А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Кое-кто из старых пиратов, словно смущенные выражением глубокого страдания, отразившегося в глазах у Анны, отступили на задний план. Это возбудило подозрение в других, менее остальных разгоряченных ромом и предстоящим развлечением, и они тоже повременили присоединиться к орущей компании, недоумевая, почему жалкие всхлипывания какой-то девчонки вызвали такую нерешительность у старых и огрубевших ветеранов. И все же, когда баркас отчалил от борта, в него набилось порядочно желающих приятно провести время на берегу. Вместе с Анной их было шестнадцать человек.
Остров находился на расстоянии кабельтова от барка, который из-за мелководья не мог подойти поближе. Тяжелый перегруженный баркас двигался медленно, толчками, точно пьяный, и несколько раз зачерпнул бортом воды, потому что развеселившиеся пираты из озорства раскачивали его из стороны в сторону. Когда, наконец, оживленная компания высыпала на берег, баркас накренился, и бочонок с ромом вывалился в воду. Многие даже не заметили этого, и только благодаря усилиям нескольких более здравомыслящих пиратов бочонок был спасен. Его с криками и хохотом выкатили на берег.
Пьяная орава обступила Анну, которая теряя сознание от ужаса беспомощно пятилась от наседавших на нее раскрасневшихся и осатанелых рож. Грубые руки со всех сторон тянулись к ней, хватали ее, рвали на ней платье, вскоре превратившееся в жалкие лохмотья. Еще немного — и сознание покинуло бы несчастную, но тут звучный грохот орудийного выстрела внезапно раскатился над песчаным побережьем, заставив вздрогнуть обезумевшую толпу пьяных насильников. Пираты замерли и, обернувшись, увидели обширный клуб белого дыма, расплывающийся у борта барка. Десятифунтовое чугунное ядро, выпущенное из пушки-базилиска, врезалось в баркас и, прежде чем люди на берегу успели сообразить, что случилось, второе ядро снова ударило в утлое суденышко, разбив его вдребезги. Обломки баркаса, словно стая перепуганных птиц, с визгом разлетелись по сторонам, усеяв щепками песчаный берег.
Добив баркас для пущей уверенности третьим выстрелом, Харрет Гиббонс, осклабившись, обернулся к Черной Бороде, ожидая одобрения; тот мрачно кивнул ему и, взобравшись на стеньгу, крикнул оставшимся на берегу людям:
— Э-гей, мои козлятки! У вас есть ром, и есть девица — чего же вам больше нужно? Веселитесь хорошенько, и — счастливо оставаться!
Его громкий хохот донесся до берега, перекрывая шум прибоя.
Только теперь многим стало понятно, почему столько пиратов отказались от поездки на остров: большинство из тех, кто остался на борту барка, были избранными людьми Тича, которые вместе с ним участвовали в захвате испанского галеона. Ни он, ни они не желали делить сокровище с остальными.
До туго соображающих, лишенных вожака людей на острове не сразу дошел весь смысл случившегося. Они тупо глядели на удалявшийся барк, и их недоуменные тревожные стенания вскоре выросли в завывающий хор смятения и отчаяния. Мысли Анны вихрем проносились в ее голове, обгоняя друг друга. Изменившаяся ситуация снова вернула ей самообладание, и она с большим хладнокровием готова была встретить очередную атаку пиратов, которая не заставила себя долго ждать.
— А что, ребята, — заявил один из наиболее философски настроенных «отчужденных». — У нас действительно есть ром, да и девчонка никуда не делась. Может, это какая-нибудь шутка Черной Бороды? Чего нам ломать головы над этим? Давайте-ка лучше займемся тем, что у нас есть, а там посмотрим!
— Эй вы, послушайте! — перебила его Анна. — Хотите, я объясню вам, почему вас бросили здесь, на берегу?
Пираты столпились вокруг нее, жадно ловя каждое ее слово, то и дело перебивая ее возгласами ярости и негодования, когда она рассказала им о сокровищах испанского галеона. Лица у всех потемнели от гнева.
— Я помогала ему зарывать сокровища, — продолжала Анна. — И если мы отсюда выберемся, я смогу провести вас туда. Никто из людей Тича не знает, где находится это место, а я знаю!
— Но как же мы, по-твоему, выберемся отсюда? — послышались вопросы со всех сторон.
— Есть один шанс, — ответила Анна. — Но сперва пусть каждый из вас поклянется могилой своей матери, что не причинит мне ни малейшего зла!
Протрезвевшие пираты переглянулись, потрясенные неожиданным финалом своей веселой забавы.
— Я даю эту клятву, — сказал один. — Да, да, охотно даю, ради одной только надежды снова взглянуть в гнусные зенки Черной Бороды! И ради шанса натянуть ему нос и добраться до сокровищ! Вот тебе мое слово, Анна Блайт!
После того, как каждый принес требуемую клятву, Анна сказала:
— Том Гринсид… Может, кто-нибудь из вас помнит, как он ухаживал за мной, когда я болела?
Кое-кто из пиратов утвердительно кивнул.
— Так вот: он влюбился в меня по уши! И поклялся, что сегодня или завтра, как только Чернобородый станет где-нибудь на якорь, он улизнет с барка на яле и вернется сюда за мной!
Том Гринсид действительно обещал ей это. Впрочем, его уверения вряд ли следовало принимать всерьез, ибо продиктованы они были скорее жалостью и состраданием, чем твердыми намерениями. Том Гринсид был потрясен жестоким приговором Тича и старался хоть немного ободрить и утешить несчастную девушку. Анна отлично понимала, что Гринсид никогда не решится предать Черную Бороду, перед которым он преклонялся и которого боготворил со всем пылом своей еще не успевшей огрубеть юной души. И все же теперь, вспомнив об этом, Анна получила крохотную надежду удержаться. Когда она с большей убежденностью, чем этого заслуживала ее надежда, передала пиратам уверения Гринсида, они поверили в них, потому что ни во что другое им верить не оставалось.
— Гринсид не мореход, — с сомнением произнес один из пиратов. — На расстоянии четырех-пяти лиг открытого моря ему никогда не найти нас!
— Я знаю, как подать ему сигнал, — уверенно возразила Анна. — Если поджечь эти сухие сосны, то огонь будет виден достаточно далеко, чтобы держать на него курс!
Это была первая мысль, которая пришла ей в голову, когда она впервые увидела остров.
Действительно, при помощи пороха и намоченной в роме ветоши развести огонь было бы несложно. Но оказалось, что в спешке они забыли захватить с собой пистолет, наличие которого требовали суровые правила мрачного ритуала «отчуждения». Не было пистолетов также и у пиратов: подчиняясь приказу Черной Бороды, они оставили все оружие на борту «Мщения». Тем не менее, трое из них, порывшись в карманах своих рваных штанов, обнаружили кремень и огниво. Они были моряками, а значит — мастерами на все руки. Получив слабый шанс на спасение, они все свои усилия направили на его реализацию. Приготовили факелы из сорванных веток, травы и тряпок и вымочили их в роме, расчистили место на песке с подветренной стороны под сухой сосной и сложили здесь весь горючий материал. Однако подавать какие-либо сигналы сегодня пираты не рискнули из опасения, что Черная Борода крейсирует где-нибудь поблизости и сможет их увидеть. Одну из сосен решено было поджечь завтра ночью, а вторую — на следующую ночь. Таким образом, в перспективе у пиратов было три ночи: три ночи холода, голода и страха. Три ночи отчаяния и надежды. Три ночи ожиданий и молитв для Анны…
Холодные звезды невозмутимо глядели на жалкую кучку дрожащих и беспомощных людей, толпившихся на маленьком островке, насквозь продуваемом промозглым ветром; низкие рваные облака безучастно проносились мимо. Несчастные руками и ножами выкапывали из песка ракушек и моллюсков и высасывали их студенистое содержимое. Наутро они уничтожили всех крабов, суетливо перебегавших по песчаному берегу, соорудили из штанов и рубах нечто вроде сачков и ловили ими мелкую рыбешку, которую тут же пожирали сырой. Анну тошнило при виде этой варварской трапезы, и лишь на второй день она решилась высосать несколько устриц.
Наутро третьего дня одна из сосен имела вид черного и обугленного кола. Голод, словно едкая кислота, обжигал желудки, и большая половина запасов рома была израсходована. Людей все сильнее мучила жажда.
Затем, на счастье, пошел дождь — сильный и затяжной ливень, который длился несколько часов и заставил злополучных изгнанников дрожать от холода, прижимаясь друг к другу в тщетных попытках согреться теплом тела товарища. Но зато он погасил возобновившиеся было проявления дурных намерений и вспышки беспричинной злобной ярости, то и дело возникавшие среди пиратов. Когда дождь кончился, в разбитом корпусе баркаса оказалось достаточно пресной воды, чтобы продлить надежду на спасение еще на несколько дней. Неподалеку от баркаса был обнаружен раненый дельфин-афалина, которого шквалом выбросило на берег. Дельфин был тут же разделен на части и съеден целиком, вплоть до маслянистой головы и жесткой, словно резиновой, кожи на губах. Дождь и шквал помешали развести второй сигнальный огонь, и пираты решили сберечь для этой цели остаток рома и не поджигать оставшуюся сосну до тех пор, пока на горизонте не появится какое-нибудь судно, которое сможет ответить на их призыв. Ибо теперь никто из них не верил, что Гринсид вернется, хотя никто и не догадывался, насколько обоснованными были эти сомнения.
В капитанской каюте «Мщения королевы Анны», освещенной единственной тусклой свечой в раскачивающемся фонаре, сидели Тич, Израэль Хендс и Харрет Гиббонс. Все трое низко склонились над столом, тесно прижавшись головами друг к другу, и их голоса звучали не громче приглушенного журчания воды за бортом.
— Дело сделано, приятели, — проговорил Тич, бросая на собеседников колючие взгляды из-под густых лохматых бровей. — Теперь нас всего трое — не больше, и не меньше, чем нужно! Четвертую часть сокровища отдадим губернатору Идену, чтобы он выправил нам нужные бумаги, а остальное разделим поровну. Пусть меня проглотит акула, если это не самая крупная добыча, которая доставалась кому-либо со время Генри Моргана!
Двое остальных согласно кивнули. Никто не вспоминал о Томе Гринсиде. Удар по голове так легко утихомирил ничего не подозревавшего парня, что о нем поистине не стоило говорить.
— У нас два корабля и сорок человек, — продолжал Тич. — Это слишком много. У «Мщения» чересчур глубокая осадка, чтобы он мог подняться вверх по Отравленному Ручью. Но только мы трое знаем об этом. Ты, Израэль, прикинешься в стельку пьяным и посадишь «Мщение» на рифы. Я перед всей командой обругаю тебя проклятым идиотом и прикажу Ричардсу снять судно с мели. Если ты обстряпаешь дельце как следует, ему это не сразу удастся. Мы оставим ему дюжину человек команды, чтобы заняться барком, а всех остальных возьмем на борт шлюпа. Два десятка человек и пушки шлюпа обеспечат нам надежную протекцию, пока я буду вести переговоры с губернатором Иденом и предложу ему состояние в обмен на чистые документы…
Хендс и Гиббонс переглянулись. Они, как и Тич, знали, что совесть губернатора Идена в большей степени зависела от тяжести мешка с золотом, чем от принципов.
— Послушай, капитан, — сказал Хендс. — Ты говоришь, что только мы трое знаем, где зарыто сокровище. Так зачем нам отдавать четвертую часть губернатору Идену? Четвертую часть сокровища, как бы не так! — Он лукаво прищурился. — Да этого хватит, чтобы каждый из нас купил в Лондоне дворянский титул и стал джентльменом еще до того, как запустит руки в собственный мешок с шерстью!
— Что же ты предлагаешь? — спросил Тич. Он был достаточно рассудителен, чтобы отнестись со вниманием к словам Хендса, особенно когда тот говорит с таким хитрым блеском в глазах.
— А вот послушай, — продолжал Израэль. — Мы ничего не будем говорить губернатору Идену о сокровище, а станем на якорь на нашем старом месте в заливе Окракоки, куда сам дьявол не доберется, кроме как на плоскодонном баркасе, да и то лишь если будет знать условия навигации в тамошних водах. Ты скажешь губернатору, что мы потеряли наш сорокапушечный корабль, и что нам осточертело пиратство, но что мы охотно купим у него документы о помиловании в обмен, скажем, на его хозяйскую долю в дюжине мелких призов, которые мы впоследствии возьмем среди островков, заливчиков и в прибрежных водах, где нам некого и нечего бояться, кроме его собственного закона…
Тич в восторге всплеснул руками:
— Клянусь Дьяволом, Израэль — ведь пройдет месяца три, а то и больше, прежде чем губернатор пронюхает о галеоне с сокровищами, а за это время мы, конечно, сумеем взять дюжину призов, да, пожалуй, и не одну, если приложим к этому мозги! Так что если он и узнает о галеоне до того, как будут готовы бумаги — что ж, приманка в виде четвертой части сокровища все еще останется висеть у нас на крючке! И будь я проклят, если он на нее не клюнет! Не на одну, так на другую! У нас в руках верный выигрыш, а проиграть мы не сможем; это как раз то условие, при котором я особенно люблю делать свои ставки!
Глава 6
Первый лейтенант Роберт Мэйнард с военного фрегата «Перл» волею случая оказался на данный отрезок времени старшим по званию среди британских морских офицеров к северу от Багамских островов, поскольку его капитан последние несколько недель находился в госпитале в Уильямсбурге, Виргиния, по случаю перелома бедренной кости. К сожалению для Мэйнарда, такое положение не могло продолжаться долго, ибо в метрополии имелось достаточно морских офицеров бесспорно выше его рангом, которые теперь, после окончания войны с Испанией, оказались не у дел и влачили жалкое существование на половинном содержании. Кто-нибудь из них неизбежно должен был вскоре заменить Мэйнарда, приняв команду над «Перлом»и его вспомогательным двадцатипушечным шлюпом «Лейм», в чью задачу входило исследование и нанесение на карту восточного побережья Северной Каролины. Оба военных корабля стояли на якоре в устье Джеймс Ривер, и их офицеры буквально выходили из себя, безуспешно пытаясь наладить расшатавшуюся дисциплину среди корабельных команд, изнуренных длительным безделием в заграничном порту вблизи от приморского города, жители которого радушно принимали матросов — а еще радушнее их денежки — в любое время дня и ночи.
Мэйнард оправился от многочисленных ранений, полученных во время стычки с пиратами в «Золотом Утесе». Все тело его пониже спины было сплошь покрыто мелкими шрамами от осколков стекла; впрочем, лейтенант не особенно этим огорчался, поскольку не мог представить себе такой ситуации, при которой данное обстоятельство могло бы бросить тень на его морскую или общественную карьеру. Наиболее опасной была рана, нанесенная рапирой, проколовшей бедро, но и она благополучно зажила благодаря тому, что доктор Блайт своевременно залил ее чистым тростниковым спиртом — лечение весьма эффективное, хоть и в тысячу раз более болезненное, чем сама рана.
К несчастью, поврежденное до этого колено зажило менее удачно, и именно из-за него Мэйнарду теперь приходилось подворачивать при ходьбе левую ногу носком внутрь, что издали можно было принять за хромоту. Вся беда, однако, заключалась в том, что никто при этом не вспоминал ни о его больном колене, ни об ударе шпагой, а только о его позорном ранении, вследствие чего при виде злополучного лейтенанта на лицах его товарищей-офицеров неизменно появлялись брезгливые гримасы.
Коммодору Вернону репутация Мэйнарда была известна достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, что он действительно убил в поединке четырех пиратов Черной Бороды, хотя доказательств этому, кроме слов самого Мэйнарда, не было. Но то, что ему всадили пониже спины заряд битого стекла из пистолета в знак презрения ко всему британскому флоту, было не только написано чернилами в рапорте лейтенанта, но и неизгладимо отпечаталось на его теле. Не будь Мэйнард известен своей личной храбростью, которая порой граничила с безрассудством в битвах и сражениях, он вполне мог бы предстать перед военным судом за то, что позволил превратить себя в своего рода ходячее клеймо позора для чести всех британских моряков.
Черная Борода еще более усугубил дело, начав активно разбойничать в водах Северной Каролины, губернатор которой, как стало известно, оказывал ему покровительство. Сведения о кораблях, подвергшихся нападению за последние несколько месяцев, распространялись вдоль всего побережья и доходили до соседней Виргинии. Наглость пирата приводила в ярость весь британский флот и особенно Мэйнарда, который отлично отдавал себе отчет в том, что если он когда-нибудь и сможет смыть позорное пятно со своей репутации, то только кровью Черной Бороды.
Было раннее утро, когда маленький посыльный шлюп «Сифорд» вернулся на стоянку у Джеймс Ривер. Его прибытие внесло долгожданное разнообразие в унылую рутину тоскливых будней. Суда обменялись общепринятыми сигналами военно-морской вежливости, и Мэйнард просигналил на «Сифорд», чтобы его командир, лейтенант Таскин, явился к нему на корабль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34