– Красивой, умной, необычайно привлекательной женщиной.
Его глаза блестели, лицо при свете лампы приняло золотистый оттенок, черты казались мягче и чувственнее в мерцающем свете камина, и волна любви снова охватила Элен. Она была бессильна бороться дальше.
Когда Эдуард осторожно провел руками по ее бедрам и талии, она не могла больше сдерживаться и разразилась неудержимыми рыданиями. Эдуард испугался.
– Не плачь! Я не хотел расстроить тебя.
Он шевельнулся в кресле, привлек ее к себе.
Его уверенные руки гладили ее по спине, голос ласково бормотал:
– Предоставь все мне. Я все устрою, обещаю тебе.
Как будто она была маленькой девочкой со своими крохотными проблемами и заботами, с которыми нельзя справиться без помощи больших и умных взрослых.
Но Элен была не ребенком, а женщиной. И эта женщина в ней сейчас отчаянно плакала по любимому человеку, и его поглаживающие руки вместо того, чтобы утешить, сводили ее с ума.
Рыдания начали стихать. Элен схватилась руками за его плечи и спрятала залитое слезами лицо на его груди.
– Тебе лучше, дорогая? – спросил он, накрывая ее руки своими.
Элен чувствовала себя совсем обессиленной, она даже не сделала попытки соскользнуть с его колен. Смахивая с глаз последние слезинки, она заметила, что глаза Эдуарда странно сверкнули, а грудь взволнованно поднялась, и услышала глубокий прерывистый вздох.
– Вот выпей, тебе это не помешает. Мне, например, просто необходимо, – пробормотал он, протягивая руку к бутылке, стоявшей на низком столике, и наливая вино в два бокала.
Один из них он протянул Элен. Ее дрожащие пальцы ухватились за него, как за спасательный круг, и она в несколько глотков осушила бокал словно умирала от жажды.
Эдуард осторожно взял ее бокал и поставил на столик рядом со своим, нетронутым. Элен произнесла слабым голосом, так как от вина и страстного желания голова ее закружилась:
– Я думала… ты сказал, кажется, что хочешь выпить.
– Хочу, но не так. – Он подался вперед, приподнялся в кресле. Их лица теперь были на одном уровне, совсем близко друг от друга, губы почти соприкасались, когда он прошептал: – А вот как… – И кончиком языка коснулся ее влажных губ. – Это опьяняет посильнее вина.
Его слова были полны соблазна, голос звучал низко и хрипло. Сладострастное прикосновение к ее губам привело Элен в смятение. По ее жилам пробежала дрожь, и едва Эдуард почувствовал эту реакцию, его пальцы нежно заскользили по ее телу, от бедер к плечам и обратно.
Волшебные ощущения парализовали волю Элен, тело охватил неистовый жар, в голове воцарилась странная пустота. Ее руки инстинктивно обвили его широкие плечи, привлекли ближе, и он страстно впился в ее губы обжигающим поцелуем. Поцелуй проник в самую душу Элен, тело растаяло в его пламени, руки Эдуарда тем временем скользнули под свитер, настойчиво задвигались по мягкой шелковистой коже, и она ощутила, как ее охватывает дрожь ожидания невыразимого блаженства… Протестующий возглас замер у нее в горле и превратился в стон удовольствия, когда его руки коснулись ее груди.
– Ты принадлежишь только мне. Я никогда не позволю тебе уйти.
Его глаза стали совсем черными, только в глубине их горел яркий, властный огонь, который дразнил и покорял ее. Охваченная небывалым восторгом, Элен теперь желала лишь одного – принадлежать ему, только ему, на любых условиях. Навсегда. Вся дрожа, она протянула руки, обхватила ладонями любимое лицо. Сердце ее замерло. Околдованная магическими прикосновениями его рук, Элен ждала, что вот сейчас он скажет ей, что не может жить без нее, что любит и не отдаст ее никому… Эдуард смотрел на нее так пронзительно, что она испугалась бы, если бы любовные чары, охватившие ее, не были так сильны. Она отвечала на его взгляд взглядом, полным любви.
Он закрыл глаза, и Элен увидела, как он с силой сжимает челюсть. Потом он сделал глотательное движение, его руки опустились и сжались в кулаки. Удивленная Элен ощутила, как по его телу пробежала легкая дрожь. Ее руки скользнули ему на плечи. Он открыл глаза, и ей показалось в зыбком неверном свете, что в них промелькнуло страдальческое выражение. Но она поняла, что это всего лишь игра ее воображения, когда он прошептал:
– Мы могли бы составить отличную пару. То, что сейчас происходит с нами, прекрасное тому доказательство. – Он снова напряженно глотнул, словно освобождаясь от комка в горле, и продолжал незнакомым медленным голосом: – Избавься от своего поклонника или это сделаю я. Только не рассказывай мне о нем, я не хочу ничего знать – разве только то, что он досаждает тебе. Если да, то он пожалеет, что вообще родился на свет.
Он сурово сжал губы и, взяв ее за талию, резко поставил на ноги, затем поднялся сам и отступил назад. Даже сквозь туманную завесу слез Элен видела, какое усилие он делает, чтобы овладеть собой. Но она была слишком потрясена происшедшим, чтобы двинуться или произнести хотя бы слово. Эдуард мягко сказал:
– Я безумно хочу тебя прямо сейчас, но нам обоим придется подождать, пока ты не сделаешь того, что должна. Напиши ему письмо.
Широкие плечи Эдуарда угрожающе приподнялись, но он тут же заставил себя улыбнуться.
– Ты не можешь скрыть, что хочешь быть со мной. Обещаю, что жалеть тебе не придется. – Он провел тыльной стороной кисти по ее застывшему лицу. – Сейчас я приготовлю ужин, а завтра мы все окончательно уладим.
Эдуард спокойно повернулся и скрылся в кухне, словно ничего не случилось, а перед Элен с силой захлопнулись ворота, только на мгновение приоткрывшие уголок рая.
Трясущимися руками она налила вина в бокал и медленно выпила до дна, глядя на угасающий огонь. Но у нее не было сил сбросить с себя оцепенение и пересечь комнату, чтобы подбросить уголь в камин.
Итак, ничего не изменилось. Эдуард по-прежнему считает, что ей нужен мужчина – и только. Все равно какой. И вот он предлагает себя в качестве утешителя, чтобы заставить ее остаться.
«Ты принадлежишь мне, – сказал он ей. – Я не позволю тебе уйти».
Для Эдуарда смысл жизни заключается во владении собственностью. Элен устраивает его, и он желает сохранить ее при себе любой ценой. Какое ему дело, если где-то на заднем плане маячит любовник. Элен, конечно же, поспешит отделаться от него.
И вот она пассивно позволила ему разыграть сцену обольщения так, как он счел нужным, даже не дав себе труда довести ее до конца. И она напрасно прождала признаний в любви. Разумеется, они не последовали.
Он не любит ее и никогда не полюбит. От этой мысли Элен начинала ненавидеть его почти так же сильно, как ненавидела себя за свою глупость.
Запах жареного мяса вызвал в ней приступ тошноты. Она с трудом дошла до кухонной двери и сказала деревянным голосом:
– Мне не хочется есть. Я иду спать. Спокойной ночи.
Завтра утром она скажет Эдуарду «прощай»!
Элен не сомкнула глаз этой ночью. Она не слышала даже, как он вернулся в свою комнату. Мозг ее оцепенел, в нем осталась только одна-единственная мысль: если она позволит себе думать, чувствовать, вспоминать мгновения, когда ей казалось, что Эдуард готов признаться ей в любви, она погибла. Или ее захватят мучительные переживания о нанесенной ей обиде, когда он намекнул, что для того, чтобы держать ее в полном подчинении, ему достаточно будет лишь изредка поиграть с ней в постели. Если она позволит себе думать об этом оскорблении, она чего доброго кончит тем, что вонзит ему спящему нож под ребра.
И Элен постаралась не думать ни о чем. Она не торопясь собрала вещи, затем присела на край кровати, набросила на себя одеяло и смотрела в окно, пока рассвет не стер со стекла отражение ее измученного лица.
Двигаясь медленно, как старушка, она почистила зубы, провела пальцами по волосам, надела свитер и отнесла чемодан вниз. В холле пахло кофе, но Эдуарда нигде не было видно. Услышав треск расщепляемой древесины, Элен вышла на крыльцо. Утренний воздух был холодным и свежим. Эдуард стоял у поленницы. Топор в его руках резко взмывал в воздух и с жесткой методичностью опускался на толстые короткие поленья, раскалывая их в щепки.
Когда он поднял голову и увидел Элен, стоявшую в дверях, его лицо все еще хранило выражение жестокости. Но оно тут же исчезло. Эдуард смотрел на нее, тяжело переводя дыхание. Взгляд стал мягче, он сказал с упреком:
– Ты так простудишься, дорогая. Я уже приготовил кофе. Налей себе чашку, а я присоединюсь к тебе, как только кончу здесь свои дела.
Словом, он вел себя, как ни в чем не бывало.
– Я уезжаю, – безо всякого выражения произнесла Элен.
В горле у нее пересохло, по жилам пробежал лихорадочный жар, от которого ее бросило в дрожь. Она увидела, как его глаза внезапно сощурились, заметила, как побледнели костяшки пальцев руки, сжимающей топор, и заставила себя говорить дальше, потому что отступать было уже поздно. Ей следовало высказаться до конца и заставить его поверить.
Если она останется, любовь окончательно погубит ее.
– Ты был не прав по отношению к моему другу, – высоким голосом произнесла Элен.
Налетевший порыв холодного ветра заставил ее вздрогнуть.
– Я хочу выйти за него замуж. Я очень люблю его. «Обязуются предоставить друг другу свободу без взаимных обвинений» – так записано в нашем договоре как раз для подобного случая. Ты помнишь?
Ей показалось, что Эдуард сейчас угрожающе двинется к ней. Но, подчиняясь свойственной ему суровой самодисциплине, он остался стоять на месте, глядя на нее пристально и мрачно. Он молчал. Не находил слов? Да и что можно было ответить на ее заявление?
– Разреши мне позвонить из твоего автомобиля? Я хочу вызвать такси, – упорно продолжала Элен, хотя ей очень не хотелось просить его об одолжении.
Эдуард и так дал ей все, за исключением одной вещи, необходимой ей как воздух.
– И ты говоришь это серьезно? – Слова явно давались ему с трудом. – После того как вчера тебе было так хорошо со мной?
Топор выпал из его руки, и Элен поспешно отвела взгляд, чувствуя, как сильно забилось ее сердце. Но эти слова прекрасно показывали его истинное отношение к ней. Он знает, что в его воле сделать с ней все, что он пожелает, заставить ее стать такой, какой ему хочется…
– Ах, это… – Она небрежно пожала плечами. – Можешь мне поверить, я нисколько не горжусь собой. Я просто… мне очень не хватает его. – Ее запинающийся голос делал слова только достовернее.
Эдуард никогда не узнает, как ненавистна была ей произносимая ложь.
– Мы любим друг друга, а ты… мешаешь нам быть вместе.
Элен не находила в себе сил посмотреть ему в глаза, даже когда услышала, как он сильно втянул в себя воздух. Если она посмотрит, самообладание может предательски покинуть ее, и она с плачем бросится в его объятия, скажет, что тут нет ни единого слова правды, что она любит только его одного и останется с ним навсегда, если и он хоть немного будет любить ее.
Женщина резко повернулась и вошла в коттедж. Ему никогда не доведется узнать, чего ей это стоило.
11
Матильда Смит величественно приподнялась из-за отполированного до блеска стола из красного дерева, на котором, как всегда, царил образцовый порядок, и протянула телефонную трубку с таким видом, словно эта вещь была ей крайне неприятна.
– Это вас. Пожалуйста, будьте кратки, кто бы это ни был. И скажите, чтобы впредь вам не звонили в рабочее время. Я думала, вы уже успели усвоить мои требования.
Проглотив готовый сорваться с губ резкий ответ, Элен встала из-за своего маленького столика, заваленного кипами пыльных справочников и украшенного вдобавок допотопной печатной машинкой, ежечасно грозящей развалиться на части. Элен догадывалась, что эта подержанная машинка была водружена здесь именно для того, чтобы лишний раз напомнить ей о ее скромном положении.
Пора подумать о том, чтобы найти себе новое место, сказала себе Элен, торопливо направляясь к телефону по бесконечному ковру. Ее новая начальница утверждала, что это – ценная фамильная реликвия. Возможно, так оно и было сотни две лет тому назад, но теперь ковер протерся до основания, а о его оригинальном цвете и рисунке догадаться было невозможно.
Элен нашла это место секретарши при суровой старой даме полгода назад. В то время оно казалось ей самым лучшим в ее ситуации. Переехав в родовой дом Смитов, низкое, мрачное каменное строение в самом сердце Калифорнии, Элен верила, что здесь, вдали от Эдуарда, сумеет залечить свои раны и, отдохнув морально, снова станет самой собой.
Но все эти шесть месяцев с Элен обращались как с самой последней служанкой. Она с утра до вечера перепечатывала под диктовку смертельно скучные мемуары Матильды, которые ни один человек в здравом уме никогда не станет читать, не говоря уже о том, чтобы печатать. Кроме того, ей приходилось заниматься изысканиями в семейных хрониках Смитов. Прабабушка Матильды по материнской линии была дочерью обедневшего герцога, и эта тема поднималась Матильдой при каждом удобном и неудобном случае.
Еще на Элен лежала обязанность вести хронику событий общественной жизни, в которых ее работодательница принимала участие. Но за время пребывания Элен на своем посту в общественной жизни Матильды не произошло событий более захватывающих, чем открытие деревенской выставки цветов и устройство званого обеда, на котором присутствовали пять скучнейших особ.
Элен начинала чувствовать, что уже достаточно насладилась подобными удовольствиями.
Не обращая внимания на сердитый блеск маленьких черных глазок своей патронессы, молодая женщина взяла протянутую трубку.
Старая леди добавила ледяным тоном:
– Салли, должно быть, уже приготовила мне кофе. Я выпью его в гостиной. После этого я хотела бы, чтобы вы вымыли мне голову. Под старость Салли стала делать это так неловко.
Просто чудо, что старая служанка, на которой держался весь дом, не задушила свою хозяйку еще лет десять назад, раздраженно подумала Элен. Повернувшись к ней спиной, она немного удивленно произнесла в трубку свое «алло». Маргарет и Милли были давно предупреждены, что звонить ей можно только после восьми вечера, а кроме них, никто не знал, что она здесь. Тем не менее это оказалась Милли Уитчер, и от ее слов у Элен мгновенно похолодела спина.
– Вы можете сейчас приехать? Я не хочу вас пугать, но Маргарет… она зовет вас.
– Ей плохо! – взволнованно воскликнула Элен.
Никакого другого объяснения не пришло ей в голову. Ее самостоятельная мамочка и подумать не могла бы о том, чтобы заставить дочку бросить все и приехать к ней без крайней на то необходимости.
– Где она? В какой больнице?
– Нет-нет, она дома, – поспешно заверила ее Милли. – В коттедже «Лебедь».
Элен хотела было расспросить Милли, что именно случилось и что сказал врач, но передумала и быстро проговорила:
– Я выезжаю немедленно. Передайте маме, что буду у вас еще засветло.
Чем скорее она приедет на место, тем быстрее сама все выяснит и сумеет правильно оценить ситуацию. Мама не могла заболеть опасно, пыталась утешить себя Элен, торопливо выходя из комнаты. Ее не увезли в больницу, а Милли слишком ответственный и решительный человек, чтобы оставить без внимания угрожающие симптомы заболевания.
Но все же произошло что-то достаточно серьезное, если мама послала за ней. Охваченная сильным волнением, Элен коротко постучала в дверь гостиной и вошла.
В огромной, заставленной мебелью комнате, несмотря на знойный августовский день, было, как всегда, холодно. Матильда поставила чашку на стол и недовольно заметила:
– Я еще не допила кофе. Приходите через полчаса. А пока перепечатайте то, что я диктовала вам утром.
– Мне надо срочно уехать, – сказала Элен.
Высокомерный тон патронессы на этот раз не произвел на нее никакого впечатления. У Элен были более серьезные основания для переживаний.
– Звонила компаньонка моей матери. Мама просит меня приехать. У нее слабое здоровье, она уже перенесла один инфаркт. Я не могу пренебречь ее просьбой.
Не дожидаясь ответа, она быстро повернулась и направилась к выходу, но у двери задержалась и проговорила на одном дыхании:
– Не знаю, когда именно я вернусь. Я позвоню вам из дома. Но должна предупредить заранее, что не смогу дольше работать у вас. Я сама свяжусь с агентством и попрошу подыскать мне замену.
Всю дорогу Элен мучили угрызения совести. Полгода назад, когда она сообщила матери о том, что ее брак распался, Маргарет была не на шутку расстроена, хотя она и постаралась, как могла, смягчить удар.
– Ты всегда говорила, что Эдуард – самый лучший зять, на которого может рассчитывать теща, – сказала она тогда и, почувствовав, что ее голос звучит жалко и виновато, постаралась сгладить грустное впечатление, изображая беспечность и спокойствие, которых на самом деле, конечно, не чувствовала. – И я совсем не хочу, чтобы ты вычеркивала его из списка своих знакомых. Поверь мне только, что так будет лучше для нас обеих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17