А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Алексеев Иван
Глеб
Алексеев Иван
ГЛЕБ
Крыша, где жил Глеб, на первый взгляд ничем не выделялась в ряду соседок. Впрочем, только на самый обычный взгляд. Для Глеба же внешняя сторона чердачного потолка выступала в роли одной из главных сторон мироздания. Нет, он не строил дома и не чистил трубы. Ко многим видам человеческой деятельности он относился как к явлениям природы, словно неразумное дитя. И не удивительно, ведь Глеб не был человеком. Более того, один его вид мог любого из людей привести в ужас, порождавший либо паническое бегство, либо, что хуже, попытку безжалостного убийства.
Издали Глеб походил на волшебным образом ожившую маленькую гаргулию: такое же скрюченное, словно под грузом злобы, тельце, такой же вечный полуприсед, такие же кожистые крылья летучей мыши. Однако трепет, вызываемый вхожим в число узнаваемых образов силуэтом фантастического чудовища, неминуемо перетекал во всеобъемлющее отвращение при ближайшем рассмотрении, когда взгляду открывалось неземного уродства личико. У Глеба на физиономии расположилась добрая дюжина глаз. Эти, лишенные век, а также белков и прочих излишеств органы ожерельем черного жемчуга обрамляли ротовое отверстие, а по периметру последнего в беспорядке торчали цепкие крючки зубов. Вот и все черты: ни ушей, ни носа, не говоря уж о бровях.
Ростом Глеб не вышел. Одна радость, что кошек перерос, а иначе бы не миновать гибели в когтистых лапах. Ведь, несмотря на пугающую внешность, Глеб не относился к категории бойцов. Круглым ртом, хоть и переполненным острыми зубами, как следует не укусишь; худенькими трехпалыми ручонками врага не ухватишь, не ударишь. А так, четверолапые любители сметаны за два квартала обходили крышу Глеба, не желая повторной встречи с яростно шипящим существом, чьи габариты удваивали расправленные крылья.
Каждую ночь Глеб в поисках пропитания выбирался из дома - гнезда, устроенного в укромном закутке среди вентиляционных труб. Окрестные мусорные баки успешно заменяли ему кафе и рестораны, а электрический свет, источаемый фонарями, окнами и машинами, дарил зрелища и развлечения. Тот факт, что люди не могли при встрече с Глебом оставаться невозмутимыми, заставил его все время мигрировать по городу, беспрестанно строить новые гнезда. Печальный опыт, наглядно выступавший рубцами на коже, обрек его на добровольное одиночество.
Имя себе Глеб выбрал сам. Родителей своих он не помнил. Да и были ли они у него? Он всегда ощущал себя неизменным, не ведая: взрослый он или ребенок, человек или насекомое. Одиночество, обеспеченное беспричинными гонениями, не могло ни дать ему имя, ни научить хорошим манерам. Весь спектр борьбы с проблемами существования Глебу пришлось постигать самому, то и дело обжигаясь. Он мастерил себе жилища из подручного материала, клеил их вязкой слюной, повинуясь некоему инстинкту. Как коршун парил он во мгле, высматривал добычу полный объедков мусорный бак. Но там где царила тьма, объедки попадались по большей части невкусные. Баки изобилия же, по непоколебимому мнению его, усиленно стерегли, уставя вожделенные районы города яркими фонарями. Там обитало немало вооруженных людей, считавших своим долгом выстрелить в маленького уродца. Всякий раз, когда пуля впивалась в бок, Глеб болел, зарекался чревоугодничать. Но все равно неумолимая сила регулярно тянула его к многоцветью огней, к празднику.
Глеб обожал смотреть телевизор, причем считал себя большим докой в этом деле, в отличие от обыкновенных людей, готовых часами разглядывать статичные картинки, вслушиваясь в монотонное бормотание дикторов. Свой личный телевизор он никак не удосуживался заиметь, и потому ему приходилось наслаждаться любимыми рекламными роликами, притаившись за окнами счастливых обладателей волшебной вещи. Иногда его застигали. Часто из-за его несдержанности: забывшись, Глеб так присасывался ртом к стеклу, что звонко скрипели зубы. Однажды разозленный собственник пальнул в Глеба из ружья, нашпиговав того дробью. На беду, осколками разлетевшегося окна бедняге отрезало кисти рук. Новые отрастали месяц, полный боли.
Видимые признаки слуховых органов у Глеба отсутствовали, но слышал он хорошо и причислял себя к числу завсегдатаев пары дискотек. Если бы кому-нибудь из ночных гуляк взбрело в голову вскарабкаться на крышу танцзала, то он бы обнаружил одинокого маленького танцора, самозабвенно выполняющего неуклюжие пируэты в такт гулкой здесь музыке.
Казалось, что ничто уже не изменит устоявшийся образ жизни маленького существа, что так и будет Глеб до скончания дней своих прозябать городским изгоем, не имеющим ничего и не знакомым ни с кем. Даже слава, единственный подарок общества, не грела его, зажатая в рамки бульварных газет. Так и плыл бы он по волнам времени, не покидая навязанной ему ограниченности, если бы вездесущий пухлотелый озорник Эрос не воткнул свою золотую стрелу в узкую черную грудь.
Не знавший иного окружения, кроме человеческого, Глеб придерживался общепринятых эстетических воззрений. Разумеется, он осознавал собственное несоответствие канонам красоты: темные окна вполне заменяют зеркала, и потому обрек себя на следование скромной традиции Платона.
Объектом сладких грез Глеба стала молодая миловидная женщина, чьи окна, казавшиеся недосягаемыми для нескромных взоров, не закрывали шторы. Теперь Глеб ежевечерне таился в кроне раскидистого дерева, впитывая двенадцатью немигающими глазами все происходящее в заветной квартире. Он, как заправский влюбленный, лишился аппетита и сна, проводя на дереве дни и ночи. Наивный, он не умел распознать закономерностей распорядка дня, и потому часами ждал, когда его пассия включит свет или вернется домой. Он верил, что за входной дверью скрывается еще одна комната, лишенная окон, и полагал, что днем дама спит там.
Между тем незаметно подкралась осень. Листва пожелтела, пожухла, осыпалась, лишив Глеба укрытия. Теперь он прилетал только по ночам, но застать возлюбленную ему так и не удавалось.
Отчаявшись, Глеб решился на рискованный поступок. Он затеял проникновение в квартиру мечты. Целью этой безрассудной миссии выступала не сама хозяйка: дотронуться до нее Глеб не смел даже во сне. Его притязания ограничивались небольшим портретом, фотографией, заключенной в простенькую алюминиевую рамку.
И вот, набрав полную грудь смелости, Глеб протиснулся в форточку. Никогда прежде он не бывал внутри домов. Чердаки, естественно, не считаются. Сладкий дурман - смесь запахов кухни, духов и всего остального, что связано с человеком, с женщиной - окружил его, дернув за крыло, ущипнув за руку, заставив задеть стекло, издать неуместный шум, дребезг. Глеб растерялся, испугавшись, замер в неловкой позе, потерял равновесие и кубарем сверзился на пол, выдав уже не шум, а грохот. Разбуженная тарарамом женщина зажгла в комнате свет и, не заметив замершего за креслом Глеба, закрыла форточку, отнеся происшедшее к шалости ветра.
Глеб сидел в углу, обхватив руками колени. Квадрат на полу, нарисованный Луной, изрезали тени голых ветвей. Мерно посапывала дама сердца. Где-то тикали часы. Глебу надо бы уходить, но тепло, уют, разместились в его груди, держали восторгом счастья. Он верил, что счастье это останется с ним навсегда, что он может взять его с собой вместе с портретом, поселит в своем гнезде, что в жизни его произошли благие перемены. Он умилялся, сам не осознавая чему.
Навздыхавшись, натешивши душу радужными картинами, Глеб прижал к сердцу фотографию и, не таясь, веря, что ничего плохого с ним уже никогда не случится, распахнул окно и улетел, шелестя крыльями, словно порыв ветра желтыми тополиными листьями.
Он заблуждался. Осень принесла с собой заморозки, бросившие вызов огоньку в его теле, и демонстрировавший ранее чудеса живучести организм не выдержал. Глеб заболел. Теперь он подолгу лежал без движения, и только ласковый взгляд с портрета вызывал хоровод крохотных искорок на мертвой коже остывших углей. Глеб хирел день ото дня, безнадежно ждал возвращения лета. Но с каждым новым восходом солнца холод крепчал, а с заходом вовсе свирепствовал без удержу, не оставляя спасения и у самой жаркой трубы чердака. Такой стужи Глеб не помнил, и это указывало на его весьма скромный возраст: не больше года. И вот настал час, когда никакие силы уже не могли бороться с тягой, направленной прочь из этого мира. И любовь, изменившая его жизнь, не в силах была удержать ее. Стихло шебуршание сердца, и Глеб провалился в черный колодец смерти.
Если конец бытия для людей связан с бесконечным ничем, то для Глеба, не человека вовсе, очень скоро обозначилось дно воображаемого колодца. Очнувшись, он обнаружил себя внутри большого полого яйца, полупрозрачную белизну скорлупы которого оттеняла бирюзовая зелень, пробивавшаяся снаружи. Как ни странно, необычность ситуации ничуть его не смутила. Он наслаждался забытым ощущением тепла. Воздух, ватно-мягкий и влажный, проникал в глубины кожи, сделал ее непривычно нежной.
Глеб поднял голову, вверху "яйцо" закрывала пленка. Он подпрыгнул и пролетел сквозь тонкую, отливающую серебром преграду, не почувствовав ее. В густом воздухе леталось легко, не надо было неистово махать крыльями. Под ним простирался бескрайний лес, поле огромных травинок, лениво колыхавшихся, пригибавшихся в медленных струях ветра-течения. Вот стих ветер, позволил странным деревьям вытянуться, выпрямиться, и тотчас мириады разноцветных созданий, крохотных спиралек, прятавшихся дотоле в недрах травянистых стволов, вспорхнули вверх, разлетелись искрами грандиозного фейерверка.
Глеб, завороженный феерической картиной, не заметил, как оказался окруженным этим праздником цвета. Несколько чудных спиралек с вдохом попали в его рот, приятно порадовав. Глеб вклинился в радужные потоки, восхищаясь нюансами вкуса, радуясь свободе полета.
Нежный и ласковый ветерок, отдохнув, вновь затеял упражнять легкие, потащил по небу цветные облака, загнал назад в деревья спиральки.
Сытый Глеб опустился вниз и сразу же подлетел: всю землю покрывал ковер из синих шариков, оказавшихся не только живыми, но и пронзительно визжащими, если на них наступить. Перегруженный впечатлениями, он укрылся в гнезде: отдохнуть и поразмышлять. Незаметно думы его расплылись, растеклись по порам губки глубокого сна, непривычно сладкого.
Из мира грез его выдернули резавшие слух предсмертные вопли синих шариков. Зависнув над лесом, Глеб увидел огромных животных, напоминавших мосты, какими их рисуют дети. Из центра каждой дуги-тела свисал хобот, коим гиганты срывали деревья и пожирали их под аккомпонемент агонии растаптываемых синих шариков.
Торжество жизни, апофеоз обжорства оборвало появление роя животных, похожих на огромных пчел. Маленькие вампиры оседлали спины-головы, найдя себе там пищу, вовсе не вегетарианскую. Поедаемые исполины огласили окрестности звуками похлеще, чем глас трубы, разрушившей Иерехон. Спасаясь от любителей плоти, они ринулись наутек, так быстро, что наездников сдувало, словно бумажных голубей. Хищники, не полагаясь на хлипкие крылья, от погони отказались, сгрудились в ком, что-то обсуждая. Если бы не всепроникающий крик боли недодавленных шариков, то можно было говорить о затишье, которое, как известно, обычный предшественник бури.
Стая небесных шакалов не могла не заметить Глеба, торчавшего на виду. Коварные хищники с вполне невинным видом нырнули в заросли. Однако Глеб разгадал нехитрый замысел: они надеялись изловить его, неожиданно выскочив из-под сени деревьев, - и поспешил укрыться в гнезде. Прочные, по крайней мере, с виду, стены оставляли надежду на неприступность, но незащищенный вход Глебу предстояло оборонять.
Ждать ему пришлось недолго: кровожадные твари, ведомые особым нюхом, окружили его убежище. Они, не таясь, переговаривались друг с другом свистом и клекотом, царапали стены, вели себя бесцеремонно. Вскорости мембрану входа проткнула физиономия незваного и нежеланного гостя. Омерзительней рожи Глеб не встречал никогда в жизни. Собственно, лицо, как таковое, у хищника отсутствовало, впрочем, как и голова. Туловище - большой огурец - являло собой основу, на которую художник авангарда, причем психически больной, выплеснул содержимое глубин нездоровой фантазии. Чудище покрывал слой колючек, заканчивавшихся черными наростами, вытянувшимися в направлении Глеба, и, по-видимому, заменявшими глаза, нос или уши; места свободные от растительности занимали многочисленные пасти, полные длинных желтых зубов.
Чудище гордой трелью воззвало к собратьям. Торжеством сияли все иглы и пасти. Издавая звуки, его тело конвульсионно изогнулось, а стрекочущие черные крылья расплылись в нимб. Глеб изготовился обороняться: распахнул как можно шире рот, нахохлился, выставил руки, зашипел змеей. К счастью, узкий проем не позволял одновременно влететь двум разбойникам, а с одним Глеб надеялся справиться.
Противник не ведал страха и сломя отсутствовавшую голову ринулся на него. Глеб, лишь благодаря превосходству в размерах, повалил противника, укусившего его сразу за несколько мест, и рванулся прочь из ловушки-гнезда. Ракетой он вознесся в небо, все выше, все дальше от пустившегося в погоню роя.
Он взлетел так высоко, что лес казался обычной полянкой, а горы, обнаружившиеся по сторонам леса, выглядели отпечатками рифленых подошв. Воздух стал реже, и, к вящей радости Глеба, стрекозьи крылья преследователей оказались не в силах удерживать здесь своих хозяев. Злобные твари с привычным фатализмом приняли поражение, отправились на поиски новых жертв.
Глеб, убедившись в исчезновении опасности, вернулся в гнездо. Но судьба не желала предоставлять ему отдохновенья: дом оказался занят. Там остался поверженный в единоборстве враг. Нет, хищник не пылал желаньем заиметь просторную квартиру. Всем своим уродливым существом он стремился слиться с бросившей его стаей. Но мать-природа, наделив его избытком одних органов, обделила другими: не дала рук и ног, возложив функции перемещенья на хрупкие крылышки. Увы, одно из крыльев обломилось, что превратило небесного странника в еле пресмыкавшегося червя. Глеба он встретил едва слышимым писком, означавшим то ли приветствие, то ли бессильную угрозу. Попытка вынести его наружу только удвоила число ран на теле. Глеб оставил бы его, но необъяснимая жалость к беспомощному созданию не позволила обречь калеку на мучительную голодную смерть.
Глеб набрал синих шариков, чтобы накормить несчастного, а также - мысль выглядывала из глубин сознания - испытать съедобность этих насекомых. Но недавний враг отворотил иглы от еды. Либо некий кодекс чести запрещал ему принимать угощение из рук неприятеля, либо шарики действительно были несъедобны.
Глеб рассудил, что поменяйся они местами, не миновать бы ему мучительной гибели, и, махнув крылом на невежливого гостя, бросил его.
Кинув прощальный взгляд на потерянное гнездо, он отправился в сторону гор, держась, разумеется, как можно выше.
Тусклое, но жаркое солнце приблизилось к горизонту, отдав недавние свои владения во власть прохладной свежести. Здесь разреженный атмосферный слой почему-то граничил с плотным без какого-либо плавного перехода, как воздух с водой. Стык двух сред, невидимый днем, закат окрасил оранжевыми разводами, не только радовавшими глаз, но и скрывшими под собой ландшафт. Волей-неволей Глебу пришлось снизиться, оказаться в царстве красных сумерек. Он хотя и не очень любил ночь, привык к ней, не пугался тьмы, но ночи его прошлой жизни наполнял позволявший видеть электрический свет, здесь отсутствовавший.
Глеб занялся устройством ночлега, пользуясь крохами закатной иллюминации. Соединив верхушки соседних деревьев, ему удалось смастерить что-то вроде гамака.
Беспокойные сны всю ночь терзали его, грозили сбросить с ложа. И заря, не уступавшая в красках закату, принесла просветление не только небесное, но и душевное.
Глеб свесился с гамака в надежде отыскать убежища сладких спиралек. Желудок настойчиво требовал завтрака. Землю усевали вездесущие шарики, отражение пылающего огнем неба сделало их мраморно-фиолетовыми. Увы, спиральки надежно укрылись, сколько Глеб не напрягал зрение - никаких признаков присутствия пищи не увидел. Зато заприметил нечто такое, что восторг проделал то, чего не удалось сну: выкинул его из гамака, и если бы не способность летать, то множественные переломы были бы Глебу гарантированы. Внизу, еле заметное среди деревьев, примостилось яйцо. Точно такой же кокон, как тот, в котором возродился сам Глеб. Однако он не торопился поздравлять себя с успешным разрешением жилищной проблемы, ведь гнездо уже могло быть кем-то занято.
1 2 3 4 5