Да и планета не сама по себе крутиться, а ей придают движение отталкиваясь уверенными ногами от её поверхности такие мужики, как Беркутов. Все остальные бегут уже по инерции. И лишь сам Беркутов, да еще, может быть, его закадычные друзья Сережа Колесов и Юра Дронов, не разделяли общего мнения. Оптимизм — это хорошо, но и он порой не выдерживал, и тогда небо становилось с овчинку, с детское одеяльце, сшитое когда-то мамой из ярких радужных лоскутков, а солнечный диск казался ослепительно черным. Так было, когда его несправедливо выперли из милиции из-за какой-то сволочи, обвинив во всех смертных грехах, так было и позже. Но в последние полтора года ему явно везло в жизни. Во-первых, он наконец нашел именно ту, кого искал всю свою сознательную жизнь, свою Светлану, прекраснее и замечательнее которой, нет и не может быть ни одной женщины на всем белом свете. От своей необыкновенной любви он уже не был желчным и мрачным тираном для своих знакомых и сослуживцев, а стал просто добродушным безобидным малым. А если кто ещё обижался на его шутки, то это были исключительно ханжи и дебилы, которым так и надо. Во-вторых, его востановили в родной ментовке, да ещё с повышением в должности, а затем и в звании. Словом, все складывалось путем. За самоубийство Аристархова он взялся с большой неохотой. Не лежала у него душа к подобным делам, хоть тресни. Он заранее знал, что будет здесь много грязи, фальши, низости, откровенного предательства и тэдэ, и тэпэ, то-есть всего того, чего он терпеть не мог. Но работу, как и любимую жену, не выбирают. Она падает к вам на голову с «неба» в виде указания начальства. А мент, он же человек подневольный. В том-то и дело.
Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?
Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.
Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.
— Что-то серьезное произошло? — спросила Светлана с тревогой в голосе.
Женская любознательность не знает границ. Все то им надо знать. Если женщина не стремиться быть в курсе всех событий, то это уже не женщина. Определенно.
— Ничего особенного. Самоубийство, — ответил Беркутов.
— Ничего себе — «ничего особенного»! Как ты можешь так говорить?! Это же какое горе родным, близким!
— Мы к этому привыкли. Для нас это работа.
— Врешь ты все, Дима. К этому невозможно привыкнуть.
— Может быть ты и права. Но только если бы мы каждую смерть принимали близко к сердцу, то никаких бы нервов не хватило. И хватит мне тут, понимаешь, зубы заговаривать. Скажи — ты собираешься кормить мужа?
— Ну конечно же. Иди мой руки.
Когда Дмитрий побрился, умылся и сел за стол, Светлана выставила перед ним бокал молока и тарелку с горой чебуреков. Они были румынными, с пылу, с жару.
— У меня нет слов! Когда ты успела?! — удивился он.
Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом.
— А я чувствовала, что ты заедешь позавтракать. Вот и постаралась. Надо тебя немного откормить, а то совсем дошел — кожа да кости.
— Нет, ты неправа. Я ещё очень даже иго-го! — Он согнул руку в локте. — Вот, пощупай.
— Да ладно тебе, — рассмеялась Светлана. — Верю, верю!
— Нет, ты все же пощупай! — настаивал он. — Потому, как считаю твои слова дискредитацией своей личности.
Она пощупала, шутливо воскликнула:
— Ну надо же! Никогда бы не подумала!
— Так ты ещё и думаешь?! Ну, ты, блин, даешь. Ты меня все больше удивляешь. Каждый день что-нибудь новенькое, неожиданное.
— Ешь, балаболка!
— Слушай, Свет, а когда мы с тобой узаконим, так сказать, наши отношения?
— А разве нам так плохо вместе? — вопросом ответила она.
— Нет, и так, конечно, хорошо. Но штамп в паспорте придает уверенности. Согласись?
— Ничего он не придает. Пустая формальность — и только. Уверенности придет любовь. Ты меня любишь?
— Любишь. А ты меня?
— Тоже — любишь. И запомни, Димочка, раз и навсегда — я тебя никогда и ни за что не разлюблю, чтобы не случилось. Понял?
— А что может случиться?
— Да нет, я просто. Мало ли, — отчего-то смутилась Светлана.
— И я тебя — никогда. А тебе не пора в школу?
— Нет. У меня сегодня третий и четвертый уроки. Да ешь ты, наконец. А то подумаю, что тебя уже кто-то накормил и сильно обижусь.
Больше Дмитрий не отвлекался на разговоры, и принялся за чебуреки.
* * *
В девять ноль пять Беркутов уже стоял в офисе фирмы Аристархова и протягивал молодому, но большому менту с туповатым равнодушным лицом служебное удостоверение. Он был таким большим, что Дмитрию приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впрочем, ничего там интересного он не увидел. Глаза его были девственно непорочны и пусты. Похоже, он решил начать жизнь с чистого листа. На поясе у парня висела резиновая дубинка, а на груди — автомат. Серьезная охрана.
Внимательно изучив удостовернеие Дмитрия, парень сверил фото с оригиналом, отдал честь и проговорил равнодушно:
— Проходите.
— У вас где находится кабинет Аристархова?
— Второй этаж. Двести одиннадцатая комната.
В приемной молоденькая секретарша, этакая голенастая птаха с большими тревожными глазами, что-то наяривала на компьютере. Она лишь испуганно взглянула на Беркутова и продолжила свое занятие.
«Странно, а чего это она боиться?» — подумал Дмитрий.
— Здравствуй, красавица! — радушно приветствовал он секретаршу. — Я из налоговой полиции.
Беркутов был уверен, что в фирме о смерти шефа ничего не знают, а потому решил действовать под прикрытием налоговой полиции. Узнав о смерти, люди замкнуться и вытащить из них правду, будет также трудно, как одолжить денег взаймы.
При словах «налоговая полиция» птаха ещё больше напугалась, раскрыла свой «клювик» и долго не могла ничего «прочирикать».
— Здравствуйте! — наконец услышал Беркутов слабый ангельский голосок. — Вы к кому?
— Я к Михаилу Киприяновичу.
— Он пока ещё не пришел.
— Странно, — озадаченно проговорил Дмитрий. — А мы с ним договариваль ровно на девять.
— Вы присядьте, пожалуйста, — указала она рукой на кресло. — Он с минуты на минуту должен быть. Вообще-то, он никогда не опаздывает.
— Ну уж и никогда, — «не поверил» Дмитрий, садясь в кресло.
«Птаха» вновь чего-то испугалась, но мужественно ответила:
— Никогда.
— Значит, вчера сильно перебрал. Потому и не смог вовремя проснуться, — высказал он предположение.
— Это вы о чем? — не поняла секретарша.
«Откуда он такую выписал?! — невольно подумал Дмитрий. — Не иначе из какого-нибудь закрытого монастыря. Этакое невинное создание».
— Перепил, говорю, вчера ваш шеф.
— Что же вы такое говорите, — укоризненно покачала головкой девушка. — Неудобно даже слушать.
— Так он у вас ещё и трезвенник?! — «удивился» Беркутов.
От подобных слов «птаха» отчего-то совсем расстроилась. Его голубенькие глазки стали растерянными и глубоко несчастными. В это время из кабинета с табличкой: «Заместитель генерального директора Садальский Владимир Ильич» вышел статный мужчина лет сорока приятной наружности в добротном светло-сером костюме.
— Михаил Киприянович, у себя? — спросил он секретаршу.
— Нет. Он ещё не пришел, — ответила та.
— И не звонил, что задержится?
— Нет.
— Странно. Это на него не похоже. Что же с ним могло случится? — Обратил внимание на Беркутова. — Вы его ждете?
Оценив обстановку, Дмитрий решил действовать с заместителем директора в открытую. Втал. Достал удостоверение, протянул его Садальскому.
— Скорее, мне нужны именно вы, Владимир Ильич.
Садальский раскрыл удостоверение. Прочитал. Брови его удивленно взлетели вверх.
— Вот как! А в чем, собственно, дело, Дмитрий Константинович? — спросил он, возвращая удостоверние.
— Может быть, мы пройдем в ваш кабинет?
— Да-да, конечно. Будьте добры. — Он открыл дверь, пропустил вперед Беркутова. Затем прошел к столу, сел, указал рукой на кресло за приставным столом. — Присаживайтесь. — Подождал, пока Дмитрий сядет. — Я вас слушаю.
— Дело в том, Владимир Ильич, что Аристархов сегодня ночью покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры.
Широкоскулое симпатичное лицо замдиректора побледнело, резко обозначились скулы.
— Недеюясь, это шутка? — спросил он тихо и раздельно, почти не разжимая губ.
— Разве я похож на шутника?
Садальский выдвинул ящик стола, достал пачку «Мальборо», закурил. Руки его тряслись. Долго смотрел в одну точку за окном.
— Но почему?! — проговорил с болью в голосе. Видно, у него были хорошие отношения с шефом. — В чем причина?
— Именно это я и пытаюсь выяснить, — ответил Беркутов. — Вы видели его вчера?
— Ну, разумеется. Вечером мы с ним обсуждали вопросы, связанные со строительством в Кемерове специализированного торгового центра.
— У вас есть филиалы и в других городах?
— Да. Фирма довольно крупная. В начале года мы договорились с одной германской фирмой о совместном строительстве в Кемерове торгового дома. Возвели уже нулевой цикл. Затем в немецкой фирме что-то не заладилось и она не выполнила несколько условий договора. Вчера мы обсуждали эти вопросы и решили отказаться от услуг данной фирмы.
— Это как-то растроило Аристархова?
— Да нет, что вы. Совсем наоборот. Он был даже доволен. Мы просчитали свои возможности и поняли, что сами вполне потянем это строительство.
— В котором часу это было?
— Что именно?
— Ваш разговор с Аристарховым?
— Я ведь сказал — в конце дня. Расстались мы в половине седьмого. Он сказал, что на семь у него назначена встреча.
Внутри у Беркутова все встрепенулось, будто у гончей, почуявшей след зайца.
— Что за встреча? С кем?
— Он не сказал. Сказал только, что его ждут к семи.
— Эта встреча каким-то образом была связана с вашей работой?
— Нет, навряд ли. Тогда бы он мне сказал. Постойте... — Садальский поднял глаза к потолку, вспоминая. — Кажется, он что-то говорил об общественном долге. Да-да, что-то такое было, но вот что именно никак вспомнить не могу.
— Следовательно, вы считаете, что встреча эта как-то связана с его общественными делами?
— Уверен, что это именно так. Ведь Михаили Киприянович охотно занимался благотворительностью, помогал деятелям искусства, культуры, считал это своим долгом.
— Что за человек был ваши шеф?
— Очень хорошим человеком он был. — Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. — Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали — от шофера до работников аппарата. — Садальский оживился. Воскликнул: — Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!
Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.
А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что он должен был выяснить, это — на какой машине, когда и с кем Аристархов уехал с работы и приехал домой. Вот чмо! Такое чмо ещё поискать надо. Определенно. И чтобы хоть как-то заглушить угрызения совести, спросил Садальского:
— Вы с Аристарховым были компаньонами?
— Да, какое там! — махнул тот рукой. — Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.
— У него были враги?
— А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.
— Какое у него было настроение в последнее время?
— Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.
— Он как-то объяснил эти слова?
— Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.
— Отчего вы так решили?
— Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.
— А какие у него были отношения с женой?
— Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.
— А в чем было дело?
— Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, — не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».
— Он имел в виду свою супругу?
— А кого же еще? Конечно её.
— Вы с ней знакомы?
— Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.
— Она вам не понравилась?
— С чего вы взяли?! — несколько удивился Садальский.
— Иначе бы вы не сказали — «особа», а сказали бы «женщина». Верно?
— Верно, — согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. — Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.
— Как вы сказали? Показушное? — в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.
— Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?
— Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.
— Как это произошло?
— Автоавария, — уточнил Садальский.
— Когда и где это случилось?
— У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно, торопилась. При выезде на основную дорогу их машина была буквально сплющена грузовиком, который с места аварии скрылся. Милиция разыскала мерзавца, но он с помощью адвоката доказал, что во всем виновата Любовь Петровна, выскочившая на главную дорогу буквально перед носом его грузовика. Вот такие вот дела.
В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:
— Владимир Ильич, пришел Перегудов.
— Вы здесь с ним желаете побеседовать? — спросил Садальский Дмитрия.
— Да, если это возможно.
Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:
— Пусть войдет.
Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:
— Вызывали?
— Да. Проходите, Виктор Борисович, — приветливо проговорил Владимир Ильич. — Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.
— О чем говорить-то? Я ничего не знаю, — хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.
— Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? — насмешливо спросил его Беркутов.
Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:
— Я ничего не знаю.
— Как зовут вашу жену? — спросил Дмитрий.
— Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? — все больше недоумевал шофер шефа.
— Вот видите, даже имя жены знаете, — улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. — А утверждали, что ничего не знаете.
Но шофер понимал все в буквальном значении — если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.
— А при чем тут моя жена?! — Он воинственно приосанился. — Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?
Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.
— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?
— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.
«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:
— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?
— Где?! — Глаза шофера стали округляться.
— В Ватикане у Римского папы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?
Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.
Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.
— Что-то серьезное произошло? — спросила Светлана с тревогой в голосе.
Женская любознательность не знает границ. Все то им надо знать. Если женщина не стремиться быть в курсе всех событий, то это уже не женщина. Определенно.
— Ничего особенного. Самоубийство, — ответил Беркутов.
— Ничего себе — «ничего особенного»! Как ты можешь так говорить?! Это же какое горе родным, близким!
— Мы к этому привыкли. Для нас это работа.
— Врешь ты все, Дима. К этому невозможно привыкнуть.
— Может быть ты и права. Но только если бы мы каждую смерть принимали близко к сердцу, то никаких бы нервов не хватило. И хватит мне тут, понимаешь, зубы заговаривать. Скажи — ты собираешься кормить мужа?
— Ну конечно же. Иди мой руки.
Когда Дмитрий побрился, умылся и сел за стол, Светлана выставила перед ним бокал молока и тарелку с горой чебуреков. Они были румынными, с пылу, с жару.
— У меня нет слов! Когда ты успела?! — удивился он.
Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом.
— А я чувствовала, что ты заедешь позавтракать. Вот и постаралась. Надо тебя немного откормить, а то совсем дошел — кожа да кости.
— Нет, ты неправа. Я ещё очень даже иго-го! — Он согнул руку в локте. — Вот, пощупай.
— Да ладно тебе, — рассмеялась Светлана. — Верю, верю!
— Нет, ты все же пощупай! — настаивал он. — Потому, как считаю твои слова дискредитацией своей личности.
Она пощупала, шутливо воскликнула:
— Ну надо же! Никогда бы не подумала!
— Так ты ещё и думаешь?! Ну, ты, блин, даешь. Ты меня все больше удивляешь. Каждый день что-нибудь новенькое, неожиданное.
— Ешь, балаболка!
— Слушай, Свет, а когда мы с тобой узаконим, так сказать, наши отношения?
— А разве нам так плохо вместе? — вопросом ответила она.
— Нет, и так, конечно, хорошо. Но штамп в паспорте придает уверенности. Согласись?
— Ничего он не придает. Пустая формальность — и только. Уверенности придет любовь. Ты меня любишь?
— Любишь. А ты меня?
— Тоже — любишь. И запомни, Димочка, раз и навсегда — я тебя никогда и ни за что не разлюблю, чтобы не случилось. Понял?
— А что может случиться?
— Да нет, я просто. Мало ли, — отчего-то смутилась Светлана.
— И я тебя — никогда. А тебе не пора в школу?
— Нет. У меня сегодня третий и четвертый уроки. Да ешь ты, наконец. А то подумаю, что тебя уже кто-то накормил и сильно обижусь.
Больше Дмитрий не отвлекался на разговоры, и принялся за чебуреки.
* * *
В девять ноль пять Беркутов уже стоял в офисе фирмы Аристархова и протягивал молодому, но большому менту с туповатым равнодушным лицом служебное удостоверение. Он был таким большим, что Дмитрию приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впрочем, ничего там интересного он не увидел. Глаза его были девственно непорочны и пусты. Похоже, он решил начать жизнь с чистого листа. На поясе у парня висела резиновая дубинка, а на груди — автомат. Серьезная охрана.
Внимательно изучив удостовернеие Дмитрия, парень сверил фото с оригиналом, отдал честь и проговорил равнодушно:
— Проходите.
— У вас где находится кабинет Аристархова?
— Второй этаж. Двести одиннадцатая комната.
В приемной молоденькая секретарша, этакая голенастая птаха с большими тревожными глазами, что-то наяривала на компьютере. Она лишь испуганно взглянула на Беркутова и продолжила свое занятие.
«Странно, а чего это она боиться?» — подумал Дмитрий.
— Здравствуй, красавица! — радушно приветствовал он секретаршу. — Я из налоговой полиции.
Беркутов был уверен, что в фирме о смерти шефа ничего не знают, а потому решил действовать под прикрытием налоговой полиции. Узнав о смерти, люди замкнуться и вытащить из них правду, будет также трудно, как одолжить денег взаймы.
При словах «налоговая полиция» птаха ещё больше напугалась, раскрыла свой «клювик» и долго не могла ничего «прочирикать».
— Здравствуйте! — наконец услышал Беркутов слабый ангельский голосок. — Вы к кому?
— Я к Михаилу Киприяновичу.
— Он пока ещё не пришел.
— Странно, — озадаченно проговорил Дмитрий. — А мы с ним договариваль ровно на девять.
— Вы присядьте, пожалуйста, — указала она рукой на кресло. — Он с минуты на минуту должен быть. Вообще-то, он никогда не опаздывает.
— Ну уж и никогда, — «не поверил» Дмитрий, садясь в кресло.
«Птаха» вновь чего-то испугалась, но мужественно ответила:
— Никогда.
— Значит, вчера сильно перебрал. Потому и не смог вовремя проснуться, — высказал он предположение.
— Это вы о чем? — не поняла секретарша.
«Откуда он такую выписал?! — невольно подумал Дмитрий. — Не иначе из какого-нибудь закрытого монастыря. Этакое невинное создание».
— Перепил, говорю, вчера ваш шеф.
— Что же вы такое говорите, — укоризненно покачала головкой девушка. — Неудобно даже слушать.
— Так он у вас ещё и трезвенник?! — «удивился» Беркутов.
От подобных слов «птаха» отчего-то совсем расстроилась. Его голубенькие глазки стали растерянными и глубоко несчастными. В это время из кабинета с табличкой: «Заместитель генерального директора Садальский Владимир Ильич» вышел статный мужчина лет сорока приятной наружности в добротном светло-сером костюме.
— Михаил Киприянович, у себя? — спросил он секретаршу.
— Нет. Он ещё не пришел, — ответила та.
— И не звонил, что задержится?
— Нет.
— Странно. Это на него не похоже. Что же с ним могло случится? — Обратил внимание на Беркутова. — Вы его ждете?
Оценив обстановку, Дмитрий решил действовать с заместителем директора в открытую. Втал. Достал удостоверение, протянул его Садальскому.
— Скорее, мне нужны именно вы, Владимир Ильич.
Садальский раскрыл удостоверение. Прочитал. Брови его удивленно взлетели вверх.
— Вот как! А в чем, собственно, дело, Дмитрий Константинович? — спросил он, возвращая удостоверние.
— Может быть, мы пройдем в ваш кабинет?
— Да-да, конечно. Будьте добры. — Он открыл дверь, пропустил вперед Беркутова. Затем прошел к столу, сел, указал рукой на кресло за приставным столом. — Присаживайтесь. — Подождал, пока Дмитрий сядет. — Я вас слушаю.
— Дело в том, Владимир Ильич, что Аристархов сегодня ночью покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры.
Широкоскулое симпатичное лицо замдиректора побледнело, резко обозначились скулы.
— Недеюясь, это шутка? — спросил он тихо и раздельно, почти не разжимая губ.
— Разве я похож на шутника?
Садальский выдвинул ящик стола, достал пачку «Мальборо», закурил. Руки его тряслись. Долго смотрел в одну точку за окном.
— Но почему?! — проговорил с болью в голосе. Видно, у него были хорошие отношения с шефом. — В чем причина?
— Именно это я и пытаюсь выяснить, — ответил Беркутов. — Вы видели его вчера?
— Ну, разумеется. Вечером мы с ним обсуждали вопросы, связанные со строительством в Кемерове специализированного торгового центра.
— У вас есть филиалы и в других городах?
— Да. Фирма довольно крупная. В начале года мы договорились с одной германской фирмой о совместном строительстве в Кемерове торгового дома. Возвели уже нулевой цикл. Затем в немецкой фирме что-то не заладилось и она не выполнила несколько условий договора. Вчера мы обсуждали эти вопросы и решили отказаться от услуг данной фирмы.
— Это как-то растроило Аристархова?
— Да нет, что вы. Совсем наоборот. Он был даже доволен. Мы просчитали свои возможности и поняли, что сами вполне потянем это строительство.
— В котором часу это было?
— Что именно?
— Ваш разговор с Аристарховым?
— Я ведь сказал — в конце дня. Расстались мы в половине седьмого. Он сказал, что на семь у него назначена встреча.
Внутри у Беркутова все встрепенулось, будто у гончей, почуявшей след зайца.
— Что за встреча? С кем?
— Он не сказал. Сказал только, что его ждут к семи.
— Эта встреча каким-то образом была связана с вашей работой?
— Нет, навряд ли. Тогда бы он мне сказал. Постойте... — Садальский поднял глаза к потолку, вспоминая. — Кажется, он что-то говорил об общественном долге. Да-да, что-то такое было, но вот что именно никак вспомнить не могу.
— Следовательно, вы считаете, что встреча эта как-то связана с его общественными делами?
— Уверен, что это именно так. Ведь Михаили Киприянович охотно занимался благотворительностью, помогал деятелям искусства, культуры, считал это своим долгом.
— Что за человек был ваши шеф?
— Очень хорошим человеком он был. — Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. — Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали — от шофера до работников аппарата. — Садальский оживился. Воскликнул: — Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!
Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.
А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что он должен был выяснить, это — на какой машине, когда и с кем Аристархов уехал с работы и приехал домой. Вот чмо! Такое чмо ещё поискать надо. Определенно. И чтобы хоть как-то заглушить угрызения совести, спросил Садальского:
— Вы с Аристарховым были компаньонами?
— Да, какое там! — махнул тот рукой. — Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.
— У него были враги?
— А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.
— Какое у него было настроение в последнее время?
— Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.
— Он как-то объяснил эти слова?
— Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.
— Отчего вы так решили?
— Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.
— А какие у него были отношения с женой?
— Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.
— А в чем было дело?
— Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, — не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».
— Он имел в виду свою супругу?
— А кого же еще? Конечно её.
— Вы с ней знакомы?
— Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.
— Она вам не понравилась?
— С чего вы взяли?! — несколько удивился Садальский.
— Иначе бы вы не сказали — «особа», а сказали бы «женщина». Верно?
— Верно, — согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. — Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.
— Как вы сказали? Показушное? — в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.
— Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?
— Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.
— Как это произошло?
— Автоавария, — уточнил Садальский.
— Когда и где это случилось?
— У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно, торопилась. При выезде на основную дорогу их машина была буквально сплющена грузовиком, который с места аварии скрылся. Милиция разыскала мерзавца, но он с помощью адвоката доказал, что во всем виновата Любовь Петровна, выскочившая на главную дорогу буквально перед носом его грузовика. Вот такие вот дела.
В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:
— Владимир Ильич, пришел Перегудов.
— Вы здесь с ним желаете побеседовать? — спросил Садальский Дмитрия.
— Да, если это возможно.
Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:
— Пусть войдет.
Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:
— Вызывали?
— Да. Проходите, Виктор Борисович, — приветливо проговорил Владимир Ильич. — Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.
— О чем говорить-то? Я ничего не знаю, — хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.
— Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? — насмешливо спросил его Беркутов.
Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:
— Я ничего не знаю.
— Как зовут вашу жену? — спросил Дмитрий.
— Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? — все больше недоумевал шофер шефа.
— Вот видите, даже имя жены знаете, — улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. — А утверждали, что ничего не знаете.
Но шофер понимал все в буквальном значении — если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.
— А при чем тут моя жена?! — Он воинственно приосанился. — Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?
Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.
— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?
— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.
«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:
— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?
— Где?! — Глаза шофера стали округляться.
— В Ватикане у Римского папы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37