Пётр был арестован. Без всякого сопротивления он отказался от всех прав на престол. Он просил Екатерину дозволить ему вернуться в Гольштейн.
Она не согласилась на его просьбу, да иначе и быть не могло, ведь тогда Пётр представлял бы постоянную угрозу и для неё, и для России. Даже будучи под арестом, он был опасен. Впрочем, длилось это недолго. Вечером 6 июля из Ропши, где удерживали Петра, курьер спешно доставил императрице письмо от Алексея Орлова. Автор был, очевидно, очень напуган и писал государыне следующее: «Матушка! Милостивая Императрица! Как мне сказать о случившемся? Не поверишь Ты Твоему верному рабу, ну да скажу правду, как перед ликом Господним. Матушка, умру, не пойму, как беда приключилась. Пропали мы, если Ты не помилуешь. Матушка!… Его больше нет. Но никто это не замышлял; как можно помыслить поднять руку на императора. Но, Государыня, беда приключилась. Поспорил он за столом с князем Фёдором, и не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; и все мы виновны, и всех наказывать надо, но, помилуй меня, брата ради! Мне моя вина ведома — прости или прикажи немедля расстаться с жизнью. Мне свет не мил. Мы Тебя разгневали, и наши души на вечную гибель осуждены».
Матушка Екатерина, милостивая императрица, хотя и ужаснулась — ведь она никак не хотела начинать своё царствование с убийства, — но простила. И скрыла убийство. Она заявила, что Пётр умер «по воле Господа» от прежестокой геморроидальной колики. Десять лет спустя Пётр III ещё раз заставил о себе говорить: авантюрист с берегов Дона, казак Емельян Пугачёв, возглавил мощное восстание казаков и крестьян, объявив себя царём Петром III, чудесным образом спасшимся из темницы.
Восстание это стало самым серьёзным внутриполитическим кризисом за всё время правления Екатерины. Лишь ценой огромных усилий всё-таки удалось разбить бунтовщиков. Пугачёв был пленён и в январе 1775 года казнён в Москве. Чтобы ничто не напоминало о нём, Деревню, где он родился, велено было сровнять с землёй, а дома отстроить на другом месте, сменив также название поселения. Теперь это местечко было названо в честь Григория Александровича Потёмкина — так как он необычайно отличился при усмирении восставших. В это время Потёмкин — уже десять месяцев он был фаворитом Екатерины — постепенно забирал бразды правления в свои руки. Оставаться одним лишь любовником государыни было ему мало, хотя и без того ему жилось славно. Он занимал очень высокие посты, был членом Тайного совета, вице-президентом Военной академии в ранге генерала. Он был возведён в графское достоинство. Екатерина наградила его высшими российскими знаками отличия и позаботилась даже о том, чтобы иностранные правительства также отметили его. Так, из Пруссии он получил «Чёрного орла», из Польши — «Белого орла» и «Святого Станислава», из Швеции — «Святого Серафима» и из Дании — «Белого слона».
Итак, Потёмкин был почтён самыми высокими наградами, хотя Франция и отказалась удостоить его «орденом Святого Духа», а императрица Мария Терезия, которая не могла терпеть «эту бабу» Екатерину, не захотела произвести Потёмкина в «рыцари Золотого руна». Версаль и Вена отделались вполне резонными объяснениями: подобных знаков удостаиваются-де последователи Римской католической церкви. Однако совсем иначе было с немецким княжеским титулом, который высоко ценили в России. Екатерина просила Иосифа II даровать Потёмкину этот титул. Мария-Терезия вновь была против, но Иосиф стал возражать своей матери и, в конце концов, добился её согласия: в марте 1776 года Григорий Александрович Потёмкин получил титул князя Священной Римской империи. С тех пор он был «князем», «Светлейшим», «Его светлостью». Ежемесячное жалованье его составляло по приказанию императрицы 12 000 рублей. При этом все его расходы покрывались за счёт государственной казны; время от времени Екатерина преподносила ему щедрые денежные подарки. Одаривала она его и ценными вещами, например шубами, драгоценностями, сервизами. Заботилась она не только о нём самом, но и о его родственниках. Его мать переехала в Петербург, за ней последовали его братья, племянницы и племянники. Все они получали чины и должности.
Чего ещё не хватало ему? Он не получил орден Подвязки. Король Англии, Георг Ш, отклонил просьбу и даже, более того, как сообщал из Лондона в Петербург российский посланник, «не только отказал, но и счёл сие дело возмутительным». А чего недоставало ему ещё? Его биограф Соловейчик уверен, что с конца 1774 года Потёмкин перестал быть любовником Екатерины и стал её законным супругом. Его, человека, истово верующего, уязвляла незаконность их отношений, и потому «…бывшая принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, ныне её величество императрица российская Екатерина II, вдова покойного императорского величества царя Петра Ш по своей собственной доброй воле вышла замуж за Григория Александровича Потёмкина всего через несколько месяцев после того, как он стал её фаворитом».
Действительно ли состоялась свадьба, нельзя сказать наверняка. Соловейчик убеждён в этом. Так же считают ещё два русских историка. Но лишь на основании косвенных свидетельств. Доказательств нет. К свидетельствам относятся многочисленные любовные письма, в которых Екатерина именует Потёмкина своим «супругом» или «мужем», а себя называет «супругой». Наиболее значимо из этих писем следующее, цитируемое Соловейчиком: «Мой господин и любимый супруг, сперва хочу сказать о том, что меня больше всего волнует. Почему Ты печалишься? Почему доверяешь больше Твоей больной фантазии, чем осязаемым фактам, кои все лишь подтверждают слова Твоей жены? Разве два года назад не связала она себя священными узами с Тобой? Разве с тех пор я переменила отношение к Тебе? Может ли статься, что я Тебя разлюбила? Доверься моим словам. Я люблю Тебя и связана с Тобой всеми возможными узами…»
Очевидно, Потёмкин усомнился в любви Екатерины, и тогда она написала ему это письмо. По-видимому, он постоянно сомневался в её любви. Современному человеку трудно понять, почему он так был настроен. Ведь Екатерина буквально осыпала его любовными письмами. Порой она писала ему записки по нескольку раз в день, часто адресовала ему пространные послания, в которых вновь и вновь признавалась в любви, хвалила его, восторгалась им, придумывала для него самые необычные ласкательные имена.
Долгое время она была совершенно без ума от него. «Нет ни клетки в моём теле, коя не чувствует симпатии к Тебе», — писала она. И ещё: «У меня не хватает слов, чтобы сказать Тебе, как я Тебя люблю…» Или вот наспех набросанная записка, относящаяся к самому началу их романа: «Доброе утро, мой голубчик. Мой милый, мой сладенький, как мне охота знать, хорошо ли Ты спал и любишь ли Ты меня так же сильно, как люблю тебя я».
Мы не знаем, часто ли ей отвечал её «голубчик», что он писал в ответ. Сохранилось лишь несколько писем, написанных им, ибо Екатерина имела обыкновение почти сразу же уничтожать их. Он же, наоборот, привык складывать большинство записок и писем в карманы своего шлафрока и постоянно носил их с собой. Шлафрок был его любимым родом одежды. Часто Потёмкин, накинув на голое тело один лишь халат, появлялся поутру в комнатах императрицы, не обращая никакого внимания на присутствующих там придворных, посетителей и министров. И императрица, пишет Соловейчик, «…которая, несмотря на свой образ жизни, была в некотором отношении чопорным человеком и очень дорожила придворным этикетом, смирилась с его халатом».
Через полвека халат, или шлафрок, станет в России символом мироощущения: в романе Гончарова «Обломов» халат явится воплощением мертвящей, убивающей всё скуки. Однако в век Просвещения верили в прогресс, реформы, в деятельность, исполненную смысла. И даже монархи в то время избегали праздности. Фридрих Великий, Мария-Терезия, Иосиф II и сама Екатерина трудились не покладая рук.
Если принять во внимание любовные письма Императрицы, адресованные Потёмкину, если вспомнить о многочисленных её письмах к Вольтеру, Дидро, Д'Аламберу, князю Линю — размах её переписки впечатляет. Излюбленным корреспондентом Екатерины был немецкий барон Мельхиор Гримм, галломан, издатель шумного литературного журнала «Correspondance Literaire» («Литературная корреспонденция»), снискавшего немалую популярность при всех европейских дворах. Кроме того, Екатерина переписывалась с Фридрихом Великим, Иосифом II, польским королём, многочисленными государственными деятелями, с учёными, дипломатами, со своими генералами и губернаторами. Вдобавок она сочиняла пьесы, писала мемуары, составляла конспекты многочисленных книг и, прежде всего, подготавливала множество реформ, занималась рядом научных предприятий — и все это помимо своих основных государственных занятий. Чтобы справиться с таким громадным объёмом работы, требовались не только огромное прилежание и жизненная энергия, присущие ей, но ещё и пунктуальная педантичность, и строгая дисциплина. Её рабочий день был долог и тщательно спланирован. Каждое утро она вставала в шесть утра.
И когда небритый Потёмкин, закутавшись в шлафрок, заглядывал в её комнату, она успевала провести за работой уже несколько часов. Он, человек русский, был куда менее педантичен. В нём уже таились некоторые черты Обломова. Нередко целыми днями напролёт он валялся в халате на диване, грыз ногти и предавался мечтам, порой им овладевали приступы беспричинного страха, и он страдал словно бесноватый. Впрочем, когда хандра проходила, Потёмкин выказывал не меньшую энергию, чем Екатерина, И не менее её жаждал власти. Из-за этого между ними все чаще возникали трения. В конце концов, они решили жить порознь. Для него это был вопрос исключительной важности: он не хотел полностью зависеть от неё, ему нужна была самостоятельность.
Расставание произошло уже в 1776 году. На первый взгляд казалось, что милость императрицы отвернулась от Потёмкина. Иностранные дипломаты наперебой извещали свои правительства об изменившейся ситуации, враги Потёмкина ликовали — у фаворита, вознёсшегося наверх с быстротой метеора, было много врагов. Но все они обманулись. Хотя Потёмкин уехал из столицы и поначалу проводил время в разъездах, власть его ничуть не умалилась. Как и прежде, он влиял на все важнейшие решения, принимаемые императрицей.
Он только не был теперь её любовником. Зато он, и лишь он один, определял, кому быть у неё в любовниках — и Екатерина соглашалась с ним; среди пятнадцати фаворитов, появившихся у неё после Потёмкина, лишь одного, последнего (ей было тогда уже 60), она завела против его воли. Потёмкин всё время подыскивал ей таких мужчин, которые были куда менее честолюбивы, чем он сам, и потому он мог их не опасаться.
В остальном отношения между ним и Екатериной остались неизменными. Когда он не ездил с проверками по губерниям, то пребывал в Петербурге, только уже не во дворце императрицы, а в своём собственном доме, подаренном ею. Занимался он, прежде всего обустройством и укреплением территорий, отвоёванных у турок. В 1783 году Екатерина аннексировала Крым, через год Османская Порта признала власть России над Таманским полуостровом и Кубанью, и теперь русские корабли могли беспрепятственно плавать по Чёрному морю и проходить Дарданеллы. После этого Потёмкин, проявляя удивительную энергию, занялся умиротворением и колонизацией этих столь важных для России земель. Всего за несколько лет здесь выросли города, возведённые им. К тому времени он был президентом Военного совета, начальником конной гвардии, фельдмаршалом. Эти должности явились знаком признания успешно проведённой им военной реформы: он изменил принципы вооружения и организации российской армии, а также всю её структуру.
Затем, после того как Потёмкин всего за несколько лет проделал огромную работу по освоению новых земель, Екатерина испросила у него разрешения посетить новороссийские земли. Она не просто хотела посмотреть результаты его трудов. Нет, поездка Екатерины на юг, — по замыслу Потёмкина, — должна была продемонстрировать всему миру могущество российской императрицы и одновременно доказать невиданный подъем, наступивший в России.
18 января 1787 года императрица выехала в Царское Село. Ехала она на огромных санях, похожих скорее на небольшой дом, запряжённых тридцатью лошадьми. Вслед за ней мчались ещё 150 саней. Её сопровождали не только придворные, но и иностранные дипломаты, и многочисленные гости. Процессия двигалась быстро. Потёмкин все организовал великолепно. Повсюду на станциях их поджидали сотни отдохнувших лошадей; были готовы мастерские, где кузнецы, шорники, плотники проворно починяли все, что требовалось. Но в первую очередь Потёмкин заботился о местах отдыха путешественников: их поджидали многочисленные деревянные дворцы, построенные по его приказу.
Сам Потёмкин дожидался Екатерину в Киеве, древней столице Руси, куда императорский поезд прибыл после трехнедельного путешествия. Там гости собирались пересесть на корабли. Но Днепр замёрз — зима выдалась очень холодной, и лёд сошёл только в мае, — поэтому в Киеве пришлось остановиться на несколько недель. Время коротали, устраивая различные празднества и приёмы, в которых, впрочем, сам Потёмкин, радушный хозяин, не участвовал: все своё время он проводил в старинном монастыре.
В мае началось путешествие по Днепру. Потёмкин распорядился построить семь громадных, скопированных с римских, галер, оборудованных со всей мыслимой роскошью. Князь де Линь, австрийский офицер, участвовавший в поездке, назвал эти галеры и 73 следовавших за ними корабля «флотом Клеопатры». Флот этот медленно скользил по реке под залпы фейерверков в обрамлении триумфальных арок.
Под Каневом к путешественникам присоединился Станислав Понятовский, бывший фаворит Екатерины, теперешний польский король. Ему тоже надлежало восхититься могуществом России. Поэтому Потёмкин и пригласил его. Он же уговорил участвовать в путешествии также Иосифа II. В Екатеринославе Иосиф и Екатерина вместе приняли участие в освящении того самого собора, который Потёмкин был намерен возвести по образцу собора св. Петра. Через несколько дней они были уже в Херсоне, городе, также основанном Потёмкиным, где были устроены военные парады, оперные представления, был показан спуск на воду кораблей.
Однако больше всего поразил путешественников Крым. Уже наступили жаркие летние дни, все в-круг пышно цвело. Здесь, в древнем Бахчисарае, ещё недавно правил хан. Теперь в его сказочном дворце жили Екатерина и Иосиф. Потом общество переехало в Инкерман, где по приказанию Потёмкина был возведён великолепный замок; гости могли любоваться отсюда Черным морем и видеть четыре десятка только что построенных военных кораблей. Завершалась поездка осмотром Севастополя, это и стало её кульминацией. Успехи Потёмкина глубоко поразили не только Екатерину, но и Иосифа II. Французский посланник, граф Сегюр, писал после посещения Севастополя: «Кажется непостижимым, каким образом Потёмкин, попав в этот только что завоёванный край, на 800 мильудаленный от столицы, всего за два года сумел добиться столь многого: возвести город, построить флот, соорудить крепости и собрать такое множество людей. Это явилось подлинным чудом деятельных усилий». Потёмкин достиг своей цели. Он показал европейцам, что Россия стала великой державой. На обратном пути, желая подчеркнуть силу своей страны и напомнить исторические корни нынешних успехов, Потёмкин привёз участников вояжа в Полтаву, туда, где в 1709 году Пётр Великий наголову разбил армию короля шведского Карла XII, вторгшуюся в Россию. По распоряжению 1 Потёмкина 50 000 солдат на глазах Екатерины к её спутников разыграли ещё раз это сражение. «Это великолепное зрелище, — писал Сегюр, — достойно уличало поездку, которая была столь же романтична, сколь и исторически знаменательна». Потёмкин, которого императрица наградила титулом «князя Таврического», произвёл впечатление не только на европейцев, но и на турок. Однако те усмотрели в происходящем вызов, и уже в октябре 1787 года, всего через несколько месяцев после поездки Екатерины, военные действия возобновились. Во время этой русско турецкой войны укрепления, возведённые Потёмкиным, и черноморский флот зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
Напрасно клеветники говорили, что корабли построены из гнилого дерева, что они развалятся раньше, чем дело дойдёт до сражения. Однако люди скорее готовы были верить не очевидным успехам, достигнутым Потёмкиным, а сплетне о «потемкинских деревнях». Сообщение о них впервые было опубликовано в Германии, а затем облетело весь свет. Европейцы жадно обсасывали эту небылицу. И дело было не столько в Потёмкине, сколько в России:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Она не согласилась на его просьбу, да иначе и быть не могло, ведь тогда Пётр представлял бы постоянную угрозу и для неё, и для России. Даже будучи под арестом, он был опасен. Впрочем, длилось это недолго. Вечером 6 июля из Ропши, где удерживали Петра, курьер спешно доставил императрице письмо от Алексея Орлова. Автор был, очевидно, очень напуган и писал государыне следующее: «Матушка! Милостивая Императрица! Как мне сказать о случившемся? Не поверишь Ты Твоему верному рабу, ну да скажу правду, как перед ликом Господним. Матушка, умру, не пойму, как беда приключилась. Пропали мы, если Ты не помилуешь. Матушка!… Его больше нет. Но никто это не замышлял; как можно помыслить поднять руку на императора. Но, Государыня, беда приключилась. Поспорил он за столом с князем Фёдором, и не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; и все мы виновны, и всех наказывать надо, но, помилуй меня, брата ради! Мне моя вина ведома — прости или прикажи немедля расстаться с жизнью. Мне свет не мил. Мы Тебя разгневали, и наши души на вечную гибель осуждены».
Матушка Екатерина, милостивая императрица, хотя и ужаснулась — ведь она никак не хотела начинать своё царствование с убийства, — но простила. И скрыла убийство. Она заявила, что Пётр умер «по воле Господа» от прежестокой геморроидальной колики. Десять лет спустя Пётр III ещё раз заставил о себе говорить: авантюрист с берегов Дона, казак Емельян Пугачёв, возглавил мощное восстание казаков и крестьян, объявив себя царём Петром III, чудесным образом спасшимся из темницы.
Восстание это стало самым серьёзным внутриполитическим кризисом за всё время правления Екатерины. Лишь ценой огромных усилий всё-таки удалось разбить бунтовщиков. Пугачёв был пленён и в январе 1775 года казнён в Москве. Чтобы ничто не напоминало о нём, Деревню, где он родился, велено было сровнять с землёй, а дома отстроить на другом месте, сменив также название поселения. Теперь это местечко было названо в честь Григория Александровича Потёмкина — так как он необычайно отличился при усмирении восставших. В это время Потёмкин — уже десять месяцев он был фаворитом Екатерины — постепенно забирал бразды правления в свои руки. Оставаться одним лишь любовником государыни было ему мало, хотя и без того ему жилось славно. Он занимал очень высокие посты, был членом Тайного совета, вице-президентом Военной академии в ранге генерала. Он был возведён в графское достоинство. Екатерина наградила его высшими российскими знаками отличия и позаботилась даже о том, чтобы иностранные правительства также отметили его. Так, из Пруссии он получил «Чёрного орла», из Польши — «Белого орла» и «Святого Станислава», из Швеции — «Святого Серафима» и из Дании — «Белого слона».
Итак, Потёмкин был почтён самыми высокими наградами, хотя Франция и отказалась удостоить его «орденом Святого Духа», а императрица Мария Терезия, которая не могла терпеть «эту бабу» Екатерину, не захотела произвести Потёмкина в «рыцари Золотого руна». Версаль и Вена отделались вполне резонными объяснениями: подобных знаков удостаиваются-де последователи Римской католической церкви. Однако совсем иначе было с немецким княжеским титулом, который высоко ценили в России. Екатерина просила Иосифа II даровать Потёмкину этот титул. Мария-Терезия вновь была против, но Иосиф стал возражать своей матери и, в конце концов, добился её согласия: в марте 1776 года Григорий Александрович Потёмкин получил титул князя Священной Римской империи. С тех пор он был «князем», «Светлейшим», «Его светлостью». Ежемесячное жалованье его составляло по приказанию императрицы 12 000 рублей. При этом все его расходы покрывались за счёт государственной казны; время от времени Екатерина преподносила ему щедрые денежные подарки. Одаривала она его и ценными вещами, например шубами, драгоценностями, сервизами. Заботилась она не только о нём самом, но и о его родственниках. Его мать переехала в Петербург, за ней последовали его братья, племянницы и племянники. Все они получали чины и должности.
Чего ещё не хватало ему? Он не получил орден Подвязки. Король Англии, Георг Ш, отклонил просьбу и даже, более того, как сообщал из Лондона в Петербург российский посланник, «не только отказал, но и счёл сие дело возмутительным». А чего недоставало ему ещё? Его биограф Соловейчик уверен, что с конца 1774 года Потёмкин перестал быть любовником Екатерины и стал её законным супругом. Его, человека, истово верующего, уязвляла незаконность их отношений, и потому «…бывшая принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, ныне её величество императрица российская Екатерина II, вдова покойного императорского величества царя Петра Ш по своей собственной доброй воле вышла замуж за Григория Александровича Потёмкина всего через несколько месяцев после того, как он стал её фаворитом».
Действительно ли состоялась свадьба, нельзя сказать наверняка. Соловейчик убеждён в этом. Так же считают ещё два русских историка. Но лишь на основании косвенных свидетельств. Доказательств нет. К свидетельствам относятся многочисленные любовные письма, в которых Екатерина именует Потёмкина своим «супругом» или «мужем», а себя называет «супругой». Наиболее значимо из этих писем следующее, цитируемое Соловейчиком: «Мой господин и любимый супруг, сперва хочу сказать о том, что меня больше всего волнует. Почему Ты печалишься? Почему доверяешь больше Твоей больной фантазии, чем осязаемым фактам, кои все лишь подтверждают слова Твоей жены? Разве два года назад не связала она себя священными узами с Тобой? Разве с тех пор я переменила отношение к Тебе? Может ли статься, что я Тебя разлюбила? Доверься моим словам. Я люблю Тебя и связана с Тобой всеми возможными узами…»
Очевидно, Потёмкин усомнился в любви Екатерины, и тогда она написала ему это письмо. По-видимому, он постоянно сомневался в её любви. Современному человеку трудно понять, почему он так был настроен. Ведь Екатерина буквально осыпала его любовными письмами. Порой она писала ему записки по нескольку раз в день, часто адресовала ему пространные послания, в которых вновь и вновь признавалась в любви, хвалила его, восторгалась им, придумывала для него самые необычные ласкательные имена.
Долгое время она была совершенно без ума от него. «Нет ни клетки в моём теле, коя не чувствует симпатии к Тебе», — писала она. И ещё: «У меня не хватает слов, чтобы сказать Тебе, как я Тебя люблю…» Или вот наспех набросанная записка, относящаяся к самому началу их романа: «Доброе утро, мой голубчик. Мой милый, мой сладенький, как мне охота знать, хорошо ли Ты спал и любишь ли Ты меня так же сильно, как люблю тебя я».
Мы не знаем, часто ли ей отвечал её «голубчик», что он писал в ответ. Сохранилось лишь несколько писем, написанных им, ибо Екатерина имела обыкновение почти сразу же уничтожать их. Он же, наоборот, привык складывать большинство записок и писем в карманы своего шлафрока и постоянно носил их с собой. Шлафрок был его любимым родом одежды. Часто Потёмкин, накинув на голое тело один лишь халат, появлялся поутру в комнатах императрицы, не обращая никакого внимания на присутствующих там придворных, посетителей и министров. И императрица, пишет Соловейчик, «…которая, несмотря на свой образ жизни, была в некотором отношении чопорным человеком и очень дорожила придворным этикетом, смирилась с его халатом».
Через полвека халат, или шлафрок, станет в России символом мироощущения: в романе Гончарова «Обломов» халат явится воплощением мертвящей, убивающей всё скуки. Однако в век Просвещения верили в прогресс, реформы, в деятельность, исполненную смысла. И даже монархи в то время избегали праздности. Фридрих Великий, Мария-Терезия, Иосиф II и сама Екатерина трудились не покладая рук.
Если принять во внимание любовные письма Императрицы, адресованные Потёмкину, если вспомнить о многочисленных её письмах к Вольтеру, Дидро, Д'Аламберу, князю Линю — размах её переписки впечатляет. Излюбленным корреспондентом Екатерины был немецкий барон Мельхиор Гримм, галломан, издатель шумного литературного журнала «Correspondance Literaire» («Литературная корреспонденция»), снискавшего немалую популярность при всех европейских дворах. Кроме того, Екатерина переписывалась с Фридрихом Великим, Иосифом II, польским королём, многочисленными государственными деятелями, с учёными, дипломатами, со своими генералами и губернаторами. Вдобавок она сочиняла пьесы, писала мемуары, составляла конспекты многочисленных книг и, прежде всего, подготавливала множество реформ, занималась рядом научных предприятий — и все это помимо своих основных государственных занятий. Чтобы справиться с таким громадным объёмом работы, требовались не только огромное прилежание и жизненная энергия, присущие ей, но ещё и пунктуальная педантичность, и строгая дисциплина. Её рабочий день был долог и тщательно спланирован. Каждое утро она вставала в шесть утра.
И когда небритый Потёмкин, закутавшись в шлафрок, заглядывал в её комнату, она успевала провести за работой уже несколько часов. Он, человек русский, был куда менее педантичен. В нём уже таились некоторые черты Обломова. Нередко целыми днями напролёт он валялся в халате на диване, грыз ногти и предавался мечтам, порой им овладевали приступы беспричинного страха, и он страдал словно бесноватый. Впрочем, когда хандра проходила, Потёмкин выказывал не меньшую энергию, чем Екатерина, И не менее её жаждал власти. Из-за этого между ними все чаще возникали трения. В конце концов, они решили жить порознь. Для него это был вопрос исключительной важности: он не хотел полностью зависеть от неё, ему нужна была самостоятельность.
Расставание произошло уже в 1776 году. На первый взгляд казалось, что милость императрицы отвернулась от Потёмкина. Иностранные дипломаты наперебой извещали свои правительства об изменившейся ситуации, враги Потёмкина ликовали — у фаворита, вознёсшегося наверх с быстротой метеора, было много врагов. Но все они обманулись. Хотя Потёмкин уехал из столицы и поначалу проводил время в разъездах, власть его ничуть не умалилась. Как и прежде, он влиял на все важнейшие решения, принимаемые императрицей.
Он только не был теперь её любовником. Зато он, и лишь он один, определял, кому быть у неё в любовниках — и Екатерина соглашалась с ним; среди пятнадцати фаворитов, появившихся у неё после Потёмкина, лишь одного, последнего (ей было тогда уже 60), она завела против его воли. Потёмкин всё время подыскивал ей таких мужчин, которые были куда менее честолюбивы, чем он сам, и потому он мог их не опасаться.
В остальном отношения между ним и Екатериной остались неизменными. Когда он не ездил с проверками по губерниям, то пребывал в Петербурге, только уже не во дворце императрицы, а в своём собственном доме, подаренном ею. Занимался он, прежде всего обустройством и укреплением территорий, отвоёванных у турок. В 1783 году Екатерина аннексировала Крым, через год Османская Порта признала власть России над Таманским полуостровом и Кубанью, и теперь русские корабли могли беспрепятственно плавать по Чёрному морю и проходить Дарданеллы. После этого Потёмкин, проявляя удивительную энергию, занялся умиротворением и колонизацией этих столь важных для России земель. Всего за несколько лет здесь выросли города, возведённые им. К тому времени он был президентом Военного совета, начальником конной гвардии, фельдмаршалом. Эти должности явились знаком признания успешно проведённой им военной реформы: он изменил принципы вооружения и организации российской армии, а также всю её структуру.
Затем, после того как Потёмкин всего за несколько лет проделал огромную работу по освоению новых земель, Екатерина испросила у него разрешения посетить новороссийские земли. Она не просто хотела посмотреть результаты его трудов. Нет, поездка Екатерины на юг, — по замыслу Потёмкина, — должна была продемонстрировать всему миру могущество российской императрицы и одновременно доказать невиданный подъем, наступивший в России.
18 января 1787 года императрица выехала в Царское Село. Ехала она на огромных санях, похожих скорее на небольшой дом, запряжённых тридцатью лошадьми. Вслед за ней мчались ещё 150 саней. Её сопровождали не только придворные, но и иностранные дипломаты, и многочисленные гости. Процессия двигалась быстро. Потёмкин все организовал великолепно. Повсюду на станциях их поджидали сотни отдохнувших лошадей; были готовы мастерские, где кузнецы, шорники, плотники проворно починяли все, что требовалось. Но в первую очередь Потёмкин заботился о местах отдыха путешественников: их поджидали многочисленные деревянные дворцы, построенные по его приказу.
Сам Потёмкин дожидался Екатерину в Киеве, древней столице Руси, куда императорский поезд прибыл после трехнедельного путешествия. Там гости собирались пересесть на корабли. Но Днепр замёрз — зима выдалась очень холодной, и лёд сошёл только в мае, — поэтому в Киеве пришлось остановиться на несколько недель. Время коротали, устраивая различные празднества и приёмы, в которых, впрочем, сам Потёмкин, радушный хозяин, не участвовал: все своё время он проводил в старинном монастыре.
В мае началось путешествие по Днепру. Потёмкин распорядился построить семь громадных, скопированных с римских, галер, оборудованных со всей мыслимой роскошью. Князь де Линь, австрийский офицер, участвовавший в поездке, назвал эти галеры и 73 следовавших за ними корабля «флотом Клеопатры». Флот этот медленно скользил по реке под залпы фейерверков в обрамлении триумфальных арок.
Под Каневом к путешественникам присоединился Станислав Понятовский, бывший фаворит Екатерины, теперешний польский король. Ему тоже надлежало восхититься могуществом России. Поэтому Потёмкин и пригласил его. Он же уговорил участвовать в путешествии также Иосифа II. В Екатеринославе Иосиф и Екатерина вместе приняли участие в освящении того самого собора, который Потёмкин был намерен возвести по образцу собора св. Петра. Через несколько дней они были уже в Херсоне, городе, также основанном Потёмкиным, где были устроены военные парады, оперные представления, был показан спуск на воду кораблей.
Однако больше всего поразил путешественников Крым. Уже наступили жаркие летние дни, все в-круг пышно цвело. Здесь, в древнем Бахчисарае, ещё недавно правил хан. Теперь в его сказочном дворце жили Екатерина и Иосиф. Потом общество переехало в Инкерман, где по приказанию Потёмкина был возведён великолепный замок; гости могли любоваться отсюда Черным морем и видеть четыре десятка только что построенных военных кораблей. Завершалась поездка осмотром Севастополя, это и стало её кульминацией. Успехи Потёмкина глубоко поразили не только Екатерину, но и Иосифа II. Французский посланник, граф Сегюр, писал после посещения Севастополя: «Кажется непостижимым, каким образом Потёмкин, попав в этот только что завоёванный край, на 800 мильудаленный от столицы, всего за два года сумел добиться столь многого: возвести город, построить флот, соорудить крепости и собрать такое множество людей. Это явилось подлинным чудом деятельных усилий». Потёмкин достиг своей цели. Он показал европейцам, что Россия стала великой державой. На обратном пути, желая подчеркнуть силу своей страны и напомнить исторические корни нынешних успехов, Потёмкин привёз участников вояжа в Полтаву, туда, где в 1709 году Пётр Великий наголову разбил армию короля шведского Карла XII, вторгшуюся в Россию. По распоряжению 1 Потёмкина 50 000 солдат на глазах Екатерины к её спутников разыграли ещё раз это сражение. «Это великолепное зрелище, — писал Сегюр, — достойно уличало поездку, которая была столь же романтична, сколь и исторически знаменательна». Потёмкин, которого императрица наградила титулом «князя Таврического», произвёл впечатление не только на европейцев, но и на турок. Однако те усмотрели в происходящем вызов, и уже в октябре 1787 года, всего через несколько месяцев после поездки Екатерины, военные действия возобновились. Во время этой русско турецкой войны укрепления, возведённые Потёмкиным, и черноморский флот зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
Напрасно клеветники говорили, что корабли построены из гнилого дерева, что они развалятся раньше, чем дело дойдёт до сражения. Однако люди скорее готовы были верить не очевидным успехам, достигнутым Потёмкиным, а сплетне о «потемкинских деревнях». Сообщение о них впервые было опубликовано в Германии, а затем облетело весь свет. Европейцы жадно обсасывали эту небылицу. И дело было не столько в Потёмкине, сколько в России:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55