Здесь выложена электронная книга Варя автора по имени Чуковский Николай Корнеевич. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Чуковский Николай Корнеевич - Варя.
Размер архива с книгой Варя равняется 44.72 KB
Варя - Чуковский Николай Корнеевич => скачать бесплатную электронную книгу
Чуковский Николай Корнеевич
Варя
1
Моя начальница Варя Барс стояла перед зеркалом на пуантах. В темном, как омут, стекле она отражалась во весь рост: серые глаза, полные губы, круглое личико, обнаженные, совсем еще детские руки, белая кофточка, темная юбка и прямые легкие ноги в серых чулках. Она мечтала о балетных туфлях, но их не было, и упражнялась она совсем без туфель. Стоя на одной ноге, на носке, она подымала другую ногу, вытягивала ее перед собой параллельно полу и кружилась. При каждой остановке тяжелая светло-каштановая коса ее перелетала со спины на грудь; но привычным движением плеча она перебрасывала ее назад, на спину.
Кроме Вари в зеркале отражались тяжелые груды книг. Они смутно громоздились одна над другой, поблескивая в сумраке золотым тиснением корешков. Книги лежали на полу, на столах, на всех подоконниках, затемняя окна, и без того мутные, так как их не мыли и не отворяли в течение двух лет. Эти книги привезли сюда, в библиотеку Дома просвещения, из здания Пажеского корпуса и свалили как попало на пол. Прошлым летом в здании Пажеского корпуса подняли мятеж левые эсеры; после подавления мятежа в здании начался пожар, книги покоробились от воды и жара. Теперь их привезли к нам, и мы с Варей должны были их разобрать. Варя была заведующей библиотекой, а я – ее единственным подчиненным. Мы с самого начала были с ней на «ты», но это вовсе не свидетельствовало о нашем равенстве. Напротив, мы совсем не были равны: она первенствовала и главенствовала, а я подчинялся. И не потому, что она была заведующей. А потому, что мне было всего пятнадцать лет, а ей уже семнадцать.
Я был значительно выше ее ростом и гораздо сильнее, но тем не менее она еле до меня снисходила. Всю умственную работу вела она – сортировала книги и записывала их в толстую бухгалтерскую тетрадь. Мне же она поручала только дела, требовавшие грубой физической силы, – я переносил кипы книг с места на место. Впрочем, нас никто не торопил, работой нашей никто не интересовался, начальство к нам никогда не заглядывало, и мы, предоставленные самим себе, не слишком себя утруждали.
Два раза в неделю Варя посещала по вечерам хореографический кружок здесь же, в Доме просвещения. Кружком этим руководила старая балерина Серафима Павловна Экк. По правде сказать, никто в точности не знал, была ли она когда-нибудь действительно балериной. Я помню отцветшую женщину с длинным желтым лицом, со впалой грудью и такую сухую и жилистую, словно вся она была сплетена из ремней. Танцующей я ее никогда не видел, так как хореографического кружка не посещал. Но Варя сразу же стала ее усерднейшей ученицей, восхищалась ею и твердо решила сделаться балериной.
Упражнялась Варя в служебные часы перед большим зеркалом, вделанным в дверь библиотечного зала. Кружилась и прыгала неутомимо. Серафима Павловна сказала своим ученицам, что каждая балерина должна развить упражнениями мускулатуру ног, и Варя время от времени нагибалась, чтобы пощупать свои ноги и узнать, развилась ли на них мускулатура.
– У балерины должны быть железные ноги, – говорила она мне. – Спесивцева, например, – маленькая женщина, а могла бы убить ударом ноги быка. А ну, потрогай! Правда, стала крепче?
Она протягивала мне ногу с маленькой ступней, и я послушно сжимал двумя пальцами ее лодыжку в сером чулке.
2
Пятнадцать лет мне исполнилось в 1919 году.
Моя мать только что родила четвертого ребенка. Родителям моим было не до меня, старшего из четверых. Петроград голодал, отцу тяжело было кормить большую семью. И я всегда хотел есть. Ничем меня нельзя было насытить, я мог есть сколько угодно и что угодно. Я привык к этому состоянию и даже не верил, что можно быть сытым. Эта постоянная тоска по еде зависела, вероятно, и от возраста – я быстро рос в то время. Несмотря на недоедание, отличался я отменным здоровьем, никогда не болел и неожиданно оказался самым сильным в классе. Я гордился своей силой, за которую сверстники почитали меня.
Но зато наружность моя очень меня мучила Я был дурно одет: носил стоптанные солдатские ботинки на два номера больше, чем следовало, и короткую курточку, из которой так вырос, что рукава едва закрывали локти. Впрочем, кругом все были одеты не лучше. Меня огорчала не одежда, а мое лицо, которое я считал заурядным и безобразным. С некоторого времени на нем появились прыщики, повергавшие меня в уныние Особенно много скапливалось их над бровями. Школьные остряки уверяли, что на лбу у меня всегда можно рассмотреть римскую цифру, указывающую, в каком классе я учусь.
Я поступил на работу в Дом просвещения поздней весной, когда окончились занятия в школе. Служащим Дома просвещения полагался дополнительный паек сверх того, что выдавалось по карточкам: полфунта хлеба два раза в неделю, немного крупы, рыбы. Это меня и прельстило. Крупу я относил домой, остальное съедал сам, тут же. Кто меня устроил туда, не помню, но Дом просвещения запомнился мне так, словно я был в нем вчера.
Он помещался в длинном четырехэтажном здании с угрюмым коричневым фасадом, выходившим на Мойку. До революции большая часть здания была занята банком, а в бельэтаже, за зеркальными стеклами, жили Алексеевы – сказочно богатые люди.
Дом просвещения занимал пока только квартиру Алексеевых, грандиозную и великолепную. Алексеевы год назад сбежали на юг, к белым, а Дом просвещения организовался всего за месяц до начала моей работы в нем, и вся алексеевская обстановка еще сохранилась полностью.
Квартира состояла из двадцати семи комнат и залов, не считая людских. Шесть гостиных, столовая, отделанная кленом, и столовая, отделанная резным дубом, концертный зал на триста мест, с эстрадой и роялем, фойе при нем, бильярдная, буфетная, три кабинета, шесть спален, две ванные комнаты – одна из них с бассейном – и много других, назначения которых я не знал. Гигантские люстры с множеством стеклянных подвесок, торшеры вышиной с деревья, мягкая мебель в чехлах, бесчисленные зеркала, хрустальные вазы вместимостью с бочку, ковры, гобелены, паркеты – в каждой комнате особого рисунка, потолки, расписанные ангелами, цветами, голыми наядами по синему, как синька, фону. И вся эта немыслимая роскошь, все эти двадцать семь комнат предназначались только для трех человек, так как Алексеевых было всего трое – отец, мать и сын-подросток. Узнал я об этом от Марии Васильевны, их старшей горничной, по-прежнему жившей в одной из людских комнат и зачисленной в штат Дома просвещения на должность уборщицы.
Это была сухая, высокая, крепкая старуха с узкими, поджатыми губами. Она никогда ничего не убирала и не подметала. Но я постоянно натыкался на нее в самых разных концах Дома просвещения. На длинных ее ногах были мягкие войлочные туфли, и двигалась она бесшумно, как привидение. С утра до вечера обходила она все двадцать семь комнат. Она следила за всеми, не разжимая губ и никогда ни во что не вмешиваясь. Каждого посетителя провожала она долгим, внимательным взором. Там же, в людских, жили еще какие-то две женщины, совсем неприметные, и какой-то старичок с медными пуговицами на тужурке.
Штат Дома просвещения состоял из бухгалтерши – она же заведующая культмассовым отделом, руководителей кружков, появлявшихся преимущественно в дни выдачи дополнительного пайка, и нас с Варей. Впрочем, возможно, был и еще кто-нибудь, кого я запамятовал. Был и заведующий Домом, но его я видел только в первые дни: где-то под Гдовом, под Ямбургом белые начали наступление, и наш заведующий, маленький, со светлыми перышками волос на лысеющей голове, внезапно ушел в армию. Белые шли на Петроград, и о Доме просвещения все позабыли. Он существовал по инерции, главным образом благодаря тому, что продолжали выдавать пайки.
Просторный зал с четырьмя большими окнами, где каждый день в послеобеденные часы работали мы с Варей, предназначался для библиотеки и при Алексеевых. Все четыре стены его от пола до потолка были уставлены полками для книг. В дверь было вставлено зеркало, отражавшее книжные полки. Была еще одна дверца, маленькая, в углу; на ней масляными красками изображены были книжные полки и корешки книг. Таким образом, если бы на всех полках стояли книги, зал приобрел бы вид большой коробки с книжными стенами. Однако этого замысла Алексеевым осуществить не удалось. У них были полки, но почти совсем не было книг.
Книги появились здесь только с основания Дома просвещения. Десятки тысяч томов. Они в полном беспорядке были свалены грудами на полу. Мы с Варей должны были разобрать их, занести в каталог и расставить.
Ни я, ни она не имели ни малейшего представления о библиотечном деле. Что такое каталог, мы, по правде сказать, не знали. Варя рассказывала мне про какие-то карточки, но для чего они нужны, она и сама не понимала, да и картотек у нас не было. Она записывала названия книг в гроссбухи, которые мы с некоторых пор стали таскать из помещения бывшего банка. Алфавита она не придерживалась, а отмечала книги по какой-то своей собственной системе, настолько сложной и неясной, что я никак не мог ее уразуметь. Писала Варя медленно, ровным, аккуратным почерком, склонив голову набок и высунув розовый кончик языка. Иностранные книги – а таких было много – она записывала особенно долго, вырисовывая каждую букву, так как прочесть их не умела. По полкам книги расставлял я, следуя ее указаниям. Немало времени отнимали у нас поиски недостающих томов разрозненных собраний сочинений. Варя влезала на самую вершину книжной груды, пахнувшей плесенью, гарью, клеем, старой типографской краской, и рылась там, расшвыривая книги. Обычно это кончалось тем, что она, раскрыв какую-нибудь книгу, начинала читать с середины и зачитывалась. Так сидела она наверху, поджав под себя ноги, выставив вперед круглые коленки, теребя пальцами кончик переброшенной на грудь косы и читая.
– Отстань! – говорила она мне, когда я ее о чем-нибудь спрашивал.
– Интересно?
– Очень. Вот потом сам прочтешь.
– Не собираюсь, – отвечал я. – Знаю я, про что ты читаешь.
– Про что?
– Про любовь.
Она бросала на меня пренебрежительный взгляд.
– Как будто ты понимаешь, что такое любовь! – говорила она с величайшим презрением.
– А ты понимаешь?
– Ну, я-то!.. – отвечала она надменно.
3
Ее странная фамилия – Барс – в те времена не казалась мне странной. В Петрограде было много людей с фамилиями, звучавшими не по-русски, и я привык к ним. Население столицы разноплеменной империи складывалось из детей разных народов. В этот огромный русский город кроме русских в течение двухсот лет съезжались в поисках работы, торговой удачи, служебных успехов эстонцы, латыши, финны, шведы, поляки, татары, выходцы с Кавказа и Украины. Были и немцы – свои, прибалтийские, и дальние, из Германии. Были французы – потомки гувернеров, поваров, куаферов, портных и тех дворян-эмигрантов, которые когда-то бежали от якобинцев. Все они, из поколения в поколение, переваривались в общем котле большого города, теряли свои национальные приметы, смешивались, говорили только по-русски, и их уже нельзя было отличить от выходцев из центральных русских губерний. И в Варе Барс не было ничего нерусского, кроме фамилии.
Она постоянно помнила, что она старшая, однако, по правде сказать, разница в возрасте между нами иногда совсем терялась. По просторным пустынным комнатам Дома просвещения она, например, бегала вприпрыжку, чего я себе не позволял. А когда мы отправлялись с ней в долгие блуждания по бесконечным закоулкам бывшего банка, где она постоянно робела, я чувствовал себя даже старшим и оказывал ей покровительство.
В семнадцатом году город был переполнен людьми до предела, но два года спустя, к девятнадцатому, он опустел. Люди состоятельные, населявшие центральные улицы, бежали к белым. Уезжали рабочие: заводы стояли из-за отсутствия топлива, а фронты гражданской войны требовали все новых и новых бойцов. Семьи тех рабочих, которые еще не потеряли связей с деревней, уезжали, гонимые голодом, к родным. Уже были не только квартиры, но даже целые дома, в которых не жило ни одного человека. Громадные этажи торговых контор, акционерных обществ, банков, занимающих так много места в центре капиталистического города, стояли запертые и пустые, как соты брошенного улья.
Главный вход банка, огромный и пышный, был заперт. Мы с Варей проникли в банк нечаянно и совсем особым путем. Нас неожиданно привела туда та маленькая дверца в углу библиотеки, на которой, чтобы сделать ее неприметной, были намалеваны полки и книжные корешки.
Я обратил внимание на эту дверцу в первый же день своей работы в библиотеке. Но тогда я еще робел, чувствовал себя связанно и не посмел к ней прикоснуться. Дня через два я толкнул ее плечом, но она не поддалась. Я догадался, что ее нужно открывать на себя, но дверной ручки у нее не было, и я не знал, как приняться за дело. К тому же я был убежден, что она заперта. Однако еще через день я засунул линейку в щель между дверцей и стеной, нажал, и дверца распахнулась.
Варя, внимательно следившая за моими действиями, первая заглянула в нее, но тотчас отпрянула. За раскрытой дверцей таилась густая тьма. Холодом веяло оттуда, сохранившимся холодом закрытого помещения, не отапливавшегося всю зиму.
Я неуверенно вошел во тьму, выставив вперед руки.
– Ну, как? Ну, что? – спрашивала Варя сзади.
Я сделал в темноте несколько шагов.
– Ступенька! Лестница! – сказал я. – Иди сюда!
Лестница, деревянная, узкая, вела вверх, и я, подымаясь со ступеньки на ступеньку, чувствовал, как она круто заворачивает, вертясь вокруг столба.
Варя осторожно углубилась во тьму и замерла у нижней ступеньки.
– Куда ты полез? Спускайся!
Я слышал внизу за собою ее встревоженное дыхание.
Но робость ее только подзадорила меня. Я лез все выше и выше, кружась, и ступеньки пели под моими ногами на разные голоса.
– Эй! – кричал я. – Лезь за мной!
– Ну, зачем?.. Ну, вернись!.. – доносился снизу голос Вари.
Однако и она уже поднималась по ступенькам. Тут я пребольно стукнулся головой о твердое и остановился. Деревянная крышка, прикрывавшая лестничный колодец сверху, преградила мне дорогу.
– Что с тобой? – спросила Варя сдавленным голосом, услышав стук. – Я говорила, что не нужно сюда забираться!..
Я уперся в крышку руками. Никакого результата. Я понатужился. Крышка чуть-чуть двинулась. Образовалась узкая щелка, в которую брызнул свет.
– Иди сюда! Помоги! – сказал я, задыхаясь.
– Брось!
Но я давил, и давил, изнемогая от усилий, и крышка подымалась все выше, и щель, в которую лился свет, становилась все шире. Там, на крышке, лежало что-то тяжелое, и это тяжелое, глухо шурша, сползло с нее, свалилось. Крышка откинулась внезапно, и свет показался мне таким ярким, что я зажмурился.
Я вылез наверх и огляделся, потирая ушибленное темя.
Пахло лаком, кожей. Исполинский письменный стол, чернильница вместимостью в полведра, кожаные кресла, огромные и тяжелые, как быки. Вот отчего с таким трудом откинулась крышка – сверху она была завалена грудой бланков и конторских книг. Этим беспорядочным бумажным хламом был заполнен весь угол комнаты. Теперь там, среди бумажных ворохов, чернело квадратное отверстие, из которого поднялось Варино лицо – испуганное, изумленное, восхищенное.
– Потайной ход! – прошептала она.
Действительно, оказалось, что квартира Алексеевых была соединена с банком потайным ходом! Оттого, что мы проникли в банк таким необычным путем, все, что мы увидели там, стало казаться нам необычным, полным тайны. Мы осторожно озирались, мы переговаривались вполголоса. Та большая комната, куда мы попали прежде всего, была кабинетом управляющего. От остального банковского помещения она была отделена полупрозрачной перегородкой из матового стекла. Все вещи в ней поражали своей величиной – стол, и шкафы, и кресла. Но громаднее всего был камин, в который свободно могла бы въехать карета. Закоптелая пасть камина была загромождена черными лепестками сгоревшей бумаги. Тут жгли документы перед бегством, документы, которые нужно было скрыть, уничтожить, утаить от революции, и этот след преступления еще сгущал тень таинственности, лежавшую здесь повсюду.
Из кабинета управляющего мы вышли на галерею операционного зала. Галерея обходила кругом все четыре стены, а сам операционный зал темнел внизу, как глубокая ложбина, полная сумрака, казавшегося жемчужным от тусклого блеска матовых стекол. Огромные часы на стене, видные со всех концов галереи и зала, неизменно показывали половину третьего.
Первое наше посещение банка было очень коротким, и мы скоро вернулись в библиотеку. Варя захватила несколько гроссбухов из огромного штабеля – для каталога.
Варя - Чуковский Николай Корнеевич => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Варя автора Чуковский Николай Корнеевич дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Варя у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Варя своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Чуковский Николай Корнеевич - Варя.
Если после завершения чтения книги Варя вы захотите почитать и другие книги Чуковский Николай Корнеевич, тогда зайдите на страницу писателя Чуковский Николай Корнеевич - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Варя, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Чуковский Николай Корнеевич, написавшего книгу Варя, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Варя; Чуковский Николай Корнеевич, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн