валят они наших почем зря.
– Да, твоя правда, Митрий. Хотя и не во всем с тобой соглашусь, но есть зерно в рассуждениях твоих…Но что это мы все о войне, да о войне! Там у них, говорят, процветают пышно науки и искусства. Неужто мы и здесь глупее или бездарнее?
– Конечно же нет! В наших домах, которые, мягко говоря, отнюдь не крепости, богатство и достаток выставлять напоказ не принято: еще потом позавидуют да отымут. Лучше уж спрятать от греха, да на сирость свою и немочь громко вслух всем жаловаться. Наша страна единственная, где народ старается казаться беднее, чем на самом деле. Вот и живет даже знать замкнуто, за высокими заборами прячутся, друг к другу и в гости-то не ходят. А там – наоборот. В домах-крепостях никого они не боятся, сокровища напоказ выставляют, и, в отличие от нас, стараются казаться богаче, чем есть. То есть кичатся друг перед другом чем могут. И в замке каждого уважающего себя барона, кроме злата-серебра, есть набор предметов для тщеславия из разряда диковинок: карлики, обезьяны, попугаи, мавры чернокожие, и наряду с ними – живописцы, музыканты, ваятели и ученые. Вот так и процветают искусства с науками, не щедро, но достаточно подкармливаемые суетным честолюбием владетельных персон. У нас же люди сообразительные, умом пытливые никому не нужны. Скорее, даже мешают, так как других в соблазн вводят. Хотя изобретатели да умельцы наши, которые не спились с горя или плетьми не запороты за речи и дела странные, иной раз повыше иноземных мастеров будут…
Во время высокомудрой мужской беседы женщины, как и подобает, сидели за столом молча и не обозначали своего присутствия ни словом, ни жестом. Дымок, увлекшись рассуждениями, особо и не замечал их. Хотя, по европейской придворной привычке, заканчивая фразу, вежливым полунаклоном головы обращался сразу ко всем собеседникам, как бы давая им возможность прервать его монолог и согласиться или возразить. Вдруг, во время такой паузы, княжна подняла голову, посмотрела на Дымка лучистым, радостным взглядом и по-детски доверчиво улыбнулась. Дымок задохнулся на полуслове. У него даже слегка потемнело в глазах, окружающие предметы утратили четкость, звуки приглушились. Он на миг испытал знакомое ощущение, которое бывает, когда в учебном поединке пропускаешь удар в лоб. Он растерянно посмотрел на Ропшу, на князя и вдруг начал рассказывать, как летом в Италии, когда стремительно садится солнце и наступает непроглядно черная южная ночь, в густых таинственных зарослях начинают вспыхивать мириадами ярких искорок удивительные жучки-светлячки, и, как бы в ответ, морская пена на кромке прибоя тоже начинает испускать чудесный зеленоватый свет.
Весь остаток вечера, который они провели в гостях у князя, разделился в сознании Дымка на две половины. Он смутно воспринимал, что говорили князь и Ропша, что и как он сам отвечал им. Весь мир вокруг него внезапно затуманился и почти исчез. Единственной яркой реальностью, на которой сконцентрировалось все его внимание, была склоненная девичья головка, русая коса, пушистая прядь, выбившаяся за маленьким ушком из туго уложенных волос. И глаза. Темно-серые, огромные, испускавшие то глубокое сияние, с которым не сравнимо ничто: ни солнце, ни звезды, ни волнующий воображение свет морских глубин. И эта улыбка чуть прикушенных розовых губ. Дымку было радостно и страшно. Он понял, что в его душу вошло что-то огромное и светлое, чего ни в коем случае нельзя потерять, за что стоит бороться всеми силами и не жалко отдать жизнь. Весь обратный путь до усадьбы боярина он то и дело возвращался мысленным взором к уже давно скрывшемуся из виду расписному княжескому терему. И только привычная команда «Караууул… смирно!» и короткий грозный лязг выхваченных из ножен сабель вернули его к окружающей действительности, в которой уже назавтра он должен был вести приветствовавших его бойцов навстречу неизвестности, крови и смерти.

Наконец-то они собрались все вместе, в спокойной обстановке. Место, в котором они уединились, представляло собой укромный уголок в глубине обширного сада боярина Ропши, где под яблоньками стоял дощатый стол с вкопанными вокруг него скамьями. Разведал его хозяйственный Желток, любящий создавать себе и товарищам комфорт в любых ситуациях. Он же раздобыл жбан ледяного квасу с изюмом и четыре берестяные кружки. Четыре потому, что с ними была Катька.
Катька побаивалась неудовольствия брата, которого любила всей душой, по-детски восторженно и беззаветно, как отца с матерью. Родителей она почти не помнила, поскольку в момент их более чем странной гибели ей было всего-то три годика. Ее воспитывал Михась, ставший для девчонки абсолютным идеалом и непререкаемым авторитетом. Однако, имея такой же, как у брата, взрывной и эмоциональный характер, Катька странным образом сочетала в душе своей безграничное уважение и восхищение братом со страстным желанием превзойти его на служебном поприще. Она с самого детства упражнялась в группе девчонок, в которую тщательно отбирали кандидаток – одну из нескольких десятков! – не кто иные, как начальники особой сотни. И вот Катька попала во вспомогательный строевой состав и участвует в походе.
Они расселись. С одной стороны – Михась с Желтком, с другой – Катька с Разиком. Катька примерно представляла себе, какой разговор сейчас затеет Михась, поскольку ее приписали к особой сотне не только за физическую ловкость, но и за сообразительность. Поэтому она заранее приготовила контраргумент, который должен был отвлечь Михася от бессмысленных рассуждений на тему «А почему ты, сестренка, ввязалась в мужское дело, ибо я, как старший брат, который обязан волею покойных родителей о тебе заботиться…» и т. д., и т. п.
– Катерина, – начал Михась занудным менторским тоном, когда все, утолив жажду, отставили кружки с чудесным напитком, неведомым в заморских странах. – Я, как твой старший брат…
– Ой, – воскликнула хитрая Катька, как будто только что вспомнила нечто важное. – Извини, Михась, что перебиваю, но у меня есть для тебя известие, которое я сразу забыла сообщить.
– Ну, говори! – как будто с неохотой согласился Михась, который сам понимал всю бессмысленность затеянного им разговора, но считал своим долгом произнести правильные слова и соответствующие наставления.
– Я перед самым походом заходила в наш монастырь и спрашивала, разрешился ли вопрос о твоей женитьбе на леди Джоане…
Михась от неожиданности подскочил на месте и наверняка опрокинул бы лавку и стол, не будь они вкопаны в землю.
– Ты… Откуда знаешь? – воскликнул он.
– Я, братик, все же приписана к особой сотне, – довольная, что ее план по нейтрализации менторского монолога удался, ответствовала Катька.
– Ну, Михась, об этой романтической истории говорит вся Англия и пол-Европы, – пришел на помощь любимой девушке (а еще друг называется!) бравый десятник Разик, который тоже побывал в заморщине.
– И что? – обращаясь к Катьке, нетерпеливо перебил друга Михась.
– Им нужно кое-что уточнить, там какая-то путаница в именах и датах. Они поднимают дополнительные архивные материалы, это займет немало времени.
Михась грустно кивнул, сел на место, низко опустил голову, чтобы никто не видел его лица. Повисла томительная пауза. Катька своим чутким любящим сердцем поняла, что надо срочно отвлечь брата от тяжелых мыслей.
– Тебе, Желток, я привезла кучу приветов от девиц-красавиц! – с чуть заметной иронией задорно воскликнула она.
– Это от кого же? – без особого энтузиазма поинтересовался Желток, который был, в общем-то, достаточно равнодушен к женским чарам.
О нем, веселом и хозяйственном, не так озабоченном карьерой, как Разик, и не таком прямолинейном и резком, как Михась, вздыхало множество девиц в Лесном Стане.
– Ну, перечисление всех имен займет столько времени, что мы рискуем опоздать на вечернюю поверку! – со смехом ответила Катька.
– Ладно тебе, мала еще, чтобы над начальством потешаться. И я, между прочим, еще и твой родственник, хоть и дальний, – проворчал десятник второго десятка первой сотни тайной лесной дружины леших. – Ты вон лучше Разику от себя привет передай, а то он, бедный, дар речи потерял, лишь на тебя глазеет неотрывно, да вздыхает печально!
– Да уж, родственник: седьмая вода на киселе! А господин десятник первого десятка вовсе не глазеет, а осматривает правильность подгонки моей амуниции, – ответила Катька и обожгла несчастного Разика лукавым взглядом своих ярко-голубых глаз.
– Между прочим, к слову о порядке в амуниции, – пришел на помощь другу наконец-то вырвавшийся из плена болезненных мыслей и воспоминаний Михась. – Начальник всего нашего отряда, сотник Дымок высоко оценил действия авангарда под командой Разика. Так что друга нашего вскоре ожидает благодарность и повышение по службе!
Разик глубоко вздохнул и приосанился. Он действительно откровенно и честно делал карьеру, не без основания чувствуя в себе способность командовать людьми. И успехи по службе, особенно на командирском поприще, одобряемые и ценимые всеми окружающими, составляли предмет его вполне законной гордости. Но вот Катька, в которую он влюбился еще год назад, казалось, не обращает на эти самые его успехи никакого внимания. Данное обстоятельство Разика несколько смущало, поскольку он, не имея опыта в любовных делах, не мог понять, в чем же тут дело. А дело было всего лишь в Катьке, которой еще не пришла пора любить. Катькино отношение к Разику сбивало с толку и Михася, который, несмотря на свой пылкий нрав и романтическую любовь к заморской красавице – леди Джоане, не вполне понимал сестру. Да и может ли кто-либо полностью понять другого человека, если зачастую бывает сложно разобраться и в собственной душе! В общем, Михась, относительно недавно проведавший о чувствах лучшего друга к своей сестре, всячески одобрял и поощрял его, нахваливая перед Катькой.
– Ну да, конечно, – без тени улыбки произнесла Катька. – Никто в Лесном Стане и не сомневается, что Разик – талантливый военачальник, и что он далеко пойдет. В общем, самый что ни на есть завидный жених, – еще более торжественно произнесла она.
А в глазах ее при этих словах прыгали веселые чертики, не замечаемые ни Разиком, ни Михасем, которые остались довольны столь правильными и логичными с их точки зрения Катькиными словами. Лишь один Желток, как лицо незаинтересованное, почувствовал Катькину иронию, но предпочел промолчать, несмотря на природную склонность к веселому ехидству.
– Михась, расскажи про Джоану, – видя, что брат перестал на нее гневаться, попросила Катька. – Какая она? И правда ли, что ты, чтобы ее спасти, в одиночку уничтожил экипаж пиратского корабля?
Михась сердито засопел, намереваясь отчитать сестру за неуместное, по его разумению, любопытство, но тут вмешался Желток.
– Брехня! – авторитетно заявил он. – Какой там корабль? Михась собственноручно потопил всю пиратскую флотилию!
Ветви яблонь внезапно раздвинулись, и на полянке, в центре которой стоял стол, совершенно бесшумно возник боец особой сотни Фрол.
– Кто это тут из сухопутных смеет рассуждать о пиратах? – с притворным возмущением бросил он Желтку. Подчеркнуто старательно вытянувшись в струнку, он поднес лихим жестом руку к берету и произнес по-английски, обращаясь к Михасю: – Сэр лейтенант, позвольте сержанту королевской флагманской морской пехоты почтительнейше приветствовать вас с сестрицей и ваших благородных друзей!
– Здравствуй, Фрол! – Михась выскочил из-за стола, обнялся с особником. – Садись вот с нами, испей кваску!
– Да рассиживать-то мне особо и некогда, – развел руками Фрол. – Я просто поздороваться пришел. А вот кваску – это с удовольствием!
Он не спеша, смакуя каждый глоток, выпил предложенную кружку, вытер губы извлеченным из кармана шаровар носовым платком, всего около года назад вошедшим в моду при дворе французского короля, где Фролу также довелось побывать (о подробностях своего там пребывания он, естественно, не распространялся).
– Хорош квасок! Где добыли?
– Военная тайна! – буркнул Желток.
– Ну что ж, и на том спасибо, – ответил особник без обиды и вновь обратился к Михасю: – Премного наслышан о твоих подвигах в Вест-Индии. Потом как-нибудь в спокойной обстановке в родном Лесном Стане расспрошу тебя подробненько. А сейчас хочу тебе сказать…
Фрол сделал паузу, обвел глазами присутствующих, а затем продолжил:
– Ну, да тут все твои родные и близкие… В общем, перед самым походом заходил я в наш монастырь к монахам-архивариусам по своим делам, да и спросил заодно, что выяснили они насчет возможности твоей жениться на леди Джоане. Так вот, далеко не все ясно, а посему наберись терпения и жди.
– Спасибо за заботу, Фрол, – вполне искренне поблагодарил особника Михась. – Но я уже об этом знаю: сестренка сообщила.
– Вот как? – удивился Фрол. – Как же ты, Катерина, в монастырский архив умудрилась попасть?
– Ведь я же как-никак приписана к особой сотне! – гордо вскинула голову девушка.
– Ясно, – кивнул Фрол. – Ну, рад был видеть вас всех: знаменитую троицу и примкнувшую Катерину. Прощевайте пока, еще не раз встретимся!
Он улыбнулся широкой искренней улыбкой, хотел было уйти, но внезапно остановился и вновь обратился к Михасю:
– Ты, я слыхал, ненавистника моего, дона Эстебана, завалил, который в храмах ихних католических торжественно клялся меня на мелкие кусочки растерзать?
– Было дело.
– И как же ты с ним справился? Дон этот шибко шустрый да живучий был.
– Пулю между глаз ему вогнал, – пожал плечами Михась.
– Мудрый поступок, одобряю! Ну, до встречи, – он поднес ладонь к берету и бесшумно исчез, словно растворился среди яблонь.
Когда Фрол ушел, Желток, слегка обидевшийся на «сухопутного», хотя это была лишь констатация факта, проворчал:
– А вот я с некоторых пор… Катька, заткни уши!.. не люблю особников.
– Кто ж их любит-то? – поддержал друга Разик, испытывавший глухую ревность к бойцам особой сотни, при которой служила Катька, и не без основания полагавший, что многие особники увивались за девушкой.
– Да нет, – возразил Михась. – Фрол – человек замечательный и боец, каких мало. Я вслед за ним во флагманскую морскую пехоту Дрейка пришел на все готовое. Там после «храброго сержанта Фроула Русса»(Михась произнес эти слова по-английски) у всех нас, его земляков-руссов, была такая репутация, что хоть в испытательных состязаниях не участвуй: и так высший балл поставят. Но не только за силу и ловкость его ценили, а за честность в жизни и надежность в бою. Есть такое понятие: солдатская справедливость. Вот Фрол – он очень справедливый… И особник Лось – тоже замечательный товарищ. Мы когда на нашем корабле в Англию шли, я многому у него научился.
– Ладно тебе, Михась, – поморщился Желток. – У тебя всегда все честные, справедливые и замечательные. Ты еще скажи, что те три рожи (Желток имел ввиду особников в черных личинах, или, по-иноземному, – масках), которые нас на рубеже во время двухсотверстного перехода смертным боем били, тоже по-честному поступали!
– Ну, вообще-то, не они нас, а мы их в итоге на том проклятом пригорке размазали в тонкий слой, – уклончиво ответил Михась.
Катька хотела было встрять в разговор старших по возрасту и званию, чтобы поддержать брата, но, слава Богу, ей не удалось нарушить приличия и субординацию. Ветви яблонь вновь бесшумно раздвинулись, и в этом укромном некогда уголке, сейчас все более и более напоминавшем проходной двор, возник новый персонаж, а именно командир отряда Дымок собственной персоной.
– Здорово, орлы!
– Здрав будь, сотник!
– Вольно, бойцы, садитесь, – ласково произнес Дымок. – Как настроение?
– Готовы к выполнению любого задания командования, – ответил за всех Разик.
– В этом не сомневаюсь. А кроме службы, что на сердце лежит?
– Кроме службы в сердцах наших живет еще любовь к начальству, – с явно преувеличенной серьезностью и излишним пафосом произнес Желток.
– Достойное чувство, – усмехнулся Дымок. – Но проявить его в полной мере вам сейчас не удастся, ибо я отвлеку вас всего лишь на минуту.
Сотник вовсе не обиделся на реплику подчиненного, он хорошо знал независимый нрав и острые языки этой троицы. Когда Дымка только произвели в десятники и поручили командовать учебным отрядом, в котором служили Михась, Разик и Желток, еще не получившие тогда звания строевых бойцов, он не раз лично сталкивался с их проделками. Получив свою первую командирскую должность, Дымок стал слегка, самую чуточку, важничать перед юными дружинниками, частенько с умным видом вещая им свысока прописные истины, за что и поплатился. Однажды ночью троица намазала льняным маслом забор на полосе препятствий, и утром, когда Дымок попытался продемонстрировать своему учебному отряду, как надо преодолевать данное препятствие… Но выходки друзей были умными и необидными и никогда не переходили грани, за которой шутка превращается в издевку.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Дружина особого назначения - 2. Западня для леших'


1 2 3 4 5 6 7