Отзовитесь, сперматозоиды, у нас с напарником топливо на исходе... «Ксенофонт», падаем через пятнадцать минут... Через пятнадцать минут амба, понятно вам, козлы драные?..
А если слушают все-таки, но не могут ответить?
– Вот что, «Ксенофонт», я скоро из эфира уберусь и надоедать вам перестану. Так вы уж потерпите еще немного, примите устное донесение. Один ваш курьер, старлей Кабрин, дотянул до Глетчерного...
Дальше я рассказал все обстоятельства своего ультракороткого знакомства с Кабриным. Поведал о том, как мы с Меркуловым честно пытались доставить послание Иноземцева адресату. И как нас, двух идиотов, одного раненого, а другого контуженного, чувство долга привело на ледяной край мира, где не оказалось ничего и никого, даже врагов.
Закончил я свою речь, адресованную звездам и туманностям, следующим образом:
– В общем, я не думаю, что главком Пантелеев пришлет сюда флуггеры с полномочными курьерами. Потому как обстановка аховая. За космодром «А» расписываться не буду, я его сегодня не видел. На летном поле «Б» полтора часа назад уже шло встречное танковое сражение. К Глетчерному со стороны озера двигались крупные силы противника. Поэтому вы должны действовать немедленно и притом на полную катушку. Мои сведения может подтвердить капитан-лейтенант Меркулов, который пилотирует соседний «Дюрандаль».
Меркулову было в тот момент не до меня. Его прессовала невыносимая боль в сожженной руке, но он все-таки нашел в себе силы прошипеть сквозь сжатые зубы:
– Меркулов – я. Правильно. Пушкин. Говорит. Бейте. Гадов.
– Ну все, «Ксенофонт», я закончил. Слышали вы меня, не слышали – прощайте.
Ад начинается по ту сторону надежды – вот что я понял, когда мигающий зеленый глазок открытой сессии погас.
Мы с Меркуловым находились в ближнем космосе почти точно над Южным полюсом. Топливо заканчивалось. Достичь первой космической скорости и перейти в полноценный орбитальный режим мы уже не могли.
Долой ложную скромность – мы с Меркуловым совершили подвиг. Невероятный и удивительный. А чтобы мы смогли спокойно долететь до полюса, другой невероятный и удивительный подвиг совершил Дантес.
И все это совершенно без толку. С тем же успехом мы могли втроем дуться в картишки.
А ведь я полдуши отдал за то, чтобы сюда долететь! Седину нажил!
Летели, показалось, целую жизнь. В полном радиомолчании.
Изредка я нервно позевывал, потягивался, ерзал. Никогда раньше мне не доводилось летать, на флуггере без скафандра. От этого мысли в голову лезли исключительно уместные.
О катапультировании без скафандра на высоте свыше восьми километров не может быть и речи – в условиях исчезающе малого давления кровь закипит прямо в сосудах. А если я спущусь на средние высоты и катапультируюсь там, то поверхности, пожалуй, достигну. Где и замерзну насмерть, ведь спасателей никто не пришлет.
Эти соображения отравили мне весь полет до полюса. А когда я не смог докричаться до «Ксенофонта», стало мне совсем худо.
«Что делать?!. Что?!. Пойти на вынужденную?.. Попытаться сесть?.. В эту мешанину трещин, расселин, торосов?.. Ну даже сядем мы с Меркуловым... В кабине „Дюрандаля“ можно протянуть еще сутки... Да и то не факт. Она-то герметичная, но чем мы будем греться, когда заглушим двигатели?!»
– Саша. Клоны. – Меркулов продолжал свои вынужденные упражнения в краткости и был не очень-то внятен, но одного взгляда на радар мне хватило, чтобы понять: никаких посадок не будет.
Будет последний бой. К нам приближались клонские истребители – не менее полной эскадрильи. И это даже здорово.
– Принимаем бой, Богдан?
– Какие вопросы.
– Товарищи, приказываю: от боя уклониться. Вас прикроют. Даю телекодом координаты точки встречи.
– Ты. Что? Крыша. Едет?
– Это не я, Богдан! Не я! Ты понял?! Понял?! Это «Ксенофонт»! Дает посадку!
– Понял. Не ори.
Многим розам радости было суждено распуститься в моем сердце в ту минуту, как говорят в Конкордии.
Из ничего... из пустейшего, радарами насквозь прохваченного пространства, совсем близко от нас, возникли полтора десятка отметок, хором ответившие запросчику: «Свои!»
Самая жирная отметка принадлежала Х-крейсеру, остальные – «Орланам».
Затем, на четвертом канале, я услышал уж совсем невероятное:
– Здесь младший лейтенант Данкан Тес. Как слышите?
– Б...!Данкан?! Ё.........!
– Зачем вы ругаетесь? Что я сделал неправильно?
– Дантес, родной, ты где?!
– Шесть ноль сзади вас. Высота два два.
– Лови телекодом точку посадки!
– Это чистый космос.
– Там авианосец. Наш авианосец!
– Спасибо. Не могу лететь. Топливо ноль.
– С этого же надо начинать! Дай мне свои координаты, только точно, и если ты в скафандре – катапультируйся!.. Э, нет, стой, погоди! Один вопрос: как ты смог?!
– Что?
– Ну там же полно аспидов было?!
– Семь. Все порваты в клочки. Я правильно говорю?
– Замечательно ты говоришь! Семь аспидов?! Ты сам их сбил?!
Тут вклинился тот же сухой, отстраненный голос с борта «Ксенофонта»:
– Гвардии лейтенант Пушкин, я понимаю ваши чувства, но прошу вас помолчать хотя бы до посадки.
– Хорошо... А, главное! Вы координаты парня к северу от нас сняли? Данкана Теса?
– Да.
– Точно сняли? За ним надо обязательно выслать спасательный флуггер!
– Вышлем. И хорош трепаться! Р-расчирикался...
Глава 4
НЕВЕСОМОСТЬ
Январь, 2622 г.
Планетолет «Счастливый»
Большой Космос
– Ты плакала? – спросил Таню чоруг на чистейшем русском языке.
Вопреки Таниным опасениям, чоруг оказался весьма гостеприимным хозяином. Он любезно встретил ее у стыковочного шлюза и проводил в ванную комнату – на «Жгучем ветерке» в отличие от «Счастливого» она была достаточно просторной.
«Ванная», как и следовало ожидать, оказалась своеобразной. Там стояли четыре глухих цилиндра в рост чоруга, круглый стол с бугристой поверхностью, несколько механических опахал и сравнительно яркие светильники. Благодаря тому, что некоторые гигиенические процедуры чоруги выполняют при желтом свете, в ванной можно было устроить особое, компромиссное освещение – приемлемое для человеческой психики и терпимое для самих чоругов. В других помещениях «Жгучего ветерка» с этим было сложнее.
– Да, плакала. Только откуда ты знаешь?
– Ты употребляешь неверное слово. Я не «знаю», я – «вижу»!
– А что ты видишь?
– Я вижу, что еще недавно твои глаза были мокрыми и красными. Кажется, у вас, у русских людей, это называется словом «плакать»?
– Все верно.
– Я помню, что плакание людей вызывают эмоции двух видов. Счастливые и несчастные. Я правильно сказал? Я еще только учу русский!
– Да, все так.
– Тогда сообщи мне, какие эмоции вызвали твое плакание?
– Несчастные. Я никогда не была счастлива настолько, чтобы из-за этого плакать.
– И в чем твое несчастье?
– Мое? Гм... Вообще-то приятного мало – торчать в крошечном планетолете, который висит в безлюдном уголке космоса, и надеяться, что тебя, может быть, спасут. Такое счастьем не назовешь!
– Твоему несчастью уже много дней! Но раньше ты не плакала.
– Откуда тебе знать? – Таня подернула плечом.
– Я знаю это потому, что оставил в вашем корабле одну вещь, которая дает мне слушать то, что происходит у вас! – сообщил чоруг. – Эта вещь передает все, что вы говорите, прямо мне в ухо! – Эль-Сид легонько стукнул клешней по своему ананасообразному затылку, где, как было известно Тане, располагались органы слуха чоругов.
Сказано это было настолько простодушно, что на несколько мгновений Таня утратила дар речи. Шутка ли – узнать, что все твои разговоры уже больше двух недель регулярно прослушивает инопланетянин!
– Но зачем ты оставил на нашем корабле свою вещь, Эль-Сид? – спросила она ошарашенно.
– Существуют две причины. Первая причина: я изучаю язык русских людей. Мне нужен родник живой речи. Вторая причина: мы, восхищенные чоруги, очень любопытны. Нашему мозгу, который неотделим от нашей души, нужно тренироваться каждый день. Иначе он будет умирать. Наш мозг – как ваши мышцы! Ему нужно все время раскачиваться! Если чоруг не работает с новой информацией больше чем три раза по девять дней, клетки ума в его мозгу начинают умирать. А через сорок один день в его мозгу начинается осень! Вот почему нам нужно все время читать, слушать, разбираться. То есть быть любопытными!
Таня хмуро кивнула. Про физиологические основания легендарного любопытства чоругов из социального класса «восхищенных» она знала с первого курса. И все же – кому понравится, когда тебя подслушивают?
– Ну, знаешь ли... Мы, люди, тоже довольно-таки любопытны! Но это же не повод тайком устанавливать на «Жгучем ветерке» видеокамеры! – возмущенно сказала она.
– Это напрасно. Мне было бы лестно. Люблю сниматься, – мечтательно сказал чоруг. Чувствовалось, что он и впрямь не понимает, в чем проблема. «Впрочем, если бы понимал, – подумала Таня, – вряд ли отважился докладывать мне о своих шпионских достижениях».
– Если ты нас и впрямь прослушиваешь, – сказала она, – тогда зачем ты спрашиваешь, почему я плакала? Ты же все слышал?
– Извини, но последние два дня я совсем не слушаю вас.
– Почему? Надоело учить русский?
– Не надоело. Просто я готовлюсь к смерти.
– К смерти?
– К смерти.
Таня сделала понимающую мину. Она помнила, что жизнь для среднестатистического чоруга – не более чем процесс самоотверженной подготовки к правильной смерти, к Великому Переходу. И что большинство светских чоругов выделяют три дня в каждом лунном месяце для совершения соответствующих подготовительных мероприятий. Не говоря уже.о чоругах религиозных, которые превращают в одно такое мероприятие всю свою жизнь.
– И как ты готовишься к смерти? Совершаешь три возлияния? Дышишь-и-поешь? Складываешь мозаику снов? – не желая прослыть невежей, Таня припомнила все практики подготовки к смерти, какие только изучала.
– Мозаику я окончил еще на планете Вешняя. Она получилась не очень яркой, но ее узорами я доволен. Три возлияния я совершаю ежедневно, ведь я «восхищенный», а не обычный чоруг. А дышать-и-петь не принято в моем роду.
– Что же ты делаешь?
– Я разговариваю со своей женой.
– Но при нашей первой встрече ты говорил, что ты не женат?
– В этой жизни – не женат. Но в прошлой жизни у меня была жена. И будет в следующей. Просто в этой жизни она не проявлена. Но это не значит, что ее нет! Она есть! И я с ней разговариваю!
– Наверное, интересное занятие.
– Очень! – Чоруг восторженно развел в стороны свои глаза-трубочки. – Самое интересное занятие в мире! И теперь мне не до вас! Для того чтобы говорить с теми, кто не проявлен в этом мире, нужно очень много внимания. Поэтому я больше не могу отдавать свое внимание вам. И даже не знаю, что ты готовила сегодня на завтрак...
– Зразы с грибами, – зачем-то сказала Таня.
Чоруг забеспокоился:
– Что такое «зразы»? Этого слова нет в моем словаре.
– Зразы – это такие котлеты из картофеля. А внутри начинка. Сегодня я начинила зразы грибами. Это вкусное блюдо. Одно из моих любимых!
– А мое любимое блюдо – ежме-т-оп-огог!
– Что-что?
– Когда в наших домах питания готовят это блюдо, грибы оп-ог проращивают прямо на куске вкусного старого мяса, который лежит у тебя во рту. Проращивают в твоем присутствии! Величайшее наслаждение! Очень советую попробовать!
– Обязательно попробую! – горячо заверила чоруга Таня. – Как только представится возможность. Однажды я пробовала ваши хлебцы из водорослей. Масса впечатлений. Могу рассказать.
– Эти впечатления можешь оставить себе. Хлебцы едят только чоруги с маленьким умом! Лучше расскажи, почему ты испытываешь эмоцию несчастья. Они не любят тебя? – Эль-Сид указал длинным бурым усом в сторону стыковочного шлюза, тем самым намекая на пассажиров «Счастливого».
– Скорее не уважают.
– Не уважают – это значит «не хотят слушаться»?
– Не хотят делиться со мной знаниями!
– Они жадные русские люди?
– Нет. Ну... может, в каком-то смысле и жадные...
– Почему?
– Потому что я женщина. А у нас... Не везде, но в некоторых местах... В некоторых коллективах... Так принято, что мужчины восхищаются женщинами, ухаживают за ними, делают им комплименты, но при этом готовы умереть, лишь бы не допустить женщину к чему-то важному и секретному! – взволнованно выпалила Таня.
– Хочешь, я подарю тебе истину, которая тебя утешит? – перебил ее чоруг.
– Какую? – насторожилась Таня.
– За сто сорок шесть лет своей жизни я видел пятьсот четыре обитаемые планеты.
– Ничего себе! – Таня даже присвистнула от удивления. Еще бы: сто сорок шесть лет жизни! Пятьсот четыре планеты с развитыми жизнеформами! Вот это биография!
– ...И должен тебе сказать, – продолжал Эль-Сид, – на большинстве этих планет имелось разделение на мужские и женские особи!
– И что?
– На девяти из десяти таких планет главенствуют самки!
– Ну и?..
– Я думал, тебя это утешит... – пробормотал чоруг, как показалось Тане – разочарованно.
– Но что именно должно меня утешить?
– То, что ваша коренная планета Земля и ее колонии принадлежат к очень малочисленному типу мест, в которых всем управляют самцы!
– Что ж... Это и впрямь можно счесть утешением... – Таня широко улыбнулась.
Не столько потому, что и впрямь утешилась, сколько потому, что ход мыслей чоруга показался ей забавным.
Это как если бы торговцу саксонским фарфором после землетрясения, загубившего несметное количество драгоценных чашек и блюдец в его магазине, сказали: «Не печалься, старина! Имей в виду, девяносто процентов населения нашего города давным-давно пользуются одноразовой посудой, а уцелевшие посудные лавки торгуют исключительно сервизами из небьющейся стеклокерамики!»
Однако обижаться на Эль-Сида не стоило. Ведь логика чоругов неотделима от их культуры мышления, а их культура мышления походит на земную, как презерватив на импульсный огнемет.
– Я вижу, мое утешение совсем тебя не утешило... – пробормотал чоруг опечаленно. – Тогда, может быть, ты расскажешь, как именно тебя не уважают?
Таня пристально посмотрела на Эль-Сида, силясь понять, стоит ли говорить правду.
– Про Коллекцию ты ведь, наверное, знаешь? – спросила она.
– Ты имеешь в виду те вещи, которые исследуют твои друзья?
– Да.
– Неужели ты плакала из-за них?
– Представь себе, Эль-Сид. Они даже не разрешают мне зайти с одной из этих фиговин в лабораторию!
– У вас плохая лаборатория. Так что на твоем месте я исключил бы эмоцию печали.
– Не важно, какова лаборатория. Важно, что они не разрешают! – пояснила Таня. – Я хочу знать, что мы нашли на Вешней! В конце концов, я тоже принимала участие в поисках и имею право на свою долю знаний!
– Разве вы мало знаете об этих вещах? Мне показалось, вы знаете много... Особенно много знал о них тот мертвый человек, которому принадлежал этот интересный большой планшет! Кстати, я разрешил себе взять его у вас на некоторое время, чтобы как следует кормить свое любопытство. – Эль-Сид указал на ближайшую консоль, на которой... лежал асфальтово-серый планшет Шульги с эмблемой ГАБ! Уже во второй раз за тот день Таня не сумела подыскать нужных слов.
– Это что, правда планшет Шульги? – спросила она оторопело.
– Его хозяина звали Шульга, да.
– Но где ты его взял?
– Ты невнимательна, Татьяна. Я уже сказал. Я взял его на время. В вашем планетолете.
– Но как ты его включил? Там же пароль!
– Мы, чоруги, не такие примитивные существа, какими кажемся русским людям, – сообщил Эль-Сид не без самодовольства.
– То есть ты вскрыл систему защиты?
– Зачем «вскрыл»? «Вскрыл» – это неблагородно и нечестно. Я просто... как вы говорите... вводил пароль туда, где он должен быть.
– Но откуда ты его узнал?
– Увидел. У нас, «восхищенных» чоругов, проникающее зрение. Мы можем видеть то, что записано на ваших камнях.
Таня сосредоточенно засопела.
С одной стороны, то, что сказал Эль-Сид, было похоже на сказку для самых маленьких – взял да и «увидел» пароль планшета! А ведь этот пароль записан в памяти планшета, а память эта... Как устроена память?.. Надо полагать, некое сочетание магнитных зарядов? Или магнитных зарядов не бывает, а бывают только электрические? В технических аспектах Таня уверена не была, но понимала, что в любом случае «увидеть» Эль-Сиду пришлось бы, во-первых, сквозь корпус планшета, во-вторых – сквозь запоминающее устройство, а в-третьих – речь шла о рассмотрении объектов едва ли крупнее молекулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
А если слушают все-таки, но не могут ответить?
– Вот что, «Ксенофонт», я скоро из эфира уберусь и надоедать вам перестану. Так вы уж потерпите еще немного, примите устное донесение. Один ваш курьер, старлей Кабрин, дотянул до Глетчерного...
Дальше я рассказал все обстоятельства своего ультракороткого знакомства с Кабриным. Поведал о том, как мы с Меркуловым честно пытались доставить послание Иноземцева адресату. И как нас, двух идиотов, одного раненого, а другого контуженного, чувство долга привело на ледяной край мира, где не оказалось ничего и никого, даже врагов.
Закончил я свою речь, адресованную звездам и туманностям, следующим образом:
– В общем, я не думаю, что главком Пантелеев пришлет сюда флуггеры с полномочными курьерами. Потому как обстановка аховая. За космодром «А» расписываться не буду, я его сегодня не видел. На летном поле «Б» полтора часа назад уже шло встречное танковое сражение. К Глетчерному со стороны озера двигались крупные силы противника. Поэтому вы должны действовать немедленно и притом на полную катушку. Мои сведения может подтвердить капитан-лейтенант Меркулов, который пилотирует соседний «Дюрандаль».
Меркулову было в тот момент не до меня. Его прессовала невыносимая боль в сожженной руке, но он все-таки нашел в себе силы прошипеть сквозь сжатые зубы:
– Меркулов – я. Правильно. Пушкин. Говорит. Бейте. Гадов.
– Ну все, «Ксенофонт», я закончил. Слышали вы меня, не слышали – прощайте.
Ад начинается по ту сторону надежды – вот что я понял, когда мигающий зеленый глазок открытой сессии погас.
Мы с Меркуловым находились в ближнем космосе почти точно над Южным полюсом. Топливо заканчивалось. Достичь первой космической скорости и перейти в полноценный орбитальный режим мы уже не могли.
Долой ложную скромность – мы с Меркуловым совершили подвиг. Невероятный и удивительный. А чтобы мы смогли спокойно долететь до полюса, другой невероятный и удивительный подвиг совершил Дантес.
И все это совершенно без толку. С тем же успехом мы могли втроем дуться в картишки.
А ведь я полдуши отдал за то, чтобы сюда долететь! Седину нажил!
Летели, показалось, целую жизнь. В полном радиомолчании.
Изредка я нервно позевывал, потягивался, ерзал. Никогда раньше мне не доводилось летать, на флуггере без скафандра. От этого мысли в голову лезли исключительно уместные.
О катапультировании без скафандра на высоте свыше восьми километров не может быть и речи – в условиях исчезающе малого давления кровь закипит прямо в сосудах. А если я спущусь на средние высоты и катапультируюсь там, то поверхности, пожалуй, достигну. Где и замерзну насмерть, ведь спасателей никто не пришлет.
Эти соображения отравили мне весь полет до полюса. А когда я не смог докричаться до «Ксенофонта», стало мне совсем худо.
«Что делать?!. Что?!. Пойти на вынужденную?.. Попытаться сесть?.. В эту мешанину трещин, расселин, торосов?.. Ну даже сядем мы с Меркуловым... В кабине „Дюрандаля“ можно протянуть еще сутки... Да и то не факт. Она-то герметичная, но чем мы будем греться, когда заглушим двигатели?!»
– Саша. Клоны. – Меркулов продолжал свои вынужденные упражнения в краткости и был не очень-то внятен, но одного взгляда на радар мне хватило, чтобы понять: никаких посадок не будет.
Будет последний бой. К нам приближались клонские истребители – не менее полной эскадрильи. И это даже здорово.
– Принимаем бой, Богдан?
– Какие вопросы.
– Товарищи, приказываю: от боя уклониться. Вас прикроют. Даю телекодом координаты точки встречи.
– Ты. Что? Крыша. Едет?
– Это не я, Богдан! Не я! Ты понял?! Понял?! Это «Ксенофонт»! Дает посадку!
– Понял. Не ори.
Многим розам радости было суждено распуститься в моем сердце в ту минуту, как говорят в Конкордии.
Из ничего... из пустейшего, радарами насквозь прохваченного пространства, совсем близко от нас, возникли полтора десятка отметок, хором ответившие запросчику: «Свои!»
Самая жирная отметка принадлежала Х-крейсеру, остальные – «Орланам».
Затем, на четвертом канале, я услышал уж совсем невероятное:
– Здесь младший лейтенант Данкан Тес. Как слышите?
– Б...!Данкан?! Ё.........!
– Зачем вы ругаетесь? Что я сделал неправильно?
– Дантес, родной, ты где?!
– Шесть ноль сзади вас. Высота два два.
– Лови телекодом точку посадки!
– Это чистый космос.
– Там авианосец. Наш авианосец!
– Спасибо. Не могу лететь. Топливо ноль.
– С этого же надо начинать! Дай мне свои координаты, только точно, и если ты в скафандре – катапультируйся!.. Э, нет, стой, погоди! Один вопрос: как ты смог?!
– Что?
– Ну там же полно аспидов было?!
– Семь. Все порваты в клочки. Я правильно говорю?
– Замечательно ты говоришь! Семь аспидов?! Ты сам их сбил?!
Тут вклинился тот же сухой, отстраненный голос с борта «Ксенофонта»:
– Гвардии лейтенант Пушкин, я понимаю ваши чувства, но прошу вас помолчать хотя бы до посадки.
– Хорошо... А, главное! Вы координаты парня к северу от нас сняли? Данкана Теса?
– Да.
– Точно сняли? За ним надо обязательно выслать спасательный флуггер!
– Вышлем. И хорош трепаться! Р-расчирикался...
Глава 4
НЕВЕСОМОСТЬ
Январь, 2622 г.
Планетолет «Счастливый»
Большой Космос
– Ты плакала? – спросил Таню чоруг на чистейшем русском языке.
Вопреки Таниным опасениям, чоруг оказался весьма гостеприимным хозяином. Он любезно встретил ее у стыковочного шлюза и проводил в ванную комнату – на «Жгучем ветерке» в отличие от «Счастливого» она была достаточно просторной.
«Ванная», как и следовало ожидать, оказалась своеобразной. Там стояли четыре глухих цилиндра в рост чоруга, круглый стол с бугристой поверхностью, несколько механических опахал и сравнительно яркие светильники. Благодаря тому, что некоторые гигиенические процедуры чоруги выполняют при желтом свете, в ванной можно было устроить особое, компромиссное освещение – приемлемое для человеческой психики и терпимое для самих чоругов. В других помещениях «Жгучего ветерка» с этим было сложнее.
– Да, плакала. Только откуда ты знаешь?
– Ты употребляешь неверное слово. Я не «знаю», я – «вижу»!
– А что ты видишь?
– Я вижу, что еще недавно твои глаза были мокрыми и красными. Кажется, у вас, у русских людей, это называется словом «плакать»?
– Все верно.
– Я помню, что плакание людей вызывают эмоции двух видов. Счастливые и несчастные. Я правильно сказал? Я еще только учу русский!
– Да, все так.
– Тогда сообщи мне, какие эмоции вызвали твое плакание?
– Несчастные. Я никогда не была счастлива настолько, чтобы из-за этого плакать.
– И в чем твое несчастье?
– Мое? Гм... Вообще-то приятного мало – торчать в крошечном планетолете, который висит в безлюдном уголке космоса, и надеяться, что тебя, может быть, спасут. Такое счастьем не назовешь!
– Твоему несчастью уже много дней! Но раньше ты не плакала.
– Откуда тебе знать? – Таня подернула плечом.
– Я знаю это потому, что оставил в вашем корабле одну вещь, которая дает мне слушать то, что происходит у вас! – сообщил чоруг. – Эта вещь передает все, что вы говорите, прямо мне в ухо! – Эль-Сид легонько стукнул клешней по своему ананасообразному затылку, где, как было известно Тане, располагались органы слуха чоругов.
Сказано это было настолько простодушно, что на несколько мгновений Таня утратила дар речи. Шутка ли – узнать, что все твои разговоры уже больше двух недель регулярно прослушивает инопланетянин!
– Но зачем ты оставил на нашем корабле свою вещь, Эль-Сид? – спросила она ошарашенно.
– Существуют две причины. Первая причина: я изучаю язык русских людей. Мне нужен родник живой речи. Вторая причина: мы, восхищенные чоруги, очень любопытны. Нашему мозгу, который неотделим от нашей души, нужно тренироваться каждый день. Иначе он будет умирать. Наш мозг – как ваши мышцы! Ему нужно все время раскачиваться! Если чоруг не работает с новой информацией больше чем три раза по девять дней, клетки ума в его мозгу начинают умирать. А через сорок один день в его мозгу начинается осень! Вот почему нам нужно все время читать, слушать, разбираться. То есть быть любопытными!
Таня хмуро кивнула. Про физиологические основания легендарного любопытства чоругов из социального класса «восхищенных» она знала с первого курса. И все же – кому понравится, когда тебя подслушивают?
– Ну, знаешь ли... Мы, люди, тоже довольно-таки любопытны! Но это же не повод тайком устанавливать на «Жгучем ветерке» видеокамеры! – возмущенно сказала она.
– Это напрасно. Мне было бы лестно. Люблю сниматься, – мечтательно сказал чоруг. Чувствовалось, что он и впрямь не понимает, в чем проблема. «Впрочем, если бы понимал, – подумала Таня, – вряд ли отважился докладывать мне о своих шпионских достижениях».
– Если ты нас и впрямь прослушиваешь, – сказала она, – тогда зачем ты спрашиваешь, почему я плакала? Ты же все слышал?
– Извини, но последние два дня я совсем не слушаю вас.
– Почему? Надоело учить русский?
– Не надоело. Просто я готовлюсь к смерти.
– К смерти?
– К смерти.
Таня сделала понимающую мину. Она помнила, что жизнь для среднестатистического чоруга – не более чем процесс самоотверженной подготовки к правильной смерти, к Великому Переходу. И что большинство светских чоругов выделяют три дня в каждом лунном месяце для совершения соответствующих подготовительных мероприятий. Не говоря уже.о чоругах религиозных, которые превращают в одно такое мероприятие всю свою жизнь.
– И как ты готовишься к смерти? Совершаешь три возлияния? Дышишь-и-поешь? Складываешь мозаику снов? – не желая прослыть невежей, Таня припомнила все практики подготовки к смерти, какие только изучала.
– Мозаику я окончил еще на планете Вешняя. Она получилась не очень яркой, но ее узорами я доволен. Три возлияния я совершаю ежедневно, ведь я «восхищенный», а не обычный чоруг. А дышать-и-петь не принято в моем роду.
– Что же ты делаешь?
– Я разговариваю со своей женой.
– Но при нашей первой встрече ты говорил, что ты не женат?
– В этой жизни – не женат. Но в прошлой жизни у меня была жена. И будет в следующей. Просто в этой жизни она не проявлена. Но это не значит, что ее нет! Она есть! И я с ней разговариваю!
– Наверное, интересное занятие.
– Очень! – Чоруг восторженно развел в стороны свои глаза-трубочки. – Самое интересное занятие в мире! И теперь мне не до вас! Для того чтобы говорить с теми, кто не проявлен в этом мире, нужно очень много внимания. Поэтому я больше не могу отдавать свое внимание вам. И даже не знаю, что ты готовила сегодня на завтрак...
– Зразы с грибами, – зачем-то сказала Таня.
Чоруг забеспокоился:
– Что такое «зразы»? Этого слова нет в моем словаре.
– Зразы – это такие котлеты из картофеля. А внутри начинка. Сегодня я начинила зразы грибами. Это вкусное блюдо. Одно из моих любимых!
– А мое любимое блюдо – ежме-т-оп-огог!
– Что-что?
– Когда в наших домах питания готовят это блюдо, грибы оп-ог проращивают прямо на куске вкусного старого мяса, который лежит у тебя во рту. Проращивают в твоем присутствии! Величайшее наслаждение! Очень советую попробовать!
– Обязательно попробую! – горячо заверила чоруга Таня. – Как только представится возможность. Однажды я пробовала ваши хлебцы из водорослей. Масса впечатлений. Могу рассказать.
– Эти впечатления можешь оставить себе. Хлебцы едят только чоруги с маленьким умом! Лучше расскажи, почему ты испытываешь эмоцию несчастья. Они не любят тебя? – Эль-Сид указал длинным бурым усом в сторону стыковочного шлюза, тем самым намекая на пассажиров «Счастливого».
– Скорее не уважают.
– Не уважают – это значит «не хотят слушаться»?
– Не хотят делиться со мной знаниями!
– Они жадные русские люди?
– Нет. Ну... может, в каком-то смысле и жадные...
– Почему?
– Потому что я женщина. А у нас... Не везде, но в некоторых местах... В некоторых коллективах... Так принято, что мужчины восхищаются женщинами, ухаживают за ними, делают им комплименты, но при этом готовы умереть, лишь бы не допустить женщину к чему-то важному и секретному! – взволнованно выпалила Таня.
– Хочешь, я подарю тебе истину, которая тебя утешит? – перебил ее чоруг.
– Какую? – насторожилась Таня.
– За сто сорок шесть лет своей жизни я видел пятьсот четыре обитаемые планеты.
– Ничего себе! – Таня даже присвистнула от удивления. Еще бы: сто сорок шесть лет жизни! Пятьсот четыре планеты с развитыми жизнеформами! Вот это биография!
– ...И должен тебе сказать, – продолжал Эль-Сид, – на большинстве этих планет имелось разделение на мужские и женские особи!
– И что?
– На девяти из десяти таких планет главенствуют самки!
– Ну и?..
– Я думал, тебя это утешит... – пробормотал чоруг, как показалось Тане – разочарованно.
– Но что именно должно меня утешить?
– То, что ваша коренная планета Земля и ее колонии принадлежат к очень малочисленному типу мест, в которых всем управляют самцы!
– Что ж... Это и впрямь можно счесть утешением... – Таня широко улыбнулась.
Не столько потому, что и впрямь утешилась, сколько потому, что ход мыслей чоруга показался ей забавным.
Это как если бы торговцу саксонским фарфором после землетрясения, загубившего несметное количество драгоценных чашек и блюдец в его магазине, сказали: «Не печалься, старина! Имей в виду, девяносто процентов населения нашего города давным-давно пользуются одноразовой посудой, а уцелевшие посудные лавки торгуют исключительно сервизами из небьющейся стеклокерамики!»
Однако обижаться на Эль-Сида не стоило. Ведь логика чоругов неотделима от их культуры мышления, а их культура мышления походит на земную, как презерватив на импульсный огнемет.
– Я вижу, мое утешение совсем тебя не утешило... – пробормотал чоруг опечаленно. – Тогда, может быть, ты расскажешь, как именно тебя не уважают?
Таня пристально посмотрела на Эль-Сида, силясь понять, стоит ли говорить правду.
– Про Коллекцию ты ведь, наверное, знаешь? – спросила она.
– Ты имеешь в виду те вещи, которые исследуют твои друзья?
– Да.
– Неужели ты плакала из-за них?
– Представь себе, Эль-Сид. Они даже не разрешают мне зайти с одной из этих фиговин в лабораторию!
– У вас плохая лаборатория. Так что на твоем месте я исключил бы эмоцию печали.
– Не важно, какова лаборатория. Важно, что они не разрешают! – пояснила Таня. – Я хочу знать, что мы нашли на Вешней! В конце концов, я тоже принимала участие в поисках и имею право на свою долю знаний!
– Разве вы мало знаете об этих вещах? Мне показалось, вы знаете много... Особенно много знал о них тот мертвый человек, которому принадлежал этот интересный большой планшет! Кстати, я разрешил себе взять его у вас на некоторое время, чтобы как следует кормить свое любопытство. – Эль-Сид указал на ближайшую консоль, на которой... лежал асфальтово-серый планшет Шульги с эмблемой ГАБ! Уже во второй раз за тот день Таня не сумела подыскать нужных слов.
– Это что, правда планшет Шульги? – спросила она оторопело.
– Его хозяина звали Шульга, да.
– Но где ты его взял?
– Ты невнимательна, Татьяна. Я уже сказал. Я взял его на время. В вашем планетолете.
– Но как ты его включил? Там же пароль!
– Мы, чоруги, не такие примитивные существа, какими кажемся русским людям, – сообщил Эль-Сид не без самодовольства.
– То есть ты вскрыл систему защиты?
– Зачем «вскрыл»? «Вскрыл» – это неблагородно и нечестно. Я просто... как вы говорите... вводил пароль туда, где он должен быть.
– Но откуда ты его узнал?
– Увидел. У нас, «восхищенных» чоругов, проникающее зрение. Мы можем видеть то, что записано на ваших камнях.
Таня сосредоточенно засопела.
С одной стороны, то, что сказал Эль-Сид, было похоже на сказку для самых маленьких – взял да и «увидел» пароль планшета! А ведь этот пароль записан в памяти планшета, а память эта... Как устроена память?.. Надо полагать, некое сочетание магнитных зарядов? Или магнитных зарядов не бывает, а бывают только электрические? В технических аспектах Таня уверена не была, но понимала, что в любом случае «увидеть» Эль-Сиду пришлось бы, во-первых, сквозь корпус планшета, во-вторых – сквозь запоминающее устройство, а в-третьих – речь шла о рассмотрении объектов едва ли крупнее молекулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12