И, пожалуйста, поверьте отцу, он знает, что говорит: Эмиль Санду — профессиональный шулер. Своего рода ас… 2 — Вот сейчас почитать бы дневник Владимира Энеску, — сказал Ион Роман, когда учительница ушла. — Сколько еще непонятного! Сколько сценок и взаимосвязей, подмеченных внимательным журналистом на ходу, как бы между прочим, раскроют нам теперь свою суть! Кто такой этот Мони Марино, которому не хватало времени, чтобы признать дочь в течение двадцати пяти лет?В этот момент послышался грозный стук в дверь.— Не волк ли там? — пошутил Ион Роман. В дверях возник Марино. Его морщинистое и неподвижное, как диковинная маска, лицо излучало необычайную силу.— Хочу, чтобы вы ясно усвоили, — он стукнул кулаком по столу, — что заявления мадемуазель Сильвии Костин — выдумки, фантазии. Я редко выхожу из себя, может быть, всего третий раз в жизни, и прошу меня извинить… постараюсь говорить спокойно… Сильвия Костин заявила, будто бы видела меня бог весть в каком виде сегодня утром на террасе. Это чушь, выдумки! Я ничего не видел и ничего не трогал сегодня утром на террасе. Если понадобится, я найму самых лучших в мире адвокатов. У меня все для этого есть: состояние, связи, упорство. Со мной вы только проиграете… Скоро вы почувствуете мою силу даже здесь! Дураки не все продумали, вы увидите… Я умею драться и не знаю, что значит быть битым…— Это случайность, но не закономерность… а может, просто выдача желаемого за действительное, — отпарировал Тудор.— Я не оратор, — нахмурился Марино. — И за двадцать лет, может быть, столько не наговорил. Я и сейчас мало говорю, хотя заставляю смеяться тысячи людей каждый вечер. Я сказал вам то, что думал и что чувствовал. Хотел предупредить, чтобы вы вовремя позаботились о страховке. Я же никогда не работал со страховкой, но пока жив.— Наверно, это все же случайность, а не закономерность, — в свою очередь и в своей флегматичной манере повторил Тудор.— Я вам все сказал… До свидания…Но еще до того, как Марино повернулся к двери, лицо его необычайно преобразилось. Все, что выражало гнев, обиду, негодование, злость, решимость, вдруг растаяло как по волшебству. И стало лицом безжизненного, покорного, безразличного человека, с полусонным слепым ликом и с опущенными веками.— Он что, ходит с закрытыми глазами? — подал голос Ион Роман, как только за Мони Марино закрылась дверь.— Думаю, что это опасный противник для кого угодно, — ответил Тудор на заданный самому себе вопрос. — И нет никаких сомнений, что Сильвия Костин — его настоящая дочь. Пока что это — один из самых удавшихся портретов Владимира Энеску. Тут его перо словно глубже вонзалось в бумагу… И это ведь твоя вторая ниточка: господин Мани Марино, артист цирка, знаменитый акробат и жонглер, а сегодня — клоун… более или менее известный.— Разве в нем не воплощены все приметы странного персонажа? — спросил Ион Роман. — Уверен, что лучшей школы, чем цирк, не существует для любой, самой опасной профессии… Особенно для той, которая требует постоянного движения, внезапных появлений, исчезновений…Тудор беспомощно развел руками:— Я отнюдь не враг цирка. Даже наоборот… Жаль, что я не видел Марино в пору его славы… Если не ошибаюсь, когда ты избрал его в качестве «второй ниточки», то еще не знал, что он цирковой артист…Ион Роман также беспомощно развел руками:— Но теперь, когда я это знаю… не могу поверить…— Две первые мятежные души — мадемуазель Елена и господин Марино, — подвел черту Тудор. — Кто там на очереди следующий? 3 Архитектор Андрей Дориан вошел в импровизированный следственный кабинет один, но уверенности и достоинства в нем было столько, будто он явился во главе непобедимой армии. «День великих преображений и контратак», — подумал Ион Роман, что-то неразборчиво бормоча в ответ на величественное приветствие архитектора.Даже Тудор, казалось, стушевался перед этой спесью, хотя и подметил на строго нахмуренном лице архитектора следы громадных внутренних усилий.— Надеюсь, я могу присесть, — завладел инициативой архитектор. — Прежде всего хочу сообщить, что я опоздал, но пришел к вам не для того, чтобы извиняться, упаси бог. Естественно, и не для того, чтобы принимать извинения…— У меня впечатление, что вы хотите сообщить нам о некой личности, полной внутреннего раздвоения, — опередил его Тудор. — Что-то вроде яблока, разрезанного пополам. Это уже свершилось? Или происходит как раз теперь? …Уместно напомнить, что яблоко представляет собой единое целое, гармонию, и в этом, собственно, его суть и смысл.— К сожалению, у меня нет времени на аллегории или на инсинуации, даже если они подаются в такой субтильной форме…— Это было простым предупреждением, — прервал его Тудор. — Самым простым. Под гармонией следует понимать и порядок, и порядочность, и общественный долг — понятия, нелегко отделимые одно от другого ни путем разрыва, ни разлома, ни разрезания.Архитектор пребывал в явном недоумении.— Вот вы — умный человек, — высокомерно начал он. — Удивляюсь, как вы не понимаете, что пришел я сюда не для пустых разговоров… Иначе я бы прислал мадемуазель Елену — она превосходно читает стихи, — или еще кого-нибудь… Вы должны знать, что яблоко, как вы изволили выразиться, уже до конца разрезано! И не по нашей вине. Конечно же, и не по вашей. Вы исполняете свой долг, но качество исполнения может варьироваться.— Это ваше личное заключение? — насмешливо спросил Тудор. — Плод собственных размышлений?— К несчастью, нет, — ответил архитектор. — Не личное. Наверно, это для вас большой сюрприз.— Не думаю… ибо этот кабинет уже посетил некий невинный эмиссар, в своем роде даже поборник невинности. Хотел рассказать кое о чем, но поведал о многом…— Адвокат Эмиль Санду? — вздрогнул архитектор. — Господин Марино? Но он ведь не адвокат? А адвокат Жильберт Паскал и на порог из комнаты не выходил.— Его бывшая дочь! — не стал больше сдерживаться Ион Роман. — Его нынешняя племянница… Надеюсь, вы понимаете…— Не понимаю, потому что она даже не студентка юрфака… А-а-а! Конечно, понимаю. Вы иносказательно. Но мне не пристало вам говорить, что вы действуете слишком… Однако прошу принять во внимание… Мы догадались, что здесь произошли серьезные дела… Столько полиции, врачей, показания. У нас тоже есть глаза и уши, а также то, чего не хватает многим другим, — мозги. Я, конечно, ни на что не намекаю… И все мы считаем себя в большой опасности, в очень большой опасности. Все мы честные и порядочные люди, и значит, каждый из нас — честный и порядочный человек. И не хотим, чтобы над нами витала хотя бы тень подозрения. Мы — это все, кроме господина Владимира Энеску, истинное призвание которого мы распознали. И все мы не имеем никакого отношения к случившемуся здесь. Мы коллективно отказываемся от своих первоначальных показаний, вырванных силой и обманом.— Что? — как ужаленный подскочил Ион Роман. — Разве мы с вами не толковали с глазу на глаз и разве вы сами не рассказали?..Тудор небрежным, почти безразличным жестом велел ему успокоиться. Архитектор немедленно воспользовался паузой:— Мы берем назад все свои показания и новые дадим только в присутствии уполномоченных и нанятых нами адвокатов. В сущности, мы, все шестеро, можем сделать одно и то же заявление: вчера, между пятью вечера и двумя часами ночи, мы все были вместе. На пляже, в море, в гостинице. И купались по двое… С одиннадцати вечера мы вшестером играли в бридж. И не до двух ночи, а до четырех утра… У каждого из нас есть свидетельства остальных пяти… Это чистая правда!— Думаю, что такое заявление можно было сделать и без весьма прискорбных утверждений, — совершенно спокойно произнес Тудор, — нет никакого смысла припутывать правду к этой вашей сказочке. И притом чистую правду!— Мне кажется, вы более чем смелы…— Ничего подобного! — остановил его Тудор. — Я такой, какой есть… Я выслушал всю вашу тираду. И теперь, прошу вас, послушайте меня и передайте мой ответ: если один из вас совершил хотя бы одно из этих убийств, он будет приперт к стенке, а все остальные на основании достаточно веских улик будут осуждены за соучастие. Это как дважды два— четыре, будьте уверены! Я не упражняюсь в риторике, а излагаю свое кредо… Продолжаю: если все вы и каждый из вас невиновны, то именно мы будем защищать вас от малейших брызг грязи, которые могли бы запятнать вашу репутацию. Нас интересует только правда, и хотелось бы, чтобы и вас ничто другое не интересовало!— То есть… что я должен под этим понимать? — обескураженно спросил Дориан.Тудор устало опустился на стул:— То, что есть и что вы не предусмотрели: ответ! 4 Архитектор еще не успел выйти, как Ион Роман взорвался:— А я-то все сетовал, что алиби какие-то неясные! Думаю, что за всю историю криминалистики не существовало более солидных алиби. Вы слышали? У каждого по пять свидетелей на весь чертов период. Это, должно быть, идея Марино… А вы что думаете?— Будем продолжать поиски, не принимая во внимание заявление архитектора Дориана, — ответил Тудор. — Если встретим сопротивление, примем контрмеры. Убийца или убийцы должны быть разоблачены, это наша задача, и на этом пути нам нельзя отступать ни на шаг… Странно другое. Почему никто из них не подумал, что, поступая таким образом, он навлекает на себя подозрения? Невиновный не должен защищаться, пока его невиновность никто не оспаривает… Ну и ладно! Но до прихода адвокатов неплохо было бы навести кое-какие справки, прояснить кое-какие подробности, пусть даже и не очень значительные… Например, упрямство Елены в отношении Винченцо Петрини. Признаваясь, что визитов к ней было немало и каждому находя невинное объяснение, почему она исключает из числа своих посетителей дона Петрини? Откуда она узнала, что сицилиец уехал, каким образом она ему отказала… За этим отказом что-то кроется, я не имею в виду ни целомудрия, ни нравственности, ни чего-либо в этом роде…— И вы считаете, что я более всех подхожу, чтобы развязать ей язык… — уловил его мысль Ион Роман.— И потом еще эта история с Эмилем Санду, — продолжал Тудор. — Этого субъекта, как его называет то ли Мариио, то ли его дочка, надо слегка потрясти. Думаю, что он — профессиональный картежник, ведь не с потолка же Марино взял, что он шулер и даже ас в этом деле. Впрочем, я догадался об этом еще по запискам Владимира Энеску: бридж, покер, на пляже, в гостинице, крупные выигрыши, которые он нам еще пытался теоретически обосновать, потом конфликт с ребятами… А! И катастрофическая встреча с Петрини.— Вот! Катастрофическая встреча с Петрини, — вспомнил Тудор. — Наверно, столкнулся с еще большим мастером в этом деле. Теперь-то я понимаю, почему сицилиец убедил его вернуть деньги ребятам… Да, может, отталкиваясь от всех этих деталей, мы разгадаем историю с ножом… Выдюжишь?Но Ион Роман не успел ответить, да и не было нужды, так как существовал только один-единственный ответ…В помещении возник капитан Винтила, как всегда, запыхавшийся, но держащий стойку «смирно». Тудор немедленно усадил его за стол. Отдышавшись, капитан начал:— Нашел. Далеко, но нашел. В Мангалии. Второй помощник «Альбатроса» Маноле Бэдин наблюдал всю драму. В мощный бинокль. Он видел, как барахтался Раду Стоян, вскидывая руки, видел и заплыв Пауля Сорана, и поиски возле яхты. Он тоже засек время, и оно соответствует нашему, часы и у него и у нас шли точно, минута в минуту. Пауль Соран, он же спасатель в черной шапочке, как уточнил моряк, вытащил жертву после первого же погружения, возле яхты, но не сумел удержать. Только через несколько минут он нашел ее вторично и потащил к берегу.— В первый раз я его не видел, — вспомнил Ион Роман. — Наверно, вначале я подумал, что он выбился из сил. Именно тогда Пауль Соран, вероятно, был возле яхты, цепляясь за якорную веревку.— Возле бурунов он выронил его дважды, — продолжал капитан Винтила. Моряк не верил, что тот сможет вытащить его в Теплую бухту. Он словно боролся с водоворотом…— Он барахтался, это я помню, — подтвердил Ион Роман. — Но потом я его потерял из виду из-за бурунов. Откуда мне было знать, что он его выпустил из рук, да еще дважды… Нам он ничего не рассказывал, а мы и не спрашивали. Я оставил его на пляже. Потом он пришел вместе с остальными… кто был в открытом море…— Кстати, об этих, — подхватил капитан Винтила, — помощник насчитал шестерых, то есть шесть шапочек. Чего-либо другого он и не мог видеть. Даже рук пловцов. Вроде бы все плыли одним стилем — брасом. Шесть шапочек, у каждой свой цвет. Он запомнил, потому что разглядел их еще до драмы. Любуясь пловцами, он все прикидывал, куда они рискнут доплыть. К сожалению, порядок шапочек он не запомнил, только цвета, потому что обсуждал гонки с другими моряками, даже держал пари: кто первым доплывет до корабля. Моряки думали, что пловцы направляются к кораблю. Поэтому и запомнили цвета: оранжевый, красно-белый, голубой, белый, зеленый, черно-белый. Шесть шапочек.— Все точно! — подтвердил Ион Роман. — Шесть. И те же цвета, что запомнил я. По крайней мере, в этом отношении у нас больше нет сомнений.Капитан Винтила искоса взглянул на Тудора и, заметив, что тот задумался, слегка откашлялся и продолжал:— Если позволите, несколько слов о другой миссии, если можно так выразиться, добровольной и случайной… Чуть не забыл: Пауль Соран мог бы выдержать короткий разговор, так мне сказали в больнице, а на ноже остались следы крови жертвы… То есть речь идет об орудии убийства!Тудор воспринял известие с интересом, но сразу помрачнел.— Это все?— Нет… — ответил капитан Винтила. — Мой другой рейд принес сюрприз, так сказать… На обратном пути я заскочил к нам в отделение узнать новости и… заодно побриться. Несколько тяжелых случаев, много всякой обычной мелкой чепухи. Среди чепухи — бумажник, доставленный одним сознательным гражданином. Какой-то пацан пытался загнать его на рынке. Гражданин как бы в шутку спросил, где тот стибрил бумажник и что из него успел вытащить. Парень, видно, из страха бросил добычу и пустился наутек. Так бумажник попал к нам. Внутри — пусто, хоть шаром покати. Но на одном из внутренних клапанов удалось разобрать почти стертое, написанное чернилами имя — Ионеску Дан!Тудор резко поднял голову и посмотрел прямо в глаза капитану. Тот снова принял стойку «смирно» и отрапортовал как курсант:— Есть! В кратчайшее время разыскать пацана и выяснить происхождение бумажника. Ясно!.. Но придется будить массу народу. 5 Ион Роман спустился в большой холл первого этажа. Всего сутки назад это место казалось скопищем теней и страхов. Теперь здесь лился какой-то феерический свет, словно перед балом, в его лучах сверкали мрамор, зеркала, канделябры. Тишина стояла такая, что до ушей доносился дальний шум прибоя. Приглушенные раскаты волн предвещали новый шторм. Но холл вовсе не был пуст. За столом сидели двое, пожалуй, единственные два существа, которые его сейчас интересовали: Сильвия Костин и Владимир Энеску. Он подсел к ним и скорее мрачным, чем вежливым тоном обратился сперва к журналисту:— Не знаю, что бы мы без вас делали…Но Энеску вдруг ощетинился, лицо его резко сжалось, руки задрожали:— Я вас умоляю! Все и так говорят обо мне как о шпионе. Нужно будет обязательно что-нибудь об этом опубликовать, чтобы все знали, что я открыто подо всем подписываюсь. Лучше бы я оставался на второй странице, в провинции, со своими претенциозными и дурацкими эссе…Сильвия поймала его взгляд, улыбнулась, и Ион Роман стал свидетелем неожиданной метаморфозы в лице журналиста. Он тоже улыбнулся.— Два часа пытаюсь убедить ее, что не нужно связывать себя ложными показаниями других. Говорю, что это прошло бы где угодно, даже с Шерлоком Холмсом… Но господин Тудор не заслуживает такого отношения… Да! — Он метнул взгляд на Сильвию. — Ты сама утверждала, что это замечательный человек, зачем же его ставить в дурацкое положение? Ты воображаешь, что он запутается в этих детских шарадах?— Не знаю, — вздохнула она. — То есть знаю, но он так просил… И все из-за этого субъекта… Как раз его единственного я не видела вчера на пляже около шести часов. Мы пришли вместе, он увивался за Еленой и вдруг исчез. Я хорошо это помню, потому что о нем спрашивал Дориан. Не знаю, что у них там было назначено на шесть. Было без пяти шесть. Только тогда я и отделалась от Дориана. Он ушел куда-то искать Эмиля.— Значит, вы й Дориана не видели в районе шести часов? — немедленно оживился Ион Роман.— Около четверти седьмого он опять появился. И все вертелся вокруг корта, я же скрывалась в воде, в Теплой бухте. Там он меня искать не догадался.— А за другими вы наблюдали? — спросил Ион Роман.— Не было нужды. Елена лежала под зонтом.В кустах ее караулил Жильберт, за песчаной дамбой сидел Раду Прекрасный. Все делали вид, что не замечают друг друга. Отец же давно находился в воде. Только у троих на шесть часов нет алиби:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31