А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Должны ли мы считать всякую очередную форму жизни на непрерывно движущемся конвейере эволюции более желанным ребенком у матери-природы?Лежит камень, растет дерево, присел на него воробей… Какая между ними самая приметная разница? Поднимите камень, расколите на куски, отбросьте в сторону – суть не изменится. Но срубите дерево – и его не станет: из него уйдет нечто – жизнь.Растение не способно само для себя выбирать условия: попадет на благоприятную почву, выпадет вовремя дождь, выдастся удачная погода – станет процветать. Как повезет. Растения, да и низшие животные, что называется, во власти судьбы.Тогда как тот же воробей – воплощенная активность. Здесь не нашлось пищи – поищет в другом месте. Заметит опасность – улетит. Или вступит в бой с неприятелем, защищая свое гнездо. Все его поведение направлено на преодоление случайностей, фатума. Едва ли не до высот поэзии поднимается строгий ученый Лоренц, изображая торжество зрячего комочка жизни над слепыми вселенскими силами:«Я подошел к окну и стал наблюдать за необыкновенной игрой, которую галки затеяли с ветром. Было ли это игрой? Несомненно, притом в самом буквальном смысле этого слова: птицы получали удовольствие от своих тренированных движений, которые явно служили самоцелью… Да, стоило посмотреть, что галки проделывали с ветром! На первый взгляд бедному бескрылому человеку могло показаться, что буря играет с птицами, как кошка с мышью; однако вскоре вы с изумлением убеждались в том, что роль мышки принадлежит как раз свирепой стихии, а галки третируют ее, как кошка свою несчастную жертву…Все эти подвиги, совершаемые птицами, удивительное использование ими ветра, изумительно точная оценка рссстояний и, кроме всего прочего, понимание местных воздушных условий: знание всех восходящих потоков, воздушных ям и вихрей – вся эта сноровка отнюдь не унаследована, она приобретается каждой галкой в результате индивидуального совершенствования…Птицы останавливались в воздухе почти против ветра, позволяли ему подбросить себя высоко-высоко в небеса – казалось, что они «падают» вверх; потом, небрежно взмахнув крыльями, галки раскрывали их, переворачивались, ныряли в воздушную пучину с ускорением падающего камня. Еще чуть заметный взмах крыльев – теперь птицы возвращаются в свое обычное положение и под плотно зарифленным парусами-крыльями несутся со скоростью ветра на сотни ярдов к западу, прямо в зубы беснующейся бури. Все это проделывается играючи и безо всяких усилий, точно назло глупому ветру, стремящемуся унести птиц на восток. Незрячее чудовище само производит всю работу, перенося галок по воздуху со скоростью свыше 80 миль в час; птицы не делают ничего, чтобы помочь ему, если не считать нескольких ленивых движений, меняющих положение их черных крыльев. Высшая власть над мощью стихий, упоительное торжество жизни над безжалостной слепой силой неживого!» От особи к личности Знаменитый Маугли, воспитанный волками, становится сверхчеловеком – с разумом человека и волчьей хваткой. Так и было задумано Киплингом, писавшим вовсе не детскую сказку, а «Книгу джунглей».Действительность разочаровывает. Подлинные «маугли», проведшие по воле случая свои ранние годы вне человеческого окружения не заряженные социальной информацией, никогда не становятся полноценными людьми. Емкости мозга – анатомически такого же, как наш, – остаются незаполненными.Чем более развито общество, сложнее общественный опыт, тем дольше период взросления. Папуас из дебрей Новой Гвинеи, пройдя обряд инициации (посвящения) в 14-15 лет, становится полноправным членом общины. Его формирование завершено. Тогда как у нас процесс этот длится иной раз до глубокой старости.Вид человек разумный физически не так уж сильно изменился за 50 тысяч лет. Гигантский путь прошел лишь его Разум. Со мной в институте учился нивх, внук, можно сказать, первобытного охотника, ставший впоследствии писателем; значит, потенции его мозга ничуть не отличались от моих.Однако в обычной для себя среде первобытный общинник никак не осознает свое индивидуальное бытие и в определенном смысле может быть уподоблен муравью или пчеле. В улье или в муравейнике воистину «единица – вздор, единица – ноль». Община – на века заведенный механизм, где индивид, скованный коммунальным инстинктом, всего лишь «винтик».Табу – слово из языка древних полинезийцев – абсолютный запрет. Общинник не волен в своих действиях. Да он и не выделяет себя никак, собственного духовного мира у него еще просто нет. И невольное нарушение табу приводило в действие даже какие-то физиологические механизмы в человеке, могло вызвать так называемую «вуду-смерть». Скажем, маориец наткнулся на лакомый кусок и съел его. Но узнав, что это были остатки трапезы вождя, понял, что преступил табу и психологически настолько подготовил себя к неизбежной при этом, по его понятиям, смерти, что действительно умер. О подобном свидетельствуют многие этнографы.Жизнь родового сообщества, его обычаи, условности составляют самый корень, суть психики каждого из его членов. Коммунальный инстинкт, иначе говоря духовная власть коллектива, довлеет до такой степени, что возможно даже излечение некоторых болезней единственно путем внушения. Такова оборотная, более привлекательная сторона «вуду-смерти». (Вспомните феноменальную популярность нынешних «телепатов» (от «телевизор») – и вы поймете, как и поныне силен древний коммунальный инстинкт.) Целительная сила прежде всего в том, что сам целитель (колдун, шаман) ощущал свою сверхъестественную власть. Да он и олицетворял подлинную духовную власть общины над индивидом.Преступивший табу не мог даже скрыть этого. Достаточно было объявить, обставив это некоторыми магическими приемами, что «преступник» умрет еще до захода солнца (свидетельство этнографа Л. Штернберга, жившего среди удэгейцев), чтобы он, раз уж не пришла сама по себе «вуду-смерть», наложил на себя руки.Итак,' абсолютная психическая общность племени. Порабощение каждого еще настолько неосознанное, что это и нельзя даже назвать рабством. Пока бессмысленно ставить вопрос о свободе и зависимости, столь занимающий ныне наш дух. Ибо, ощущая себя рабами, мы тем самым прежде всего осознаем себя людьми.Учтем, правда, что непререкаемые табу в пору первобытного коммунизма являлись, скорее всего, определенной необходимостью. Существование людей было еще таким скудным, на пределе физических возможностей, что нарушение привычного, налаженного хода жизни могло привести к катастрофе всю общину. Вместе с тем духовная тирания коллектива сковывала проявления индивидуальности, обрекала нашего предка на умственную апатию. Из века в век бытие шло по предопределенным кругам. Естественно, такое общество было исключительно стабильным. Кое-где, как, мы знаем, первобытный коммунизм сохранился вплоть до наших дней.Чарльз Дарвин, наблюдавший во время своего кругосветного путешествия туземцев Огненной Земли, пишет: «Зимой, побуждаемые голодом, огнеземельцы убивают и поедают своих старых женщин… Как ни ужасна должна быть подобная смерть от рук своих друзей и родственников, еще ужаснее подумать о том страхе, который должны испытывать старухи, когда начинает подступать голод. Нам рассказывали, что старухи тогда часто убегают в горы, но мужчины гонятся за ними и приводят обратно на бойню у их собственных очагов!» Дикари убивают и поедают старух " раньше, чем собак; когда м-р Лоу спросил мальчика, почему они так поступают, тот ответил: «Собачки ловят выдр, а старухи – нет».То есть логика (приходится признать это) налицо. И даже Юмор, присущий, по мнению психологов, только человеческим существам: «Мальчик описывал, как умерщвляют старух… Он шутя подражал их воплям…» Для него здесь не было ничего противоестественного: нормально, когда меньшинством жертвуют ради большинства, ненужным (беспомощные старухи) ради нужного (собаки)… Это справедливо! (Попробуйте логически доказать, что это не так!).А вот Дарвина удручала такая примитивная справедливость во всем, когда «даже кусок ткани, полученный кем-нибудь (в обмен или в подарок от членов команды „Бигля“. – М.Т.), разрывается на части и делится так, что ни один человек не становитс„г богаче другого“. Ученый проницательно замечает, что „полное равенство среди огнеземельцев должно надолго задержать их развитие“, ибо нет стимула не только к творчеству, но и вообще к труду.Свяжем оба этих наблюдения Дарвина. У человека нет собственности – и сам он еще, в сущности, не принадлежит себе. Его, как мы видели, можно съесть…Что такое собственность? Читаем в «Словаре» Вл.Даля: «Собь – все своё, имущество, животы, пожитки, богатство; свойства нравственные, духовные, и все личные качества человека»… (выделено мной. – М.Т.). Личное, то есть духовное, отражено в собственности – в материальном. Нет противопоставления.В самом деле, обязанность каждого живущего (так считает народная мудрость) «посадить дерево» (сад), «выстроить дом» (создать брачный союз), «воспитать сына» (детей) – что это, как не «самостоянье человека» (слова Пушкина)?.. И напротив, в самом словосочетании «общественная собственность» (противоестественном, если опять-таки вспомнить Даля: «Собственность – именье и всякая вещь как личное (!) достоянье») очевиден приоритет чего-то внечеловеческого над конкретным человеком.«Мое» немыслимо без осознания своего «я». Мой – дом, мой – скот, моя – земля, мое – «я». Эту прямую связь материального с духовным археологи уверенно отмечают с того момента, когда наши далекие предки уже не бросают умершего сородича, а зарывают в землю (сжигают на костре…) – обычно вместе с какой-то принадлежавшей тому утварью. Индивид приобретает значимость. Его уход из жизни уже замечен. Кстати, когда не было нужды в людоедстве, огнеземельцы – современники Дарвина уже погребали или кремировали трупы. То есть и там, на краю земли, очевидна железная поступь истории, хоть и чрезвычайно медленная.«Мое» началось не только с захвата части того, что произведено обществом (бывает и так), но прежде всего с выделения личной доли труда. Коллектив вынужден согласиться на такое нарушение «священной» уравниловки. Лучше доедать за умелым удачливым охотником, чем голодать. Появляется личная заинтересованность этого охотника (собирателя, пахаря, рыболова) – и вот мы уже на пути к личности.Правда, далек еще этот путь. Но перед нами уже не особи, не муравьи или пчелы в человечьем обличье, а по меньшей мере индивиды. У каждого так или иначе не только свои способности и возможности, но и «свои интересы», свои предпочтения и антипатии. В любви – тоже… «Мое достояние» – это важно! – должно достаться «моему потомку»…Словом, осознание себя – «Я» – величайшее открытие человека; без этого немыслим сам ход мировой истории.Индуисты верят в перевоплощение душ. Перевоплотиться можно во что угодно, даже в придорожный камень. Во всяком случае в любое животное. В мерзкую жабу или в священную корову – в зависимости от того, что перевешивает в этой жизни: грехи или добродетели. Поверьте в это – и все вопросы, вставшие перед нами здесь уже на первой странице («Как Я возник?»), будут сняты…Но если даже убрать все материальные препоны таких перевоплощений, забыть о них, окажется, что и в этом случае невозможно стать ни камнем, ни даже собакой или обезьяной. Ведь необходимо как минимум осознать себя в новом качестве. А на это никто – кроме человека! – не способен.Ребенок, осваиваясь в мире, в который он попал, прежде всего присваивает имена вещам и явлениям вокруг: ням-ням – еда, бибика – машина и т п. Себя он тоже называет только по имени, как если бы это был кто-то посторонний. Собственного внутреннего мира у него еще нет. Это же подмечено и писателями, изображающими людей родового строя: «Хитрая Лисица – великий вождь! – ответил индеец. – Он пойдет и приведет своих воинов…» (вместо «я пойду и приведу». – М. Т.).Ветхозаветный Адам, сотворенный Богом, также прежде всего «нарек имена всем скотам, и птицам небесным, и всем зверям полевым». Мир еще как бы предельно прост, весь вовне, о сущностях, о глубине постижения еще нет и речи… Так ли уж нет?.. Растет в ветхозаветном саду «древо познания добра и зла», которое, похоже, и самому Господу неподвластно. И заповедал он Адаму строго-настрого: «Не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Речь здесь, конечно же, о «вуду-смерти», которая непременно настигнет нарушившего табу.Но миф обгоняет обычное ленивое течение времени. И вот уже перед нами человек, преодолевающий первобытное сознание, фантом общности. Мудрый змий нашептывает Еве: «Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плоды познания), откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».Здесь много интересного: и «боги» во множественном числе – отголосок язычества и «соблазнение» прежде Евы, а не Адама – вероятно, отзвук матриархата… «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание» (выделено мной. – М.Т.). Она первой отважилась вкусить запретный плод, мужчина – вторым. «И открылись глаза у обоих».Первый же свободный поступок человека – начало вселенской драмы. «И узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания»… Перед Всевышним уже не прежние, безмозглые, по сути, существа; им приоткрылись зачатки этики.И ветхозаветный Бог разъярен – как был бы разъярен вождь племени. Адам, оправдываясь (но ничуть не помышляя о «вуду-смерти»), кивает на жену, та – на вероломного змия… Прости-прощай, рай! Змию отныне «ползать на чреве своем», женщине – «рожать в муках», мужчине – добывать пропитание «в поте лица своего». Воистину, горе от ума!Представим теперь Адама и Еву, у которых «открылись глаза». Конечно, мы понимаем, что сознание обретается не вдруг, что это – процесс, постепенность. Сменяются поколения, века, эпохи, пока в людях зреет сознание, что они – мыслят. Внимание человека, прежде обращенное вовне, поворачивается «зрачками внутрь» – и вот он уже не просто знает (знает и животное), но знает о том, что знает. То есть осознает свое существование.И с каждым из нас однажды это происходит впервые. Как с мифическим Адамом, который, оправдываясь перед Богом, уже говорит о себе в первом лице – «я». Отныне он – человек!Пущены часы мировой истории!Человек разумный – наиболее универсальный биологический вид. Он живет повсюду (кроме ледяной Антарктиды) – в джунглях и в тундре, на «крыше мира» и на морском побережье… Обычно организмы, распространяясь по планете, теряют связи между собой, обособляясь во все более изолированные виды, уже не способные скрещиваться и давать продуктивное смешанное потомство.С человеческими расами и народами, даже разобщенными на протяжении тысячелетий, этого не произошло, потому что эволюция человека все менее затрагивает его генотип. Внешне представители не только разных рас, но и наций различаются довольно легко но хирург, делая полостную операцию, не смог бы разобрать, кто перед ним – китаец, готтентот или ирландец, если пациент, как это бывает, прикрыт простыней.Человек достигает равновесия с внешней средой не за счет хромосомных мутаций и безжалостного слепого отбора, но создавая некую переходную микросреду: одежду, жилище, очаг, средства передвижения… И так как любое приспособление есть эволюционный фактор, то изобретение эскимосом, скажем, снежного жилища (иглу) или непотопляемой кожаной байдарки (каяка), составляющей с сидящим в ней человеком как бы одно целое, сопоставимо с полезной мутацией. Но – заведомо целенаправленной! У природы шаг за шагом отбирается привилегия играть нашими судьбами.Микросреда – «вторая природа», созданная человеком, позволила ему распространиться по всем мало-мальски пригодным для обитания землям, вплоть до изолированных океанических островов. Что же это ему на месте не сиделось? Что за сила разметала людей повсюду? Перенаселенность? Порой, да. Обычно думают, что людей гонят в путь одни только экономические обстоятельства. Бескормица – и целые пастушеские народы со своими стадами пускаются в дорогу, теснят другие народы, те – следующие… И вот уже движение, чем-то похожее на геологическое, – перенаселение народов… Бывало и так. Но чаще – иначе, не столь логично.Вот древняя морская песнь полинезийцев, где слиты воедино ужас перед неизвестностью и восторг, рвущийся из груди, но никакой, насколько можно понять, экономической необходимости: «Рукоять моего рулевого весла рвется к действию,Имя моего весла – Кауту-ки-те-ранги.Оно ведет меня к туманному, неясному горизонту,К горизонту, который расстилается перед нами,К горизонту, который вечно убегает,К горизонту, который вечно надвигается,К горизонту, который внушает сомнения,К горизонту, который вселяет ужас…Над нами – нависающие небеса, под нами – бушующее море,Впереди – неизведанный путь…Вперед и вперед, наша ладья!
1 2 3 4 5 6 7 8