А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Через несколько минут костер вошел в силу, поднялся высоким пламенем, застрелял сердито, разбрасывая уголья…
Извиваясь, огненный бесенок перепрыгнул на подстилку Ржавого, исчез, затаился в ней на какое-то мгновение, быстро растекся огненными ручейками по смолистому лапнику и вдруг пыхнул ярким пламенем, жадно скручивая хвою!
Загорелась, заплавилась нейлоновая куртка на спине Ржавого. Но не чувствовал он ничего – спал похмельным сном…
И вдруг:
– А-а-а-а-! А-а-а-а-а!!
Страшный крик разбил тишину, эхом заметался по лесу.
Разбуженный им Рыбаков мгновенно вскочил на ноги и увидел, что по поляне мечется живой человеческий факел, катается по траве, вскакивает и вновь катается, пытаясь сбить пламя.
– А-а-а-а-а-! А-а-а-а!! – рвали тишину вопли, метались среди деревьев.
Рыбаков бросился к Селезневу, но остановился, поняв, что и его куртка может загореться. Скинул ее, подскочил к рюкзаку, вытряхнул содержимое… Улучив момент, дал Селезневу подножку, завалил его на землю и, орудуя парусиной рюкзака, сбил пламя.
Ржавый то тонко и пронзительно верещал, то басовито рычал, дергаясь при этом всем телом, ногтями скребя землю.
– А ну, хорош! Хорош, успокойся!! – прикрикнул на него Рыбаков.
Но тот, видимо, не слышал и, обезумев от боли, бился, словно в конвульсиях. В прожогах куртки виднелась голая спина Ржавого – сочившаяся кровью и местами напоминавшая печенную в углях картошку.
Рыбаков дотянулся до бутылки с водкой, зубами сорвал пробку и, заломив руку Ржавого, облил раны водкой. Тот на секунду притих, потом взбрыкнул, сбросил с себя Николая и на четвереньках, быстро-быстро пополз в лес, оглашая его истошным криком.
«Похоже, хана ему. Отпрыгался наш жеребчик! – со злой иронией заключил Рыбаков, провожая Селезнева взглядом. – Эх, не ко времени все это случилось… Теперь одному по тайге придется шлепать, без проводника… А что я, собственно, потерял? – рассуждал он. – Компас есть, харчи, оружие… Если Ржавый не врал про нефтепровод – то за сутки я запросто до него доберусь, каких-то сорок километров!.. Ну, а дальше уж как бог на душу положит…»
Он поднял пятизарядку, вытряхнул на землю вещи из рюкзака Селезнева.
«Так… Первым делом взять патроны… Штук десять в карманы куртки, так… Шоколад, масло, пряники – это в рюкзак. Тушенку возьму только в металлических банках… Стеклянные побьются в дороге, да и зачем мне сейчас лишний груз… – прикидывал Рыбаков – . На всякий случай возьму пару бутылок коньяка – если употреблять понемножку с шоколадом – неплохой допинг! Так… Нож при мне, топорик и котелок не забыть бы…»
И он принялся укладывать рюкзак в дорогу. Причитая и охая, на четвереньках подполз Ржавый. Схватил котелок и жадно стал лакать чай. Потом выгреб из кармана брюк пучки какой-то травы и попросил Рыбакова:
– Коленька, друг, завари-ка в котелке вот это, от ожогов помогает! А спину-то, спину маслом бы мне смазал, а?.. О господи, за что ты меня так наказал?! – совсем по-бабьи запричитал он. – Спинушку-то, спину ровно черти в аду шмалят!
– Ишь ты, о боге вспомнил! Скажи спасибо, если тебя в ад-то примут!
– Коля, ну завари травки, что тебе… – снова заканючил было Селезнев, но вдруг осекся. Видно, до него дошло, какими приготовлениями занимается его кореш.
– Некогда мне тебе бальзамы варить! Видишь, делом занимаюсь! – уже до конца рассеял его иллюзии Рыбаков.
– Коль, а Коль, не бросал бы ты меня, а? – неожиданно тихо попросил Ржавый. – Пригожусь ведь еще… Мы же как уговаривались? Ну не бросай, а? Мне бы только пару деньков отлежаться – глядишь, и на ногах буду… На мне ж как на собаке!..
В его голосе сквозило такое отчаяние и безысходность, что Рыбакову стало даже немного жаль Ржавого.
Но это продолжалось недолго.
«Жалей, не жалей, – думал он, – что проку в этой жалости? Теперь Ржавый для меня только обуза. Тут уж, как говорят, каждому свое! Сестры милосердия из меня все равно не получится, так что сдергивать отсюда пора!»
Рыбаков взял свой рюкзак и закинул его за спину. Ржавый повернул голову в его сторону, видимо, окончательно понял, что чуда не произойдет, и попросил тихо, почти шепотом:
– Коль, ну не бросай, христом-богом молю! Ну хочешь, от денег, которые ты обещал, откажусь, а? Задаром на тебя буду работать? Я ж для тебя эвон сколь сделал, а ты…
– Ладно, заглохни ты, делалыцик! – перебил его Рыбаков. – Скажи спасибо, что хоть жратвы тебе оставляю! А в отношении денег… Я тебе так скажу – деньги у меня действительно есть. И много. Но не такой уж я фраер, чтобы с такими, как ты, делиться. Понял? – Он помолчал немного, глядя на Селезнева, и добавил: – Я тебе, Ржавый, плохого не желаю. Да только у нас с тобой расходняк вышел… Выберешься – живи, твое счастье. Не выберешься – значит, фортуна к тебе задом повернулась… Ну что, прощевай, кореш!
– Ах ты, гад! – внезапно задохнулся от ярости Селезнев. В эту минуту он был похож на большого грязного пса, издыхающего, но еще пытающегося укусить в последней своей злобе. – Вот только уйди, попробуй! Да после такого тебя ж в любой зоне…
– Да брось ты, напугал! – рассмеялся Рыбаков. – Не для того я ушел, чтобы снова в зоне оказаться!
А на законы ваши блатные мне лично глубоко наплевать! Кто сильнее, тот и прав, понял, морда ты рыжая?!
Селезнев не ответил, только с ненавистью полоснул взглядом по Рыбакову.
– Ишь ты! Посмотрите, какие мы нервные! – с откровенной издевкой произнес Рыбаков. – Ты ведь и забыл, наверное, сука, как хотел мне хребет сосной перешибить? Забыл?! Но у меня зато память хорошая! И в долгу я никогда не остаюсь, аккуратный. Тебя как, картечь устроит? – приставил он дуло пятизарядки к голове Ржавого. – Или на жакан перезарядить?
Почувствовав сталь оружия, Селезнев притих и вдруг заплакал беззвучно, размазывая по лицу слезы.
– Ладно переживать-то! Пошутил я! – расхохотался, издеваясь, Рыбаков. – Сдохнешь и без моей помощи! Не буду на себя мокруху брать, уговорил… Так что молись за меня Николаю-угоднику, кабан шмаленый. Счастливо оставаться!
Едва он успел сделать несколько шагов, как Ржавый, с непостижимой быстротой, на четвереньках, догнал его, обхватил сапоги руками.
– Никола! Коля! Ну не бросай! Ну есть же в тебе людское, христом-богом молю! Не погуби, век помнить…
Рыбаков секунду-другую помедлил. Уж больно сладко заныло сердце при виде унижающегося, червем извивающегося человека!..
– Убери ласты! Убери, говорю! – лениво произнес он и с маху въехал носком сапога в подбородок Ржавого.
Тот охнул, свалился ничком, обхватил руками голову, ожидая других ударов.
Но Рыбаков не стал больше бить его. Поправив на плече ремень пятизарядки, он двинулся в тайгу.
Было пасмурно и сыро, солнце еще только начинало вставать.
По низинкам растекались клубы белесого тумана. Где-то вдали протрубил лось, и спустя мгновение отозвалось ему эхо…
Звериная тропа, по которой шел Рыбаков, была хорошо натоптана, но проходила через такие густые заросли, что он буквально продирался сквозь мокрые ветки, заслоняя лицо ладонями, чтобы не лишиться глаз. Зато по сосняку он шел легко и пружинисто.
Настроение было прекрасным – ему крепко везло, и росла в Николае уверенность, что так будет и дальше.
Действительно, ведь то, что приключилось со Ржавым, могло быть и с ним! Но судьба, видать, оберегала его, отводила беду…
«Хоть бога нет, но миром кто-то правит! – думал Рыбаков. – И есть, есть, видать, на небе и моя путеводная звездочка. Есть!»
Размышляя об этом, он вдруг вспомнил, что идет без компаса, что компас остался на руке у Ржавого.
– Вот раззява! – обругал он себя и остановился в раздумье. «Возвращаться назад – плохая примета, но без компаса в тайге – пропадаловка! Можно так закружиться в каком-нибудь осиннике или березняке, что и за неделю с этого места не выберусь! Если, конечно, вообще выберусь… С этой проклятой тайгой шутки плохи – без компаса никак нельзя. Эх, жизнь! Придется назад топать!»
Обратный путь он проделал значительно быстрее. Вон уже и дымок костра сквозь деревья виднеется – рукой подать!
Но что это? Никак голоса? Странно… «Ржавый, что ли, со страху причитает?» – подумал он и, взяв пятизарядку наизготовку, бесшумно ступая, двинулся вперед.
Осторожно выглянув из-за густой ели, он увидел склонившегося над Селезневым человека в дождевике и милицейской фуражке. Чуть поодаль стоял рослый парень в телогрейке и комбинезоне.
– Ниче я не гоню! Правда, чистая правда, граждане начальники! На любом суде показания дам! – донесся до слуха Николая хриплый голос Ржавого. – Он же, гад, всю дорогу меня под ножом держал! Магазин ломануть заставил!..
– Когда ушел Рыбаков с этого места? – перебил Селезнева парень в телогрейке и комбинезоне.
«Эге-е! Вот и по мою душу архангелы пожаловали! – мелькнуло в голове Рыбакова. – Ну нет, шалишь, не дамся я вам! Пока вас двое, вы для меня – пыль!!»
Трясущимися от возбуждения руками он вскинул ружье и прицелился.
Видимо, заметив движение за елью, милиционер вскочил на ноги, вскинул руку с пистолетом, выискивая цель, но Рыбаков опередил его.
Пять раз подряд подпрыгнуло, прогрохотало ружье в его руках.
Сквозь пороховой дым он видел, как повалился на землю парень в телогрейке, как судорожно схватился за грудь тот, в плаще, и как один из выстрелов снес с его головы милицейскую фуражку…
Видел Рыбаков, и как вскочил на ноги Ржавый и опрометью бросился в чащу.
«Ну нет, тебя я тоже теперь в живых не оставлю, сука продажная!» – решил Рыбаков, лихорадочно перезаряжая ружье.
Он настиг Ржавого метров через восемьсот и всадил три заряда картечи в его обезображенную ожогом спину.
«Ну все, Коля! Теперь конец один! – трясся Рыбаков в лихорадке возбуждения. – Назад дороги нет три мертвяка – верная «вышка»! Сдергивать, сдергивать отсюда надо! По-срочному!»
Преодолевая отвращение, он нагнулся над Селезневым, стараясь не смотреть на его лицо с выпученными стекленеющими глазами, снял с его руки компас и подстегиваемый страхом, не разбирая дороги, ринулся в чащу.
Глава 13
Очнулся Волков как-то разом. Перед глазами прошлогодняя сухая листва, горьковато так пахнет…
В голове гудит и чем-то холодным покалывает, буд. то льдинки там…
Попытался встать, но сил не хватило, затошнило, все поплыло перед глазами.
Несколько раз вдохнул поглубже воздух – вроде полегчало. Потихоньку поднялся на ноги – почувствовал, что его качает, как березу на ветру… Ощупал голову – левое ухо и волосы мокрые от крови, ладонь сразу стала красной и липкой.
«Вскользь зацепило, видать… – подумал он вяло. – Надо бы перевязать…»
Сознание постепенно возвращалось, и он попытался вспомнить, что же произошло.
«Так… Давай все по порядку… Кандычев опрашивал этого рыжего мужика с обожженной спиной… Наклонился над ним… А я? Я спросил, когда ушел Рыбаков? Так, вроде так было… Потом Кандычев быстро поднялся и… что? Стоп, стоп, погоди! А где же Кандычев?»
Преодолевая противную слабость, Олег повернул голову. Сквозь застилающую глаза пелену, метрах в пяти от себя, заметил Петра.
Лейтенант лежал, вытянув перед собой руку с пистолетом. Пола брезентового плаща задралась, прикрывая ему голову, и казалось, что Кандычев крепко спит. Рядом валялась растерзанная картечью милицейская фуражка.
«Убит!» – мелькнула мысль, и в груди у Олега все похолодело.
Он шагнул к лейтенанту раз, другой… Ему хотелось сделать это как можно быстрее, но ноги были как ватные, плохо слушались.
С трудом добрался-таки, нагнулся над лейтенантом. Рукав плаща Кандычева набухал бурым пятном. Олег приподнял лейтенанта за плечи.
– Петя, Петро! Ну как же ты так?.. – шептал он, трясущимися руками расстегивая пуговицы плаща. – ] Сейчас, сейчас перевяжу тебя! Сейчас…
Голова Кандычева не держалась, моталась бессильно, но в какой-то момент Волкову почудилось, что тот слабо застонал. Прислушался – точно!
– Жив! Жив!! – обрадовался Олег.
Он осторожно снял с лейтенанта плащ, вытащил финку и по швам отрезал липкие от крови рукава кителя и рубашки. Осмотрел раны и понял – две картечины прошили предплечье Кандычева навылет. Кровь фонтанировала и обильными ручейками стекала на землю.
Волков подхватил раненого под мышки, подтащил к пню, прислонил к нему спиной.
– Ты потерпи, Петро, я мигом! – приговаривал Олег, доставая индивидуальный пакет.
Зубами дернул нитку – прорезиненная оболочка разорвалась и обнажила белизну бинта. Наложив подушечки пакета на раны, он сделал перевязку. Потом осмотрел тело Кандычева, но других повреждений не нашел.
– Ну вот и ладненько, вот и чудненько… – тихо приговаривал Волков, радуясь этому. – Рана у нас не очень опасная, кость вроде не задета… Доктора руку подштопают, починят… Все будет хорошо… Только не спи, Петя, нельзя сейчас спать!..
Он легонько потрепал Кандычева по небритым щекам и тот, застонав, открыл глаза.
– Сильно меня? – тихо спросил лейтенант.
– Ты лежи, лежи, не шевелись! – попросил Волков. – Все у тебя уже хорошо… Рана навылет, неопасная… Крови вот только много потерял. А фуражечку-то твою, погляди-ка, в клочья разнесло! Знать, в рубашке ты родился, товарищ инспектор!
– Мм-м… – простонал, кривясь от боли, Кандычев. – А бандиты где? Ушли?
– Ушли, Петро. Ну да ничего, мы их все равно достанем! Через часок-другой вертолет здесь будет…
– Да-а… Ты посмотри, как глупо получилось!.. – поморщился лейтенант. – Перехитрили они нас с тобой, как рябчиков на манок взяли! А пистолет где мой? – вдруг спохватился он.
– У меня, Петя. Не беспокойся.
Кандычев откинул голову на пень и прикрыл глаза.
– Морозит что-то… – пожаловался он, – и спать все время хочется… Сам-то как себя чувствуешь? – после паузы спросил лейтенант.
– Как молоденький огурчик! – пошутил Олег. – Зеленый и в пупырышках!
– Ладно тебе храбриться-то! Вон гляди – вся голова в кровище! Перевязал бы.
– Да это так – царапина! – отмахнулся Волков. – «Чугунок» у меня толстостенным оказался – свинец отскакивает.
– Зайчишка ты! – слабо улыбнулся лейтенант. – Ты вот что, зеленый огуречик, слушай меня и не перебивай. Бери продукты, патроны из моих магазинов и давай по следу. Бандюги далеко не должны уйти, не смогут… Видал, как у рыжего спина обожжена?
– Нет, Петро, – покачал головой Волков. – Это не решение вопроса. Догонять, конечно, надо, но тебя раненого я не брошу!
– Просил же не перебивать! – с досадой поморщился Кандычев. – Я сам за себя отвечаю. А вот тебе, пока утро, пока трава и листва мокрые, пока следы на росе приметны – настигать бандюг надо! Да только смотри, братишка, не повтори глупость мою, осторожнее будь! Где-нибудь на привале их брать надо… Лучше всего ночью, когда у костра греться будут…
– Нет, Петя, никуда я не пойду, – негромко, но твердо возразил Олег. – Пойми, не могу! Да случись такое со мной, разве бы ты меня оставил раненого в тайге, а? Нет, не могу! И на этом кончим.
– Да пойми ты, Николаевич, если мы этих гадов не задержим, как же я людям в глаза смотреть буду? Как форму милицейскую надену? Мне же тогда только один выход – уезжать из родных мест, от позора подальше! Иди, как друга тебя прошу!
– Но как же ты? – заколебался Волков. – Один, ранен…
– За меня ты не беспокойся! У нас, Кандычевых, порода двужильная. Еще на вашей с Катериной свадьбе попляшем, дай срок! – успокаивал лейтенант Олега. – Костер буду жечь – с вертолета обязательно заметят! Да и ты, как выберешься, сообщишь… По моим расчетам, если на юг держаться, километрах в пятидесяти есть лесовозная дорога – бетонка… Шоферов там встретишь – обязательно помогут. Сам ведь знаешь, какой у нас на Севере народ дружный – в беде не оставят! Иди, иди, Николаевич, не теряй времени!
Сомнения раздирали душу Олега.
«Эх, знать бы наперед, что с Петрухой все обойдется благополучно!.. Или хотя бы быть уверенным, что кто-нибудь нашу записку на лодке обнаружит… Вот черт! А с другой стороны, действительно – время-то уходит. Уйдут, скроются бандиты! Что же делать?»
Он обвел поляну взглядом. У костра валялся рюкзак, несколько банок тушенки, две бутылки коньяка, охотничий топорик.
«Была не была. Надо преследовать! – принял он решение. – Еды Петру суток на двое хватит… Надо бы только ему шалаш соорудить да дров впрок заготовить… Решено!»
Олег встал, поднял с земли топорик и пошел затесывать сухару, лежащую посередине поляны.
«Подтешет их топориком немного, чтобы одна из сторон плоская была, потом насеку делает…» – вспомнился ему Катин рассказ о таежном костре-нодье.
«Эх, Катя-Катюша!.. Где ты сейчас? Чувствуешь ли, какая беда с нами приключилась? – думал Олег, работая топориком. – Но ничего, выберемся мы с Петрухой из нее, обязательно выберемся!»
Закончив с сухарой, он еще минут сорок рубил и собирал на земле ветки, подтаскивал их поближе к Кандычеву, пока не – набрался солидный ворох.
– Ну, как думаешь, Петро, ночи на две дровишек хватит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16