Он был серьезен и проницателен только в вопросах, касающихся армии. Форбс никогда не изучал философию и читал только военные мемуары и книги, связанные с войной, или, когда был в настроении, что бывало редко, один или два триллера.
– По моему мнению, все эти рассуждения, разборы, критикования делают людей несчастными, – объявил он однажды Вероне во время их пребывания в Париже. – Мы живем только один раз и должны наслаждаться жизнью пока можем, не задавая слишком много вопросов.
Это заставило ее засмеяться и кивать головой. Форбс очень часто повторял избитые фразы, и большинство его высказываний вызвали бы взрыв негодования и ужаса у Стефана с его умом, которому нужно было все исследовать.
Стефан!
Воспоминания, жалость, снова всплывали помимо воли Вероны.
Она еще не сожалела о том, что вышла замуж за Форбса. Верона надеялась, что новое место его службы будет в тысячах милях от Лондона и воспоминаний, связанных с ним.
Казалось, прошло столетие, а не неделя со дня их свадьбы.
Она и Форбс поехали в Кемберли на завтрак. Вероне хотелось быть счастливой и радостно принимать все, что предлагает жизнь. Но приезд в дом свекрови был таким же ударом, как и приезд в Лондон.
Сестра Форбса, Филиппа, вышла, чтобы встретить их с печальным выражением в голубых глазах. Она выглядела съежившейся от холода и произнесла брюзжащим голосом:
– Правда, ужасно… Похолодало, и, по-моему, у мамы грипп. У нее поднялась температура, и она легла в постель. Здесь многие болеют гриппом. И как раз перед Рождеством. Хуже и быть не могло.
Форбс выглядел смущенным, но сказал:
– Ничего, я думаю мы справимся. А как младший?
– У него сейчас дневной сон. Он еще не заразился от нас, но скоро тоже заболеет. Он всегда так, – объявила Филиппа, высморкалась в носовой платок и обмотала шерстяной шарф плотнее вокруг шеи, идя по дороге к дому.
– Как жалко Мабс, – произнесла Верона. Свекровь просила называть ее Мабс (ее звали Мейбл) вместо общепринятого мама, что было слишком формально. Миссис Джеффертон всегда старалась быть дружелюбной.
– На твоем месте я бы не подходила к ней слишком близко, а то ты можешь заразиться, – заметила Фил.
– Конечно, она не будет подходить, – ответил Форбс и обнял свою молодую жену.
Таксист со станции отнес их вещи в залу и Форбс заплатил ему. Фил торопливо закрыла дверь. Собирался пойти снег и из-под двери сквозило.
Весь дом показался Вероне холодным. Она отказалась снять теплое пальто и, держа руки в карманах, вошла в гостиную, где в камине боролся за свою жизнь маленький огонек. Результатом всей его борьбы была только струйка дыма и редкие вспышки огня, которые не давали тепла.
Фил торопливо опустилась на колени и насыпала в камин слишком много угля, отчего он немедленно потух.
– Господи, Боже мой, сегодня даже огонь отказывается гореть. Да, тут еще одна неприятность. Миссис Тумс, которая приходит к нам каждое утро, сообщила, что не сможет прийти ни сейчас, ни в течение всего Рождества, потому что у ее мальчика свинка. Ну и дела!
– Одно несчастье за другим, – сказал Форбс, его лицо выглядело мрачным, когда он бросил пальто, шляпу и перчатки в кресло. Он потер руки и с сомнением посмотрел на Верону.
– Ты выглядишь так, как будто умрешь сейчас от холода, – добавил он.
– Со мной все в порядке, – сказала Верона. – А вот с Фил, по-моему, нет. Я думаю, ей нужно идти вслед за Мабс в постель. У тебя температура, Фил?
– У меня не хватает времени ее измерить, – ответила Фил. – Я была слишком занята, делая всю работу по дому, занимаясь с Ники и бегая по магазинам. Кто-то же должен заниматься всем этим перед Рождеством. Я была очень занята.
Щеки Фил покраснели, а зубы начали стучать.
– У тебя температура, Фил, тебе нужно немедленно лечь.
– Мне нельзя. Кто-то же должен приглядывать за Ники, тобой и Форбсом. В Кемберли совершенно невозможно лечиться. Да еще на Рождество.
Тут Форбс увидел свою молодую жену в новом свете. И она вызвала у него восхищение. Для него она всегда была изящно тонкой, обаятельной девушкой, за которой надо ухаживать. Верона неожиданно показала свой характер.
– Ты немедленно пойдешь в постель, Фил. Я могу присмотреть за Ники и Форбсом и прослежу за едой.
Так и произошло в течение одного или двух часов. Верона взяла нити правления домом в свои руки, пока ее свекровь и золовка лечили грипп. На удивление хорошо она приготовила завтрак, а потом помыла тарелки и заставила Форбса их вытереть. Верона работала до конца дня. А вечером Форбс обеспокоился за нее: он увидел круги под ее глазами.
– Дорогая, я не хочу чтобы ты заболела, – сказал он. – Ты выглядишь такой усталой, пойдем спать.
Верона позволила Форбсу обнять себя и в полном изнеможении оперлась на него.
В это время зазвонил телефон.
Форбс оставил Верону, которая опустилась в кресло перед электрическим камином в гостиной и закрыла глаза.
Через некоторое время Форбс вернулся.
– Кто это? – спросила она.
– Ад, настоящий ад. Это звонил Тони. Он старался дозвониться мне раньше, но линия была занята. Он знал, что я вернусь и хотел сообщить мне об этом. Он видел одного своего знакомого в Военной канцелярии этим утром, который случайно знал все и рассказал ему. Для меня письмо на почте. Меня послали… в Грецию.
– Грецию, – повторила Верона с широко открытыми глазами, играя ожерельем на худой руке.
– Да, черт побери. Специальное задание. Я думаю, что был бы доволен, если бы остался холостяком, потому что это хорошая работа в штабе. Но я не могу взять тебя с собой. Такой удар, дорогая. Там много проблем и никаких удобств. Зот почему я сказал «настоящий ад».
– Я думала, что теперь жены могут ехать куда угодно.
– Большей частью могут. Все упростилось бы, если меня послали или в Египет, или Триполи, или Бенгази, но это коварное место в Греции. Когда я вернусь, приведу все в порядок. Но мне нужно ехать одному. Тони сказал, что это срочная командировка, и они отправят меня в любом случае. Я должен быть готов двадцать седьмого.
– До окончания увольнения! – воскликнула смущенная Верона.
– Да, они укоротили его.
– Но они знают, что ты только что женился? Это вызвало слабую улыбку на лице Форбса.
– Дорогая, Ван Орг не очень сентиментален. Они стараются посылать женатых на работу, куда они могут взять своих жен, но иногда, как в этом случае, попадается спецзадание, которое требует особой подготовки, и оно досталось мне. Я оказался в этот момент как раз свободен для этой командировки. Боги! Это испортило мое Рождество.
В этот момент Верона начала смутно осознавать всю важность всего того, что сказал Форбс, и что командировка, такая неожиданная, значила для них обоих.
– Я обязан ехать, дорогая, – грустно сказал он. – Мы должны надеяться на лучшее, может быть, мне удастся выписать тебя к себе, или получить другое назначение. Но для меня же будет хуже, если я начну просить об этом сейчас.
Верона поджала губы.
Она только сейчас начала понимать, что несмотря на то, что Форбс любит ее, военная карьера будет для него на первом месте, а она на втором.
– А я что буду делать? – вырвался у нее крик.
Форбс закурил трубку и задымил ею. Он был потрясен и горько разочарован, но его ум уже занимала поездка в Грецию – технические детали и интересные мысли – ив этот момент он не слышал вопроса Вероны. Он сказал, как зовут человека, который, как он думал, будет его начальником в Афинах. Форбс говорил об общей военной ситуации в Греции. Ему это было интересно, и он мог красноречиво рассказывать о военных проблемах в любой части Европы.
Верона сидела тихо, замерзшая и озабоченная.
Неожиданно она прервала его.
– Мы, наверное, расстаемся на несколько месяцев… у нас нет дома… что я буду делать?
– Ну, дорогая, нам не нужен дом или квартира, теперь, когда я знаю, что еду на Средний Восток, и ты, наверное, скоро приедешь ко мне.
– А если нет, Форбс?
– Обязательно приедешь. Я уверен. Это только вопрос времени. И, если ты не сможешь поехать в Грецию, я попрошу, чтобы меня перевели. Но позже. Мы не можем разлучиться надолго, дорогая, сейчас, когда только что поженились.
Верона сидела тихо, борясь с желанием заплакать. Она горько разочаровалась во всем. Перспективы, открывшиеся перед ней, были отнюдь не радужными. Форбс говорил, что она должна быть счастлива возможности иметь два дома, один свой собственный, в Хэмпстэде и этот – Верона знала, что ее всегда примут здесь.
Верона не могла вынести долгого пребывания в доме Форбса. И, несмотря на то, что она любила своих родителей, ей не хотелось возвращаться домой теперь, когда она была замужем. Ей хотелось иметь собственный дом – ее и мужа. Разве не питали эти желания ее любовь к Форбсу и не повлияли на ее решение выйти за него замуж?
Это было забавно… это было ненавистно… то, что он мог быть послан в место, где она не могла бы присоединиться к нему. Такая возможность никогда не приходила ей в голову.
Верона не выдержала:
– О, я ненавижу армию, я ненавижу ее. Потрясенный и немного шокированный, Форбс подошел к ней, сел на ручку кресла, положил руку на ее хорошенькую головку и погладил ее. Верона смотрела на него возмущенными глазами. Его сердце растаяло.
– Бедняжка, я знаю, что ты чувствуешь! Мне ужасно жаль. Ты знаешь, что мне стыдно. Это жутко – через неделю после свадьбы.
Верона закрыла лицо руками и заплакала от усталости и разочарования.
– Но ты не чувствуешь то же, что и я. Тебе нравится армия. Ты привык к ней.
– Ты тоже привыкнешь, дорогая. Это только начало, – сказал Форбс, коротко рассмеялся и добавил. – Не плачь. Пожалуйста, моя дорогая, не плачь. Я не могу видеть тебя несчастной. Ты знаешь, я сделаю все, чтобы быть с тобой как можно быстрее.
Она кивнула головой, но в глубине души не соглашалась с этим.
Ее предупреждали все – не только Форбс. И Стефан…
Мысль о Стефане ужаснула ее. Паника заставила ее повернуться и схватиться за Форбса.
– О, дорогой, дорогой, я не хочу, чтобы ты уезжал.
У Форбса было слабое воображение, и он не знал, что творилось у нее в голове. Но он прижал ее к себе, довольный и польщенный ее реакцией.
– Пойдем наверх в спальню, дорогая, прошептал он. – День был тяжелый и ты устала. Завтра все покажется не таким мрачным.
Но Верона думала: «Он полетит в Грецию, и я останусь одна – миссис Джеффертон без своего мужа возвращается под родительскую крышу. И я захочу рисовать, я захочу вернуться в Академию, но я не хочу быть одна, потому что Стефан…»
Эти и другие мысли проплывали в голове Вероны.
Она, так же, как и раньше, будет видеть своих старых друзей. Маргарет, которая сейчас смотрела за Стефаном. Она могла бы даже влюбиться в него, и, вероятно, виделась в доме общих друзей. Верона ждала того момента, когда уедет с Форбсом и сможет начать новую жизнь с ним. Она была охвачена отупляющим страхом перед будущим. Она позволила Форбсу поднять себя с кресла и машинально пошла за ним.
Глава 2
Однажды февральским серым днем, когда шел дождь со снегом и дул резкий ветер, Маргарет Шо вышла из Академии и направилась к мастерской Стефана Беста.
В последнее время у нее появилась привычка после уроков идти в мастерскую и готовить завтрак для Стефана. Стефан уже не посещал Академию. Он окончил занятия. В последние месяцы он напряженно рисовал, готовясь к выставке. Маргарет лучше, чем кто-либо знала, как усердно Стефан работал, и на какие жертвы пошел, чтобы устроить эту выставку, которая была делом дорогостоящим.
Маргарет была «домработницей» Стефана с тех пор, как Верона забросила рисование. Она любила его неистовой страстью на которую Стефан не отвечал. Иногда Стефан вспоминал, что нужно дать Маргарет денег на еду. И иногда говорил ей «спасибо» за то, что она делает, очевидной благодарностью, которая была достаточной для нее наградой.
Маргарет уже не притворялась, что питает к Вероне неприязнь. Медленно червь ревности подтачивал дружбу. Она ненавидела свою старую подругу. С горькой завистью она желала иметь очарование Вероны, красоту, с помощью которой она завоюет Стефана; и ненавидела подругу, потому что Стефан любил ее; потому, что Маргарет знала: он все еще любит ее. Стефан редко упоминал имя Вероны. Но однажды, раскладывая холсты, он вытащил один, на котором были изображены голова и плечи Вероны, стал смотреть на намеченные линии, и Маргарет увидела, как боль явственно отразилась на его тонком, умном лице. Потом Стефан отложил холст. Он не сказал ни слова. Но по молчанию Стефана Маргарет догадалась о его чувствах к Вероне.
Этим утром, когда Маргарет нажала на кнопку звонка мастерской Стефана, ей пришлось прождать довольно долго. Она звонила второй раз. Дверь открыла Эвелин Тернер, и Маргарет огорчилась, узнав, что Стефан не один. Здесь были оба Тернера, Ноэль и Стефан деятельно упаковывали холсты. У Эвелин в руке были карандаш и бумага:
– Извини, мы не услышали звонок сразу, – сказала она. – Во время работы мы слушали Бетховена. Ноэль упаковывает, а я делаю списки.
Маргарет вошла в мастерскую, снимая шляпку и шарф.
– Что вы делаете? – спросила она с показ ной бодростью, но ревность заставила ее сердце вздрогнуть.
Стефан, с наполовину выкуренной сигаретой ч губах, стоял на коленях перед грудой холстов.
Сейчас Стефан произвел на Маргарет большое впечатление. Он выглядел гораздо более взволнованным и оживленным, чем в последнее время. Он держал свой секрет в тайне от нее, от всех, кроме близнецов. Ноэль знал, потому что помогал Стефану. Неделю или две назад отчим Ноэля, человек состоятельный, хозяин хорошо известного магазина драгоценностей и антиквариата в Вест-Энде , привел к себе домой знаменитого торговца произведениями искусства из Дании, Саймона Ван Оргу. Хорошо известное имя в мире искусства. Ван Орга был критиком и торговцем с мировым именем.
Ноэль рассказал Ван Оргу о своем друге, Стефане Бесте. У него дома был портрет Эвелин, нарисованный Стефаном; голова и плечи долговязой девушки с кудрявыми волосами в темно-красном спортивном свитере. Глаз Ван Орги уловил живость рисунка и хорошую технику. Он так заинтересовался, что решил пойти в мастерскую Стефана и посмотреть на его работы.
Это произошло вчера. Ван Орга оставил изумленного Стефана с чеком в кармане на самую большую сумму денег, которая когда-либо у того была. Ван Орга немедленно купил две его работы. Он был в Лондоне только две недели, а затем возвращался домой и поэтому предложил Стефану провести свою выставку раньше, чем предполагалось. Ван Орга брал на себя ее организацию. Не маленькую, которую мог позволить Стефан, а большую выставку на Бонд-стрит, да еще и с рекламой. Только такой человек, как Ван Орга мог устроить ее быстро.
– Конечно, много еще нужно сделать, и я буду рисовать, как сумасшедший до следующего четверга. Это все нужно вставить в рамы, – Стефан указал на холсты на полу.
Тут вмешалась Эвелин:
– Я была здесь, Маргарет, и слышала, как Ван Орга сказал о Стефане: «Ты будешь великим, мой мальчик. Ты молод и у тебя впереди годы работы и самосовершенствования, но уже сейчас у тебя есть задатки художника, великого художника». – И Эвелин добавила, не переводя дыхания:
– Это все смелые краски Стефана, его оригинальные композиции, которые понравились Ван Орге. Я всегда знала, что это случится.
Маргарет повернулась к Стефану и искренне произнесла:
– О, я так рада за тебя, Стефан, дорогой!
– Спасибо, – ответил он и повернулся к Ноэлю.
– Кстати, он хочет ту работу, рыбацкие лодки в Дьеппской гавани. Не забудь об этом, Ноэль. И вон ту работу слева.
– У тебя есть и лучше, чем эта, – сказал Ноэль, изучая холст.
Раздумывая, Стефан почесал голову.
– А что с «Дьеппской гаванью»? Маргарет смотрела на него, сердце билось медленно, в груди поднималось чувство горечи. Она поняла, что уже не считается «рабом» Стефана. Успех, деньги – надежда на все это пришла к нему накануне вечером, так же как и к тем, кто трудился в поте лица. Но она не причастна к его успеху. Стефан не обращал на нее внимания. Маргарет все еще трогательно была рада, что Ван Орга «открыл его». Она, даже более страстно, чем любой из его друзей, всегда верила в гений Стефана.
Неожиданно Стефан сказал:
– Черт! Я знаю. Я дал эту вещь с Дьеппом Вероне.
Это имя прозвучало в мастерской, как колокол, разбивающий тишину. У Маргарет перехватило дыхание. Близнецы переглянулись. Стефан добавил:
– Это одна из моих лучших картин. И вон там висел холст с изображением головы и плеч Вероны; кто-нибудь из вас помнит его? Ван Оргу нужно увидеть картину. Она должна быть на моей выставке. Но я послал ее Вороне в качестве подарка на свадьбу.
Ноэль посмотрел на друга, чьими работами он восхищался, и дружбу которого ценил больше, чем чью-либо.
– А ты не мог бы одолжить ее у Вероны на время выставки?
Стефан спокойно спросил:
– Кто-нибудь знает, где сейчас Верона?
– Да, она вернулась в Лондон, – ответила Эвелин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– По моему мнению, все эти рассуждения, разборы, критикования делают людей несчастными, – объявил он однажды Вероне во время их пребывания в Париже. – Мы живем только один раз и должны наслаждаться жизнью пока можем, не задавая слишком много вопросов.
Это заставило ее засмеяться и кивать головой. Форбс очень часто повторял избитые фразы, и большинство его высказываний вызвали бы взрыв негодования и ужаса у Стефана с его умом, которому нужно было все исследовать.
Стефан!
Воспоминания, жалость, снова всплывали помимо воли Вероны.
Она еще не сожалела о том, что вышла замуж за Форбса. Верона надеялась, что новое место его службы будет в тысячах милях от Лондона и воспоминаний, связанных с ним.
Казалось, прошло столетие, а не неделя со дня их свадьбы.
Она и Форбс поехали в Кемберли на завтрак. Вероне хотелось быть счастливой и радостно принимать все, что предлагает жизнь. Но приезд в дом свекрови был таким же ударом, как и приезд в Лондон.
Сестра Форбса, Филиппа, вышла, чтобы встретить их с печальным выражением в голубых глазах. Она выглядела съежившейся от холода и произнесла брюзжащим голосом:
– Правда, ужасно… Похолодало, и, по-моему, у мамы грипп. У нее поднялась температура, и она легла в постель. Здесь многие болеют гриппом. И как раз перед Рождеством. Хуже и быть не могло.
Форбс выглядел смущенным, но сказал:
– Ничего, я думаю мы справимся. А как младший?
– У него сейчас дневной сон. Он еще не заразился от нас, но скоро тоже заболеет. Он всегда так, – объявила Филиппа, высморкалась в носовой платок и обмотала шерстяной шарф плотнее вокруг шеи, идя по дороге к дому.
– Как жалко Мабс, – произнесла Верона. Свекровь просила называть ее Мабс (ее звали Мейбл) вместо общепринятого мама, что было слишком формально. Миссис Джеффертон всегда старалась быть дружелюбной.
– На твоем месте я бы не подходила к ней слишком близко, а то ты можешь заразиться, – заметила Фил.
– Конечно, она не будет подходить, – ответил Форбс и обнял свою молодую жену.
Таксист со станции отнес их вещи в залу и Форбс заплатил ему. Фил торопливо закрыла дверь. Собирался пойти снег и из-под двери сквозило.
Весь дом показался Вероне холодным. Она отказалась снять теплое пальто и, держа руки в карманах, вошла в гостиную, где в камине боролся за свою жизнь маленький огонек. Результатом всей его борьбы была только струйка дыма и редкие вспышки огня, которые не давали тепла.
Фил торопливо опустилась на колени и насыпала в камин слишком много угля, отчего он немедленно потух.
– Господи, Боже мой, сегодня даже огонь отказывается гореть. Да, тут еще одна неприятность. Миссис Тумс, которая приходит к нам каждое утро, сообщила, что не сможет прийти ни сейчас, ни в течение всего Рождества, потому что у ее мальчика свинка. Ну и дела!
– Одно несчастье за другим, – сказал Форбс, его лицо выглядело мрачным, когда он бросил пальто, шляпу и перчатки в кресло. Он потер руки и с сомнением посмотрел на Верону.
– Ты выглядишь так, как будто умрешь сейчас от холода, – добавил он.
– Со мной все в порядке, – сказала Верона. – А вот с Фил, по-моему, нет. Я думаю, ей нужно идти вслед за Мабс в постель. У тебя температура, Фил?
– У меня не хватает времени ее измерить, – ответила Фил. – Я была слишком занята, делая всю работу по дому, занимаясь с Ники и бегая по магазинам. Кто-то же должен заниматься всем этим перед Рождеством. Я была очень занята.
Щеки Фил покраснели, а зубы начали стучать.
– У тебя температура, Фил, тебе нужно немедленно лечь.
– Мне нельзя. Кто-то же должен приглядывать за Ники, тобой и Форбсом. В Кемберли совершенно невозможно лечиться. Да еще на Рождество.
Тут Форбс увидел свою молодую жену в новом свете. И она вызвала у него восхищение. Для него она всегда была изящно тонкой, обаятельной девушкой, за которой надо ухаживать. Верона неожиданно показала свой характер.
– Ты немедленно пойдешь в постель, Фил. Я могу присмотреть за Ники и Форбсом и прослежу за едой.
Так и произошло в течение одного или двух часов. Верона взяла нити правления домом в свои руки, пока ее свекровь и золовка лечили грипп. На удивление хорошо она приготовила завтрак, а потом помыла тарелки и заставила Форбса их вытереть. Верона работала до конца дня. А вечером Форбс обеспокоился за нее: он увидел круги под ее глазами.
– Дорогая, я не хочу чтобы ты заболела, – сказал он. – Ты выглядишь такой усталой, пойдем спать.
Верона позволила Форбсу обнять себя и в полном изнеможении оперлась на него.
В это время зазвонил телефон.
Форбс оставил Верону, которая опустилась в кресло перед электрическим камином в гостиной и закрыла глаза.
Через некоторое время Форбс вернулся.
– Кто это? – спросила она.
– Ад, настоящий ад. Это звонил Тони. Он старался дозвониться мне раньше, но линия была занята. Он знал, что я вернусь и хотел сообщить мне об этом. Он видел одного своего знакомого в Военной канцелярии этим утром, который случайно знал все и рассказал ему. Для меня письмо на почте. Меня послали… в Грецию.
– Грецию, – повторила Верона с широко открытыми глазами, играя ожерельем на худой руке.
– Да, черт побери. Специальное задание. Я думаю, что был бы доволен, если бы остался холостяком, потому что это хорошая работа в штабе. Но я не могу взять тебя с собой. Такой удар, дорогая. Там много проблем и никаких удобств. Зот почему я сказал «настоящий ад».
– Я думала, что теперь жены могут ехать куда угодно.
– Большей частью могут. Все упростилось бы, если меня послали или в Египет, или Триполи, или Бенгази, но это коварное место в Греции. Когда я вернусь, приведу все в порядок. Но мне нужно ехать одному. Тони сказал, что это срочная командировка, и они отправят меня в любом случае. Я должен быть готов двадцать седьмого.
– До окончания увольнения! – воскликнула смущенная Верона.
– Да, они укоротили его.
– Но они знают, что ты только что женился? Это вызвало слабую улыбку на лице Форбса.
– Дорогая, Ван Орг не очень сентиментален. Они стараются посылать женатых на работу, куда они могут взять своих жен, но иногда, как в этом случае, попадается спецзадание, которое требует особой подготовки, и оно досталось мне. Я оказался в этот момент как раз свободен для этой командировки. Боги! Это испортило мое Рождество.
В этот момент Верона начала смутно осознавать всю важность всего того, что сказал Форбс, и что командировка, такая неожиданная, значила для них обоих.
– Я обязан ехать, дорогая, – грустно сказал он. – Мы должны надеяться на лучшее, может быть, мне удастся выписать тебя к себе, или получить другое назначение. Но для меня же будет хуже, если я начну просить об этом сейчас.
Верона поджала губы.
Она только сейчас начала понимать, что несмотря на то, что Форбс любит ее, военная карьера будет для него на первом месте, а она на втором.
– А я что буду делать? – вырвался у нее крик.
Форбс закурил трубку и задымил ею. Он был потрясен и горько разочарован, но его ум уже занимала поездка в Грецию – технические детали и интересные мысли – ив этот момент он не слышал вопроса Вероны. Он сказал, как зовут человека, который, как он думал, будет его начальником в Афинах. Форбс говорил об общей военной ситуации в Греции. Ему это было интересно, и он мог красноречиво рассказывать о военных проблемах в любой части Европы.
Верона сидела тихо, замерзшая и озабоченная.
Неожиданно она прервала его.
– Мы, наверное, расстаемся на несколько месяцев… у нас нет дома… что я буду делать?
– Ну, дорогая, нам не нужен дом или квартира, теперь, когда я знаю, что еду на Средний Восток, и ты, наверное, скоро приедешь ко мне.
– А если нет, Форбс?
– Обязательно приедешь. Я уверен. Это только вопрос времени. И, если ты не сможешь поехать в Грецию, я попрошу, чтобы меня перевели. Но позже. Мы не можем разлучиться надолго, дорогая, сейчас, когда только что поженились.
Верона сидела тихо, борясь с желанием заплакать. Она горько разочаровалась во всем. Перспективы, открывшиеся перед ней, были отнюдь не радужными. Форбс говорил, что она должна быть счастлива возможности иметь два дома, один свой собственный, в Хэмпстэде и этот – Верона знала, что ее всегда примут здесь.
Верона не могла вынести долгого пребывания в доме Форбса. И, несмотря на то, что она любила своих родителей, ей не хотелось возвращаться домой теперь, когда она была замужем. Ей хотелось иметь собственный дом – ее и мужа. Разве не питали эти желания ее любовь к Форбсу и не повлияли на ее решение выйти за него замуж?
Это было забавно… это было ненавистно… то, что он мог быть послан в место, где она не могла бы присоединиться к нему. Такая возможность никогда не приходила ей в голову.
Верона не выдержала:
– О, я ненавижу армию, я ненавижу ее. Потрясенный и немного шокированный, Форбс подошел к ней, сел на ручку кресла, положил руку на ее хорошенькую головку и погладил ее. Верона смотрела на него возмущенными глазами. Его сердце растаяло.
– Бедняжка, я знаю, что ты чувствуешь! Мне ужасно жаль. Ты знаешь, что мне стыдно. Это жутко – через неделю после свадьбы.
Верона закрыла лицо руками и заплакала от усталости и разочарования.
– Но ты не чувствуешь то же, что и я. Тебе нравится армия. Ты привык к ней.
– Ты тоже привыкнешь, дорогая. Это только начало, – сказал Форбс, коротко рассмеялся и добавил. – Не плачь. Пожалуйста, моя дорогая, не плачь. Я не могу видеть тебя несчастной. Ты знаешь, я сделаю все, чтобы быть с тобой как можно быстрее.
Она кивнула головой, но в глубине души не соглашалась с этим.
Ее предупреждали все – не только Форбс. И Стефан…
Мысль о Стефане ужаснула ее. Паника заставила ее повернуться и схватиться за Форбса.
– О, дорогой, дорогой, я не хочу, чтобы ты уезжал.
У Форбса было слабое воображение, и он не знал, что творилось у нее в голове. Но он прижал ее к себе, довольный и польщенный ее реакцией.
– Пойдем наверх в спальню, дорогая, прошептал он. – День был тяжелый и ты устала. Завтра все покажется не таким мрачным.
Но Верона думала: «Он полетит в Грецию, и я останусь одна – миссис Джеффертон без своего мужа возвращается под родительскую крышу. И я захочу рисовать, я захочу вернуться в Академию, но я не хочу быть одна, потому что Стефан…»
Эти и другие мысли проплывали в голове Вероны.
Она, так же, как и раньше, будет видеть своих старых друзей. Маргарет, которая сейчас смотрела за Стефаном. Она могла бы даже влюбиться в него, и, вероятно, виделась в доме общих друзей. Верона ждала того момента, когда уедет с Форбсом и сможет начать новую жизнь с ним. Она была охвачена отупляющим страхом перед будущим. Она позволила Форбсу поднять себя с кресла и машинально пошла за ним.
Глава 2
Однажды февральским серым днем, когда шел дождь со снегом и дул резкий ветер, Маргарет Шо вышла из Академии и направилась к мастерской Стефана Беста.
В последнее время у нее появилась привычка после уроков идти в мастерскую и готовить завтрак для Стефана. Стефан уже не посещал Академию. Он окончил занятия. В последние месяцы он напряженно рисовал, готовясь к выставке. Маргарет лучше, чем кто-либо знала, как усердно Стефан работал, и на какие жертвы пошел, чтобы устроить эту выставку, которая была делом дорогостоящим.
Маргарет была «домработницей» Стефана с тех пор, как Верона забросила рисование. Она любила его неистовой страстью на которую Стефан не отвечал. Иногда Стефан вспоминал, что нужно дать Маргарет денег на еду. И иногда говорил ей «спасибо» за то, что она делает, очевидной благодарностью, которая была достаточной для нее наградой.
Маргарет уже не притворялась, что питает к Вероне неприязнь. Медленно червь ревности подтачивал дружбу. Она ненавидела свою старую подругу. С горькой завистью она желала иметь очарование Вероны, красоту, с помощью которой она завоюет Стефана; и ненавидела подругу, потому что Стефан любил ее; потому, что Маргарет знала: он все еще любит ее. Стефан редко упоминал имя Вероны. Но однажды, раскладывая холсты, он вытащил один, на котором были изображены голова и плечи Вероны, стал смотреть на намеченные линии, и Маргарет увидела, как боль явственно отразилась на его тонком, умном лице. Потом Стефан отложил холст. Он не сказал ни слова. Но по молчанию Стефана Маргарет догадалась о его чувствах к Вероне.
Этим утром, когда Маргарет нажала на кнопку звонка мастерской Стефана, ей пришлось прождать довольно долго. Она звонила второй раз. Дверь открыла Эвелин Тернер, и Маргарет огорчилась, узнав, что Стефан не один. Здесь были оба Тернера, Ноэль и Стефан деятельно упаковывали холсты. У Эвелин в руке были карандаш и бумага:
– Извини, мы не услышали звонок сразу, – сказала она. – Во время работы мы слушали Бетховена. Ноэль упаковывает, а я делаю списки.
Маргарет вошла в мастерскую, снимая шляпку и шарф.
– Что вы делаете? – спросила она с показ ной бодростью, но ревность заставила ее сердце вздрогнуть.
Стефан, с наполовину выкуренной сигаретой ч губах, стоял на коленях перед грудой холстов.
Сейчас Стефан произвел на Маргарет большое впечатление. Он выглядел гораздо более взволнованным и оживленным, чем в последнее время. Он держал свой секрет в тайне от нее, от всех, кроме близнецов. Ноэль знал, потому что помогал Стефану. Неделю или две назад отчим Ноэля, человек состоятельный, хозяин хорошо известного магазина драгоценностей и антиквариата в Вест-Энде , привел к себе домой знаменитого торговца произведениями искусства из Дании, Саймона Ван Оргу. Хорошо известное имя в мире искусства. Ван Орга был критиком и торговцем с мировым именем.
Ноэль рассказал Ван Оргу о своем друге, Стефане Бесте. У него дома был портрет Эвелин, нарисованный Стефаном; голова и плечи долговязой девушки с кудрявыми волосами в темно-красном спортивном свитере. Глаз Ван Орги уловил живость рисунка и хорошую технику. Он так заинтересовался, что решил пойти в мастерскую Стефана и посмотреть на его работы.
Это произошло вчера. Ван Орга оставил изумленного Стефана с чеком в кармане на самую большую сумму денег, которая когда-либо у того была. Ван Орга немедленно купил две его работы. Он был в Лондоне только две недели, а затем возвращался домой и поэтому предложил Стефану провести свою выставку раньше, чем предполагалось. Ван Орга брал на себя ее организацию. Не маленькую, которую мог позволить Стефан, а большую выставку на Бонд-стрит, да еще и с рекламой. Только такой человек, как Ван Орга мог устроить ее быстро.
– Конечно, много еще нужно сделать, и я буду рисовать, как сумасшедший до следующего четверга. Это все нужно вставить в рамы, – Стефан указал на холсты на полу.
Тут вмешалась Эвелин:
– Я была здесь, Маргарет, и слышала, как Ван Орга сказал о Стефане: «Ты будешь великим, мой мальчик. Ты молод и у тебя впереди годы работы и самосовершенствования, но уже сейчас у тебя есть задатки художника, великого художника». – И Эвелин добавила, не переводя дыхания:
– Это все смелые краски Стефана, его оригинальные композиции, которые понравились Ван Орге. Я всегда знала, что это случится.
Маргарет повернулась к Стефану и искренне произнесла:
– О, я так рада за тебя, Стефан, дорогой!
– Спасибо, – ответил он и повернулся к Ноэлю.
– Кстати, он хочет ту работу, рыбацкие лодки в Дьеппской гавани. Не забудь об этом, Ноэль. И вон ту работу слева.
– У тебя есть и лучше, чем эта, – сказал Ноэль, изучая холст.
Раздумывая, Стефан почесал голову.
– А что с «Дьеппской гаванью»? Маргарет смотрела на него, сердце билось медленно, в груди поднималось чувство горечи. Она поняла, что уже не считается «рабом» Стефана. Успех, деньги – надежда на все это пришла к нему накануне вечером, так же как и к тем, кто трудился в поте лица. Но она не причастна к его успеху. Стефан не обращал на нее внимания. Маргарет все еще трогательно была рада, что Ван Орга «открыл его». Она, даже более страстно, чем любой из его друзей, всегда верила в гений Стефана.
Неожиданно Стефан сказал:
– Черт! Я знаю. Я дал эту вещь с Дьеппом Вероне.
Это имя прозвучало в мастерской, как колокол, разбивающий тишину. У Маргарет перехватило дыхание. Близнецы переглянулись. Стефан добавил:
– Это одна из моих лучших картин. И вон там висел холст с изображением головы и плеч Вероны; кто-нибудь из вас помнит его? Ван Оргу нужно увидеть картину. Она должна быть на моей выставке. Но я послал ее Вороне в качестве подарка на свадьбу.
Ноэль посмотрел на друга, чьими работами он восхищался, и дружбу которого ценил больше, чем чью-либо.
– А ты не мог бы одолжить ее у Вероны на время выставки?
Стефан спокойно спросил:
– Кто-нибудь знает, где сейчас Верона?
– Да, она вернулась в Лондон, – ответила Эвелин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21