Мне что — ее на улицу надо было выставить?! По чести сказать, уже надоели подобные вопросы! Не вы одна интересуетесь!— Правда?— Не город, а сборище сплетников! Понимаете, она пробыла у нас в приюте почти два года! Мы не имеем права держать детей так долго. По установленным для нас правилам — не больше года.— Дальше?— А дальше ребенок должен вернуться или в семью, если с ним проведена работа и созданы условия для его нормального пребывания, либо в обычный детский дом. Либо… — Осич запнулась.— Либо?— Либо, если исполнилось шестнадцать лет, — в самостоятельную жизнь… Девочке этой, будем считать, исполнилось. Мы выправили ей документы, адаптировали, как могли — минимально! — к жизни, которой она совсем не знает. Собственно, в этом и состоит наша цель… Адаптировать, устроить на работу, помочь начать самостоятельную жизнь.— Адаптировать?— Да! Адаптировать! Это ведь я Немую всему научила… Мыться и все прочее… Такая чистюля теперь стала…— Да-да… — кивнула Светлова, припомнив белые кроссовочки.— Мы старались… А куда такую устроишь? На какую работу?! Да с ней что хочешь можно делать — она наивна и дика… Любой мерзавец может воспользоваться… А Леночку я знаю с детства… На нее я могу положиться!— Леночку? Вы имеете в виду Туровскую? Хозяйку мотеля?— Именно Туровскую. В девичестве Котикову. Ей как раз была нужна работница в мотель, которая могла бы справляться с самой простой работой. По силам и дикарке. И я могла быть уверена, что под присмотром Елены Ивановны с девушкой ничего плохого не случится… Я отдала! — пробурчала обиженно Осич. — Да Елена Ивановна пылинки с нее сдувает! Отваживает всех ухажеров, которые без серьезных намерений жениться вокруг нашей девушки увиваются…«Ага.., понятно, почему свидания с Кикалишвили такие тайные…»— У вас все?— Кажется, все… Спасибо за аудиенцию. “Как Осич сказала? “Леночку знаю с детства”? — думала Аня, выходя из “детского учреждения”. — Еще одна подружка!Амалия Кудинова тоже знает Туровскую с детства. В этом городе не просто все знают друг друга… Они знают друг друга с детства!" * * * В доме доктора Горенштейна щелкало, свистело, заливалось. В многочисленных клетках, расставленных среди горшков с цветами, переливались разноцветным оперением всевозможные попугайчики и янтарно желтели канарейки. А сам хозяин, несмотря на прохладный осенний, правда, солнечный день, расхаживал по-летнему — в шортах, что придавало ему вид беспечного курортника. И то подкладывал птичкам корма, то подливал цветочкам водички.Представившись психологом и сославшись на Осич, Аня завела речь о своих мифических исследованиях. И чисто отвлеченно рассуждая о том и о сем, понемногу, стараясь сохранять непринужденность, перешла к случаю с девочкой-Маугли. Немота, знаете ли…— Любопытный вариант невроза, не так ли, доктор?Надо сказать, что Светлова уже так сама стала привыкать к своей легенде, что с некоторым опасением думала о том, что постоянное вранье не проходит ни для кого бесследно…— А как вы думаете, доктор, — ну, чисто теоретически, возможна ли в таком случае коррекция и даже полное излечение?— Возможно, возможно и полное излечение, — согласился, пощелкав игриво языком — в ответ попугайчикам, — Горенштейн. — Это, правда, случится не быстро, — предупредил он. — Я уж не говорю о том, что это нелегко. Если то, что вызвало у немой девушки потрясение, коренится где-то глубоко в детстве, то добраться до корня проблемы непросто… Понадобится несколько сеансов. Это, знаете, словно многослойную повязку снимаешь, постепенно, слой за слоем, начиная с верхнего, последнего, пока до раны не доберешься…— Но ведь как интересно! — лицемерно воскликнула Светлова.— В общем, да… Пожалуй. Для того, кто бы взялся за это, — интереснейший случай!— Послушайте, но как же?..— Что “как же”?— Ведь в основе сеанса — попытка дать пациенту возможность высказать то, что он таит от самого себя?— Разумеется.— Но как же она будет высказывать, если не разговаривает?— А вот это еще неизвестно, разговаривает или не разговаривает. Надо посмотреть, как она поведет себя в гипноидном состоянии… Великий Фрейд был против таких вещей… Но я не Фрейд и, знаете, иногда пользовал…— То есть вы все-таки думаете…— Да, я почти уверен, что, если снять внутренний запрет, мы услышим ее голос.Светлова с трудом подавила внутреннее ликование.— Соломон Григорьевич, а вы не могли бы…— Нет, нет и нет! — Горенштейн в ужасе замахал руками, как будто ему привидение на кладбище примерещилось. — Не могу… Не могу, любонька, никак не могу!— Но почему?!— Не могу — и все!Птички щелкали, свистели, цветочки цвели, Горенштейн махал руками.В своих уговорах Светлова не продвинулась ни на миллиметр.Гор, как Светлова для краткости стала его про себя называть — надо сказать, этот видный мужчина действительно немного смахивал на вице-президента США, — был непреклонен.— Кроме того, вы меня обманули! — крикнул вконец разгорячившийся “вице-президент” Светловой напоследок. — Тоже мне психолог-теоретик! Ради отвлеченной теории так не стараются! Врунья какая… Иногда, знаете, прекрасная девушка, чтобы добиться от людей помощи, достаточно сказать правду."Остается только выяснить, когда наступает это “иногда”?” — хмуро подумала Светлова.Она не была убеждена, что ей следует быть до конца откровенной с Гором.Расстроенная Светлова; у которой, кажется, появился уже было в руках ключ от “буфета со скелетом” — так, кажется, говорят англичане о чужих тайнах, — ехала к Богулу."Ключик”, образно говоря, у нее отобрали: Горенштейн отказался наотрез превращать немую девушку в говорящую.Правда, Соломон Григорьевич не отказался столь же категорично от Аниного предположения, что это действо — ему по силам!Кислая и расстроенная Анна снова заглянула в милицейский кабинет Богула.Несмотря на довольно поздний вечер, лейтенант был еще на работе. Листал какие-то толстые папки, лежавшие высокими стопками у него на столе.— Вот полюбопытствуйте, что я откопал в нашем архиве.— В архиве? — удивилась Светлова.— Знаете, — интригующе перелистывая пожелтевшие листы в картонной папке, начал Богул, — похоже, насчет того, что последние лет двести ничего похожего на исчезновение людей в нашей тихой глубинке не происходило, я ошибся… Тут я, Аня, пожалуй, хватил лишку… Двести — это я загнул!— Неужели?— Да… Оказывается, и в истории нашей глубинки встречались похожие происшествия. Причем, заметьте, тоже серийные исчезновения. И тоже не раскрытые!— Не накаркайте!— И было это не так уж давно. В том смысле, что не двести, а всего лишь пятнадцать лет тому назад.— И что же это были за преступления?— Ну, может, и не преступления… Но происшествия точно. Хотя уголовные дела были заведены… Они и по сию пору, надо сказать, не раскрыты.— Так что же это такое?— Это исчезновения. Видите ли, на протяжении более чем двух с половиной лет люди пропадали без следа. Как и теперь. А потом все это вдруг прекратилось. Все пропавшие были местными, кроме одной приезжей-командированной. В общем, пятеро человек как в воду канули.— А где?— В районе Заводи и реки Чермянки.— Ну, может, они и вправду канули?— То есть.., в каком смысле?— Ну, в воду канули. Все-таки река рядом… В городском районе вблизи реки довольно часты подобные происшествия. Человек гулял, выпил — решил искупаться. Или просто оступился в безлюдное время суток… Ночью, например… А река хранит свои тайны.— Вы заблуждаетесь насчет того, что река так уж их и хранит. Особенно насчет нашей Чермянки заблуждаетесь. Это, знаете ли, не океан. Анаша Заводь не, Мариинская впадина. В реке, кстати сказать, тяжелее, чем в земле, концы спрятать. Хоть и существует выражение “концы в воду”… Но, как ни странно, по моим наблюдениям, утопленников находят чаще, чем закопанных.— Любопытное наблюдение. Учту.— Пользуйтесь на здоровье моим бесценным опытом! Не жалко.— И что же дальше?— Так вот, в районе этих развалюх…— Развалюх?— Да, а что?— Вы хотите сказать, что район Заводи и Чермянки это и есть район одноэтажной застройки?— Да.— Те самые одноэтажные частные дома?— Что значит “те самые”?— Да не обращайте внимания. Просто я хотела сказать: действительно, частные дома?— Ну да! Другого такого района у нас в городе просто нет. А что такое все-таки?— Да так… Ничего особенного. — Светлова нахмурилась.— Только не утверждайте, что печать сосредоточенных раздумий на вашем светлом челе ничего не означает!— Да нет, почему же… Означает.— Ну, так не томите!— Слушайте. Дом, где нашли Немую, нашу девочку-Маугли, находился как раз в районе Заводи и Чермянки. В том самом районе, где, как вы говорите, энное количество лет назад таинственно исчезали люди.— Любопытно!— Более ничего похожего в вашем городе не случалось?— Нет. Кажется, нет.— И вот сейчас опять начали исчезать люди.— И что же?— При этом… На кроссовках Немой, нашей подросшей девочки-Маугли, — белая глина. Как, на машине — без владельца! — найденной только что. Больше такой глины мы нигде не находим.— Совпадение?— И вам не кажется заслуживающим внимания, что люди исчезают именно там, где поблизости обнаруживается эта странная девочка?— Да, но в момент той серии исчезновений ей было года три. Да и сейчас, когда ей лет восемнадцать.., как она могла бы расправиться с таким количеством сильного и взрослого народу? Ведь не это же вы имеете в виду?— Да я и сама не знаю, что я имею в виду, — кисло заметила Светлова. — Пожалуй, я имею в виду только то, что все это — более чем странно…— Я, надо сказать, тоже думаю, что вы все-таки правы, — согласился Богул. — За этим совпадением что-то стоит.— Богул, а вы не могли бы для меня по вашим каналам найти адрес того дома?— Какого?— Дома, где обнаружили Немую и откуда ее забирали в приют.— Пожалуй! Не думаю, что это трудно. * * * Когда Светлова утром следующего дня снова звонила в дверь Горенштейна, разноцветные попугайчики все так же беззаботно щелкали и заливались.Разумеется, Светлова, сгорая от стыда, осознавала всю неуместность своей назойливости… Но по всему выходило, что без Горенштейна Светловой не обойтись!— Ну вы и липучка! — подивился, обнаружив ее на пороге своего дома, Горенштейн. — Опять по мою душу?— Опять, Соломон Григорьевич. Горенштейн, еще облаченный поутру в халат, зевая, взглянул на часы.— Кошмар! Вы что — спать не ложились?!— Не спится.— И опять ко мне — за тем же самым?— Точно так… Понимаете: мне это очень-очень нужно.— Насколько нужно? Что это, голубушка, означает “очень-очень”? — сварливо поинтересовался Горенштейн. — Моя жена, знаете ли, тоже обычно говорит: “Мне очень-очень нужно”! Как правило, при этом речь идет об очередном платье, без которого она отлично, на мой взгляд, могла бы обойтись!Прибегая к этому убедительному сравнению, доктор сморщился, как от дольки лимона во рту… Очевидно, воспоминания о диалогах с супругой были — “не очень”.— Вам вообще-то повезло, должен заметить, что она в отъезде.— Кто она? — рассеяно поинтересовалась Аня.— Моя жена, естественно!— Аа-а… Видите ли… — Светловой было совсем не до Соломоновой супруги. — Речь идет не о платье, доктор… — серьезно заметила Светлова. — А о жизни и смерти!— Чьей жизни и чьей, извините, смерти? — сухо уточнил Горенштейн.— Моей жизни и моей смерти.— То есть?— Т6 есть, если я не разгадаю одну загадку, мне из этого города не уехать…— А вы бы хотели?— Да, знаете..— То-то, я смотрю, вы тут у нас подзадержались, — вздохнул доктор. — Не по своей, значит, воле у нас гостите?— Не по своей, — согласилась Анна.— О-о! Тут я вас, голубушка, понимаю! Ох, как я вас понимаю… — Горенштейн снова вздохнул. — Уж если я кого и понимаю — отлично, заметьте, понимаю! — так это тех, кто хочет уехать из нашего орденоносного города Мухосранска. Очень-очень хочет уехать. Это действительно серьезный аргумент!— Да?— Ну, разумеется! Уехать на фиг — и все дела! Куда угодно — только уехать!..— Ну.., вот я и говорю… — промямлила Светлова, дивясь тому, как доктора разобрало от ее “серьезного аргумента”.— Так что, девушка… — Горенштейн значительно вскинул свой породистый подбородок. — Пожалуй, ваше “очень-очень” меня убедило.— Неужели вы согласны?— Получается, что так.— Можно я вас поцелую?— Не стоит, голубушка, — предусмотрительно увернулся от раскрытых объятий Анны доктор. — У меня, знаете, эти неуставные отношения с пациентками-клиентками вот уже где! Так что обойдемся без лишних нежностей.— Как скажете, доктор! — скромно потупилась Светлова. — Я готова говорить и о деле. Понимаете, фокус еще и в том, что уговорить немую девушку должны вы, Соломон Григорьевич.— Ну, приехали! Чудненько! Ее еще и уговаривать надо?— Да.— Мало того, что я, как врач, категорически отказываюсь от этой затеи, еще, оказывается, и пациентка против! Кому же это тогда нужно, спрашивается?— Кроме меня, в общем, никому, — скромно призналась Анна.— По крайней мере, вы откровенны. Это мило.— Спасибо, Соломон Григорьевич, на добром слове.— Рано меня благодарить! Допустим, я-то согласен на этот эксперимент… Но я плохо представляю, как мне уговорить эту нашу — точнее, пока вашу — пациентку.— Понимаете, доктор… Вы должны найти важные доводы, простые, ясные слова, которые не смогут не подействовать, — горячо принялась убеждать Горенштейна Светлова.Все эти фразы Анна уже не раз прокручивала в голове, готовясь к встрече с Гором.— Ведь нельзя же сказать, что при всей своей немоте и нежелании общаться девушка отгородилась от мира!— Не отгородилась? — сдержанно осведомился Гор.— Уверяю вас, нет! — Аня припомнила страстное свидание Немой с Кикалишвили. — Не могу вас посвятить в известные мне подробности, но, уверяю, не отгородилась. Она любит… Возможно, и любима. В конце концов, ей всего-то восемнадцать лет. Значит, она хочет самых обычных вещей: выйти замуж за любимого человека, родить детей… Объясните ей, что нормальная жизнь возможна — если и она станет вполне нормальной!— Ну, если так дело повернуть… — неуверенно пробормотал Горенштейн.— Объясните ей, что она может говорить! Зачем же от этого отказываться? Неужели она хочет, чтобы ее будущие дети тоже молчали? А это вполне вероятно при немой матери!— Тише, тише, дорогая! Не стоит так пылко передо мной витийствовать. Я ведь не немая мать.— А ее будущий муж? — не сбавляла оборотов Светлова. — Разве он не будет рад, если его невеста, его будущая жена, наконец заговорит?!— Кто его знает, — с некоторым сомнением в голосе снова пробормотал Горенштейн. — Некоторым, знаете, нравится, когда жены мало разговаривают.— Это да, — согласилась Аня. — Это бывает. Анна снова припомнила жениха Немой — с его рэкетирскими тайнами. Возможно, такого криминального Отарика как раз и устраивает, что его возлюбленная — немая.— Но мы не будем учитывать интересы этого гипотетического мужа, — твердо сказала Аня, — у нас есть свои интересы. И они заключаются в Том, что девушка должна заговорить!Анна достала фофановские деньги…— Мне бы хотелось внести задаток.— Ну, не знаю…— А вдруг вашей жене что-нибудь “очень-очень” понадобится?— Это вполне возможно, — без особой радости в голосе согласился с Аниным предположением Горенштейн.— Только знаете, Соломон Григорьевич…— Ну, что еще?— Эта девушка ни в коем случае не должна знать о том, что мы с вами знакомы… И вообще, лучше… Лучше, чтобы вообще никто об этом не знал. Вы меня понимаете?— Да ничего я не понимаю! — огрызнулся Горенштейн, убирая деньги в бумажник. — Если честно — ничего. Темный лес! Но уж раз договорились, что ж… Буду нем, как рыба. Точней, как наша потенциальная пациентка.— Может быть, попросить Осич, чтобы она устроила вам с девушкой встречу? Пригласила ее к себе, а заодно и вас, Соломон Григорьевич… И, таким образом, приняла, так сказать, участие в судьбе своей бывшей воспитанницы… Мне кажется, это не должно девушку насторожить…— Пожалуй… — согласился Гор. — Я мог бы присутствовать — как бы случайно — при их встрече. И изучить, так сказать, пациентку предварительно. И если результаты осмотра меня устроят… Я как бы ненароком предложу девушке попробовать избавиться от немоты, мол, несколько сеансов — и все. Скажу, что мне это интересно как специалисту. А это правда! И что, мол, как давний знакомый Валентины Терентьевны, я готов принять участие в судьбе ее воспитанницы.— Отлично! — не удержалась от ликования Светлова.— Да, пожалуй… — пробормотал Гор. — Вот так мы и устроим пробный сеанс. * * * В час дня Светловой позвонил Богул:— Есть! Ровно две минуты! Они, голубчики… Те самые часики! С пропавшего, так сказать, тела…— Богул, вы гений! — искренне восхитилась Анна. — Итак, остается один маленький вопрос: откуда у Кикалишвили эти часы?— Ну, это мы у него спросим. Нам — да не ответить! Конечно, ответит — куда он денется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30