производство пошла.– А сколько ее было?– Сколько завезли, столько и было.«Ты глупый? Ладно, будем оба глупые».– Давайте считать вместе. Завезли триста кэгэ, – Знаменский крупно вывел на листке «300» и показал Зурину. – Я верно записал?– Ну?– Истратили четыреста пятьдесят, – он написал это число над прежним. – Выходит сто пятьдесят кэгэ лишку.– Да откуда взяться лишку?– Туго у вас с арифметикой, товарищ Зурин. Вспомните, как это делается. – Пал Палыч положил перед ним листок. – Глядите. Сверху большее число, под ним меньшее, слева ставится знак вычитания, внизу под чертой пишется результат. Давайте считать…Зурин листок отодвинул.– Вы меня семь раз простите, абсолютной глупостью занимаетесь! Это ж бумажка! А с фабрики план требуют – завезли тебе дробь сорок или не завезли.– Но нельзя же красить артикулом, который кончился.– Жареный петух клюнет – покрасишь. Я вон шестой год начальником цеха, и завсегда у нас так. То одного красителя нету, а другого навалом, то наоборот. То партия – не краска, а дерьмо-дерьмом. Чего делать? Соберется в красильне целый совет: и мастера и старые рабочие. «Давай того подсыплем маленько… теперь этого… Ну-ка макни. Подсуши. Пожиже. Погуще…»Рассказывал Зурин, казалось бы, чепуху, но Пал Палыч почуял правду. А тот продолжал:– Спрашивай с них после нормы расхода и объем выхода! Мы работаем, а вычитать да складывать – на то девочки в бухгалтерии сидят.– Чуть где неразбериха в учете – мне сразу объясняют, что производство от этого не страдает.– Так и есть. Ловите сами не знаете кого! Вон на Первомайской квартиру ограбили, там вас нет!– Ну это уж не по делу. Вы, если не ошибаюсь, третий раз женаты? – круто зашел Знаменский с тылу.– Ну…– Дети есть?– Само собой. – Зурин беззвучно пошевелил губами, загибая пальцы. – Семь человек.– Так. Три жены, семеро детей… И всем помогаете?– Почему же не помогаю? Помогаю.– А что-то я не видел в бухгалтерии исполнительных листов.– Обязательно по листу?– Значит, полюбовно помогаете?– Понятно, помогаю.– Справедливо, Зурин. Шутка ли: обуть-одеть-накормить… Сколько вы получаете-то? – Грубовато, но чем такого проймешь.– Сто сорок получаю. Когда еще премию.– Небогато, если на семерых поделить. Да сам-восьмой. Хорошо, хоть собственный дом построили, кирпичный. На квартплате экономия, на ремонте.Зурин взвился:– Вы меня, гражданин хороший, не стращайте! Не хватало к моим ребятам в миски заглядывать! Это мое личное дело. И дом до следствия не касается. Очередь подойдет – машину куплю! И никто не спросит, на какие такие деньги! Не те нынче времена!Ишь как поумнел да отбрил. И ничуть не испугался. Попомнить насчет красителей надо, только вряд ли это ключ.
* * * Кибрит достался иного плана собеседник – начальник ОТК фабрики Валетный. Смазливый, пестро одетый, великий ходок по женской части. Тот при встречах со Знаменским расцветал радушной улыбкой. А Кибрит донимал ухаживаниями, очень ей надоедал и отвлекал от работы. Но повода осадить себя не давал, потому что не нагличал, а слащаво таял.Она проверяла в конторе ОТК, не увеличивают ли метраж на протяжке (как хозяйка оттягивает и утюжит материю, чтоб стало подлиннее). Вооружась лупой, Кибрит подсчитывала количество нитей на квадратном сантиметре: к каждой накладной был пришпилен лоскуток-образец. Занятие нуднейшее. Раз, два, три, четыре, пять… восемнадцать. Наименование ткани, сорт, артикул… взгляд в книжечку стандартов… и опять считай нити.Подряд проверять – труд неподъемный, но опыт говорит, что можно действовать выборочно, «методом тыка». Если нападешь на серьезное отступление, тогда надо браться за всю партию.Переналадив станки, чтобы усилить натяжение, наверняка можно нагнать порядочно лишнего метража. А ткань утоньшится неприметно. Но что-то пока (кажется, уже полжизни), сидя в обществе Валетного, Кибрит не находила достойных внимания нарушений. Одна, две, три-четырнадцать. В стандарте? Тоже четырнадцать.«Неужели пустая трата времени? Хоть бы Валетный не липнул, я от него засахарюсь».В «работе с дамами» Валетный признавал два козыря: комплименты и тряпки.– Прошу вас, дайте отдых глазкам. Лучше посмотрите сюда: такой габардинчик вам бы исключительно пошел! Пальто «деми» свободного покроя. Мечта!– Цвет не мой, – возразила Кибрит, стараясь не сбиться со счета.– А какой бы вы хотели?– Морской волны.– Есть волна! – затрепетав от намечающегося взаимопонимания, Валетный мигом достал образец. Кибрит отложила лупу.– По-вашему, это волна, товарищ Валетный?Валетный опечаленно уставился на грязноватый колер своего габардинчика.– Действительно, волну мы недоосвоили… – И прежде чем Кибрит снова займется делом, заспешил: – А почему это мы с вами так все официально: товарищ Кибрит, товарищ Валетный. Давайте по-дружески: Зинаида Яновна, Илья Петрович. При моей исключительной к вам симпатии и восхищении…«Понесло. Но, между прочим, он вообще болтлив. Вдруг о чем проговорится. Потерплю уж».– Хорошо, – прервала она мармеладный поток. – Только чтобы наши симпатии не мешали делу, Илья Петрович.– Исключительно на пользу, Зинаида Яновна!– Тогда не упускайте из виду, что вас выделили мне в помощь, чтобы отобрать образцы для экспертизы. А не для пальто свободного покроя.– Ах, Зинаида Яновна, – «засмущался» Валетный.– Ах, Илья Петрович! – пожурила Кибрит. – Ну, с этими образцами я… благодаря вам… пожалуй, управилась. Пошли к кладовщику. Вы его предупредили?– Да-да. Но, Зинаида Яновна, клянусь чем хотите, вы зря стараетесь! В нашем хозяйстве много не украдешь.– Ой, было бы желание…– Дорогая Зинаида Яновна, мы бы, может, и с удовольствием, да нечего. Что получаем, то и отдаем, только уже разноцветное. Ну посудите сами, могу ли я вам соврать. При моем исключительном восхищении…– А как начальника ОТК что вас чаще беспокоит, какой участок производства?– Как начальника ОТК?.. – он слегка отвлекся от донжуанства. – Думаете, по-крупному списываем в брак? Не-ет, из нормы почти не выходим… А вы меня, случаем, не допрашиваете?Сахарный слой дал трещинку, оттуда высунулась осторожность и трезвая оценка расстановки сил. Допрашивать имел право только следователь.– Ни-ни, я вас расспрашиваю, Илья Петрович. Потому что интересно.– Чем же интересно? Такая женщина, вас должно интересовать совершенно другое! Кстати, вы по вечерам в гостинице не скучаете, Зинаида Яновна?– По-вашему, это кстати? Кстати, до которого часа работает кладовщик?Взглянув на часы, Валетный ахнул:– Убейте меня, Зинаида Яновна, убейте! С вами забываешь о времени. Кладовщик же взял отгул и с обеда – тю-тю!
* * * Лодку Пал Палыч раздобыл большую и тяжелую. Как водится, она протекала, но умеренно. Зина не спеша справлялась с вычерпыванием воды. Солнце слепяще сверкало наречной ряби, ощутимо припекало голову. Оба даже обгорели немного.Пал Палыч греб против течения, пока не стер ладони, тогда бросил весла, и лодку медленно повлекло назад. Вокруг было так мирно и тихо, что и разговаривать не хотелось. Зина сдала вахту и черпак и, закрыв глаза, легла на корме, подстелив пальто.– Отключаюсь, – сказала она.Это ее пальтишко, славное, но вышедшее из моды (новое оставила в Москве, решив в командировке не форсить), еще в купе цапнуло Пал Палыча за душу, потянуло за собой воспоминания и раздумья.Почему они не женаты? Ведь все толкало к тому. Одно время даже казалось вполне решенным («Вот свалим это проклятое дело и всем объявим, идет?» «Идет!»).Но не успеешь свалить одно проклятое, как наваливаются три новых. Что за работа, что б ее! Заживо съедает!.. То есть ему просто некогда было жениться? Так нелепо?.. Нет, тут часть правды. Не вся. В чем же остальная?Надо проследить сначала. С появления Зины на Петровке. Сперва он ее прошляпил – как талантливого эксперта, будущую звезду НТО. Внешность обманула: слишком хороша, вряд ли еще и умом богата. Обращался с новой сотрудницей снисходительно, покровительственно. Тщеславный петух! Спасибо, Томин ему глаза раскрыл. (С Томиным служба столкнула на щекотливом расследовании, и они как-то сразу подружились.) Томин и свел Пал Палыча с Зиной, своей однокурсницей.Та держалась бойко, но втайне робела перед Знаменским: недавняя выпускница юрфака – перед следователем, уже имевшим лестную репутацию.Потом был период обоюдной влюбленности. Тогда она и носила это пальтишко, обшитое тесьмой. Рыже-золотистое, как ствол сосны под солнцем. Как ее глаза. Таких янтарных больше ни у кого нет. Он провожал, встречал, тосковал и названивал, если усылали в другие города.Только окончательной близости не было. Зина не провоцировала, а Знаменский – в обыденной жизни не аскет – ради будущей жены принял рыцарственные обеты. Никаких соитий наскоро, тайком. Слишком высоко он ее ставил, чтобы предложить «исхитряться», чтобы подвергать риску пережить малейшее унижение или неловкость.Во всяком случае, так ему тогда представлялось. Сейчас, глядя на корму, Пал Палыч ругал и жалел себя за глупость. Чего он добился, изо всех сил благородничая? Их отношения приняли постепенно хронический характер. Возрастало взаимное доверие, крепла дружба, а пылкость убывала, сменяясь нерушимой спокойной привязанностью.Неужели я упустил мою Зину? Мою?.. А вдруг еще мою? Может, я и по сию пору дурью мучаюсь? Может, не поздно вернуть?Тем же воскресным вечером он решил объясниться.– Зина… я хочу с тобой поговорить. Это касается нас обоих.Заготовленные фразы произнеслись гладко, но Зиночка имела тонкий слух. Отозвалась не сразу:– Ну… поговори.Он начал излагать свои лодочные воспоминания и сожаления, упирая на то, что, в сущности, ничто не изменилось, что оба они – те же, только постарше, а это не обязательно хуже, даже наоборот, и т. д.Зина помалкивала до конца его монолога. И некоторое время после. Вздохнула слегка:– Я тоже думала о нас с тобой. И раньше огорчалась, что как-то все не складывается.– Прости.– Да не вини себя, пожалуйста! По-моему, любви – в чистом виде – и не было. Примешивалось больно много профессиональных восторгов. Ты рисовался мне гениальным следователем, я тебе – замечательным криминалистом…– Но разве…– Я помню, – перебила она, – помню. Одно время мы с удовольствием целовались и прочее. Но это не то… Когда ты сделал мне первое предложение?– После истории Авдеева.– А второе?– После бродяги.– Вот видишь!(По обоим делам Кибрит превзошла себя и прогремела в Управлении.)Пал Палыч притих, обескураженный поворотом разговора. А ей было и смешно и грустно.– Ну что ты, право, Павел? Мы же все равно друг друга любим! И это навсегда. А после загса, пожалуй, разодрались бы через месяц! – Она с улыбкой заглянула в его хмурое лицо.– С какой стати? Не выдумывай ерунды!– Ну, хорошо, давай порассуждаем. Ты когда-нибудь представлял меня вот с таким пузом? Или кормящей ребенка? – Она прошлась по комнате, придерживая перед собой воображаемый живот.– Знаешь, да! Думал о ребенке и заранее радовался!Признание отозвалось на лице Зины удивлением и нежностью. Пал Палыч порывисто обнял ее, близость ее тела ударила в голову.– Еще не поздно! Еще все может быть!Она не воспротивилась, не отстранилась. Доверчиво прислонилась щекой к его плечу.– Не нужно, милый. Мы только все испортим.И, мягко уклонившись от поцелуя, повторила:– Этого уже не нужно. А кроме того… Словом, твое третье предложение отклоняется.У Знаменского тоже был тонкий слух. Он разомкнул объятья.– Кроме того – что? Или кроме того – кто?Зина не замялась, не потупилась.– Еще не уверена, – ответила честно. – Но надеюсь.Объяснение состоялось, миновало, ей хотелось разрядить обстановку. А Пал Палыч по инерции продолжал:– Зина, если надежда не оправдается, то…– Четвертое предложение? Его не последует. Хочешь, скажу, почему ты на мне не женился? Настоящую причину?– Дурак набитый.– Не-ет. Себе на уме. Стала бы я не Кибрит, а Знаменская – так нам бы вместе работать не дали! Вот что!Пал Палыч возмутился, изумился, открыл рот… закрыл и начал неудержимо краснеть. (Действительно, семейных в одно дело не пускали.)А Зиночка как прыснула, так и не могла остановиться, пока он не заулыбался виновато и не ушел к себе.
* * * О пропаже мужа Миловидова заявила в пятницу к вечеру.В субботу Знаменский занимался в основном лодкой.В воскресенье вообще обо всем забыл.Ночь на понедельник ворочался без сна и работать отправился позже обычного.Возле ворот равнодушно поприветствовал Валетного и Зурина, чем-то озабоченных, и поспешил в «красный уголок», чтобы сесть и подумать, как продолжать расследование.Зурин с Валетным, дав ему удалиться, вернулись к прерванному разговору. Речь который уже раз шла об исчезновении Миловидова. Валетный метался в лихорадочных догадках:– Нашел время пропадать! Может, все-таки по пьянке где?– Ты его пьяного видел?– Вроде нет… Петр Иваныч, а вдруг это… Вдруг его по-тихому взяли?!– Тьфу ты! – озлился Зурин. – Уже готов, уши прижал! Ничего эти столичные не раскопали. И не раскопают. Сам-то другорядь не знаешь, с прибылью будешь или в убытке!– Тогда какая же ваша гипотеза? Насчет Миловидова?– Давай прежде времени в панику не вдаряться. Мог кто и вызвать по делу. Осенью ж уезжал. Он сам себе голова, нам с тобой не доложит.– Нам-то – понятно. Но жене должен был сказать, чтоб шум не подымала. Если только от нее скрыть хотел?.. – И тут ему в голову пришло объяснение, близкое его сердцу волокиты. – Петр Иваныч, вдруг он с Митькой-механиком сцепился?! Митька за Аленой вовсю ухлестывал, то и дело из Дворца под локоток. Может, у них треугольник вышел? И дальше какая-нибудь петрушка?Зурин сплюнул.– Слушай, ну любой разговор у тебя под конец на баб сворачивает! Уйми ты свой этот… секс. Вон уж лысеть начал.– Петр Иваныч, это не в первый раз, и я попрошу! Вам, положим, нравится многосемейность, а я ответственно выбираю достойную подругу жизни!– Ну выбирай, выбирай. На нашей фабрике аккурат до гроба хватит. Чем гипотезы выдумывать, лучше с Аленой потолковать.– Пока что не в себе она.– Сегодня пускай еще повоет. А завтра пойдешь.
* * * Между тем Знаменский надумал, что пора вплотную заняться сушильным цехом. Заглянул в именной список. «Нач. сушки – Миловидов Сергей Иванович». Знакомая фамилия. Уже треть фабрики знакомых фамилий, а дело ни с места.Позвонил по внутреннему в цех, чтобы вызвать начальника. Чей-то прокуренный голос поинтересовался, кто спрашивает, и, удивленный неосведомленностью следователя, сообщил, что Миловидов еще с четверга исчез.– Как то есть исчез? – переспросил Знаменский.– Ну запропастился куда-то, жена ищет, с ног сбилась.У Знаменского в голове прояснело, всплыла сцена в милицейской дежурке. Всплыл и сам Миловидов: был у них короткий разговор при знакомстве.На фоне прочих представителей «руководящего звена», включая директора с замом, Миловидов выглядел как-то крупнее, культурнее… Стало быть, так и не вернулся.
1 2 3 4 5 6 7