Я включила воду и пошла приготовить кофе.
Держа в одной руке чашку кофе, я сбросила другой спортивную одежду и понюхала ее. Запах есть, но еще на одно утро сойдет. Я бросила ее на спинку кресла и встала под сильный горячий душ. Струи воды, барабанящие по голове, успокоили меня. Я расслабилась и тихонько запела. Через некоторое время, до меня дошло, что именно я пою. Это была грустная итальянская песня, которую любила Габриела. Это все из-за тети: ночной кошмар, боязнь поскользнуться на лестнице, а теперь печальная песня... Я не собиралась позволять Розе контролировать мое сознание – это было бы полным поражением. Яростно поливая голову шампунем, я заставила себя запеть «Мои любимый лесник» Брамса. Не люблю этого композитора, но в этой песне есть какое-то надрывное веселье.
Выйдя из-под душа, я завела песню гномов из «Белоснежки». Итак, примемся за дело. Мой синий прогулочный костюм, решила я, придаст мне достоинства и солидности: двубортный жакет три четверти длины и юбка-плиссе. Трикотажный шелковый топик золотистого цвета, гармонирующий с моим цветом кожи, и длинный шарф, красно-синий, с вкраплениями того же золотистого. Отлично! Теперь чуть-чуть синего карандаша, чтобы сделать серые глаза голубее, немного легких румян и помада, гармонирующая с красным цветом шарфа. Красные кожаные лодочки, итальянские. Габриела приучила меня к мысли, что мои ноги отвалятся, если я надену какую-нибудь обувь, кроме итальянской. Даже теперь, когда пара такой обуви обходится в сто сорок долларов, я не могу заставить себя надеть что-то другое.
Тарелки в раковине, оставшиеся от завтрака, от вчерашнего ужина и еще от нескольких трапез. Неубранная постель... Разбросанная повсюду одежда. Может, сэкономить на одежде и обуви и нанять домработницу? Или взять несколько сеансов гипноза и приучить себя к аккуратности? Какого черта! Кто, кроме меня, видит все это?
Глава 3
Орден доминиканцев
Скоростная автострада имени Эйзенхауэа – основной путь из Чикаго к западным предместьям города. Даже в теплые солнечные дни она похожа на сильно вытянутый в длину тюремный двор. Жалкие домишки и безликие постройки по обе стороны восьмирядной магистрали... Автозаправочные станции посередине... Автострада всегда забита машинами, даже в три часа утра. А уж в девять да еще в дождливый рабочий день ехать по ней было настоящим мучением.
Медленно продвигаясь вперед, я почувствовала, как сводит мышцы. Мне предстояло выполнить поручение, которое я не хотела выполнять, говорить с человеком, видеть которого у меня не было желания, заниматься проблемами тетки, которую я ненавидела. И ради этого мне приходилось часами торчать в дорожных пробках. Ноги мерзли в лодочках с открытыми мысами. Я включила обогреватель на полную мощность, но тепла не прибавилось. Я сгибала и разгибала пальцы, чтобы восстановить кровообращение, но все было тщетно.
На Первой авеню пробки рассосались, большое количество контор словно поглотило часть пригородных машин. На шоссе Маннхейм я повернула на север и заколесила по улицам, сверяясь с приблизительным планом Альберта. Когда, наконец, мне удалось-найти монастырь, было пять минут одиннадцатого. Опоздание не прибавило мне хорошего настроения.
Монастырь Святого Альберта представлял из себя большой комплекс построек неоготического стиля, примыкающих с одной стороны к прекрасному парку. Видимо, архитектор считал, что красоты природы должны компенсировать общий вид зданий: в снежной пелене серые строения выглядели прямо-таки пугающе.
Небольшой знак указывал на ближайшее железобетонное строение – монастырскую школу. Когда я проезжала мимо, несколько мужчин в длинных белых одеяниях скрылись в ее дверях; надвинутые на головы капюшоны, скрывающие их лица, придавали им сходство со средневековыми монахами. Они не обратили на меня никакого внимания.
Медленно двигаясь по круговому въезду, я увидела несколько машин, припаркованных с одной стороны. Оставив здесь же свою «омегу», я быстро побежала к ближайшему входу. Табличка на нем гласила: «Монастырь Святого Альберта».
Атмосфера внутри была характерна для большинства религиозных заведений: уныло замораживающая. Можно, конечно, сказать, что люди проводят здесь большую часть времени в молитвах, но можно также сказать, что они проводят его в унынии и скуке. Сводчатый бетонный потолок в холле пропадал где-то на уровне нескольких этажей. Мраморный пол усиливал ощущение холода.
От входа под прямым углом шел коридор, я пересекла его – стук каблуков отдавался в огромном помещении – и растерянно огляделась вокруг. В углу у лестницы приткнулся весь изрезанный письменный стол. За ним сидел тощий молодой человек в светской одежде и читал роман Чарлза Уильямса. Мне пришлось несколько раз обратиться к нему, прежде чем он неохотно оторвался от книги. Его необычайно худое лицо выдавало склонность к аскетизму, но, возможно, это было следствием гастрита. Он быстрым шепотом объяснил, как пройти к настоятелю и, не дождавшись, пока я последую его совету, снова вернулся к чтению.
Наконец я оказалась в нужном здании, хотя и опоздала на четверть часа. Повернув налево по коридору, я понеслась мимо икон и закрытых дверей. Мне навстречу то и дело попадались мужчины в белых одеяниях, увлеченно спорящие о чем-то приглушенными голосами. В конце коридора я свернула направо. По одну сторону была молельня-часовня, а напротив, как и говорил юноша-секретарь, кабинет настоятеля.
Когда я вошла, преподобный Бонифаций Кэрролл беседовал по телефону. Увидев меня, он улыбнулся, указал на стул перед своим столом и продолжил говорить – разговор состоял в основном из однообразного мычания. Это был болезненного вида мужчина лет пятидесяти. Его белая шерстяная ряса слегка пожелтела от времени. Выглядел он очень усталым: разговаривая, все время тер глаза.
Кабинет был обставлен очень скудно. Старый стол, на полу казенный линолеум, частично прикрытый изношенным ковром. Распятие на стене было единственным украшением этой комнаты.
– Ну, вообще-то она сейчас здесь, мистер Хэтфилд... Нет, нет, думаю, мне следует с ней поговорить.
Я подняла брови. Единственный Хэтфилд, которого я знала, работал в ФБР и специализировался на мошенничестве. Это был компетентный молодой человек, но его чувство юмора оставляло желать лучшего. Когда наши пути пересекались, в нас возникало обоюдное раздражение – он непременно хотел побороть мое легкомысленное отношение к могуществу ФБР.
Кэрролл положил трубку и повернулся ко мне.
– Вы мисс Варшавски, не так ли? – У него был чистый, приятный голос с легким акцентом жителя восточного побережья.
– Верно. – Я протянула ему визитную карточку. – Вы говорили с Дереком Хэтфилдом?
– Да, следователем из ФБР. Он уже был здесь с Тедом Дартмутом из Комиссии по контролю за ценными бумагами. Не представляю, как он узнал о нашей встрече, но он просил меня не разговаривать с вами.
– Он не сказал почему?
– По его мнению, это дело ФБР и комиссии. Он сказал, что такой дилетант, как вы, будет только мутить воду и усложнит расследование.
Я задумчиво потерла верхнюю губу. Только заметив след помады на указательном пальце, я вспомнила, что накрашена. Спокойно, Вик. Конечно, если рассуждать логично, мне следовало бы вежливо улыбнуться отцу Кэрроллу и уйти – всю дорогу из Чикаго я проклинала его, Розу и это поручение. Но, с другой стороны, не хватало еще, чтобы кто-то, особенно Дерек Хэтфилд, заставил меня, отступить.
– Примерно то же самое я сказала вчера тете. Такими делами занимаются ФБР и Комиссия по ценным бумагам. Но она стара и напугана, поэтому хочет, чтобы на ее стороне был ктото из своих. Я занимаюсь частным расследованием почти десять лет. На моем счету множество раскрытых финансовых преступлений, у меня хорошая репутация. Чтобы не быть голословной, могу назвать вам несколько имен, позвоните этим людям.
Кэрролл улыбнулся:
– Успокойтесь, мисс Варшавски. Вам не надо убеждать меня в своей компетентности. Я сказал вашей тете, что разговор с вами не исчерпывает той благодарности, которую мы испытываем к ней. Она много лет преданно работала в нашем монастыре. И когда мы попросили ее взять отпуск, это ее очень ранило. Мне было крайне неприятно говорить об этом, но о том же самом я попросил всех, имевших доступ к сейфу. Как только все прояснится, мы пригласим ее обратно. Она очень знающий работник.
Я кивнула: этому легко поверить. У меня даже мелькнула мысль: тетя не была бы такой злюкой, если бы направила свою энергию в служебное русло, – из нее получился бы прекрасный финансовый работник.
– Я не очень ясно представляю себе, что случилось. Почему бы вам не рассказать все по порядку: где находится сейф, как вы обнаружили подлог, какова стоимость бумаг, кто знал о них и кто имел к ним доступ, – а я по ходу дела буду задавать вопросы.
Он снова улыбнулся, застенчивой доброй улыбкой, и встал, чтобы показать мне сейф. Сейф находился в кладовой позади его кабинета – старая чугунная модель с кодовым замком. Сейф стоял в углу среди груды бумаг и религиозных книг.
Я опустилась на колени, чтобы рассмотреть его. Ну конечно, годами использовался один и тот же код, так что любой, кто некоторое время находился в монастыре, мог узнать его. Ни ФБР, ни полиция не обнаружили следов взлома.
– Сколько у вас здесь людей?
– Двадцать один студент в монастырской школе и одиннадцать священников на учебном отделении. Но, кроме того, есть люди вроде вашей тети, они приходят сюда каждый день на работу. Например, бригада на кухне. Братья сами моют посуду и накрывают на стол, но готовят три женщины. Затем двое секретарей: юноша – вероятно, он направил вас ко мне – и женщина, работающая после обеда. Ну и, конечно, прихожане, которые молятся с нами в часовне. – Он опять улыбнулся. – Мы, доминиканцы, – проповедники и ученые. У нас нет приходских церквей, но многие люди считают монастырь своим приходом.
Я покачала головой:
– Слишком много людей, чтобы можно было сразу разобраться. Кто имел официальный доступ к сейфу?
– Ну, миссис Вигнелли, конечно. (Это была Роза.) Я. Прокуратор, ведающий финансовыми делами. Глава монастырской школы. Раз в год мы проводим ревизию, и наши бухгалтеры проверяют акции вместе с другим имуществом, но я не думаю, что им известны цифровые комбинации.
– Почему вы храните бумаги здесь, а не в банке?
Он пожал плечами:
– Меня это тоже удивило. Видите ли, я на этом месте недавно. Меня выбрали в мае прошлого года. – Улыбка скрылась в уголках его глаз. – До этого я никогда не принимал участия в управлении этим монастырем, как, впрочем, и другими. И не представлял, что здесь хранятся акции на сумму в пять миллионов долларов. Даже не знал, что они вообще существуют.
Я вздрогнула. Пять миллионов, которые может прикарманить кто угодно. Удивительно, как их до сих пор не украли.
Отец Кэрролл говорил тихим, спокойным голосом. Все это были надежные акции: «Эй-Ти энд Ти», Ай-Би-Эм» и, прежде всего, «Стэндард оф Индиана». Десять лет назад какой-то богач из Мелроуз-парка завещал их монастырю.
Монастырским постройкам почти восемьдесят лет, и они нуждаются в ремонте. Он указал на потрескавшуюся штукатурку на стене и большое темное пятно на потолке.
– Первостепенные наши проблемы – крыша и отопление. Было бы вполне разумно продать часть акций и на эти деньги отремонтировать здания, нашу основную собственность. Хотя помещения неудобны и некрасивы, мы не можем пока что переехать отсюда. Я поставил вопрос на собрании, и все со мной согласились. На следующий день я отправился в маклерскую контору и встретился с брокером. Он согласился продать акций на восемьдесят тысяч долларов и взял их у нас. Через неделю он позвонил. Компания по покупке акций проверила их подлинность и обнаружила подделку.
– А не мог брокер или банковский служащий подменить акции?
Он горестно покачал головой:
– Это первое, о чем мы подумали. Но все оставшиеся бумаги тоже оказались подложными.
Некоторое время мы молчали. Да, перспективы малообнадеживающие.
– Когда в последний раз проверялись акции? – спросила я наконец.
– Не знаю. Я спрашивал бухгалтеров, но все они подтверждают лишь наличие акций в сейфе. Как говорят фэбээровцы, это очень хорошая подделка. Их распознали только потому, что выпустившие их компании не пользовались такими серийными номерами. Человек неискушенный явно не мог бы в них разобраться.
Я вздохнула. Видимо, придется поговорить с предыдущим настоятелем, а также с директором монастырской школы и с прокуратором, ведающим финансовыми делами монастыря. Я спросила Кэрролла о них. Его предшественник уехал на год в Пакистан, чтобы возглавить там доминиканскую школу. А остальные на месте и, по-видимому, сейчас обедают.
– Если хотите, можете составить нам компанию. Обычно монастырская трапезная закрыта для посторонних, то есть там могут обедать только монахи, – пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Но мы устроили трапезную в монастырской школе, чтобы молодые люди могли обедать со своими родственниками, когда те их навещают... Пища очень простая, но зато вы сможете встретиться с Пелли и Яблонски, вам не придется потом гоняться за ними. – Задрав пожелтевший рукав, он обнажил тонкое запястье с большими часами на кожаном ремешке. – Почти полдень. Сейчас монахи соберутся около трапезной.
Я посмотрела на часы – без десяти двенадцать. По долгу службы мне приходилось сталкиваться и с худшими вещами, чем скудное меню. Я согласилась. Настоятель тщательно закрыл за собой дверь кладовой.
– До этой истории с подложными акциями на ней вообще не было замка, – пояснил он.
Мы влились в толпу мужчин в белых одеяниях, идущих по коридору мимо офиса Кэрролла. Большинство приветствовали его, украдкой косясь на меня. В конце коридора виднелись две вертящиеся двери. Сквозь стеклянный верх я разглядела трапезную, похожую на школьный гимнастический зал, превращенный в столовую: длинные деревянные столы, металлические складные стулья, больничные зеленые стены, скатертей не было.
Кэрролл взял меня под руку и повел к маленькому, толстенькому мужчине средних лет, чья голова была окаймлена бахромой седых волос и походила на сваренное всмятку яйцо в подставке для яиц.
– Стефан, я хотел бы познакомить тебя с мисс Варшавски.
Она племянница Розы Вигнелли, а также частный сыщик. И как член семьи занимается этим преступлением. – Он обернулся ко мне. – Это отец Яблонски, он уже семь лет возглавляет монастырскую школу... Стефан, почему бы тебе не разыскать Августина и не представить его мисс Варшавски? Она хочет побеседовать и с ним.
Я собиралась пробормотать какую-то банальность, когда Кэрролл обратился к собравшимся и сказал что-то по-латыни. Те ответили, он быстро произнес что-то еще – видимо, благословение, потому что все перекрестились.
Обед явно не отличался разнообразием: томатный суп, который я ненавижу, и бутерброды с сыром. Положив пикули и лук внутрь булочки, я поблагодарила за кофе, принесенный заботливым молодым доминиканцем.
Яблонски представил, меня Августину Пелли, прокуратору, и полдюжине других мужчин за нашим столом. Все это были «братья», а не «отцы». В своих накрахмаленных белых одеяниях они все были удивительно похожи, и я тут же забыла их имена.
– Мисс Варшавски полагает, что сможет добиться успеха там, где бессильны ФБР и комиссия, – весело сказал Яблонски, перекрывая своим гнусавым говором жителя Среднего Запада царящую в столовой какофонию.
Пелли бросил на меня оценивающий взгляд и улыбнулся. Он был почти такой же худой, как отец Кэрролл, и очень загорелый, что весьма меня удивило: где это может загореть монах в середине зимы? У него были голубые глаза, живые и проницательные.
– Простите, мисс Варшавски, я достаточно знаю Стефана, чтобы понять, что он шутит, но, боюсь, я не понял, в чем соль шутки.
Я – частный детектив, – пояснила я.
Пелли поднял брови:
– И вы будете заниматься нашими поддельными акциями? Я покачала головой.
– У меня нет средств, чтобы соперничать с ФБР в делах такого рода. Но я все-таки племянница Розы Вигнелли, а она хочет иметь на своей стороне кого-нибудь из родственников, пока будет вестись расследование. Масса людей годами имела доступ к этому сейфу. Я просто напомню об этом Дереку Хэтфилду, если он начнет наседать на Розу.
Пелли опять улыбнулся:
– Миссис Вигнелли не производит впечатление женщины, которой нужна защита.
Я ухмыльнулась:
– Совершенно верно, отец Пелли. Но я не перестаю напоминать себе, что она постарела, что естественно для любого человеческого существа. И во всяком случае, она, кажется, немного напугана и удручена тем, что не сможет здесь больше работать.
Я откусила от сандвича: «крафт америкэн» после «стилтона» и «бри» – мой любимый сорт сыра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Держа в одной руке чашку кофе, я сбросила другой спортивную одежду и понюхала ее. Запах есть, но еще на одно утро сойдет. Я бросила ее на спинку кресла и встала под сильный горячий душ. Струи воды, барабанящие по голове, успокоили меня. Я расслабилась и тихонько запела. Через некоторое время, до меня дошло, что именно я пою. Это была грустная итальянская песня, которую любила Габриела. Это все из-за тети: ночной кошмар, боязнь поскользнуться на лестнице, а теперь печальная песня... Я не собиралась позволять Розе контролировать мое сознание – это было бы полным поражением. Яростно поливая голову шампунем, я заставила себя запеть «Мои любимый лесник» Брамса. Не люблю этого композитора, но в этой песне есть какое-то надрывное веселье.
Выйдя из-под душа, я завела песню гномов из «Белоснежки». Итак, примемся за дело. Мой синий прогулочный костюм, решила я, придаст мне достоинства и солидности: двубортный жакет три четверти длины и юбка-плиссе. Трикотажный шелковый топик золотистого цвета, гармонирующий с моим цветом кожи, и длинный шарф, красно-синий, с вкраплениями того же золотистого. Отлично! Теперь чуть-чуть синего карандаша, чтобы сделать серые глаза голубее, немного легких румян и помада, гармонирующая с красным цветом шарфа. Красные кожаные лодочки, итальянские. Габриела приучила меня к мысли, что мои ноги отвалятся, если я надену какую-нибудь обувь, кроме итальянской. Даже теперь, когда пара такой обуви обходится в сто сорок долларов, я не могу заставить себя надеть что-то другое.
Тарелки в раковине, оставшиеся от завтрака, от вчерашнего ужина и еще от нескольких трапез. Неубранная постель... Разбросанная повсюду одежда. Может, сэкономить на одежде и обуви и нанять домработницу? Или взять несколько сеансов гипноза и приучить себя к аккуратности? Какого черта! Кто, кроме меня, видит все это?
Глава 3
Орден доминиканцев
Скоростная автострада имени Эйзенхауэа – основной путь из Чикаго к западным предместьям города. Даже в теплые солнечные дни она похожа на сильно вытянутый в длину тюремный двор. Жалкие домишки и безликие постройки по обе стороны восьмирядной магистрали... Автозаправочные станции посередине... Автострада всегда забита машинами, даже в три часа утра. А уж в девять да еще в дождливый рабочий день ехать по ней было настоящим мучением.
Медленно продвигаясь вперед, я почувствовала, как сводит мышцы. Мне предстояло выполнить поручение, которое я не хотела выполнять, говорить с человеком, видеть которого у меня не было желания, заниматься проблемами тетки, которую я ненавидела. И ради этого мне приходилось часами торчать в дорожных пробках. Ноги мерзли в лодочках с открытыми мысами. Я включила обогреватель на полную мощность, но тепла не прибавилось. Я сгибала и разгибала пальцы, чтобы восстановить кровообращение, но все было тщетно.
На Первой авеню пробки рассосались, большое количество контор словно поглотило часть пригородных машин. На шоссе Маннхейм я повернула на север и заколесила по улицам, сверяясь с приблизительным планом Альберта. Когда, наконец, мне удалось-найти монастырь, было пять минут одиннадцатого. Опоздание не прибавило мне хорошего настроения.
Монастырь Святого Альберта представлял из себя большой комплекс построек неоготического стиля, примыкающих с одной стороны к прекрасному парку. Видимо, архитектор считал, что красоты природы должны компенсировать общий вид зданий: в снежной пелене серые строения выглядели прямо-таки пугающе.
Небольшой знак указывал на ближайшее железобетонное строение – монастырскую школу. Когда я проезжала мимо, несколько мужчин в длинных белых одеяниях скрылись в ее дверях; надвинутые на головы капюшоны, скрывающие их лица, придавали им сходство со средневековыми монахами. Они не обратили на меня никакого внимания.
Медленно двигаясь по круговому въезду, я увидела несколько машин, припаркованных с одной стороны. Оставив здесь же свою «омегу», я быстро побежала к ближайшему входу. Табличка на нем гласила: «Монастырь Святого Альберта».
Атмосфера внутри была характерна для большинства религиозных заведений: уныло замораживающая. Можно, конечно, сказать, что люди проводят здесь большую часть времени в молитвах, но можно также сказать, что они проводят его в унынии и скуке. Сводчатый бетонный потолок в холле пропадал где-то на уровне нескольких этажей. Мраморный пол усиливал ощущение холода.
От входа под прямым углом шел коридор, я пересекла его – стук каблуков отдавался в огромном помещении – и растерянно огляделась вокруг. В углу у лестницы приткнулся весь изрезанный письменный стол. За ним сидел тощий молодой человек в светской одежде и читал роман Чарлза Уильямса. Мне пришлось несколько раз обратиться к нему, прежде чем он неохотно оторвался от книги. Его необычайно худое лицо выдавало склонность к аскетизму, но, возможно, это было следствием гастрита. Он быстрым шепотом объяснил, как пройти к настоятелю и, не дождавшись, пока я последую его совету, снова вернулся к чтению.
Наконец я оказалась в нужном здании, хотя и опоздала на четверть часа. Повернув налево по коридору, я понеслась мимо икон и закрытых дверей. Мне навстречу то и дело попадались мужчины в белых одеяниях, увлеченно спорящие о чем-то приглушенными голосами. В конце коридора я свернула направо. По одну сторону была молельня-часовня, а напротив, как и говорил юноша-секретарь, кабинет настоятеля.
Когда я вошла, преподобный Бонифаций Кэрролл беседовал по телефону. Увидев меня, он улыбнулся, указал на стул перед своим столом и продолжил говорить – разговор состоял в основном из однообразного мычания. Это был болезненного вида мужчина лет пятидесяти. Его белая шерстяная ряса слегка пожелтела от времени. Выглядел он очень усталым: разговаривая, все время тер глаза.
Кабинет был обставлен очень скудно. Старый стол, на полу казенный линолеум, частично прикрытый изношенным ковром. Распятие на стене было единственным украшением этой комнаты.
– Ну, вообще-то она сейчас здесь, мистер Хэтфилд... Нет, нет, думаю, мне следует с ней поговорить.
Я подняла брови. Единственный Хэтфилд, которого я знала, работал в ФБР и специализировался на мошенничестве. Это был компетентный молодой человек, но его чувство юмора оставляло желать лучшего. Когда наши пути пересекались, в нас возникало обоюдное раздражение – он непременно хотел побороть мое легкомысленное отношение к могуществу ФБР.
Кэрролл положил трубку и повернулся ко мне.
– Вы мисс Варшавски, не так ли? – У него был чистый, приятный голос с легким акцентом жителя восточного побережья.
– Верно. – Я протянула ему визитную карточку. – Вы говорили с Дереком Хэтфилдом?
– Да, следователем из ФБР. Он уже был здесь с Тедом Дартмутом из Комиссии по контролю за ценными бумагами. Не представляю, как он узнал о нашей встрече, но он просил меня не разговаривать с вами.
– Он не сказал почему?
– По его мнению, это дело ФБР и комиссии. Он сказал, что такой дилетант, как вы, будет только мутить воду и усложнит расследование.
Я задумчиво потерла верхнюю губу. Только заметив след помады на указательном пальце, я вспомнила, что накрашена. Спокойно, Вик. Конечно, если рассуждать логично, мне следовало бы вежливо улыбнуться отцу Кэрроллу и уйти – всю дорогу из Чикаго я проклинала его, Розу и это поручение. Но, с другой стороны, не хватало еще, чтобы кто-то, особенно Дерек Хэтфилд, заставил меня, отступить.
– Примерно то же самое я сказала вчера тете. Такими делами занимаются ФБР и Комиссия по ценным бумагам. Но она стара и напугана, поэтому хочет, чтобы на ее стороне был ктото из своих. Я занимаюсь частным расследованием почти десять лет. На моем счету множество раскрытых финансовых преступлений, у меня хорошая репутация. Чтобы не быть голословной, могу назвать вам несколько имен, позвоните этим людям.
Кэрролл улыбнулся:
– Успокойтесь, мисс Варшавски. Вам не надо убеждать меня в своей компетентности. Я сказал вашей тете, что разговор с вами не исчерпывает той благодарности, которую мы испытываем к ней. Она много лет преданно работала в нашем монастыре. И когда мы попросили ее взять отпуск, это ее очень ранило. Мне было крайне неприятно говорить об этом, но о том же самом я попросил всех, имевших доступ к сейфу. Как только все прояснится, мы пригласим ее обратно. Она очень знающий работник.
Я кивнула: этому легко поверить. У меня даже мелькнула мысль: тетя не была бы такой злюкой, если бы направила свою энергию в служебное русло, – из нее получился бы прекрасный финансовый работник.
– Я не очень ясно представляю себе, что случилось. Почему бы вам не рассказать все по порядку: где находится сейф, как вы обнаружили подлог, какова стоимость бумаг, кто знал о них и кто имел к ним доступ, – а я по ходу дела буду задавать вопросы.
Он снова улыбнулся, застенчивой доброй улыбкой, и встал, чтобы показать мне сейф. Сейф находился в кладовой позади его кабинета – старая чугунная модель с кодовым замком. Сейф стоял в углу среди груды бумаг и религиозных книг.
Я опустилась на колени, чтобы рассмотреть его. Ну конечно, годами использовался один и тот же код, так что любой, кто некоторое время находился в монастыре, мог узнать его. Ни ФБР, ни полиция не обнаружили следов взлома.
– Сколько у вас здесь людей?
– Двадцать один студент в монастырской школе и одиннадцать священников на учебном отделении. Но, кроме того, есть люди вроде вашей тети, они приходят сюда каждый день на работу. Например, бригада на кухне. Братья сами моют посуду и накрывают на стол, но готовят три женщины. Затем двое секретарей: юноша – вероятно, он направил вас ко мне – и женщина, работающая после обеда. Ну и, конечно, прихожане, которые молятся с нами в часовне. – Он опять улыбнулся. – Мы, доминиканцы, – проповедники и ученые. У нас нет приходских церквей, но многие люди считают монастырь своим приходом.
Я покачала головой:
– Слишком много людей, чтобы можно было сразу разобраться. Кто имел официальный доступ к сейфу?
– Ну, миссис Вигнелли, конечно. (Это была Роза.) Я. Прокуратор, ведающий финансовыми делами. Глава монастырской школы. Раз в год мы проводим ревизию, и наши бухгалтеры проверяют акции вместе с другим имуществом, но я не думаю, что им известны цифровые комбинации.
– Почему вы храните бумаги здесь, а не в банке?
Он пожал плечами:
– Меня это тоже удивило. Видите ли, я на этом месте недавно. Меня выбрали в мае прошлого года. – Улыбка скрылась в уголках его глаз. – До этого я никогда не принимал участия в управлении этим монастырем, как, впрочем, и другими. И не представлял, что здесь хранятся акции на сумму в пять миллионов долларов. Даже не знал, что они вообще существуют.
Я вздрогнула. Пять миллионов, которые может прикарманить кто угодно. Удивительно, как их до сих пор не украли.
Отец Кэрролл говорил тихим, спокойным голосом. Все это были надежные акции: «Эй-Ти энд Ти», Ай-Би-Эм» и, прежде всего, «Стэндард оф Индиана». Десять лет назад какой-то богач из Мелроуз-парка завещал их монастырю.
Монастырским постройкам почти восемьдесят лет, и они нуждаются в ремонте. Он указал на потрескавшуюся штукатурку на стене и большое темное пятно на потолке.
– Первостепенные наши проблемы – крыша и отопление. Было бы вполне разумно продать часть акций и на эти деньги отремонтировать здания, нашу основную собственность. Хотя помещения неудобны и некрасивы, мы не можем пока что переехать отсюда. Я поставил вопрос на собрании, и все со мной согласились. На следующий день я отправился в маклерскую контору и встретился с брокером. Он согласился продать акций на восемьдесят тысяч долларов и взял их у нас. Через неделю он позвонил. Компания по покупке акций проверила их подлинность и обнаружила подделку.
– А не мог брокер или банковский служащий подменить акции?
Он горестно покачал головой:
– Это первое, о чем мы подумали. Но все оставшиеся бумаги тоже оказались подложными.
Некоторое время мы молчали. Да, перспективы малообнадеживающие.
– Когда в последний раз проверялись акции? – спросила я наконец.
– Не знаю. Я спрашивал бухгалтеров, но все они подтверждают лишь наличие акций в сейфе. Как говорят фэбээровцы, это очень хорошая подделка. Их распознали только потому, что выпустившие их компании не пользовались такими серийными номерами. Человек неискушенный явно не мог бы в них разобраться.
Я вздохнула. Видимо, придется поговорить с предыдущим настоятелем, а также с директором монастырской школы и с прокуратором, ведающим финансовыми делами монастыря. Я спросила Кэрролла о них. Его предшественник уехал на год в Пакистан, чтобы возглавить там доминиканскую школу. А остальные на месте и, по-видимому, сейчас обедают.
– Если хотите, можете составить нам компанию. Обычно монастырская трапезная закрыта для посторонних, то есть там могут обедать только монахи, – пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Но мы устроили трапезную в монастырской школе, чтобы молодые люди могли обедать со своими родственниками, когда те их навещают... Пища очень простая, но зато вы сможете встретиться с Пелли и Яблонски, вам не придется потом гоняться за ними. – Задрав пожелтевший рукав, он обнажил тонкое запястье с большими часами на кожаном ремешке. – Почти полдень. Сейчас монахи соберутся около трапезной.
Я посмотрела на часы – без десяти двенадцать. По долгу службы мне приходилось сталкиваться и с худшими вещами, чем скудное меню. Я согласилась. Настоятель тщательно закрыл за собой дверь кладовой.
– До этой истории с подложными акциями на ней вообще не было замка, – пояснил он.
Мы влились в толпу мужчин в белых одеяниях, идущих по коридору мимо офиса Кэрролла. Большинство приветствовали его, украдкой косясь на меня. В конце коридора виднелись две вертящиеся двери. Сквозь стеклянный верх я разглядела трапезную, похожую на школьный гимнастический зал, превращенный в столовую: длинные деревянные столы, металлические складные стулья, больничные зеленые стены, скатертей не было.
Кэрролл взял меня под руку и повел к маленькому, толстенькому мужчине средних лет, чья голова была окаймлена бахромой седых волос и походила на сваренное всмятку яйцо в подставке для яиц.
– Стефан, я хотел бы познакомить тебя с мисс Варшавски.
Она племянница Розы Вигнелли, а также частный сыщик. И как член семьи занимается этим преступлением. – Он обернулся ко мне. – Это отец Яблонски, он уже семь лет возглавляет монастырскую школу... Стефан, почему бы тебе не разыскать Августина и не представить его мисс Варшавски? Она хочет побеседовать и с ним.
Я собиралась пробормотать какую-то банальность, когда Кэрролл обратился к собравшимся и сказал что-то по-латыни. Те ответили, он быстро произнес что-то еще – видимо, благословение, потому что все перекрестились.
Обед явно не отличался разнообразием: томатный суп, который я ненавижу, и бутерброды с сыром. Положив пикули и лук внутрь булочки, я поблагодарила за кофе, принесенный заботливым молодым доминиканцем.
Яблонски представил, меня Августину Пелли, прокуратору, и полдюжине других мужчин за нашим столом. Все это были «братья», а не «отцы». В своих накрахмаленных белых одеяниях они все были удивительно похожи, и я тут же забыла их имена.
– Мисс Варшавски полагает, что сможет добиться успеха там, где бессильны ФБР и комиссия, – весело сказал Яблонски, перекрывая своим гнусавым говором жителя Среднего Запада царящую в столовой какофонию.
Пелли бросил на меня оценивающий взгляд и улыбнулся. Он был почти такой же худой, как отец Кэрролл, и очень загорелый, что весьма меня удивило: где это может загореть монах в середине зимы? У него были голубые глаза, живые и проницательные.
– Простите, мисс Варшавски, я достаточно знаю Стефана, чтобы понять, что он шутит, но, боюсь, я не понял, в чем соль шутки.
Я – частный детектив, – пояснила я.
Пелли поднял брови:
– И вы будете заниматься нашими поддельными акциями? Я покачала головой.
– У меня нет средств, чтобы соперничать с ФБР в делах такого рода. Но я все-таки племянница Розы Вигнелли, а она хочет иметь на своей стороне кого-нибудь из родственников, пока будет вестись расследование. Масса людей годами имела доступ к этому сейфу. Я просто напомню об этом Дереку Хэтфилду, если он начнет наседать на Розу.
Пелли опять улыбнулся:
– Миссис Вигнелли не производит впечатление женщины, которой нужна защита.
Я ухмыльнулась:
– Совершенно верно, отец Пелли. Но я не перестаю напоминать себе, что она постарела, что естественно для любого человеческого существа. И во всяком случае, она, кажется, немного напугана и удручена тем, что не сможет здесь больше работать.
Я откусила от сандвича: «крафт америкэн» после «стилтона» и «бри» – мой любимый сорт сыра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29