И не только знали, но во всей своей жизни, в совершенно новые времена все равно Толстым руководствовались, дух его исповедовали.
- И что же это были за люди такие?
- А это были старушки деревенские. Старуха Анна в повести "Последний срок" и старуха Дарья в другой повести - "Прощание с Матёрой".
- Что такое? Матерное что-нибудь?
- Дурак! - не выдержал Юрий Юрьевич. - Дурак и есть! Матёра - это остров на реке Ангаре. Которая из Байкала вытекает. На Ангаре ГЭС строили и Матёру водой затапливали, а там деревня была под тем же названием - Матёра! В деревне люди жили. Бабуся Дарья жила. Дуб стоял высокий-высокий, либо кедр - забыл уже, но как сейчас помню: его какие-то пришлые люди спилили. Чтобы не мешал пароходам по будущему водохранилищу плавать. И все это, вся Матёра, она как бы стала прощанием с тем, с толстовским, прошлым. С тем, которое и до Толстого было, но Лев-то Николаевич носил его в себе и войну тысяча восемьсот двенадцатого года в романе "Война и мир" описал. А вот Распутин тот, ушедший вместе с Толстым, мир провожал спустя годы и годы. И гениально проводил. По-человечески. Я даже не представляю себе, что Распутин не на бумаге, а в самом-то себе при том прощании должен был пережить. Что?
- А мне вот понятно: он элемент совести пережил! Только вот зачем это нужно - представлять себе, что в каждом человеке внутри его делается? Я лично доволен, что не представляю, как там внутри у тебя. И хорошо, и правильно делаю. Я каждого человека своими собственными глазами вижу, и мне этого достаточно. По горло! Людей слишком много, чтобы в каждом копаться, вот в чем все дело-то... Ну а старуха Анна? Она - что?
- Старуха Анна умирала, и смерть человеческую Распутин показал сильнее, даже более мудро, чем сам Лев Толстой. Так мне кажется. У Толстого - смерть, ну, скажем, Ивана Ильича, а у Распутина - смерть времени, большой-большой эпохи.
- Старуха умрет - и весь белый свет кончится? Так ты хочешь сказать?
- Не кончится, нет. Он продолжится, но уже в другом качестве. В совершенно другом. В том, в котором живут ее, Анны, дети. Дети приехали попрощаться с умирающей матерью, и каждый из них представляет собой то ли, иное ли качество нового времени. Незавидные качества новой России. Нет, незавидные качества, скажу я тебе, Вовка. Мне бы вот тоже хотелось помереть, как старуха Анна помирала, это любимый, самый близкий мне персонаж. Но вряд ли удастся...
- А что мешает? Как хочешь, так и помирай. И к тебе твои дети придут проститься. И внуки. И даже я - правнук. Честное слово, приду! Не веришь?
- Не очень верю. Вот так. Прийти-то вы, может, и в самом деле придете, а я-то? Я-то кто такой? Мне со старухой Анной не сравняться! Она знала, из какого она времени уходит, а я не знаю: слишком много самых разных времен пережил. Самых разных.
- А тебе, детка, видать, хочется, чтобы тебя проводил какой-нибудь Валентин Распутин. Найдется такой?
- Такого - нет, не найдется... что-нибудь вроде такого...
- Вижу, детка, гляжу на твою личность и вижу: ты приуныл. Напрасно. Ты смотри в будущее с надеждой - и на тебя найдется какой-никакой Распутин, и о тебе напишет прощальное письмо. Кто-нибудь да скажет "аминь".
- Распутина Валентина не найдется - это я точно знаю!
- Даже если и так, все равно надо оптимистически воспринимать; какой-никакой чудак, а найдется... Какой-нибудь чудик...
Помолчали...
- Вот что, детка! - и еще сказал Вовка. - Я знаю, сейчас ты подашься в какие-нибудь философии, уже подался. Теперь я узнал также, что в повестях Распутина имеются элементы совести. И все равно мне срочно необходимо к Мишке сходить. Надо обязательно. Он к тому же Сергеевич, а фамилия у него Горбатенко. Вот мы ему и говорим: "Быть тебе, Мишка, Михаилом Сергеевичем, то есть лысым. Сам не полысеешь - мы тебе поможем". Ха-ха! Обязательно поможем! Ха-ха!
* * *
Вовка убежал, Юрий Юрьевич стал думать о себе и о своем уроке. Самокритично стал думать.
Во-первых, он на этом занятии назвал Вовку дураком. Хотя Вовка и отнесся к этому с полным безразличием, но все равно - как это можно было себе позволить?! Позволить учителю?
Во-вторых, Юрий Юрьевич и в самом деле ударился в недозволительную в этом случае философию. Он сидел и разговаривал с Вовкой так, как будто против него сидел он сам, Юрий Юрьевич, и он сам себя убеждал в том, в чем давным-давно был убежден. Разве это урок?
В-третьих, еще была какая-то нелепость. Была, присутствовала, хотя назвать ее Юрий Юрьевич не мог. Он ее допустил, и он же - не мог назвать... Что-то такое вообще...
Можно было бы и соснуть часок-другой, покуда Вовки нет дома, Юрий Юрьевич уже и к подушке прислонился, он любил соснуть днем, тем более день был выходным, но что-то не спалось.
Он, покуда объяснял Вовке смену эпох и времен - про старуху Анну объяснял и про старуху Дарью, - сильно разволновался. Вовке - как об стенку горох, а ему, старику, нет, его собственные объяснения касались его непосредственно. В самом деле обидно: его-то никто не проводит как следует, никто. И детям, и внукам, и правнуку - всем-всем некогда, всем куда-то скорей-скорей, а Распутина Валентина на него не найдется, не может найтись: что о нем можно написать, если он сам себя не знает? И потребности такой быть вполне определенным, что-то общее из своего времени в себе одном хранить - у него никогда не было. Он и коммунизм хранил, потому что так ему велели, а перестали велеть - он хранить не стал. "Ну если мы такие хорошие, такие за нами мировые дела, такое духовное прошлое, почему же мы так плохо, так неустроенно живем? Так бесчестно?" - думал он.
* * *
Вот и Вовка, как только пришел жить к Юрию Юрьевичу, первое он что сделал? Первым делом он спросил, сколько на его прокорм родители оставили Юрию Юрьевичу. Спросил и пояснил: "Мне карманные деньги крайне нужны. Без денег ни один нормальный человек нынче не живет! - снова и снова вспоминал Юрий Юрьевич тот потрясший его разговор. - Имей в виду: если не дашь - я все равно каким-нибудь путем деньги достану".
- Это какой же у тебя будет путь? - спросил тогда Юрий Юрьевич. И услышал:
- Мало ли какой... Мало ли... Самое простое - взять в долг. Под возвращение родителей. Родители приедут, я им по всей форме доложу: должен! Ну а они уж как хотят пусть выкручиваются. Им вовремя нужно было думать, а не ставить меня в немыслимое положение. Они - не дети. Должны по-взрослому соображать.
- Вот что, Вовка! У нас занятие, у нас урок, мы договорились. Договорились - значит, сиди и слушай, не хлопай ушами.
- Я не хлопаю.
- А я не слепой. Я вижу.
- А я вижу, что ты ничего не видишь, интеллигент... "Гении, гении"! Какой мне толк от гениев? Мне лично? Если их на десять миллионов один - им и самим-то нечего делать на этом свете. Разве что всё те же деньги делать? Если умеют.
Вот какого потомка воспитывали Вовкины родители. Они чтили запланированную дочку Людочку, а к незапланированному Вовке относились как к недоразумению. Вовка точно так же, и даже точнее, относился к родителям. Заодно и к прадеду.
В то же время Юрий Юрьевич думал: а все-таки покуда Валентин Распутин живет, почему бы и ему, старику, не пожить еще? Не подождать, что еще Валентин напишет?
* * *
- Чингисхан - это значит "могучий хан", - начал свой урок по истории Юрий Юрьевич. (Тема - монголо-татарское иго.) - Между прочим, настоящее имя "могучего" было Темучин, это уже позже ему дали такое наименование. Он родился в тысяча сто шестидесятом году, но это примерно, а вот год его смерти известен точно: тысяча двести двадцать седьмой. В русских дореволюционных учебниках о нем говорилось, что он - величайший завоеватель всех времен и народов.
Вовка сидел за кухонным столом маленький-маленький, усердно ковырял в носу, а на Юрия Юрьевича смотрел с некоторым сожалением, если уж не с презрением.
Вот так: Юрий Юрьевич Вовке - о величайших в истории человечества событиях, о потрясающей судьбе России и других народов, а Вовка "козу" из носа тащит.
Может быть, великие трагедии потому и происходят и никогда не кончаются, что малыши плюют на историю? Плюют на нее и когда подрастают?
Юрий Юрьевич к уроку покуда готовился, много чего пережил, о многом подумал, многое перечувствовал, а Вовка ничего не переживает, ничего по этому поводу не думает и ровным счетом ничего не чувствует.
Нехороший, неприятный разрыв, нехорошее, неприятное разноязычие.
- Чингисхан, он мало того что сам воевал, он династию завоевателей основал, его внук Батый воевал Россию и надолго погрузил ее в рабство. Это рабство, Вовка, сказывается в нас и нынче.
Вовка "козу" из носа вытащил, внимательно рассмотрел ее и сбросил под стол.
"Такова учительская доля!" - подумал Юрий Юрьевич, не оставляя, однако, попыток приобщить Вовку к великой трагедии.
- Династия Чингисхана, его сыновья, внуки и правнуки, завоевывали все новые и новые страны, присоединив к своей империи все тюркские, все татарские и почти все славянские народы...
- А этим-то чего надо было? - зевнув, спросил Вовка.
- Кому? - не понял Юрий Юрьевич.
- Ну, этим, как их, детям, внукам и правнукам? Сделал для них предок хорошее дело, подарок им сделал, ну и сидели бы. Жили бы и радовались. Нет, им все мало, все мало... Правда, что история - это глупая вещь. Только и делает, что учит глупостям.
- Ты слушай, Вовка. Слушай и не перебивай. Комментировать историю позже будешь.
- Когда позже?
- Ну, когда ее выучишь...
- Странно... - пожал плечами Вовка. - Ну ладно, я тебя слушаю...
- Несмотря на Великую Китайскую стену, монголы взяли Пекин, потом пошли на запад, разрушили очень мощное государство Хорезм. Это в Средней Азии. Это было очень культурное государство, оно возникло в шестом-седьмом веке до нашей эры, там были прекрасные оросительные системы и высокопроизводительное земледелие. Были развиты искусства, но под игом монголов многое погибло.
Юрий Юрьевич развернул на столе географическую карту, специально для этого урока приготовленную, и показал примерные границы государства Хорезм.
Вовка посмотрел на карту, потом на Юрия Юрьевича, вздохнул и сказал:
- Ничего не скажешь - порядочно. Значит, было - и не стало. Значит, как корова языком слизнула...
- Но этого мало, какое там! Монголы обогнули Каспийское море с юга, ну вот тут, где в настоящее время находится Иран, и заняли Закавказье. Потом вышли в заволжские степи и разбили печенегов, которые тоже были мощным племенем, но до этого их разбил великий князь Киевский, князь Ярослав Мудрый. В конце концов печенеги отошли в Венгрию. Вот она, Венгрия-то, где, на каком на западе!
- Далековато проскакали. Им, наверное, в Лондон хотелось.
- В Лондон? Там же пролив. Пролив Ла-Манш.
- Ну, о Ла-Манше они могли и не знать. А подъехали бы к берегу и свернули бы на Париж. Далее - на Мадрид.
Об исторических событиях Вовка и всегда-то имел привычку говорить насмешливо и как бы между прочим. Юрия Юрьевича это страшно раздражало. Иногда, сказать по совести, просто бесило, но он и на этот раз сдержался, помолчал минутку, взял себя в руки и решил сказать по поводу монгольского вторжения в Европу что-нибудь живописное, что-нибудь для Вовки увлекательное. Он подумал и сказал так:
- Нет, ты только представь себе, в армии монголов было шестьсот тысяч всадников! Это и по нынешним временам уму непостижимо - шестьсот тысяч! Монголы были кочевниками, кочевали по степям, жили в кибитках, пасли, перегоняли с места на место огромные-преогромные табуны овец и лошадей. Им такой поход был не в диковинку. Им, а больше никому на свете он не удался бы.
- Уж это - как пить дать... - согласился Вовка.
- Теперь дальше: каждый монгольский всадник вел в поводу еще двух-трех лошадей и менял их на ходу. Пересаживался, чтобы под его тяжестью лошадь слишком не уставала. Поход-то продолжался от зари до зари и все время рысью, рысью.
- Да хоть бы и десять лошадей у каждого, я все равно им не завидую...
- Теперь прикинь: если у каждого всадника - три лошади, значит, всего в армии был один миллион восемьсот тысяч, считай - два миллиона лошадей.
- Считаю... Получается - ты, детка, прав.
- Когда армия монголов проходила по местности, за ней оставался след пустыни: два миллиона лошадей - это ведь восемь миллионов копыт!
- Ты, детка, все-таки здорово соображаешь: так и есть, восемь миллионов. Восемь - все растопчут. Восемь - камни перемолотят. Вот пылищи-то было!
- Ага, значит, ты себе представил, что это такое!
- У меня развитое воображение. Достаточно развитое. Мне учитель географии именно так и говорил.
Юрий Юрьевич продолжил свою живопись:
- Монголы были страшно жестоки, все живое уничтожали на пути, но жестоки они были и к самим себе. В их армии существовал порядок: самой малой частью считался десяток всадников, десять десятков составляло сотню, десять сотен - тысячу, потом десять тысяч. Десятью тысячами командовал уже бо-ольшой начальник, по-нашему - генерал.
- Все может быть! - согласился Вовка. - Может быть, что и не просто генерал, а, скажем, генерал-лейтенант...
Теперь уже Юрий Юрьевич согласился с Вовкой:
- Все может быть, - и продолжил свой рассказ: - Так вот, если один монгольский воин бежал с поля боя, тогда казнили смертью весь десяток, а если бежал десяток - казнили сотню.
Тут Вовка заинтересовался:
- А если тысяча бежала? Если бежало десять тысяч? Тогда?
- Тогда... тогда я что-то не знаю.
- Ну вот! Не знаешь! То-то и оно! Если бежит один - за него казнят десятерых, а если бежит десять тысяч - за это никого. Командующий десятью тысячами остается жив-живехонек и, я думаю, даже не лишается генеральского звания. Такой порядок, он на все времена и у всех народов. До тебя дошло?
- Кажется, дошло...
- До историка обязательно должно дойти.
Несколько сникнув, Юрий Юрьевич не забыл все же своего намерения коснуться самого главного, ради чего он, собственно, и избрал тему монгольского ига на Руси.
- Теперь представь себе, Вовка, - заговорил он несколько иным, еще более трагическим тоном, - представь себе, каково было русским людям два и даже более века находиться под чужеземным игом, под игом государства гораздо менее культурного и гораздо более жестокого. Монгольские вассалы грабили русский народ, если те вовремя не платили дань, они уводили людей в рабство. Они приостановили процесс нормального развития славянства - одной из самых культурных наций того времени в Европе. Европа - это был земледельческий материк, а культура всегда начиналась от земли, от земледелия. При земледельце водится домашний скот, а кочевник - тот сам водится при скоте, его стада сегодня здесь, через неделю - за сто километров, а через месяц - за двести. Поэтому он и не создает архитектуру, живопись, а литература у него устная. У него нет театра, почти нет школ.
- Школ нет?
- И школ нет. Не было. А ты, поди-ка, и доволен?
- Как сказать. Начальные классы все-таки должны быть. Читать, писать, считать - это всё должны уметь все-все. А вот если дело доходит до всякой бодяги, откуда, например, взялась картошка или почему Батый пошел на древнюю Русь, - это все оч-чень сомнительно. Пусть все это, всю эту бодягу, изучают бодяжники, а тем, кому все это до лампочки, - им-то зачем навязывать? Вот тебе и твоя культура, твоя демократия! Ты их любишь-уважаешь, а они насильники вроде Чингисхана. Или хотя бы внука его, хана Батыя. Правильно я сказал - Батый?
- Сказал-то правильно... Но там кроме Батыя было еще много разных ханов... Хан Мамай, например. Хан Узбек - от него пошло название "Узбекистан", так я думаю. Все они были деспотами. Всем им культура была врагом.
- Думать можно обо всем на свете. Даже об истории. А у нас в классе тоже Мамай есть.
- Фамилия такая?
- Фамилия у него - Мамаев. А зовут Мамаем. Все зовут. Иной раз так и учитель скажет: "Мамай, к доске!" Ну уж тут мы похохочем так похохочем! Учитель сам не рад, а мы - ржем и ржем, ржем и ржем. Глядишь, минут десять прошло. А там, глядишь, и звонок.
- Не так уж и смешно.
- Конечно, не так.
- Тогда чего же вы ржете-то?
- Как - чего? Товарища выручить. Кому это охота к доске выходить? И вообще, чем скорее урок кончается, тем лучше.
- Зачем вы тогда в школу-то ходите?
- Не ходили бы, если бы знали, что это совершенно не нужно. Но раз уж без этого нельзя... От Чингисхана, от Батыя с Мамаем и Узбеком можно было в лес убежать, а от твоей культуры куда убежишь? Куда без диплома об окончании средней школы? И даже какого-никакого засраного института. Знаю я вас всех, культурников, - на краю света догоните.
- И в то же время ты предпочитаешь рабство Чингисхана? И не Россия тебе нужна, культурная и свободная, а чтобы ты был у кого-нибудь в рабстве и жил и думал как раб? Так это же - позор! Неужели не понимаешь - позор! Тебе дикость предпочтительнее? Вовка! Даже я о тебе так плохо не думал!
- Детка Юрий Юрьевич! Во-первых, я ничего не предпочитаю, по мне, как идет, так и идет. Лучше сказать - как шло, так и шло. Во-вторых, как ты обо мне думаешь - мне совершенно все равно. Думай как хочешь обо мне, я буду как я хочу - о тебе, это и есть настоящая свобода.
1 2 3 4 5
- И что же это были за люди такие?
- А это были старушки деревенские. Старуха Анна в повести "Последний срок" и старуха Дарья в другой повести - "Прощание с Матёрой".
- Что такое? Матерное что-нибудь?
- Дурак! - не выдержал Юрий Юрьевич. - Дурак и есть! Матёра - это остров на реке Ангаре. Которая из Байкала вытекает. На Ангаре ГЭС строили и Матёру водой затапливали, а там деревня была под тем же названием - Матёра! В деревне люди жили. Бабуся Дарья жила. Дуб стоял высокий-высокий, либо кедр - забыл уже, но как сейчас помню: его какие-то пришлые люди спилили. Чтобы не мешал пароходам по будущему водохранилищу плавать. И все это, вся Матёра, она как бы стала прощанием с тем, с толстовским, прошлым. С тем, которое и до Толстого было, но Лев-то Николаевич носил его в себе и войну тысяча восемьсот двенадцатого года в романе "Война и мир" описал. А вот Распутин тот, ушедший вместе с Толстым, мир провожал спустя годы и годы. И гениально проводил. По-человечески. Я даже не представляю себе, что Распутин не на бумаге, а в самом-то себе при том прощании должен был пережить. Что?
- А мне вот понятно: он элемент совести пережил! Только вот зачем это нужно - представлять себе, что в каждом человеке внутри его делается? Я лично доволен, что не представляю, как там внутри у тебя. И хорошо, и правильно делаю. Я каждого человека своими собственными глазами вижу, и мне этого достаточно. По горло! Людей слишком много, чтобы в каждом копаться, вот в чем все дело-то... Ну а старуха Анна? Она - что?
- Старуха Анна умирала, и смерть человеческую Распутин показал сильнее, даже более мудро, чем сам Лев Толстой. Так мне кажется. У Толстого - смерть, ну, скажем, Ивана Ильича, а у Распутина - смерть времени, большой-большой эпохи.
- Старуха умрет - и весь белый свет кончится? Так ты хочешь сказать?
- Не кончится, нет. Он продолжится, но уже в другом качестве. В совершенно другом. В том, в котором живут ее, Анны, дети. Дети приехали попрощаться с умирающей матерью, и каждый из них представляет собой то ли, иное ли качество нового времени. Незавидные качества новой России. Нет, незавидные качества, скажу я тебе, Вовка. Мне бы вот тоже хотелось помереть, как старуха Анна помирала, это любимый, самый близкий мне персонаж. Но вряд ли удастся...
- А что мешает? Как хочешь, так и помирай. И к тебе твои дети придут проститься. И внуки. И даже я - правнук. Честное слово, приду! Не веришь?
- Не очень верю. Вот так. Прийти-то вы, может, и в самом деле придете, а я-то? Я-то кто такой? Мне со старухой Анной не сравняться! Она знала, из какого она времени уходит, а я не знаю: слишком много самых разных времен пережил. Самых разных.
- А тебе, детка, видать, хочется, чтобы тебя проводил какой-нибудь Валентин Распутин. Найдется такой?
- Такого - нет, не найдется... что-нибудь вроде такого...
- Вижу, детка, гляжу на твою личность и вижу: ты приуныл. Напрасно. Ты смотри в будущее с надеждой - и на тебя найдется какой-никакой Распутин, и о тебе напишет прощальное письмо. Кто-нибудь да скажет "аминь".
- Распутина Валентина не найдется - это я точно знаю!
- Даже если и так, все равно надо оптимистически воспринимать; какой-никакой чудак, а найдется... Какой-нибудь чудик...
Помолчали...
- Вот что, детка! - и еще сказал Вовка. - Я знаю, сейчас ты подашься в какие-нибудь философии, уже подался. Теперь я узнал также, что в повестях Распутина имеются элементы совести. И все равно мне срочно необходимо к Мишке сходить. Надо обязательно. Он к тому же Сергеевич, а фамилия у него Горбатенко. Вот мы ему и говорим: "Быть тебе, Мишка, Михаилом Сергеевичем, то есть лысым. Сам не полысеешь - мы тебе поможем". Ха-ха! Обязательно поможем! Ха-ха!
* * *
Вовка убежал, Юрий Юрьевич стал думать о себе и о своем уроке. Самокритично стал думать.
Во-первых, он на этом занятии назвал Вовку дураком. Хотя Вовка и отнесся к этому с полным безразличием, но все равно - как это можно было себе позволить?! Позволить учителю?
Во-вторых, Юрий Юрьевич и в самом деле ударился в недозволительную в этом случае философию. Он сидел и разговаривал с Вовкой так, как будто против него сидел он сам, Юрий Юрьевич, и он сам себя убеждал в том, в чем давным-давно был убежден. Разве это урок?
В-третьих, еще была какая-то нелепость. Была, присутствовала, хотя назвать ее Юрий Юрьевич не мог. Он ее допустил, и он же - не мог назвать... Что-то такое вообще...
Можно было бы и соснуть часок-другой, покуда Вовки нет дома, Юрий Юрьевич уже и к подушке прислонился, он любил соснуть днем, тем более день был выходным, но что-то не спалось.
Он, покуда объяснял Вовке смену эпох и времен - про старуху Анну объяснял и про старуху Дарью, - сильно разволновался. Вовке - как об стенку горох, а ему, старику, нет, его собственные объяснения касались его непосредственно. В самом деле обидно: его-то никто не проводит как следует, никто. И детям, и внукам, и правнуку - всем-всем некогда, всем куда-то скорей-скорей, а Распутина Валентина на него не найдется, не может найтись: что о нем можно написать, если он сам себя не знает? И потребности такой быть вполне определенным, что-то общее из своего времени в себе одном хранить - у него никогда не было. Он и коммунизм хранил, потому что так ему велели, а перестали велеть - он хранить не стал. "Ну если мы такие хорошие, такие за нами мировые дела, такое духовное прошлое, почему же мы так плохо, так неустроенно живем? Так бесчестно?" - думал он.
* * *
Вот и Вовка, как только пришел жить к Юрию Юрьевичу, первое он что сделал? Первым делом он спросил, сколько на его прокорм родители оставили Юрию Юрьевичу. Спросил и пояснил: "Мне карманные деньги крайне нужны. Без денег ни один нормальный человек нынче не живет! - снова и снова вспоминал Юрий Юрьевич тот потрясший его разговор. - Имей в виду: если не дашь - я все равно каким-нибудь путем деньги достану".
- Это какой же у тебя будет путь? - спросил тогда Юрий Юрьевич. И услышал:
- Мало ли какой... Мало ли... Самое простое - взять в долг. Под возвращение родителей. Родители приедут, я им по всей форме доложу: должен! Ну а они уж как хотят пусть выкручиваются. Им вовремя нужно было думать, а не ставить меня в немыслимое положение. Они - не дети. Должны по-взрослому соображать.
- Вот что, Вовка! У нас занятие, у нас урок, мы договорились. Договорились - значит, сиди и слушай, не хлопай ушами.
- Я не хлопаю.
- А я не слепой. Я вижу.
- А я вижу, что ты ничего не видишь, интеллигент... "Гении, гении"! Какой мне толк от гениев? Мне лично? Если их на десять миллионов один - им и самим-то нечего делать на этом свете. Разве что всё те же деньги делать? Если умеют.
Вот какого потомка воспитывали Вовкины родители. Они чтили запланированную дочку Людочку, а к незапланированному Вовке относились как к недоразумению. Вовка точно так же, и даже точнее, относился к родителям. Заодно и к прадеду.
В то же время Юрий Юрьевич думал: а все-таки покуда Валентин Распутин живет, почему бы и ему, старику, не пожить еще? Не подождать, что еще Валентин напишет?
* * *
- Чингисхан - это значит "могучий хан", - начал свой урок по истории Юрий Юрьевич. (Тема - монголо-татарское иго.) - Между прочим, настоящее имя "могучего" было Темучин, это уже позже ему дали такое наименование. Он родился в тысяча сто шестидесятом году, но это примерно, а вот год его смерти известен точно: тысяча двести двадцать седьмой. В русских дореволюционных учебниках о нем говорилось, что он - величайший завоеватель всех времен и народов.
Вовка сидел за кухонным столом маленький-маленький, усердно ковырял в носу, а на Юрия Юрьевича смотрел с некоторым сожалением, если уж не с презрением.
Вот так: Юрий Юрьевич Вовке - о величайших в истории человечества событиях, о потрясающей судьбе России и других народов, а Вовка "козу" из носа тащит.
Может быть, великие трагедии потому и происходят и никогда не кончаются, что малыши плюют на историю? Плюют на нее и когда подрастают?
Юрий Юрьевич к уроку покуда готовился, много чего пережил, о многом подумал, многое перечувствовал, а Вовка ничего не переживает, ничего по этому поводу не думает и ровным счетом ничего не чувствует.
Нехороший, неприятный разрыв, нехорошее, неприятное разноязычие.
- Чингисхан, он мало того что сам воевал, он династию завоевателей основал, его внук Батый воевал Россию и надолго погрузил ее в рабство. Это рабство, Вовка, сказывается в нас и нынче.
Вовка "козу" из носа вытащил, внимательно рассмотрел ее и сбросил под стол.
"Такова учительская доля!" - подумал Юрий Юрьевич, не оставляя, однако, попыток приобщить Вовку к великой трагедии.
- Династия Чингисхана, его сыновья, внуки и правнуки, завоевывали все новые и новые страны, присоединив к своей империи все тюркские, все татарские и почти все славянские народы...
- А этим-то чего надо было? - зевнув, спросил Вовка.
- Кому? - не понял Юрий Юрьевич.
- Ну, этим, как их, детям, внукам и правнукам? Сделал для них предок хорошее дело, подарок им сделал, ну и сидели бы. Жили бы и радовались. Нет, им все мало, все мало... Правда, что история - это глупая вещь. Только и делает, что учит глупостям.
- Ты слушай, Вовка. Слушай и не перебивай. Комментировать историю позже будешь.
- Когда позже?
- Ну, когда ее выучишь...
- Странно... - пожал плечами Вовка. - Ну ладно, я тебя слушаю...
- Несмотря на Великую Китайскую стену, монголы взяли Пекин, потом пошли на запад, разрушили очень мощное государство Хорезм. Это в Средней Азии. Это было очень культурное государство, оно возникло в шестом-седьмом веке до нашей эры, там были прекрасные оросительные системы и высокопроизводительное земледелие. Были развиты искусства, но под игом монголов многое погибло.
Юрий Юрьевич развернул на столе географическую карту, специально для этого урока приготовленную, и показал примерные границы государства Хорезм.
Вовка посмотрел на карту, потом на Юрия Юрьевича, вздохнул и сказал:
- Ничего не скажешь - порядочно. Значит, было - и не стало. Значит, как корова языком слизнула...
- Но этого мало, какое там! Монголы обогнули Каспийское море с юга, ну вот тут, где в настоящее время находится Иран, и заняли Закавказье. Потом вышли в заволжские степи и разбили печенегов, которые тоже были мощным племенем, но до этого их разбил великий князь Киевский, князь Ярослав Мудрый. В конце концов печенеги отошли в Венгрию. Вот она, Венгрия-то, где, на каком на западе!
- Далековато проскакали. Им, наверное, в Лондон хотелось.
- В Лондон? Там же пролив. Пролив Ла-Манш.
- Ну, о Ла-Манше они могли и не знать. А подъехали бы к берегу и свернули бы на Париж. Далее - на Мадрид.
Об исторических событиях Вовка и всегда-то имел привычку говорить насмешливо и как бы между прочим. Юрия Юрьевича это страшно раздражало. Иногда, сказать по совести, просто бесило, но он и на этот раз сдержался, помолчал минутку, взял себя в руки и решил сказать по поводу монгольского вторжения в Европу что-нибудь живописное, что-нибудь для Вовки увлекательное. Он подумал и сказал так:
- Нет, ты только представь себе, в армии монголов было шестьсот тысяч всадников! Это и по нынешним временам уму непостижимо - шестьсот тысяч! Монголы были кочевниками, кочевали по степям, жили в кибитках, пасли, перегоняли с места на место огромные-преогромные табуны овец и лошадей. Им такой поход был не в диковинку. Им, а больше никому на свете он не удался бы.
- Уж это - как пить дать... - согласился Вовка.
- Теперь дальше: каждый монгольский всадник вел в поводу еще двух-трех лошадей и менял их на ходу. Пересаживался, чтобы под его тяжестью лошадь слишком не уставала. Поход-то продолжался от зари до зари и все время рысью, рысью.
- Да хоть бы и десять лошадей у каждого, я все равно им не завидую...
- Теперь прикинь: если у каждого всадника - три лошади, значит, всего в армии был один миллион восемьсот тысяч, считай - два миллиона лошадей.
- Считаю... Получается - ты, детка, прав.
- Когда армия монголов проходила по местности, за ней оставался след пустыни: два миллиона лошадей - это ведь восемь миллионов копыт!
- Ты, детка, все-таки здорово соображаешь: так и есть, восемь миллионов. Восемь - все растопчут. Восемь - камни перемолотят. Вот пылищи-то было!
- Ага, значит, ты себе представил, что это такое!
- У меня развитое воображение. Достаточно развитое. Мне учитель географии именно так и говорил.
Юрий Юрьевич продолжил свою живопись:
- Монголы были страшно жестоки, все живое уничтожали на пути, но жестоки они были и к самим себе. В их армии существовал порядок: самой малой частью считался десяток всадников, десять десятков составляло сотню, десять сотен - тысячу, потом десять тысяч. Десятью тысячами командовал уже бо-ольшой начальник, по-нашему - генерал.
- Все может быть! - согласился Вовка. - Может быть, что и не просто генерал, а, скажем, генерал-лейтенант...
Теперь уже Юрий Юрьевич согласился с Вовкой:
- Все может быть, - и продолжил свой рассказ: - Так вот, если один монгольский воин бежал с поля боя, тогда казнили смертью весь десяток, а если бежал десяток - казнили сотню.
Тут Вовка заинтересовался:
- А если тысяча бежала? Если бежало десять тысяч? Тогда?
- Тогда... тогда я что-то не знаю.
- Ну вот! Не знаешь! То-то и оно! Если бежит один - за него казнят десятерых, а если бежит десять тысяч - за это никого. Командующий десятью тысячами остается жив-живехонек и, я думаю, даже не лишается генеральского звания. Такой порядок, он на все времена и у всех народов. До тебя дошло?
- Кажется, дошло...
- До историка обязательно должно дойти.
Несколько сникнув, Юрий Юрьевич не забыл все же своего намерения коснуться самого главного, ради чего он, собственно, и избрал тему монгольского ига на Руси.
- Теперь представь себе, Вовка, - заговорил он несколько иным, еще более трагическим тоном, - представь себе, каково было русским людям два и даже более века находиться под чужеземным игом, под игом государства гораздо менее культурного и гораздо более жестокого. Монгольские вассалы грабили русский народ, если те вовремя не платили дань, они уводили людей в рабство. Они приостановили процесс нормального развития славянства - одной из самых культурных наций того времени в Европе. Европа - это был земледельческий материк, а культура всегда начиналась от земли, от земледелия. При земледельце водится домашний скот, а кочевник - тот сам водится при скоте, его стада сегодня здесь, через неделю - за сто километров, а через месяц - за двести. Поэтому он и не создает архитектуру, живопись, а литература у него устная. У него нет театра, почти нет школ.
- Школ нет?
- И школ нет. Не было. А ты, поди-ка, и доволен?
- Как сказать. Начальные классы все-таки должны быть. Читать, писать, считать - это всё должны уметь все-все. А вот если дело доходит до всякой бодяги, откуда, например, взялась картошка или почему Батый пошел на древнюю Русь, - это все оч-чень сомнительно. Пусть все это, всю эту бодягу, изучают бодяжники, а тем, кому все это до лампочки, - им-то зачем навязывать? Вот тебе и твоя культура, твоя демократия! Ты их любишь-уважаешь, а они насильники вроде Чингисхана. Или хотя бы внука его, хана Батыя. Правильно я сказал - Батый?
- Сказал-то правильно... Но там кроме Батыя было еще много разных ханов... Хан Мамай, например. Хан Узбек - от него пошло название "Узбекистан", так я думаю. Все они были деспотами. Всем им культура была врагом.
- Думать можно обо всем на свете. Даже об истории. А у нас в классе тоже Мамай есть.
- Фамилия такая?
- Фамилия у него - Мамаев. А зовут Мамаем. Все зовут. Иной раз так и учитель скажет: "Мамай, к доске!" Ну уж тут мы похохочем так похохочем! Учитель сам не рад, а мы - ржем и ржем, ржем и ржем. Глядишь, минут десять прошло. А там, глядишь, и звонок.
- Не так уж и смешно.
- Конечно, не так.
- Тогда чего же вы ржете-то?
- Как - чего? Товарища выручить. Кому это охота к доске выходить? И вообще, чем скорее урок кончается, тем лучше.
- Зачем вы тогда в школу-то ходите?
- Не ходили бы, если бы знали, что это совершенно не нужно. Но раз уж без этого нельзя... От Чингисхана, от Батыя с Мамаем и Узбеком можно было в лес убежать, а от твоей культуры куда убежишь? Куда без диплома об окончании средней школы? И даже какого-никакого засраного института. Знаю я вас всех, культурников, - на краю света догоните.
- И в то же время ты предпочитаешь рабство Чингисхана? И не Россия тебе нужна, культурная и свободная, а чтобы ты был у кого-нибудь в рабстве и жил и думал как раб? Так это же - позор! Неужели не понимаешь - позор! Тебе дикость предпочтительнее? Вовка! Даже я о тебе так плохо не думал!
- Детка Юрий Юрьевич! Во-первых, я ничего не предпочитаю, по мне, как идет, так и идет. Лучше сказать - как шло, так и шло. Во-вторых, как ты обо мне думаешь - мне совершенно все равно. Думай как хочешь обо мне, я буду как я хочу - о тебе, это и есть настоящая свобода.
1 2 3 4 5