А-П

П-Я

 


Борис уставился на нас обоих, видимо пытаясь что-то сообразить. Наконец он с усилием спросил, обращаясь к Аркадию:
— Ты… тоже?
Аркадий, словно извиняясь, развел руками!
— Увы, друг мой, я тоже…
— Вы, значит, вместе? — нервно допытывался Борис. — Чего же вы мне голову морочите? Сговорились? И откуда вы все-таки?
Аркадий вдруг обиделся.
— Я ни с кем не сговаривался, — надменно сказал он. — И ни с кем я не вместе. Я сам по себе. Пускай лучше этот тип, — он ткнул меня пальцем в грудь, — расскажет, как он сюда попал!
— Ну, с тебя тоже причитается по этой части! — заявил я.
Аркадий растерянно и тревожно поглядел на меня.
Значит, это все же был тот самый Аркадий, который побывал в нашем институте! Тот «странный» Аркадий, которого видела Нина, а потом Чернышев. Тот «незнакомец», которого я выслеживал на первом переходе во времени и потерял в зале хронокамер. Да и как мне было его не потерять! Я его искал в том мире, а он уже перешел в этот…
Ну ладно, он тот самый, он «Аркадий-путешественник». Но я-то как попал в 1976 год вслед за ним? Что же, выходит, хронокамера в зале была настроена на двухкратное перемещение? Чтобы сначала перебросить Аркадия, а потом меня? Так ведь никто же не знал, что я окажусь в зале! Я и сам этого не знал! Или камера была настроена так, что переносила человека в будущее и тут же возвращалась в прошлое, готовая к новому скачку?
Была, правда, еще одна возможность, очень сомнительная, но все же… Может быть, незадолго до меня из института выходил все-таки «здешний» Аркадий, а этот появился здесь вслед за мной. Это он глядел на меня, когда я уводил у него из-под носа камеру… Но кто же тогда вернул ему эту камеру, кто вытащил его из прошлого? Сообщник в будущем? Кто же это?
Только один человек подходил для этой роли: «здешний» Аркадий. Он действительно вел себя вчера как-то странно: сидел допоздна в институте, потом ушел, но домой не явился, ночевал неизвестно где и, в довершение всего, не пришел сегодня на работу… Ему звонили какие-то странные личности, напоминали о таблетках и назначали свидания, на которые почему-то никто не являлся…
Я даже не успел это обдумать — все пронеслось в моем мозгу, как серия коротких вспышек. Но глухое беспокойство за Аркадия — за «здешнего» Аркадия — охватило меня. Что ж это такое, неужели нигде нет благоразумного Аркадия Левицкого, ни на одной мировой линии?
Я посмотрел на Аркадия. Он ответил мне нагло-безмятежным взглядом и, щурясь на солнце, ободряюще сказал:
— Кончай размышлять, путешественник. Высказывайся!
Ах так! Я повернулся к Борису, который уже изнывал от нетерпения.
— Значит, так: я здесь со вчерашнего дня. Точнее, с десяти вечера по здешнему времени. А до этого я жил в семьдесят четвертом году. И вот, двадцатого мая… — Я сделал паузу и посмотрел на Бориса: нет, эта дата ему явно ничего не говорила, он все так же изумленно и восторженно глядел на меня. — Ну, в общем, это неважно… А как я попал сюда, в 1976 год, этого я и сам не понимаю. По-моему, это все его штучки, Аркадия! (Аркадий пошевельнулся и неопределенно хмыкнул.) Понимаешь, я вошел в зал хронокамер, ты же помнишь, он в 1974 году был еще недостроен, и сдуру полез в одну из камер. Я ведь был уверен, что она еще не включена. А что она может перебрасывать человека, этого я и подумать не мог. И вдруг дверь за мной почему-то захлопнулась, потом красный туман откуда-то взялся… В мозгах у меня полное затмение наступило… Ну, и все.
— Что значит «все»? — удивился Борис.
— А то и значит… Очнулся я, вышел из камеры, гляжу — стемнело почему-то очень быстро… Ну, разобрался понемножку, что к чему: я, оказывается, в будущем! Привет правнукам от прадедов!
— Где ж тебя носило всю ночь, прадед? — неодобрительно осведомился Борис. — Почему ко мне сразу не пришел или к Аркадию? Ну… не к этому, конечно…
Я замялся. Мне не хотелось сознаваться, что я всего час назад понял, где нахожусь. И не хотелось рассказывать о бурной ночи в квартире «здешнего» Аркадия, пока я не выясню, что он натворил и куда девался. Поэтому я промычал:
— Да так… ночь теплая…
— Небось на скамейке в сквере спал, дурень! — возмутился Борис. — Неужели у тебя соображения не хватило…
— Нет, Борис, он не дурень! — вдруг сказал Аркадий. — Уж поверь моему слову. Это он нас с тобой в дурнях оставить хочет, но мы не дадимся! Ты вот спроси его, как он в двадцатое мая попал! Не в это двадцатое мая, а в то, два года назад!
Ну конечно! Это его интересовало сильней всего! Это его прямо-таки терзало! Он сразу поставил вопросительный знак на моем чертеже, отметил то, что для него было загадкой: кто же это разгуливает во времени и отклоняет мировые линии? Кто, кроме него, смеет это делать? А если этот нахал вдобавок из прошлого… то есть если он додумался до таких вещей еще в 1974 году, когда гениальный Аркаша гонял себе брусочки и ни о чем таком даже не мечтал, ну, это уж такой удар по самолюбию Аркадия! Впрочем, самолюбие самолюбием, а Аркадий при всем при том настоящий ученый, так что этот факт с научной стороны тоже не может его не интересовать.
Одного я все же не понимал: догадывается Аркадий, кто я такой на самом деле, или нет? Как он понимает «мою» пунктирную кривую на схеме?
Думая об этом, я вдруг словно бы увидел нашу веселенькую троицу со стороны… То есть если буквально со стороны смотреть, а тем более издали, то ничего особенного нет, все тихо-мирно. Центральная полоса России, ясное и теплое майское утро; небольшой тенистый скверик в центре одного областного города, ухоженный такой скверик, чистенький, песчаные дорожки подметены и цветочки вдоль них высажены, решетчатые скамейки аккуратно покрашены в три цвета: желтый-синий-красный. И сидят в этом скверике на скамейке три друга, о чем-то беседуют, одеты прилично, спиртным от них не пахнет, драки не намечается… В общем, словно бы тут все в порядке. Но подойди поближе — и начнешь понемногу замечать, что тут не все в порядке. Пока не установишь, что все тут не в порядке. Но для этого придется сесть с нами рядышком и вникнуть в то, о чем мы говорим. С виду-то мы и вблизи можем сойти за норму. Что двое из нас очень похожи, это, конечно, факт вполне объяснимый: близнецы небось! Что у третьего собеседника пиджак больно чудной — ну, бывает! Пощеголять захотел парень и напялил какую-то зарубежную штуковину, а получилось курам на смех… может, это форма какого-нибудь тамошнего оркестранта либо официанта, а он за пиджак посчитал.
Зато разговорчики наши — это… «Ты откуда? Из 1976 года? — Да, только не из этого, а из другого совсем… — А вот я, братцы, из 1974 года! — Ну да? Здорово! Как же это ты? — Да так как-то… Иду я по институту, гляжу: хронокамера! Дай, думаю, зайду! А она ка-ак швырнет меня прямо в 1976 год! А ты, значит, мой здешний двойник? Очень приятно познакомиться!» Ну, и так далее… Нет уж, хорошо, что никто нас не слышит.
Но пока я думал об этом и о многом другом, никаких разговоров мы не вели. Аркадий и Борис ждали, когда же я выскажусь и все объясню. А я сомневался, что смогу все объяснить. Вернее, не сомневался, что не смогу. Такая уж это была история! Я в ней подметил любопытную закономерность: как только мне покажется, что я в чем-то разобрался, тут же выясняется, что я проглядел небольшую деталь, которая в корне меняет всю картину.
Ребята смотрели на меня во все глаза и явно нервничали. Аркадий, конечно, делал вид, что ему все нипочем, и насмешливо улыбался, но я видел, с каким ожесточением он терзает листок липы: попробовал скрутить его в трубочку, но так нажал, что все пальцы зеленой мякотью измазал. Борис насупился и смешно оттопырил губы, как обиженный дошкольник. (Неужели и у меня есть такая дурацкая манера? Надо будет последить за собой!) Наконец Борис решительно встал и заявил, что он не намерен сидеть тут в рабочее время и смотреть, как я молчу и изображаю из себя роденовского мыслителя в одетом виде.
— Я пошел! — с достоинством заключил он, одергивая свитер. — Надумаешь говорить, позвони в лабораторию.
Я отлично понимал, что никуда он не уйдет, что тягачом его не вытащишь из сквера. Но мне было совестно: ну чего я, в самом деле, канителюсь? Рано или поздно объясниться нам придется, начинать это дело надо мне — и по справедливости, и просто для экономии времени и энергии: без моих объяснений слишком многое останется в тумане.
— Садись, друг, брат и двойник! — сказал я, вздыхая. — Лекция сейчас начнется. Только разрешите мне как лектору подкинуть одному из слушателей один вопросик. А именно: объясни ты мне, Борис, как ты меня воспринимаешь?
— То есть? — не понял Борис. — Какими рецепторами, что ли?
— Нужны ему твои рецепторы! — вмешался Аркадий. — У него свои такие же. Боренька-юниорчик, насколько я понял, интересуется результатами анализа и обработки той информации, которая поступает в твои мозги через эти самые рецепторы. То есть: что ты думаешь о нем, воспринимая его оптически, акустически, тактильно и… ну, как там еще?
— А-а… — протянул Борис.
Он ухватился за подбородок и начал его осторожно теребить. Тоже смешная манера. А это я уж безусловно делаю! Теперь вижу, до чего это нелепо выглядит… Модель ошибок! Словно тебя на кинопленку засняли скрытой камерой, а ты глядишь и краснеешь. И чего он рот кривит? Ох, наверное, и я тоже! Ну и смешной же я тип, оказывается!
— Это… это, знаешь, нелегко объяснить… — вдумчиво говорил Борис, слегка кривя рот. — В общем, вижу перед собой… ну, двойника, скажем. Не просто очень похожего человека, а именно двойника… не совсем, конечно…
Аркадий сочувственно и снисходительно улыбнулся.
— Да ну тебя! — разозлился Борис, поймав эту улыбку. — Сам небось тоже мямлить будешь! Я что имею в виду? Мы с ним не двойники. Я старше на два года и вроде потолстел за это время… — с неудовольствием заметил он, глянув на свой живот. — Но, с другой стороны, шрам на левой руке. Видишь?
— Он растопырил ладонь, демонстрируя Аркадию тот самый шрам. — Борька, покажи, я видел у тебя. Вот… Видал, Аркадий? Ну, и тому подобное… Значит, что? Обман зрения тут исключается. Биологических дублей конструировать пока не научились, слава те господи. Обращаемся к хронофизике и задаем ей вопрос: в каком случае может рядом со мной появиться еще один я? Получаем ответ: только в том случае, если он придет сюда из другого времени. Условие необходимое и достаточное. Тем более, что в принципе я такие штучки уже наблюдал…
— Ты? Наблюдал? — Аркадий так и вскинулся. — Где?!
Я захохотал, и Аркадий так яростно сверкнул на меня глазами, что из них будто искры вылетели. Борис-76 был и вправду постарше, посолидней, чем я, и на Аркадия меньше реагировал. Он спокойно объяснил, что в апреле был на конференции в Москве и там японские хронофизики показывали фильм о своих опытах на мышах.
— Своего они, в общем, добились, — сказал Борис. — Правда, в крохотных объемах — ну, мышь, представляете! И результаты неустойчивые. Но все же!
— А что же конкретно они делают? — спросил я, хотя больше из вежливости: подумаешь, событие — мыши; мы вон сами запросто разгуливаем во времени!
— Да что: суют мыша в камеру, выстреливают его на пять минут в прошлое… ну, в общем, по принципу петли работают. И появляется бодрый мыш N2 , тут же, рядышком… Расчетов они, правда, никаких не сообщали — говорят, рано еще, результаты ненадежные и вообще… Но смотреть эти картинки все же было интересно.
— А не липа это? — недоверчиво спросил Аркадий. — Я что-то ни о чем таком не слыхал.
— Как же ты не слыхал? — удивился Борис, но тут же осекся. — Ах, ну да… Нам-то они и письма писали, эти японцы, и в газетах сообщения были… Аркадий, правда, на конференцию не поехал, сказал, что серию кончает. Как он смог от такого отказаться, просто не понимаю! — Борис-76 на секунду задумался о чем-то, нахмурился. — Да… но он тоже все знал, и вообще у нас это было, понимаешь?
Аркадий сейчас показался мне усталым, замученным, почти больным: наверное, он в эту минуту особенно остро ощутил, что здесь он чужой, лишний, что его место занято другим… то есть им же самим. Я это понял потому, что сам время от времени чувствовал себя удивительно мерзко и все по той же причине. Аркадий, наверное, заметил мой сочувственный взгляд, весь даже передернулся и начал преувеличенно интересоваться японскими мышами — что они, да как они, да какое это производит впечатление.
— Ну, какое же впечатление? — сказал Борис-76. — Мыши как мыши. Я ведь не могу разобрать, двойники они или нет. Вижу только: была одна мышь, и вдруг их стало две. А сами мыши, видимо, в этом ориентируются… чувствуют, что непорядок какой-то. Вот интересно, они свой личный запах ощущают? Возможно, что да. Во всяком случае, они очень суетились, все обнюхивали друг друга… и хвосты у них так забавно дрожали…
— Был бы у тебя хвост, — сумрачно заметил Аркадий, — он бы еще забавней дрожал, когда ты Стружкова-юниора обнюхивал.
Я хотел хорошенько выдать Аркадию за грубость, но Борис едва заметно подмигнул мне.
— Что у нас было после этой конференции, что у нас было! — весело сказал он, будто и не услышав реплику Аркадия. — Споры вплоть до драки. Аркадий особенно горячился, ну просто на стенку лез… Я имею в виду, конечно, не тебя, а моего, натурального Аркадия.
Аркадий слушал его с привычной насмешливой улыбкой, но при слове «натуральный» даже зашипел от негодования. Я расхохотался.
— Это еще что за термины? — угрожающе спросил Аркадий. — Тоже мне, хронофизик! Тот Аркадий натуральный, а я какой? Из пробирки, что ли, вылез? Думать надо, товарищи Стружковы. Причем — головой! Если умеете, конечно.
Борис равнодушно оглядел его с головы до ног и отвернулся.
— Может, ты и натуральный, кто тебя знает, — нарочито лениво проговорил он. — Я к тому говорю, что подозрительный ты какой-то. Вид у тебя не тот… не наш вид!
— Ну, знаешь, чья бы корова мычала! — возмутился Аркадий. — Да ты же меня за своего принимал, пока тебя твой двойник носом не ткнул в эти кожаные отвороты! Действительно, угораздило меня в таком наряде… Ну ладно!
Борис чуточку смутился.
— Это верно, не сразу я тебя раскусил, — сознался он. — Так ведь почему? Просто я посмотреть на тебя не успел! В лаборатории ты был считанные секунды. Что ты опоздал, так мой Аркадий тоже что-то повадился опаздывать. И пиджак этот я не разглядел… А все-таки повезло тебе, что ты никого не встретил по пути! И потом… слушай, как ты вообще решился лезть в институт? А если б ты на моего, на «здешнего», Аркадия напоролся, тогда что? Еще на проходной подняли бы такой скандал — страшно подумать!
— Ну-ну, — снисходительно сказал Аркадий. — Блага современной цивилизации неисчислимы, и среди них не последнее место занимает телефонная связь. Не помните ли вы, товарищ Стружков, как в вашу лабораторию сегодня утром позвонил индивидуум, страдающий острым катаром верхних дыхательных путей, и спросил Аркадия Левицкого?
Я сразу вспомнил утренний звонок в квартиру Аркадия. Хриплый, простуженный голос… Ах, ловкач Аркашенька! Но я решил пока не говорить Борису о своей сегодняшней ночевке.
— Авантюрист! — пробурчал уязвленный Борис. — Действительно, хрипел и гнусавил ты довольно доходчиво.
— Вот так-то, молодые люди! — наставительно сказал Аркадий. — Получая информацию, стремись ее использовать. А роковые отвороты я временно нейтрализовал вот таким образом: распахиваем пошире пиджак, заворачиваем полы назад…
И он продемонстрировал нам, как это делается. Выглядело это довольно странно — не то ему жарко, не то он драться собирается, — но отворотов действительно не было видно.
Борис, однако, не сдался.
— Вот и это тоже… — вяло и брезгливо протянул он, выслушав объяснения Аркадия. — Уж очень ты какой-то несолидный! Эти дешевые розыгрыши по телефону, эти пробеги по институту в пиджаке навыворот… Все это, знаешь, выглядит как-то так…
— То есть позволь! — ошеломленно запротестовал Аркадий. — А что же мне было делать, по-твоему?
— Не знаю, не знаю… — отмахнулся Борис. — Например, не носить такого пижонского пиджака. Ты же ученый, а не…
— Да ты что! — Аркадий уставился на него с возмущением. — Это у вас таких костюмов не носят, а у нас…
— Не знаю, не знаю… — лениво повторил Борис. — Но пари держу, и у вас не все их носят.
— Не все, не все, успокойся, у нас униформы вообще нет! — сердито сказал Аркадий.
— Ну вот видишь, — невозмутимо продолжал Борис. — Это пижонство… все одно к одному. И нервный ты чересчур. Глаза бегают, руки трясутся. Подозрительно мне все это, ох, подозрительно…
У Аркадия в самом деле начали трястись руки — от злости. Я решил прекратить розыгрыш.
— Ты вот что, — обратился я к Борису-76, — ты обо мне доскажи!
— Что ж о тебе? — сказал он уже совсем другим тоном. — С тобой, наоборот, все ясно и надежно. Ты для меня с самого начала был вне подозрений. Нормальный, честный, добропорядочный товарищ, который путешествует во времени, строго соблюдая его законы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39