Вдруг он застонал, резко откинулся назад, упал на бок, поджал под себя ноги. Олеся злобно приподнялась на локте:– Ну, в чем дело?– Подожди… – Он ерзал по простыням, сбивая их в кучу. – Мне что-то нехорошо… Пройдет…Она села, пристально посмотрела на него. Он лежал на спине, закрыв глаза, тяжело дышал, его поросшая черным волосом грудь колыхалась в такт дыханию…Она взяла в руки подушку, помяла ее, прижала к своей груди, задумчиво глядя на это ненавистное лицо.Торопиться не следовало, да она и не торопилась. Он сейчас боролся с другой болью, менее опасной, и скоро ему предстояло побороться еще с одной…– Прости меня… – зашептал он, приоткрыв глаза. –Не ожидал… Знаешь… Надо бы вызвать врача.– А я куда денусь? – спросила она. – Скажут потом, что тебя прихватило в постели со шлюхой.– Нет, ты уйдешь… Вызови врача…«Будь ты проклят! – выругалась она про себя. – Вот выбрал момент!» Все шло совсем не так, как она рассчитывала. Она уже выбрала способ убийства – пробьет ему голову прекрасно подходящей для этого штучкой – мраморной статуэткой, которая стояла рядом с кроватью, на столике, с левой стороны… Статуэтка была уродливая и дорогая и приходилась Олесе как раз по руке – она уже успела ее опробовать. Пробьет ему голову, когда он будет валяться, подыхая от блаженства, сопеть в подушку, в тот момент, когда не будет ждать от жизни ничего дурного… «В конце концов, это будет не такая уж плохая смерть! – говорила себе Олеся. – Умрет счастливым». А теперь он лежал с беспомощно раскрытыми глазами, и если подыхал, то от боли. И все просил:– Позвони Годэну… Позвони, пожалуйста!– Кто такой Годэн? – яростно спросила она.– Мой врач… Он свой человек, он не скажет Ирен…Позвони ему и уходи…Он в этот миг начисто забыл, что Олеся совсем не говорит по-французски, а значит, не сможет объясниться с врачом. Борис продиктовал ей телефон два раза, а потом упорно повторил:– Позвони! Скорее!Она вышла из спальни, постояла в коридоре, потом прошла в столовую, подняла трубку… И положила ее.В голову ей "пришла странная мысль. Олеся еще раз обдумала рождающийся тут же план, посидела на диване, допила шампанское из своего бокала и вернулась в спальню. Борис выглядел совсем худо – под глазами набрякли черные мешки, дыхание стало слабым и сиплым.– Все в порядке, – сказала она, забираясь к нему в постель. – Я вызвала врача.– Спасибо… – просвистел он. – И… Уходи…– Нет, я подожду врача, – ответила она. – Мне страшно оставлять тебя одного.– Мне тоже страшно… Но тебе надо уходить. Годэн, он славный человек, но… Мне не хочется, чтобы он знал про тебя.– Ничего, будет хуже, если ты останешься в одиночестве, – пожала она плечами. – Меня не интересует моя репутация. А твоя… Он ведь не скажет твоей жене, верно? Значит, все в порядке. Я остаюсь.– Спасибо… – Он сморгнул, его глаза наполнились слезами. – Как больно… Мне никогда так плохо не было. Мне даже кажется…– Ничего, ничего… – ворковала она, поднимая подушку и придвигаясь к нему поближе. – Это все пройдет, сейчас приедет врач…– Ты… Святая…Больше он ничего не успел сказать: Олеся набросилась на него, накрыла его лицо подушкой, прижала ее, потом поняла, что не удержит – он внезапно стал отбиваться, сильно, резко, совсем не как больной, быстро перевернулась, села на подушку. Ей было до тошноты противно ощущать его лицо под собой, но надо было вытерпеть это. Его ноги конвульсивно сгибались, руки хватали пустоту, скрюченные толстые пальцы походили на когти старой птицы… «Еще немного, – уговаривала себя и его Олеся, ерзая по подушке задом, прижимая ее плотнее. – Еще совсем немного! Еще чуть-чуть!»Теперь он только дрожал, ноги еле дергались, одна рука разжалась, другая шарила по простыне. Все медленней, медленней… Как будто искала потерянную вещь, зажигалку, например, пуговицу, девушку… Наконец он затих.Олеся посидела еще немного, боясь даже приподняться. Вдруг он притворился? Но Борис был неподвижен, совершенно неподвижен, и вдруг показался ей огромным… Она сползла с подушки, осторожно отняла ее от лица… Страшное синюшное лицо, искаженное гримасой удушья. Подушка была прокушена, на наволочке остались следы его зубов. Олеся быстро сняла наволочку, затолкала ее под кровать, нашла в бельевом шкафу другую, поменяла… Старую, прокушенную, извлекла – нельзя было оставлять ее так, но мысли путались, руки тряслись, в глазах было темно.Соображала она плохо.Однако через минуту, в столовой, ей стало легче.Раз дело обернулось по-другому, надо было уничтожить все свои следы. Нет ничего проще. В этой квартире она была всего несколько раз и всегда посещала только столовую, спальню, ванные комнаты… Она вооружилась наволочкой – все не могла с ней расстаться, прошлась ею по всем плоскостям, которых касалась, сполоснула ванную, где мылась сегодня, сняла с полотенца свой длинный русый волос. Спустила его в унитаз. Сбегала на кухоньку, перемыла посуду от сегодняшнего ужина, выбросила бутылку из-под шампанского и корзиночку из-под устриц. Еще раз проверила, не забыла ли чего. Обтерла напоследок мраморную статуэтку, хотя в этот раз ее не касалась. Потом вытерла телефон. Быстро оделась, запихала сложенную в несколько раз наволочку в сумку, привела в порядок свою минимальную косметику. Открыла дверь, прихватив ручку полой плаща, и бросилась бегом вниз по лестнице, захлопнув дверь за собой.Через пару минут она уже сидела в такси, называла адрес – бульвар Распай, напротив «Танго». Шофер ее понял, и они поехали.По дороге она быстро обдумывала положение. Все оказалось еще проще, чем она думала. Никакой крови, никаких криков, ничего, кроме подушки, которая противно колыхалась под ней… Борис умер тихо и быстро. А определит ли врач, отчего он умер? Остановка сердца? У него было больное сердце? В офисе подтвердят, что он неважно себя чувствовал. Может быть, повезет, и все решат, что он умер естественным путем. Надо было хорошенько просмотреть квартиру, может быть, она хваталась еще за что-нибудь. Но оставаться там еще на несколько минут? Олесе было страшно, поэтому она и сбежала. И сделала по дороге глупость – взяла такси неподалеку от дома Бориса, хотя заранее запретила себе делать такие вещи.«Надо было мне пройти подальше, поймать такси на другой улице! – укоряла она себя. – Впрочем, сейчас такая запарка, столько народу, шофер меня не запомнит…» Она специально отворачивалась, чтобы он не разглядел ее лицо в зеркальце заднего обзора. И шофер, слава Богу, попался как раз такой, как надо – хмурый, неразговорчивый, пожилой… Крутил свою баранку и совсем не обращал внимания на Олесю. И она была от души ему благодарна.«Только бы все обошлось, только бы все обошлось… – твердила она про себя. – Со старухой все будет еще легче, она слабая…» Вдруг ей стало нехорошо от мысли, что придется убивать старую женщину. Она как-то совсем не думала о ней, когда строила свои планы, куда больше ее волновал Борис. Но теперь, когда с ним все было покончено… "Смогу ли я… – спрашивала она себя. – И надо ли это делать?Может, оставить ее в покое? Она и так вряд ли переживет смерть сына… Бедная, выжившая из ума бабка… Очень ли нужно ее убивать?"Но такси уже остановилось, и Олеся выходила на бульвар Распай. Такой знакомый бульвар, уже почти родной и симпатичный… Она огляделась по сторонам.Поймала себя на мысли, что ищет в толпе лицо Катрин или ее друга. Никого она не увидела, двинулась во двор. Сумерки были синие, мягкие, сердце сжималось от страха и нерешительности. У железной двери она замерла. Всего на миг. Потом набрала на кодовом замке шифры, которые красовались рядом на стене. Щелчок.Дверь открылась, «Идиотизм, – смутно подумала она и вошла. – Во всем этом нет ни капли смысла. Кому нужна дверь, которая ничего не запирает?»Стеклянный загончик консьержки был пуст, и Олеся не стала вызывать лифт, чтобы не было шума. Лестница была очень крутая и узкая, но зато чистая, прекрасно освещенная. На площадке второго этажа под ноги Олесе бросилась серая кошка. Олеся наклонилась, погладила ее, кошка стала урчать. Наверняка она ждала, что Олеся еще поиграет с нею, но та пошла наверх.На площадку четвертого этажа выходили две двери.И ни на одной не было таблички с фамилией владельца квартиры. Надежды Олеси рухнули. Приходилось полагаться только на интуицию. Она вспомнила, где зажглось окно в тот вечер, когда она следила за домом, вычислила эту квартиру, тяжело вздохнула и позвонила.Позвонила еще раз и еще… Никакого ответа. Олеся выругалась про себя. С одной стороны, это было даже неплохо, что никто ей не отвечал, это гарантировало, что Жермен не вернулась. С другой, она могла ошибиться квартирой и звонить совсем к другим людям. В таком случае их не было дома. Олеся нажала кнопку звонка еще раз и наконец различила слабое шарканье туфель, а затем дрожащий старческий голос, который спрашивал по-французски, наверное, «кто там?». Олеся решительно и вежливо ответила:– Мадам Бодо?– Уи, – раздалось за дверью. И снова фраза по-французски. Олеся ответила ей на чистом русском языке:– Простите, что я вас беспокою… Я из России, журналистка, мне нужно с вами поговорить…Этот финт с русской журналисткой она придумала давно. Олеся не сомневалась, что старая дама будет счастлива поговорить с кем-то из России, и не ошиблась – старуха заволновалась, снова послышался ее слабый голос. Теперь она говорила по-русски, немного нерешительно, как будто сомневаясь в своих словах:– Ох, милочка… Вы так неожиданно.– Простите, что не предупредила, но я только что прилетела из Москвы, – вдохновенно врала Олеся. – И сразу к вам. Это мое задание.– Вы из Москвы… – На этих словах дверь распахнулась, и перед Олесей оказалась сморщенная маленькая старушка в бархатном халате с кистями у пояса, очень похожая на гнома…Старушка смотрела на Олесю со жгучим детским любопытством, и у нее вдруг перехватило горло. Ей подумалось, что будет очень трудно сделать это. Очень.– Проходите, – взволнованно говорила старушка, запирая за нею дверь. – Ах, ма шер, я так рада вас видеть… Ко мне никогда-никогда не приезжали из Москвы… Я так страдала…Она медленно пошаркала в комнату, Олеся прошла за нею. Увидела почтенную старую мебель, разобранную постель, лекарства на столике с гнутыми ножками, спущенные малиновые шторы… Старушка хлопотала, не зная, куда посадить гостью, чего ей предложить… :– Ах, милая, я совсем не знаю, где у меня что… – простонала она в конце концов. – Жермен, ма фам де шамбр, моя горничная… Она ушла, у нее свободный день. Я хотела предложить вам чего-нибудь… Ах, ма шер! Как трудно быть старой… Я так рада, что могу говорить по-русски…– Мадам Бодо, – начала Олеся, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. Старушка нравилась ей все больше и больше, надо было уходить, но зачем она в таком случае сидела здесь? Ведь старушка потом опишет ее… Надо или уходить, или действовать быстро. – Мадам Бодо, я хотела бы задать вам несколько вопросов.– Ах, конечно, конечно… Только вот я ничего не могу найти… – плачущим голосом отвечала старушка, которая в этот миг рылась в секретере. Ее смешной маленький затылочек, обмотанный цветастым платком, был такой удобной мишенью… Но Олеся сидела неподвижно, сложив руки на голых коленях, не могла заставить себя сдвинуться с места.– Мадам Бодо…– Ах, нашла! – как маленькая девочка, вскрикнула старушка, выпрямилась и с торжеством показала Олесе что-то крохотное и блестящее. – Нашла! Ах, ма шер, я дала себе слово, что если кто-то приедет ко мне в гости из России, то я подарю ему вот это! Это образ Казанской Божьей Матери, я его всегда носила на груди, когда била маленькая… Мама вывезла его из России на мне, и с тех пор он меня хранил. Мама всегда говорила, что мы выбрались оттуда чудом…Старушка просеменила к Олесе, знаком попросила ее пригнуться и повесила ей на шею образок. Отошла немного, полюбовалась.– Ах, милая, как хорошо, что это вы ко мне приехали! Вам так идет образок!Олеся склонила голову, потрогала пальцем маленький золотой овал, в котором на эмали был изображен образ, потом потерянным взглядом посмотрела на мадам Бодо. Так ничего и не решив, сказала:– Спасибо… Это очень дорого, может быть…– Ах нет! – Старушка опустилась на постель, стала потирать свои сухонькие ручки. – Я давно так решила, ма шер, уж вы меня не обижайте… Я так рада!– Но это ваша семейная реликвия…– Я уже старая… – прошептала старушка. – А моему сыну этот образок не нужен. И моим внукам тоже.Ах, вы меня должны понять… Мне так трудно с ними…Они такие жестокие! Думаете, они меня любят? Они считают, что я выжила из ума. А он, мой сын, даже хочет отправить меня подальше, в пригород. Конечно, тут очень шумно. Но я люблю этот бульвар. С него для меня начинался Париж… Я была совсем маленькая, мне было пять лет, когда я впервые увидела Распай. А вот Москву я совсем не помню! Я была младенцем. Меня унесли оттуда на руках. Вы не поверите, моя дорогая, как можно тосковать по городу, которого даже не помнишь? А я тоскую… Мне уже никогда не увидеть его, ко мне никто не приезжает…– Мадам Бодо… – решилась Олеся. – Я хотела бы спросить вас вот о чем. Пошли слухи, что в Москве, на углу Покровского бульвара, в том доме, где вы раньше жили…– Вы, милая, наверное, про драгоценности говорите? – радостно подхватила старушка. – Их нашли?– Пока нет, – растерялась Олеся. – Но… Скажите, это правда?– Конечно, милая! – улыбнулась старушка. – Это чистая правда, хотя мой сын не очень-то мне верит…Эти слова подбодрили Олесю. «Хотя бы не зря я это сделала! – подумала она, вспомнив про Бориса. – Но как быть с нею? Рука не поднимется…» И она сказала:– Мадам Бодо, вы многим рассказывали про этот тайник?– Нет, – вздохнула старушка – Не так уж много у меня знакомых… И потом, мама и папа, они велели мне молчать. Я молчала всю жизнь. И вот только недавно рассказала сыну. А он мне не поверил.– Значит, только он знает про тайник?– Да, только он… Но теперь, значит, в Москве ходят про него слухи? Может быть, это к лучшему…Мне уже ничего не надо, только бы умереть спокойно…А сыну… Сыну эти драгоценности не нужны. Они слишком хороши для него. И для его жены. – Старушка говорила обиженно и суховато. – Никогда мне не нравилась его жена, ма шер, никогда эта надутая лавочница…У ее отца самая обыкновенная лавка одежды.– Видите ли, мадам, – заторопилась Олеся. – Пока о тайнике знают в узких кругах… – Она пользовалась теми выражениями, которые, по ее мнению, могла бы использовать журналистка. – Но раз вы подтверждаете, что тайник есть, им займутся. Это надо будет делать втайне. Нельзя допустить, чтобы начался ажиотаж и квартиру ограбили.– Понимаю, понимаю… – закивала старушка. – Я удивляюсь, как его до сих пор не нашли… А куда вы денете наши драгоценности?– Если вы не возражаете, мадам, то мы передадим их в музей.– В музей! – обрадовалась та. – Как это хорошо!Только не отдавайте их моей снохе! Ирен не заслужила их носить!– Не беспокойтесь, – уверила ее Олеся. – И вот еще что… Это тайна, и пока их не достали, вы должны молчать. Понимаете? Никому не говорите, что я к вам приходила.В этот миг она уже приняла решение. Мадам Бодо останется жива – Я никому не скажу, деточка, – радостно согласилась та. – Можете на меня положиться. Но как жаль, как жаль, что я ничем не могу вас угостить..– Прошу вас, не беспокойтесь. Ну, мне, наверное, пора. – Олеся попыталась подняться с места, но старушка умоляюще сложила руки:– Как же так?! Вы уже уходите? Я вас прошу, останьтесь! Расскажите мне что-нибудь о Москве!– О Москве? – Олеся сидела как на иголках – Москва сейчас очень изменилась.. – А Покровский бульвар?– Бульвар? Бульвар все такой же, наверное… Только там сейчас такое движение…– В Париже тоже такое движение, – вздохнула старушка. – Я совсем не узнаю Париж. Впрочем, я и Москвы совсем не знаю… Только смутно помню бульвар. Моя мама гуляла там со мной. Помню деревья, и все. Вы на самом деле очень спешите?– Да, знаете… Работа…– Вы совсем молоденькая… – сказала старуха, внимательно разглядывая ее. – Я когда-то тоже была такой худенькой, это было модно… А сейчас?– Сейчас тоже… – тепло улыбнулась Олеся. – Как жаль, что мне надо уходить… Вы бы мне рассказали про Париж, правда?– Конечно, милая… Но может быть, вы еще зайдете? Вы надолго приехали?– Я завтра уезжаю.– Ах, как жаль, как жаль… – Старушка поднялась и направилась к двери. – Я вас провожу немножко. До лифта. Сейчас стало так опасно… И знаете, ма шер, эти крысы… В Москве тоже крысы?– Но не такие огромные…Старушка провела ее по длинному коридору, мимо закрытых дверей. Когда-то, видимо, она занимала все комнаты, сейчас ей было достаточно одной. Она отперла дверь парадного, выглянула наружу, показала Олесе двери лифта:– Сюда. И будьте осторожны.Когда Олеся уже вошла в лифт и двери стали закрываться, старушка крикнула ей вслед:– Ах, ма шер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50