[Таксиль Л. Священный вертеп. К.: Політвидав, 1985. С. 222]. Эта гнуснейшая торговля подрывала в людях веру в Бога любви и милосердия, и веру в Бога вообще. Ибо как можно верить Богу, церковь Которого торгует такими вещами. «Новое учение об отпущении грехов основано главным образом на откровении сокровищ, находящихся в недрах церкви, через примирение с которыми могут быть прощены грехи без изнурительных смирительных упражнений покаяния и без соблюдения таинств. Стали утверждать, что во Христе, беспорочной Деве Марии и в бесчисленных святых заложена неизмеримая полнота заслуг, которая в чрезвычайном преизбытке, нежели потребно для них самих. И хотя говорили, что Сам Господь имеет неизмеримую полноту заслуг, достаточную для всех, все же много говорилось о заслугах святых и это привело к новым представлениям об излишке дел или же о преизбытке заслуг. Своими упражнениями в покаянии, своими незаслуженными страданиями в этом мире святые сделали гораздо больше, нежели это было бы потребно для их собственного спасения. Из этих излишков дел, в совокупности с неизмеримыми заслугами Христа, образовалось такое хранилище сокровищ, к которому папе вручены ключи, чтобы он имел власть объявлять свободу от греха в этой жизни, а также избавлять от страдания в чистилище. „Сила ключа“, таким образом, заступала на место действующих таинств. История представляет нам первую форму отпущения, которая была изготовлена римской церковью в начале одиннадцатого столетия. Однако лишь при крестовых походах этот новый дьявольский обман достиг своего наивысшего расцвета. Папа Урбан Второй издал в 1095 году в Клермоне всеобщее отпущение грехов всем участникам священной войны. С этого времени вошло в обычай издавать отпущения, то есть индульгенции, меньшей степени. Индульгенция на несколько сот лет могла быть куплена каким-либо епископом на том основании, что он построит или увеличит церковь, построит мост или насадит лесной массив, или огородит его. Нередко индульгенция составлялась также на принятие на себя особенных религиозных обязанностей, как например известное число молитв перед определенным алтарем, паломничество к священным местам и реликвиям и тому подобное за плату. Папа, по учению Ватикана, является высшим распределителем капитала и имеет право перекладывать это распределение также на епископов и диаконов. Папа имеет власть продавать всем христианам индульгенции, тогда как власть епископов и диаконов ограничена. С течением времени обращение индульгенций в практику все более и более брало верх. Хотя некоторые из способнейших книжников и ученых, не щадя себя, восставали против постыдной торговли папскими и епископскими индульгенциями, доказывая их несоответствие Слову Божьему, однако они не смогли противостоять мощному течению. Их голоса остались неуслышанными. Получить прощение и спасение посредством определенной суммы денег, или необременительным пожертвованием, или милостыней было намного удобнее, чем заниматься целым рядом постоянных изнурительных упражнений покаяния. В первое время римская церковь практиковала наложение тяжких штрафов и изнурительных упражнений покаяния за злодейство и преступление. Если грешники несли свое наказание со смирением, то оно снималось с них. Это покаяние должно было начинаться с денег или с добрых дел, так можно было укоротить время покаяния или добиться полного его устранения. Пресвитер кое-что снимал с наказуемого от своего наказания, то есть отпускал. От этого и происходит индульгенция (отпущение грехов). Цена за индульгенцию назначалась по роду преступления, а главным образом — по достатку покупателя. Следующее повествование из трудов Милнера доказывает, какого расцвета достигла торговля индульгенциями во времена, когда реформация нанесла этому ощутимый удар. „В 1709 году морские разбойники из Бристола захватили галион (очень большое судно), на котором они нашли пятьсот тюков папских индульгенций… Каждая кипа содержала шестнадцать стоп (стопа содержала 1000 листов), так что весь запас состоял из трех миллионов восьми сорока тысяч индульгенций. Цена индульгенции колебалась от трех риалов (приблизительно две марки) до одиннадцати фунтов (двести двадцать марок). При приближении поста каждый был обязан купить такую индульгенцию. Бернет уверяет нас, что постыдная торговля в папских странах не настолько исчезла, как бы нам должно предполагать. Он говорит, что в Испании и Португалии есть такие комиссары, которые самым бессовестным образом ведут торговлю индульгенциями“». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 587—589]. «Первоначально, при первом своём появлении в XI веке индульгенция означала избавление от наказания, наложенного церковью: своё громадное значение она получила с тех пор, когда в XIII веке ей приписана была сила спасать и от огня чистилища. Средневековый христианин жил в постоянном, ежечасном страхе ужасающих мучений этого места, которое отличается от настоящего ада только тем, что пребывание в нём ограничено временем. Он утешался мыслью, что в таинстве покаяния ему отпускаются его грехи и он избавляется от вечных адских мук; но церковь учила его, что временное наказание за свои прегрешения он всё-таки осуждён нести или в этой или в будущей жизни. Никто не мог знать, достаточно ли его раскаяния и его добрых дел для спасения от огня чистилища… Около двух веков эта индульгенция давалась исключительно живым. Папы не осмеливались свою апостольскую власть… распространять и на тех, кто уже предстал перед судилищем Бога. Лишь во времена Возрождения папы стали смелее. При Сиксте IV, в правление которого родился Лютер, началось крайне выгодное дело продажи индульгенций и для мёртвых. Папа „полнотою своей власти“ разрешил, чтобы родственники и друзья делали денежный взнос на спасение несчастных душ из чистилища и объявил свою „волю“, чтобы это пожертвование со стороны живых служило на избавление мёртвых от наказания. Эта новая индульгенция отличалась от прежней, которая шла на пользу земных путников, только тем, что теперь живущие оказывали помощь умершим и платили вместо них… „Solald das Geld im Kasten klingt, die Seele aus dem Fegfeuer springt“ (как только деньги в ящике звякнут, душа из чистилища выскочит)… Через широко открытые двери деньги лились в святой храм, и дом Божий стал домом торгашей. Всякий безбожник мог за деньги приобрести уверенность, что спас от мук своих близких. Всякий мог, не чувствуя ни малейшего раскаяния, купить себе индульгенцию… Неоценимый талисман, утешение для запуганной совести, мирное успокоение для ленивых и слабых, щит для дерзких». [История Нового времени. Под глав. ред. И. Пфлуг-Гартунга. В 2 т. СПб.: Самообразование, 1910. Т. 1. С. 261—262]. «В проповеди об индульгенции говорилось, что папа имеет безусловное право прощать грехи живых и мёртвых, что папская индульгенция имеет ту же силу, что и крест Христов . При этом, конечно, раздавались ещё и более наглые речи, а именно, что папа мог за деньги, заплаченные за индульгенцию, простить даже плотских грех по отношению к Божьей матери». [Робертсон Д. История христианской церкви. В 2 т. СПб.: И-е И. Л. Тузова, 1891. Т. 2. С. 548].
? Тайная исповедь.
Вопреки весьма чёткому библейскому утверждению: «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1 Тим. 2:5), папство вводит ещё один институт посредников между Богом и человеком, помимо святых, а именно, священников. «Если таинства римской церкви служили для того, чтобы дать священникам невероятное влияние и почти неограниченную власть над их стадом, то в первую очередь к этому относится тайная исповедь. Ничем иным честолюбивые священники не смогли бы добиться от народа большей покорности и полного морального унижения, как через эту губительную установку. Абсолютно все, что происходило в сердцах принадлежащих к римской церкви, начиная от кесаря до малейшего прихожанина — все было открыто священнику. Ничего нельзя было утаить от исповедника. Утаить истину или приукрасить её считалось за грех, который возможно изгладить только через глубокое покаяние и опять же через тайное исповедание. Да, в некоторых случаях адские мучения были наготове для утаивающих истину. Таким образом, священники в некотором роде превратились в тайную полицию, которой все были обязаны доносить на самих себя. Им были известны тайны всех людей персонально, всех семей, правительств, общин и т. д. И само собой разумеется, это обстоятельство они использовали для достижения своих планов, для достижения своих корыстных целей. Отец и сын, мать и дочь, господин и раб — все равно находились под их тайным, а потому действующим более сильно, надзором и руководством. Власть, достигнутую таким образом, как они говорили, они употребляли во благо церкви. Если того требовали обстоятельства, то отпущение грехов задерживалось, отодвигалось или в нем отказывалось, смотря по тому, как лучше было достичь целей церкви. Часто священники злоупотребляли тайной исповеди, которая возвещалась им в искренности души и благоговении, для корыстных целей самым бессовестным образом, особенно если этого требовали политические интересы. Отлучение от церкви в те дни было ужасным делом, папа являлся сильным противником. Когда Гильдебранд объявил проклятие на Генриха Четвёртого, подчинённых освободил от клятвы верности ему и низложил с престола, то король был вынужден склониться перед честолюбивым монахом и публично позорным образом молить его о снятии этого ужасного проклятия. Анафема отлучала преступника от церкви, как бы высоко ни было его положение, и поскольку вне римской церкви спасение почиталось невозможным, то умирающий под анафемой не имел никакой надежды. Даже тело его не разрешалось хоронить на освящённом кладбище, а душа объявлялась добычей дьявола на веки вечные.
Происхождение исповеди.
Проследить происхождение исповеди не так-то легко. Вопрос о приватной исповеди и тайной исповеди перед священником неоднократно рассматривался разными римскими богословами, однако только в тринадцатом веке церковь достигла определенного решения по этому вопросу. В 1215 году во время правления Иннокентия Третьего четвертый Латеранский собор определил, что всякий верующий, будь то мужчина или женщина, обязан хотя бы раз в год побывать на тайной исповеди. С того времени это стало уже рассматриваться как божественное установление во всей римской церкви. Это имеет место также в греческих и коптских церквях. В утверждение и оправдание тайной исповеди римские богословы приводили следующие места Писания: „Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться“ (Иак. 5:16) и: „Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся“ (Иоан. 20:23). Первое место ясно и определенно указывает на признание между самими христианами, а второе говорит о церковной дисциплине. Ни одна из них не требует тайного исповедания „на ушко“ священнику, чтобы получить через него прощение. Обязанность, или же право исповедания, конечно, не должно быть признано на основании Слова Божьего, но вопрос в том, кому или перед кем мы должны исповедоваться „в проступках“. Священное Писание как в Ветхом, так и в Новом Завете дает на этот вопрос недвусмысленный ответ: „Иисус сказал Ахану: „Сын мой, воздай славу Господу, Богу Израилеву, и сделай пред Ним исповедание, и объяви мне, что ты сделал, не скрой от меня!“ (Иис. Нав. 7:19). „Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды“ (1 Иоан. 1:8—9). Форма тайной исповеди, которую римская церковь приписывает кающимся (эта форма с течением времени видоизменилась), указывает весьма ясно на ее истинный характер. Исповедующий должен склониться на колени около священника, наложить крестное знамение и сказать: „Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа. Я исповедую всемогущему Богу, непорочной Деве Марии, благословенному архангелу Михаилу, благословенному Иоанну-Крестителю, святому апостолу Петру и Павлу, всем святым и тебе, моему духовному отцу, что я очень сильно согрешил мыслями, словами и делами, вина моя, вина моя, вина моя очень велика!“ После этого признания он перечисляет разные грехи по отдельности без всяких уверток и двусмысленности. Самые неблаговидные и постыдные дела шепчутся в ухо священника, кто бы это ни был, до тех пор, пока священник не найдет достаточным держать кающегося в исповеди. Когда же священник сочтет исповедь достаточной, то исповедующийся заключает словами: „Потому я прошу непорочную Деву Марию, благословенного архангела Михаила, благословенного Иоанна-Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, мой духовный отец, помолиться за меня Господу Богу! Я сердечно огорчен, обещаю впредь исправиться и смиренно прошу Бога и тебя, мой духовный отец, о прощении покаяния тайной исповеди“. Исповедующийся теперь находится в полной зависимости от рук священника и его милосердия. Если ему понравится, то он может приписать кающемуся несправедливейшие упражнения покаяния или же отодвигать время прощения до тех пор, пока не достигнет своей цели». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 585—587]. В 755 году «Собор Вернский постановляет, что отлучённое лицо „не должно входить в церковь, ни принимать пищи или пития вместе с каким-либо христианином; не может оно принимать от него подарков или целовать его, или соединяться с ним в молитве, или приветствовать его“». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 741]. Со временем эта практика получила дальнейший, более зловещий характер. «С целью поддержания и усиления церковной дисциплины среди народа, введено было различие между отлучением и анафемой, и для усиления страхов этих приговоров призывалась на помощь гражданская власть, присоединявшая к этим церковным наказаниям и наказания гражданские. Под отлучением разумелось исключение от преимуществ церкви, а более тяжелый приговор анафемы подвергал грешника проклятию. Собор Павийский от 850 года постановил, что отлученная личность должна быть лишаема права занимать какую-либо важную должность, или вообще какую-либо должность на службе государства, и должна быть лишаема обычного общения с христианами. Но анафемой налагались ещё дальнейшие наказания: виновный, против которого она произносилась, не мог принимать участия в церковных исках, не мог делать или утверждать завещания, не мог даже держать никакой собственности под ведением церкви, не мог даже получать судопроизводства в мирских судах, где требовалась клятва, так как он не допускался для клятвы. Ни один священник не мог благословить брака такого человека, ему отказывалось в последних таинствах, и он лишался права на христианское погребение… Чтобы смирить могущественных грешников, введён был интердикт, по которому целый округ или королевство подвергалось отлучению». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 1038]. Силу папских интердиктов чувствовали на себе в разные периоды истории почти все страны Европы и даже такие могущественные, как Франция и Англия. Так во время противостояния с французским королём Филиппом II-Августом (1180—1223) папа Иннокентий III наложил на его земли интердикт. И вот «В полночь, когда священники держали в руках горящий факел, был пропет псалом для скорбящих земли, прочитана молитва за мёртвых, то была последняя молитва, так как в продолжение интердикта французскому дворянству уже запрещалась какая-либо молитва. Распятие было завешано траурной мантией, реликвии отнесены на надгробные плиты, просфоры сожжены. Кардинал, облечённый в фиолетовую траурную столу, произнёс анафему на всю землю Франции. С этого момента по всей французской земле прекратились богослужения. Доступ к небу через молитвы и жертвы был закрыт… „Как ужасно, — пишет один очевидец, — как жалко и прискорбно выглядели наши города! Двери церквей охранялись и христиане отгонялись от них, подобно псам, всякое богослужение прекратилось, тайная вечеря в воспоминание крови и плоти Христа не совершалась. Народ не имел права, как было принято, собираться вместе в празднование дня святых, телам усопших не воздавалось христианских почестей и не разрешалось хоронить по-христиански. Зловоние от них отравляло воздух, их ужасный вид переполнял живущих отвращением и ужасом… По всей стране царило глубокое молчание. Повсеместно замолчали органы и голоса тех, кто прославлял Бога славословием“». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 615]. Видя всё это, французский король воскликнул: «Я бы охотно стал магометанином! Блаженный Саладин (султан Египта — прим. А. О.), над тобой не было папы». [Там же. Т. 1. С. 616]. Но скрепя сердце и сдерживая ярость, он был вынужден смириться перед папой, приняв его условия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
? Тайная исповедь.
Вопреки весьма чёткому библейскому утверждению: «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1 Тим. 2:5), папство вводит ещё один институт посредников между Богом и человеком, помимо святых, а именно, священников. «Если таинства римской церкви служили для того, чтобы дать священникам невероятное влияние и почти неограниченную власть над их стадом, то в первую очередь к этому относится тайная исповедь. Ничем иным честолюбивые священники не смогли бы добиться от народа большей покорности и полного морального унижения, как через эту губительную установку. Абсолютно все, что происходило в сердцах принадлежащих к римской церкви, начиная от кесаря до малейшего прихожанина — все было открыто священнику. Ничего нельзя было утаить от исповедника. Утаить истину или приукрасить её считалось за грех, который возможно изгладить только через глубокое покаяние и опять же через тайное исповедание. Да, в некоторых случаях адские мучения были наготове для утаивающих истину. Таким образом, священники в некотором роде превратились в тайную полицию, которой все были обязаны доносить на самих себя. Им были известны тайны всех людей персонально, всех семей, правительств, общин и т. д. И само собой разумеется, это обстоятельство они использовали для достижения своих планов, для достижения своих корыстных целей. Отец и сын, мать и дочь, господин и раб — все равно находились под их тайным, а потому действующим более сильно, надзором и руководством. Власть, достигнутую таким образом, как они говорили, они употребляли во благо церкви. Если того требовали обстоятельства, то отпущение грехов задерживалось, отодвигалось или в нем отказывалось, смотря по тому, как лучше было достичь целей церкви. Часто священники злоупотребляли тайной исповеди, которая возвещалась им в искренности души и благоговении, для корыстных целей самым бессовестным образом, особенно если этого требовали политические интересы. Отлучение от церкви в те дни было ужасным делом, папа являлся сильным противником. Когда Гильдебранд объявил проклятие на Генриха Четвёртого, подчинённых освободил от клятвы верности ему и низложил с престола, то король был вынужден склониться перед честолюбивым монахом и публично позорным образом молить его о снятии этого ужасного проклятия. Анафема отлучала преступника от церкви, как бы высоко ни было его положение, и поскольку вне римской церкви спасение почиталось невозможным, то умирающий под анафемой не имел никакой надежды. Даже тело его не разрешалось хоронить на освящённом кладбище, а душа объявлялась добычей дьявола на веки вечные.
Происхождение исповеди.
Проследить происхождение исповеди не так-то легко. Вопрос о приватной исповеди и тайной исповеди перед священником неоднократно рассматривался разными римскими богословами, однако только в тринадцатом веке церковь достигла определенного решения по этому вопросу. В 1215 году во время правления Иннокентия Третьего четвертый Латеранский собор определил, что всякий верующий, будь то мужчина или женщина, обязан хотя бы раз в год побывать на тайной исповеди. С того времени это стало уже рассматриваться как божественное установление во всей римской церкви. Это имеет место также в греческих и коптских церквях. В утверждение и оправдание тайной исповеди римские богословы приводили следующие места Писания: „Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться“ (Иак. 5:16) и: „Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся“ (Иоан. 20:23). Первое место ясно и определенно указывает на признание между самими христианами, а второе говорит о церковной дисциплине. Ни одна из них не требует тайного исповедания „на ушко“ священнику, чтобы получить через него прощение. Обязанность, или же право исповедания, конечно, не должно быть признано на основании Слова Божьего, но вопрос в том, кому или перед кем мы должны исповедоваться „в проступках“. Священное Писание как в Ветхом, так и в Новом Завете дает на этот вопрос недвусмысленный ответ: „Иисус сказал Ахану: „Сын мой, воздай славу Господу, Богу Израилеву, и сделай пред Ним исповедание, и объяви мне, что ты сделал, не скрой от меня!“ (Иис. Нав. 7:19). „Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды“ (1 Иоан. 1:8—9). Форма тайной исповеди, которую римская церковь приписывает кающимся (эта форма с течением времени видоизменилась), указывает весьма ясно на ее истинный характер. Исповедующий должен склониться на колени около священника, наложить крестное знамение и сказать: „Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа. Я исповедую всемогущему Богу, непорочной Деве Марии, благословенному архангелу Михаилу, благословенному Иоанну-Крестителю, святому апостолу Петру и Павлу, всем святым и тебе, моему духовному отцу, что я очень сильно согрешил мыслями, словами и делами, вина моя, вина моя, вина моя очень велика!“ После этого признания он перечисляет разные грехи по отдельности без всяких уверток и двусмысленности. Самые неблаговидные и постыдные дела шепчутся в ухо священника, кто бы это ни был, до тех пор, пока священник не найдет достаточным держать кающегося в исповеди. Когда же священник сочтет исповедь достаточной, то исповедующийся заключает словами: „Потому я прошу непорочную Деву Марию, благословенного архангела Михаила, благословенного Иоанна-Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, мой духовный отец, помолиться за меня Господу Богу! Я сердечно огорчен, обещаю впредь исправиться и смиренно прошу Бога и тебя, мой духовный отец, о прощении покаяния тайной исповеди“. Исповедующийся теперь находится в полной зависимости от рук священника и его милосердия. Если ему понравится, то он может приписать кающемуся несправедливейшие упражнения покаяния или же отодвигать время прощения до тех пор, пока не достигнет своей цели». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 585—587]. В 755 году «Собор Вернский постановляет, что отлучённое лицо „не должно входить в церковь, ни принимать пищи или пития вместе с каким-либо христианином; не может оно принимать от него подарков или целовать его, или соединяться с ним в молитве, или приветствовать его“». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 741]. Со временем эта практика получила дальнейший, более зловещий характер. «С целью поддержания и усиления церковной дисциплины среди народа, введено было различие между отлучением и анафемой, и для усиления страхов этих приговоров призывалась на помощь гражданская власть, присоединявшая к этим церковным наказаниям и наказания гражданские. Под отлучением разумелось исключение от преимуществ церкви, а более тяжелый приговор анафемы подвергал грешника проклятию. Собор Павийский от 850 года постановил, что отлученная личность должна быть лишаема права занимать какую-либо важную должность, или вообще какую-либо должность на службе государства, и должна быть лишаема обычного общения с христианами. Но анафемой налагались ещё дальнейшие наказания: виновный, против которого она произносилась, не мог принимать участия в церковных исках, не мог делать или утверждать завещания, не мог даже держать никакой собственности под ведением церкви, не мог даже получать судопроизводства в мирских судах, где требовалась клятва, так как он не допускался для клятвы. Ни один священник не мог благословить брака такого человека, ему отказывалось в последних таинствах, и он лишался права на христианское погребение… Чтобы смирить могущественных грешников, введён был интердикт, по которому целый округ или королевство подвергалось отлучению». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 1038]. Силу папских интердиктов чувствовали на себе в разные периоды истории почти все страны Европы и даже такие могущественные, как Франция и Англия. Так во время противостояния с французским королём Филиппом II-Августом (1180—1223) папа Иннокентий III наложил на его земли интердикт. И вот «В полночь, когда священники держали в руках горящий факел, был пропет псалом для скорбящих земли, прочитана молитва за мёртвых, то была последняя молитва, так как в продолжение интердикта французскому дворянству уже запрещалась какая-либо молитва. Распятие было завешано траурной мантией, реликвии отнесены на надгробные плиты, просфоры сожжены. Кардинал, облечённый в фиолетовую траурную столу, произнёс анафему на всю землю Франции. С этого момента по всей французской земле прекратились богослужения. Доступ к небу через молитвы и жертвы был закрыт… „Как ужасно, — пишет один очевидец, — как жалко и прискорбно выглядели наши города! Двери церквей охранялись и христиане отгонялись от них, подобно псам, всякое богослужение прекратилось, тайная вечеря в воспоминание крови и плоти Христа не совершалась. Народ не имел права, как было принято, собираться вместе в празднование дня святых, телам усопших не воздавалось христианских почестей и не разрешалось хоронить по-христиански. Зловоние от них отравляло воздух, их ужасный вид переполнял живущих отвращением и ужасом… По всей стране царило глубокое молчание. Повсеместно замолчали органы и голоса тех, кто прославлял Бога славословием“». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 615]. Видя всё это, французский король воскликнул: «Я бы охотно стал магометанином! Блаженный Саладин (султан Египта — прим. А. О.), над тобой не было папы». [Там же. Т. 1. С. 616]. Но скрепя сердце и сдерживая ярость, он был вынужден смириться перед папой, приняв его условия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35