– Она терла руки о джинсы так сильно, что я думала, она протрет в них дырки. – Скажи еще, мы должны радоваться, что мародеры застрелили мистера Талбота.
– Нет, – сказал отец. – Но мы должны радоваться, что они не застрелили тогда всех остальных. Мы должны радоваться, что они взяли только консервы и не тронули семена. Мы должны радоваться, что пожары не зашли так далеко. Мы должны радоваться…
– Что еще получаем почту? – спросил Дэвид. – Этому мы тоже должны радоваться? – Он хлопнул дверью и вышел на улицу.
– Когда мы не получили от них никаких вестей, мне надо было позвонить или еще что-нибудь, – сказала мама.
Отец все еще смотрел на испорченный пластик. Я подала ему письмо.
– Ты его сохранишь или как? – спросила я.
– Я думаю, оно свое дело уже сделало, – сказал он, скомкал его и, бросив в печь, захлопнул дверцу. Он даже не обжегся. – Пойдем поможешь мне с теплицей, Линн.
На улице было темным-темно и уже по-настоящему холодно. Мои кроссовки тут же задубели. Взяв фонарь, отец стал натягивать пластик на деревянные рамы, а я с интервалом в два дюйма забивала скобы, через одну попадая себе по пальцам. Когда мы закончили первую раму, я попросила, чтобы он отпустил меня в дом переобуться в ботинки.
– Ты принесла семена томатов? – спросил он, словно даже не слышал меня.
– Или ты была слишком занята поисками письма?
– Я его не искала, – сказала я. – Случайно нашла. Я думала, ты будешь рад получить письмо и узнать, что случилось с Клири.
Отец натянул пластик на следующую раму, и так сильно, что на пленке появились маленькие складки.
– Мы и так знали, – сказал он, потом отдал мне фонарик и взял у меня пистолет со скобами. – Хочешь, чтобы я сказал? Хочешь, чтобы я сказал тебе, что именно с ними случилось? Хорошо. Надо полагать, они были недалеко от Чикаго и просто испарились, когда упали бомбы. Если так, то им повезло. Потому что около Чикаго нет гор, как у нас. Они могли сгореть во время пожаров, могли умереть от радиационных ожогов или лучевой болезни. Или их застрелил какой-нибудь мародер.
– Или они сами это сделали, – добавила я.
– Или они сами. – Он приставил пистолет к рейке и нажал курок. – У меня есть теория насчет того, что случилось позапрошлым летом, – сказал он, передвинул пистолет дальше и всадил в дерева еще одну скобу. – Я не думаю, что это начали русские или мы. Я думаю, это сделала какая-нибудь небольшая террористическая группа или, быть может, даже один ненормальный. Надо полагать, они не представляли себе, что случится, когда сбрасывали свою бомбу. Я думаю, они просто были бессильны, злы и напуганы всем тем, что происходило вокруг. И они ударили наотмашь. Бомбой. – Он прикрепил раму и выпрямился, чтобы начать с другой стороны. – Что ты думаешь об этой теории, Линн?
– Я же сказала тебе. Я нашла письмо, когда искала журнал для миссис Талбот.
Он повернулся, держа пистолет перед собой:
– Но по какой бы причине они это ни сделали, они обрушили на свои головы весь мир. Хотели они того или нет, им пришлось на себе испытать все последствия.
– Если они выжили, – сказала я. – И если их кто-нибудь не пристрелил.
– Я не могу больше позволить тебе ходить на почту, – сказал он. – Это слишком опасно.
– А как же журналы для миссис Талбот?
– Иди проверь огонь в печке. Я пошла в дом. Дэвид уже вернулся и теперь снова стоял у камина, глядя в стену. Мама разложила перед камином столик и поставила рядом складные стулья. На кухне резала картошку миссис Талбот. Она плакала, словно это была не картошка, а лук.
Огонь в печи почти погас. Чтобы его разжечь, я сунула внутрь несколько смятых страниц из журнала, и они вспыхнули голубым и зеленым пламенем. На горящую бумагу я швырнула пару сосновых шишек и немного щепок. Одна из шишек откатилась в сторону и застряла в слое пепла. Я протянула руку, чтобы швырнуть ее обратно, и ударилась о дверцу.
В том же самом месте. Замечательно! Волдырь сдерет старую корку, и все начнется сначала. И конечно же, мама стояла рядом, держа в руках кастрюльку картофельного супа. Она поставила ее на плиту и схватила меня за руку, потянув вверх, словно это было доказательство преступления или еще что. Она ничего не сказала, просто стояла, держа мою руку в своей, и моргала.
– Я обожгла ее, – сказала я. – Просто обожгла.
Она осторожно потрогала края старой, засохшей корочки, как будто боялась чем-нибудь заразиться.
– Это просто ожог! – закричала я, отдергивая руку, и принялась засовывать дурацкие поленья Давида в печку. – Это не лучевая болезнь. Просто ожог!
– Ты знаешь, где отец, Линн? – спросила она.
– Там, у заднего крыльца, – ответила я. – Строит свою дурацкую теплицу.
– Он ушел, – сказала она, – и взял с собой Стича.
– Он не мог взять Стича. Стич боится темноты.
Она молчала.
– Ты знаешь, как там темно?
– Да, – сказала она и поглядела в окно. – Я знаю, как там темно.
Я сдернула с крючка у камина свою парку и пошла к двери. Дэвид схватил меня за руку:
– Куда тебя черт понес?
Я вырвалась:
– Искать Стича. Он боится темноты.
– Там слишком темно, – сказал он. – Ты потеряешься.
– Ну и что? Это лучше, чем торчать здесь, – ответила я и хлопнула дверью, придавив ему руку.
Он догнал меня и снова схватил, когда я была уже около дровяного сарая.
– Отпусти, – сказала я. – Я ухожу. Я найду каких-нибудь других людей и буду жить с ними.
– Никаких других людей нет! Черт побери, прошлой зимой мы дошли до самого Саут-Парка. Нигде никого нет. Мы не видели даже тех мародеров. Но вдруг ты на них наткнешься? На тех, что застрелили мистера Талбота?
– Ну и что? В худшем случае они меня пристрелят. В меня уже стреляли.
– Ты ведешь себя как ненормальная. Это ты хоть понимаешь? – спросил он.
– Пришла тут с этим сумасшедшим письмом и всех просто-напросто убила.
– Убила! – Я так распсиховалась, что чуть не закричала. – Убила! А ты вспомни прошлое лето! Кто кого тогда убивал?
– Нечего было срезать через лес, – сказал Дэвид. – Отец говорил тебе не ходить там.
– И что, из-за этого нужно было в меня стрелять? И убивать Расти?
Дэвид так крепко сжимал мою руку, что я думала, он ее сломает.
– У мародеров была собака. Мы обнаружили ее следы вокруг мистера Талбота. Когда ты прошла через лес и мы услышали лай Расти, мы решили, что это опять банда мародеров. – Он посмотрел мне в глаза. Мама права. Паранойя действительно убийца номер один. Прошлым летом мы все немного сошли с ума. Да и сейчас, наверное, это осталось. – А ты берешь и приносишь письмо, напоминая всем о том, что случилось, и о том, что все мы потеряли…
– Я же сказала, что нашла его, когда искала журналы. Я думала, вы обрадуетесь, что оно не пропало.
– Да уж.
Он пошел в дом, а я еще долго стояла снаружи, дожидаясь отца и Стича. Когда я наконец вернулась, никто на меня даже не посмотрел. Мама все так же стояла у окна, и в черном небе над ее головой я увидела звездочку. Миссис Талбот перестала плакать и принялась расставлять на столике посуду. Мама разлила суп, и мы все сели, а когда начали есть, вернулись отец со Стичем. Все журналы отец принес с собой.
– Извините, миссис Талбот, – сказал он. – Если вы хотите, я спрячу их в подвале, и вы будете посылать Линн, чтобы она приносила их по одному.
– Это не важно, – ответила она. – Мне не хочется их больше читать.
Отец положил стопку журналов на диван и сел к столику. Мама налила ему тарелку супа.
– Я принес семена, – сказал отец. – Семена томатов немного набухли от влаги, но зато с кукурузой и тыквами все в порядке. – Он взглянул на меня.
– Дверь на почте я заколотил, Линн. Ты, надеюсь, понимаешь? Ты понимаешь, что я не могу больше позволить тебе ходить туда? Это слишком опасно.
– Я же сказала, что нашла его. Когда искала журнал.
– Огонь гаснет, – заметил он.
После того как они застрелили Расти, мне не разрешали никуда ходить целый месяц, потому что они боялись застрелить меня, когда я буду возвращаться. Даже когда я пообещала ходить только длинной дорогой. Потом появился Стич, и ничего страшного не случилось. Мне опять разрешили выходить. До конца лета я ходила каждый день, а потом – когда отпускали. Я просмотрела каждую пачку, наверное, раз по сто, прежде чем нашла это письмо от Клири. Миссис Талбот была права насчет почты. Письмо действительно положили в чужой ящик.
1 2
– Нет, – сказал отец. – Но мы должны радоваться, что они не застрелили тогда всех остальных. Мы должны радоваться, что они взяли только консервы и не тронули семена. Мы должны радоваться, что пожары не зашли так далеко. Мы должны радоваться…
– Что еще получаем почту? – спросил Дэвид. – Этому мы тоже должны радоваться? – Он хлопнул дверью и вышел на улицу.
– Когда мы не получили от них никаких вестей, мне надо было позвонить или еще что-нибудь, – сказала мама.
Отец все еще смотрел на испорченный пластик. Я подала ему письмо.
– Ты его сохранишь или как? – спросила я.
– Я думаю, оно свое дело уже сделало, – сказал он, скомкал его и, бросив в печь, захлопнул дверцу. Он даже не обжегся. – Пойдем поможешь мне с теплицей, Линн.
На улице было темным-темно и уже по-настоящему холодно. Мои кроссовки тут же задубели. Взяв фонарь, отец стал натягивать пластик на деревянные рамы, а я с интервалом в два дюйма забивала скобы, через одну попадая себе по пальцам. Когда мы закончили первую раму, я попросила, чтобы он отпустил меня в дом переобуться в ботинки.
– Ты принесла семена томатов? – спросил он, словно даже не слышал меня.
– Или ты была слишком занята поисками письма?
– Я его не искала, – сказала я. – Случайно нашла. Я думала, ты будешь рад получить письмо и узнать, что случилось с Клири.
Отец натянул пластик на следующую раму, и так сильно, что на пленке появились маленькие складки.
– Мы и так знали, – сказал он, потом отдал мне фонарик и взял у меня пистолет со скобами. – Хочешь, чтобы я сказал? Хочешь, чтобы я сказал тебе, что именно с ними случилось? Хорошо. Надо полагать, они были недалеко от Чикаго и просто испарились, когда упали бомбы. Если так, то им повезло. Потому что около Чикаго нет гор, как у нас. Они могли сгореть во время пожаров, могли умереть от радиационных ожогов или лучевой болезни. Или их застрелил какой-нибудь мародер.
– Или они сами это сделали, – добавила я.
– Или они сами. – Он приставил пистолет к рейке и нажал курок. – У меня есть теория насчет того, что случилось позапрошлым летом, – сказал он, передвинул пистолет дальше и всадил в дерева еще одну скобу. – Я не думаю, что это начали русские или мы. Я думаю, это сделала какая-нибудь небольшая террористическая группа или, быть может, даже один ненормальный. Надо полагать, они не представляли себе, что случится, когда сбрасывали свою бомбу. Я думаю, они просто были бессильны, злы и напуганы всем тем, что происходило вокруг. И они ударили наотмашь. Бомбой. – Он прикрепил раму и выпрямился, чтобы начать с другой стороны. – Что ты думаешь об этой теории, Линн?
– Я же сказала тебе. Я нашла письмо, когда искала журнал для миссис Талбот.
Он повернулся, держа пистолет перед собой:
– Но по какой бы причине они это ни сделали, они обрушили на свои головы весь мир. Хотели они того или нет, им пришлось на себе испытать все последствия.
– Если они выжили, – сказала я. – И если их кто-нибудь не пристрелил.
– Я не могу больше позволить тебе ходить на почту, – сказал он. – Это слишком опасно.
– А как же журналы для миссис Талбот?
– Иди проверь огонь в печке. Я пошла в дом. Дэвид уже вернулся и теперь снова стоял у камина, глядя в стену. Мама разложила перед камином столик и поставила рядом складные стулья. На кухне резала картошку миссис Талбот. Она плакала, словно это была не картошка, а лук.
Огонь в печи почти погас. Чтобы его разжечь, я сунула внутрь несколько смятых страниц из журнала, и они вспыхнули голубым и зеленым пламенем. На горящую бумагу я швырнула пару сосновых шишек и немного щепок. Одна из шишек откатилась в сторону и застряла в слое пепла. Я протянула руку, чтобы швырнуть ее обратно, и ударилась о дверцу.
В том же самом месте. Замечательно! Волдырь сдерет старую корку, и все начнется сначала. И конечно же, мама стояла рядом, держа в руках кастрюльку картофельного супа. Она поставила ее на плиту и схватила меня за руку, потянув вверх, словно это было доказательство преступления или еще что. Она ничего не сказала, просто стояла, держа мою руку в своей, и моргала.
– Я обожгла ее, – сказала я. – Просто обожгла.
Она осторожно потрогала края старой, засохшей корочки, как будто боялась чем-нибудь заразиться.
– Это просто ожог! – закричала я, отдергивая руку, и принялась засовывать дурацкие поленья Давида в печку. – Это не лучевая болезнь. Просто ожог!
– Ты знаешь, где отец, Линн? – спросила она.
– Там, у заднего крыльца, – ответила я. – Строит свою дурацкую теплицу.
– Он ушел, – сказала она, – и взял с собой Стича.
– Он не мог взять Стича. Стич боится темноты.
Она молчала.
– Ты знаешь, как там темно?
– Да, – сказала она и поглядела в окно. – Я знаю, как там темно.
Я сдернула с крючка у камина свою парку и пошла к двери. Дэвид схватил меня за руку:
– Куда тебя черт понес?
Я вырвалась:
– Искать Стича. Он боится темноты.
– Там слишком темно, – сказал он. – Ты потеряешься.
– Ну и что? Это лучше, чем торчать здесь, – ответила я и хлопнула дверью, придавив ему руку.
Он догнал меня и снова схватил, когда я была уже около дровяного сарая.
– Отпусти, – сказала я. – Я ухожу. Я найду каких-нибудь других людей и буду жить с ними.
– Никаких других людей нет! Черт побери, прошлой зимой мы дошли до самого Саут-Парка. Нигде никого нет. Мы не видели даже тех мародеров. Но вдруг ты на них наткнешься? На тех, что застрелили мистера Талбота?
– Ну и что? В худшем случае они меня пристрелят. В меня уже стреляли.
– Ты ведешь себя как ненормальная. Это ты хоть понимаешь? – спросил он.
– Пришла тут с этим сумасшедшим письмом и всех просто-напросто убила.
– Убила! – Я так распсиховалась, что чуть не закричала. – Убила! А ты вспомни прошлое лето! Кто кого тогда убивал?
– Нечего было срезать через лес, – сказал Дэвид. – Отец говорил тебе не ходить там.
– И что, из-за этого нужно было в меня стрелять? И убивать Расти?
Дэвид так крепко сжимал мою руку, что я думала, он ее сломает.
– У мародеров была собака. Мы обнаружили ее следы вокруг мистера Талбота. Когда ты прошла через лес и мы услышали лай Расти, мы решили, что это опять банда мародеров. – Он посмотрел мне в глаза. Мама права. Паранойя действительно убийца номер один. Прошлым летом мы все немного сошли с ума. Да и сейчас, наверное, это осталось. – А ты берешь и приносишь письмо, напоминая всем о том, что случилось, и о том, что все мы потеряли…
– Я же сказала, что нашла его, когда искала журналы. Я думала, вы обрадуетесь, что оно не пропало.
– Да уж.
Он пошел в дом, а я еще долго стояла снаружи, дожидаясь отца и Стича. Когда я наконец вернулась, никто на меня даже не посмотрел. Мама все так же стояла у окна, и в черном небе над ее головой я увидела звездочку. Миссис Талбот перестала плакать и принялась расставлять на столике посуду. Мама разлила суп, и мы все сели, а когда начали есть, вернулись отец со Стичем. Все журналы отец принес с собой.
– Извините, миссис Талбот, – сказал он. – Если вы хотите, я спрячу их в подвале, и вы будете посылать Линн, чтобы она приносила их по одному.
– Это не важно, – ответила она. – Мне не хочется их больше читать.
Отец положил стопку журналов на диван и сел к столику. Мама налила ему тарелку супа.
– Я принес семена, – сказал отец. – Семена томатов немного набухли от влаги, но зато с кукурузой и тыквами все в порядке. – Он взглянул на меня.
– Дверь на почте я заколотил, Линн. Ты, надеюсь, понимаешь? Ты понимаешь, что я не могу больше позволить тебе ходить туда? Это слишком опасно.
– Я же сказала, что нашла его. Когда искала журнал.
– Огонь гаснет, – заметил он.
После того как они застрелили Расти, мне не разрешали никуда ходить целый месяц, потому что они боялись застрелить меня, когда я буду возвращаться. Даже когда я пообещала ходить только длинной дорогой. Потом появился Стич, и ничего страшного не случилось. Мне опять разрешили выходить. До конца лета я ходила каждый день, а потом – когда отпускали. Я просмотрела каждую пачку, наверное, раз по сто, прежде чем нашла это письмо от Клири. Миссис Талбот была права насчет почты. Письмо действительно положили в чужой ящик.
1 2