Дело вот в чем: не так давно я опубликовал книгу, посвященную логическим сериям, и имел неосторожность включить туда главу про серийные убийства. С тех пор мне приходят всякого рода послания с признаниями в якобы совершенных преступлениях… Короче, я выбросил письмо в корзину для бумаг, едва зашел к себе в кабинет.— Но тогда оно скорее всего там и лежит, — предположил Питерсен.— Боюсь, что нет, — сказал Селдом. — Уже покидая аудиторию, я почему-то опять вспомнил о письме. У меня вдруг вызвал тревогу указанный там адрес: во время занятий мне пришло в голову, что где-то там живет миссис Иглтон, хотя я и не помнил точно номер ее дома. Мне захотелось перечитать письмо и еще раз взглянуть на адрес, но посыльный уже побывал в моем кабинете… навел там порядок — корзина для бумаг оказалась пустой. А я решил все-таки заглянуть сюда.— Надо на всякий случай еще раз проверить… — сказал Питерсен и крикнул одному из своих людей: — Уилки, отправляйтесь в Мертон-колледж и побеседуйте с посыльным. Как его зовут?— Брент, — ответил Селдом. — Но, думаю, не стоит и пытаться, ведь обычно именно в этот час проходит мусорная машина.— Ладно, если бумага не найдется, мы пригласим вас и попросим подробно описать нашему художнику буквы; но пока мы сохраним все это в тайне, и я прошу вас обоих проявлять максимальную сдержанность. А не было ли в том письме еще чего-нибудь примечательного, о чем вы не упомянули? Ну, скажем, сорт бумаги, цвет чернил или что-то другое, привлекшее ваше внимание?— Чернила были черные, по-моему, из чернильницы. Бумага белая, обычная, стандартного формата. Буквы большие, четкие. Лист был аккуратно сложен вчетверо. Да, кстати, вот одна весьма загадочная деталь: под текстом был старательно выведен круг, тоже черными чернилами. Маленький круг, очень ровный…— Круг, — задумчиво повторил Питерсен. — Вместо подписи? Или вместо печати? А может, вам это напомнило что-нибудь еще?— Пожалуй, круг как-то связан с той главой — о серийных преступлениях — из моей книги. Я там доказываю, что если оставить в стороне детективные романы и фильмы, то обнаружится, что логика, лежащая в основе серийных преступлений — по крайней мере тех, о которых история донесла до нас достоверные сведения, — как правило, весьма элементарна и в первую очередь указывает на психические отклонения. Все примеры весьма незатейливы и примитивны, типичное — однообразие и повторяемость, и в подавляющем большинстве своем такие преступления спровоцированы каким-либо травматическим опытом или детской фиксацией. Иначе говоря, подобными случаями должен заниматься скорее психиатр, это вовсе не настоящие логические загадки. В той же главе я прихожу к следующему выводу: преступления с интеллектуальной мотивацией, совершаемые исключительно из тщеславия, из желания доказать какую-либо теорию — скажем, в духе Раскольникова, или, если говорить о конкретной писательской судьбе, то следует в первую очередь назвать Томаса Де Куинси Томас Де Куинси (1785-1859) — английский писатель-романтик. Одно из самых известных его произведений — автобиографическая книга «Исповедь англичанина, курильщика опиума» (1822).
, — так вот, эти преступления не имеют никакого отношения к реальному миру. И еще я в шутку добавил, что авторы таких преступлений часто были очень хитроумны и раскрыть их до сих пор не удалось.— Если я правильно понял, — сказал Питер-сен, — вы пришли к мысли, что кто-то, кто прочел вашу книгу, принял якобы брошенный вами вызов. И тогда круг — это…— Да, тогда круг — это первый символ в логической серии, — продолжил Селдом. — Если так, то выбор сделан удачно, ведь в исторической перспективе именно круг допускал наибольшее количество толкований как в рамках математики, так и за ее пределами. Круг может означать почти все что угодно. В любом случае это весьма остроумное начало для серии: символ максимальной неопределенности, так что трудно угадать, каким будет продолжение.— Вы хотите сказать, что преступник может быть математиком?— Нет-нет, ни в коем случае. Моих издателей больше всего поразило как раз то, что книга заинтересовала самую широкую и пеструю публику. И мы, собственно, пока не имеем права утверждать, что символ и на самом деле надо понимать как круг; иными словами, я сразу воспринял его как круг, вероятно, исключительно благодаря тому, что я математик. Но почему бы ему не оказаться символом каких угодно эзотерических учений, или древней религии, или чего-то совершенно противоположного? Астролог, допустим, увидел бы здесь полную луну, овал лица…— Отлично, — прервал его Питерсен, — а теперь давайте вернемся к миссис Иглтон. Вы хорошо ее знали?— Гарри Иглтон был моим научным наставником, и они с женой несколько раз приглашали меня сюда. Достаточно сказать, что я получил от них приглашение на ужин, когда защитил диссертацию. Я был другом их сына Джонни и его жены Сары. Они погибли — разбились на машине, когда Бет была совсем маленькой. Бет осталась на попечении миссис Иглтон. В последнее время я довольно редко с ними обеими виделся. Я знал, что миссис Иглтон больна, что у нее рак и она перенесла не одну операцию… несколько раз я встречал ее в больнице Радклиффа.— А эта девушка, Бет, она по-прежнему живет здесь? Сколько ей сейчас лет?— Примерно двадцать восемь, а может, тридцать… Да, они продолжали жить вместе.— Нам надо поскорее побеседовать с ней, я должен задать ей кое-какие вопросы, — заявил Питерсен. — Вы не знаете, где ее можно сейчас найти?— Скорее всего она в театре Шелдона, — пояснил я. — На репетиции оркестра.— На обратном пути я как раз пойду мимо театра, — сказал Селдом. — Если вы не возражаете, я в качестве друга этой семьи хотел бы лично сообщить Бет о несчастье. Думаю, ей потребуется моя помощь и в том, что касается оформления бумаг, похорон…— Конечно-конечно, как же иначе, — закивал Питерсен, — хотя с похоронами придется немного повременить — сперва будет сделано вскрытие. И передайте мисс Бет, что мы ждем ее здесь. Наши люди работают с отпечатками пальцев, мы пробудем в доме еще часа два, не меньше. Это вы позвонили нам по телефону? Да? А что вы трогали здесь кроме телефона, не помните?Ничего. Мы дружно отрицательно покачали головой. Питерсен позвал одного из своих помощников, тот явился с диктофоном.— Теперь прошу вас дать короткие показания лейтенанту Саксу о том, чем вы занимались сегодня после полудня. Это формальность… А потом можете быть свободны. Хотя, боюсь, мне придется еще раз побеспокоить вас в самые ближайшие дни, наверняка возникнут новые вопросы…Селдом две-три минуты беседовал с Саксом, и я заметил, что, когда настал мой черед, он не ушел, а подождал в сторонке, пока я закончу. Я решил, что он хочет должным образом проститься, но, повернувшись, увидал, что он подает мне знаки, приглашая выйти из дома вместе с ним. Глава 4 — Я подумал, что мы можем вдвоем пройтись до театра, — сказал Селдом, начиная свертывать сигарету. — Мне хотелось бы знать… — Он запнулся, словно ему было нелегко сформулировать свою мысль. Уже совсем стемнело, и во мраке я не мог различить выражение его лица. — Мне хотелось бы удостовериться, — произнес он наконец, — что мы оба видели там одно и то же. Я имею в виду… доприезда полиции, до того, как прозвучали некие гипотезы и были сделаны попытки объяснить случившееся… Первый кадр, увиденный нами. Меня интересует ваше впечатление, ведь вы, в отличие от меня, ни о чем таком не подозревали.Я на миг задумался, стараясь напрячь память и восстановить каждую деталь; при этом я прекрасно сознавал, что мне ужасно хочется, блеснув остротой ума, произвести впечатление на Селдома, по крайней мере не разочаровать его.— На мой взгляд, — произнес я, старательно подбирая слова, — все совпадает с версией судебного врача, кроме, пожалуй, одной мелочи, упомянутой им в самом конце. Он сказал, что убийца, увидев кровь, бросил подушку и поспешил покинуть место преступления, даже не попытавшись еще что-то сделать…— А вы полагаете, что все было иначе?,.— Возможно, он действительно не попытался навести хотя бы видимость порядка, но одно он безусловно сделал, прежде чем уйти: он повернул лицо миссис Иглтон к спинке шезлонга. Ведь именно в такой позе мы ее нашли.— Вы правы, — очень медленно роизнес Селдом. — И о чем это, по вашему мнению, свидетельствует?— Не знаю, наверное, он не вынес открытых глаз миссис Иглтон. Если он и на самом деле убивал впервые, то, пожалуй, лишь увидав эти глаза, понял, что натворил, и захотел любым способом избавиться от мертвого взгляда.— А как вы считаете, был он прежде знаком с миссис Иглтон или выбрал жертву по чистой случайности?— Вряд ли здесь можно говорить о чистой случайности. И еще… Позднее вы обмолвились, что миссис Иглтон была больна раком. Вот что мне пришло в голову: а вдруг убийца знал о ее болезни, то есть знал, что она все равно скоро умрет. Тогда это вполне укладывается в гипотезу о чисто интеллектуальном вызове, словно преступник старался причинить поменьше зла. Даже способ, который он выбрал для убийства, можно было бы считать достаточно милосердным. Он ведь рассчитывал, что миссис Иглтон не проснется… Но он, думаю, наверняка знал, что вы знакомы с миссис Иглтон.Он верил, что вы непременно среагируете на его записку.— Возможно, да, возможно, — сказал Селдом, — кроме того, я с вами целиком и полностью согласен: некто замыслил убить ее наиболее безболезненным способом. Именно об этом я и подумал, слушая судебного врача. А как бы повернулось дело, если бы план удался и нос миссис Иглтои не начал кровоточить?— Никто, кроме вас, не заподозрил бы, что это отнюдь не естественная смерть. А вы узнали бы правду только благодаря записке.— Совершенно верно, — отозвался Селдом, — и сперва полиция не обратила бы внимания на смерть миссис Иглтон. Полагаю, первоначальный замысел был именно таким — бросить мне личный вызов.— И что он будет делать теперь, как вам кажется?— Теперь, то есть когда полиция знает о преступлении? Понятия не имею. Полагаю, постарается в следующий раз быть осторожнее.— Иначе говоря, следующее преступление никто не сочтет преступлением?— Да. Именно так, — промолвил Селдом едва слышно, — это я и имел в виду. Преступления, которые никто не сочтет преступлениями. Да, кажется, я начинаю что-то понимать: это будут незаметные убийства.Мы немного помолчали. Селдом, очевидно, погрузился в свои думы. Мы уже почти дошли до Университетского парка. На противоположной стороне дороги у ресторана притормозил лимузин. Из него вышла невеста, за которой тянулся тяжелый шлейф свадебного платья. Рукой она придерживала украшавший ее голову изящный головной убор из цветов. На тротуаре уже стояла небольшая шумная толпа, сверкали вспышки фотоаппаратов. Я заметил, что Селдом не обратил абсолютно никакого внимания на эту сцену — он шел, сосредоточенно глядя вперед, у него был совершенно отсутствующий вид, как у человека, целиком поглощенного своими мыслями. Но я все равно решился прервать его размышления и спросить о том, что больше всего меня заинтриговало:— Я все думаю про то, что вы сказали инспектору по поводу круга и логической серии… Но ведь тогда должна существовать какая-то связь между символом, в данном случае кругом, и выбором жертвы, вернее, выбранным способом убийства, разве не так?— Да, разумеется, — отозвался Селдом как-то рассеянно, словно уже успел проанализировать этот вопрос много раньше. — Проблема в другом: мы не можем с уверенностью утверждать, что речь идет о круге, а, например, не об излюбленной гностиками змее, пожирающей собственный хвост, или не о букве «О» из слова «omertб» Круговая порука у преступников (итал).
. Вот в чем трудность… Если знаешь только первое звено серии, как определить контекст, в котором следует прочитывать символ? Что я хочу сказать? Надо ли воспринимать его с чисто графической точки зрения, скажем, в синтаксическом плане, лишь как фигуру, или же в плане семантическом, по какому-либо из возможных смысловых значений… Есть одна очень известная серия, которую я описываю в качестве первого примера в самом начале книги, дабы наглядно показать такую двойственность… Подождите, надо посмотреть, — сказал он и принялся рыться в карманах, затем вытащил оттуда ручку и блокнот. Он вырвал листок, положил на блокнот и, продолжая шагать, старательно нарисовал три фигуры и протянул мне, чтобы я на них посмотрел. Мы дошли до Модлин-стрит, и я без труда смог разглядеть рисунки благодаря редкому желтоватому свету, падавшему от фонарей. Первой фигурой была, вне всякого сомнения, заглавная «М», вторая напоминала сердце, подчеркнутое прямой линией; третья представляла собой цифру 8:
— Какой, на ваш взгляд, должна стать четвертая фигура?— «М», сердце, восемь… — повторил я, стараясь найти в этом какой-либо смысл.Селдом, откровенно забавляясь, подождал еще пару минут.— Уверен, что вы решите задачу… Поломайте над ней голову сегодня вечером, когда вернетесь домой, — сказал он. — Я хочу продемонстрировать вам одно: мы в данный момент получили только первый символ. — Он закрыл рукой то место на листе, где были нарисованы сердце и цифра восемь. — Если бы вы увидели только вот эту первую фигуру, только букву «М»… Как бы вы ее истолковали?— Я бы подумал, что речь идет о серии из букв или же о начале слова — слова, которое начинается на «М».— Вот именно, — подхватил Селдон. — То есть для вас данный символ был бы не просто буквой — буквой вообще, — а конкретной, точно обозначенной прописной «М». Но ведь стоит вам увидеть второй символ, как ход ваших мыслей резко изменится, так? Вы ведь сразу поймете, что речь идет не о каком-то слове. С другой стороны, второй символ достаточно отличается от первого, он из совсем другого ряда, он может, допустим, натолкнуть на мысль о французской колоде карт. В любом случае появление второго символа ставит до определенной степени под вопрос изначальное толкование, которое мы дали первому символу. Мы по-прежнему будем утверждать, что это буква, но теперь нам уже не будет представляться столь важным, какая именно это буква — «М» или любая другая. А когда в игру включается третий символ, снова возникает первоначальное желание — перестроить все в соответствии с тем, что мы знаем; если мы будем воспринимать третий символ как цифру восемь, то нам придется разгадывать смысл серии, которую начинает буква, продолжают сердце и цифра. Но заметьте, мы все время рассуждаем о значении, которое придаем — почти механически — тому, что по сути является всего лишь рисунками, набросками на бумаге. В этом кроется злая ирония всякой серии: трудно отделить эти три изображения от их самого очевидного и непосредственного толкования. Так вот, если вам, хотя бы на краткий миг, удастся увидеть в них чистые символы — просто определенные фигуры, — вы обнаружите константу, которая перечеркивает все предыдущие значения и дает ключ к цепочке.Мы прошли мимо освещенного окна заведения под названием «Орел и дитя». Внутри люди столпились у стойки и, как в немых фильмах, молча смеялись, поднимая кружки с пивом. Мы пересекли дорогу и повернули налево, обогнув какой-то памятник. Перед нами возникла круглая стена театра.— Вы хотите сказать, что в нашем случае, чтобы выявить контекст, необходима по крайней мере еще одна составляющая…— Да, — подтвердил Селдом, — имея только первый символ, мы пребываем в полной темноте; пока мы не в состоянии даже определиться с первым разветвлением, не знаем, как отнестись к начальному символу — всего лишь как к закорючке, начерченной на листе бумаги, либо придать ему некий смысл. К несчастью, нам остается только ждать.Продолжая разговаривать, мы поднялись по ступеням театра, потом я дошел вместе с Селдомом до вестибюля — мне очень не хотелось с ним расставаться. Внутри здания было пустынно, но ориентироваться помогали звуки музыки, которые несли легкую радость танца. Стараясь шагать потише, мы одолели одну из лестниц и далее последовали по устланному ковром коридору. Селдом приоткрыл боковую дверь, украшенную ромбами, и мы попали в ложу, откуда был виден маленький оркестр, расположившийся в центре сцены. Они репетировали, играя что-то напоминающее венгерский чардаш. Теперь музыка долетала до нас отчетливо и мощно. Бет сидела на стуле, наклонившись вперед, тело ее было напряжено, смычок яростно поднимался и опускался над виолончелью; я слышал головокружительную последовательность звуков, словно хлыст непрерывно обрушивался на круп лошади. И я, обратив внимание на контраст между легкостью и жизнерадостностью музыки и отчетливо видимым напряжением музыкантов, сразу вспомнил, что сказала мне Бет всего несколько дней назад. Теперь лицо ее было искажено от усердия. Пальцы двигались с невероятной быстротой, но даже при этом можно было заметить в глазах девушки отсутствующее выражение, словно только часть ее находилась здесь, на сцене.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Незаметные убийства'
1 2 3 4
, — так вот, эти преступления не имеют никакого отношения к реальному миру. И еще я в шутку добавил, что авторы таких преступлений часто были очень хитроумны и раскрыть их до сих пор не удалось.— Если я правильно понял, — сказал Питер-сен, — вы пришли к мысли, что кто-то, кто прочел вашу книгу, принял якобы брошенный вами вызов. И тогда круг — это…— Да, тогда круг — это первый символ в логической серии, — продолжил Селдом. — Если так, то выбор сделан удачно, ведь в исторической перспективе именно круг допускал наибольшее количество толкований как в рамках математики, так и за ее пределами. Круг может означать почти все что угодно. В любом случае это весьма остроумное начало для серии: символ максимальной неопределенности, так что трудно угадать, каким будет продолжение.— Вы хотите сказать, что преступник может быть математиком?— Нет-нет, ни в коем случае. Моих издателей больше всего поразило как раз то, что книга заинтересовала самую широкую и пеструю публику. И мы, собственно, пока не имеем права утверждать, что символ и на самом деле надо понимать как круг; иными словами, я сразу воспринял его как круг, вероятно, исключительно благодаря тому, что я математик. Но почему бы ему не оказаться символом каких угодно эзотерических учений, или древней религии, или чего-то совершенно противоположного? Астролог, допустим, увидел бы здесь полную луну, овал лица…— Отлично, — прервал его Питерсен, — а теперь давайте вернемся к миссис Иглтон. Вы хорошо ее знали?— Гарри Иглтон был моим научным наставником, и они с женой несколько раз приглашали меня сюда. Достаточно сказать, что я получил от них приглашение на ужин, когда защитил диссертацию. Я был другом их сына Джонни и его жены Сары. Они погибли — разбились на машине, когда Бет была совсем маленькой. Бет осталась на попечении миссис Иглтон. В последнее время я довольно редко с ними обеими виделся. Я знал, что миссис Иглтон больна, что у нее рак и она перенесла не одну операцию… несколько раз я встречал ее в больнице Радклиффа.— А эта девушка, Бет, она по-прежнему живет здесь? Сколько ей сейчас лет?— Примерно двадцать восемь, а может, тридцать… Да, они продолжали жить вместе.— Нам надо поскорее побеседовать с ней, я должен задать ей кое-какие вопросы, — заявил Питерсен. — Вы не знаете, где ее можно сейчас найти?— Скорее всего она в театре Шелдона, — пояснил я. — На репетиции оркестра.— На обратном пути я как раз пойду мимо театра, — сказал Селдом. — Если вы не возражаете, я в качестве друга этой семьи хотел бы лично сообщить Бет о несчастье. Думаю, ей потребуется моя помощь и в том, что касается оформления бумаг, похорон…— Конечно-конечно, как же иначе, — закивал Питерсен, — хотя с похоронами придется немного повременить — сперва будет сделано вскрытие. И передайте мисс Бет, что мы ждем ее здесь. Наши люди работают с отпечатками пальцев, мы пробудем в доме еще часа два, не меньше. Это вы позвонили нам по телефону? Да? А что вы трогали здесь кроме телефона, не помните?Ничего. Мы дружно отрицательно покачали головой. Питерсен позвал одного из своих помощников, тот явился с диктофоном.— Теперь прошу вас дать короткие показания лейтенанту Саксу о том, чем вы занимались сегодня после полудня. Это формальность… А потом можете быть свободны. Хотя, боюсь, мне придется еще раз побеспокоить вас в самые ближайшие дни, наверняка возникнут новые вопросы…Селдом две-три минуты беседовал с Саксом, и я заметил, что, когда настал мой черед, он не ушел, а подождал в сторонке, пока я закончу. Я решил, что он хочет должным образом проститься, но, повернувшись, увидал, что он подает мне знаки, приглашая выйти из дома вместе с ним. Глава 4 — Я подумал, что мы можем вдвоем пройтись до театра, — сказал Селдом, начиная свертывать сигарету. — Мне хотелось бы знать… — Он запнулся, словно ему было нелегко сформулировать свою мысль. Уже совсем стемнело, и во мраке я не мог различить выражение его лица. — Мне хотелось бы удостовериться, — произнес он наконец, — что мы оба видели там одно и то же. Я имею в виду… доприезда полиции, до того, как прозвучали некие гипотезы и были сделаны попытки объяснить случившееся… Первый кадр, увиденный нами. Меня интересует ваше впечатление, ведь вы, в отличие от меня, ни о чем таком не подозревали.Я на миг задумался, стараясь напрячь память и восстановить каждую деталь; при этом я прекрасно сознавал, что мне ужасно хочется, блеснув остротой ума, произвести впечатление на Селдома, по крайней мере не разочаровать его.— На мой взгляд, — произнес я, старательно подбирая слова, — все совпадает с версией судебного врача, кроме, пожалуй, одной мелочи, упомянутой им в самом конце. Он сказал, что убийца, увидев кровь, бросил подушку и поспешил покинуть место преступления, даже не попытавшись еще что-то сделать…— А вы полагаете, что все было иначе?,.— Возможно, он действительно не попытался навести хотя бы видимость порядка, но одно он безусловно сделал, прежде чем уйти: он повернул лицо миссис Иглтон к спинке шезлонга. Ведь именно в такой позе мы ее нашли.— Вы правы, — очень медленно роизнес Селдом. — И о чем это, по вашему мнению, свидетельствует?— Не знаю, наверное, он не вынес открытых глаз миссис Иглтон. Если он и на самом деле убивал впервые, то, пожалуй, лишь увидав эти глаза, понял, что натворил, и захотел любым способом избавиться от мертвого взгляда.— А как вы считаете, был он прежде знаком с миссис Иглтон или выбрал жертву по чистой случайности?— Вряд ли здесь можно говорить о чистой случайности. И еще… Позднее вы обмолвились, что миссис Иглтон была больна раком. Вот что мне пришло в голову: а вдруг убийца знал о ее болезни, то есть знал, что она все равно скоро умрет. Тогда это вполне укладывается в гипотезу о чисто интеллектуальном вызове, словно преступник старался причинить поменьше зла. Даже способ, который он выбрал для убийства, можно было бы считать достаточно милосердным. Он ведь рассчитывал, что миссис Иглтон не проснется… Но он, думаю, наверняка знал, что вы знакомы с миссис Иглтон.Он верил, что вы непременно среагируете на его записку.— Возможно, да, возможно, — сказал Селдом, — кроме того, я с вами целиком и полностью согласен: некто замыслил убить ее наиболее безболезненным способом. Именно об этом я и подумал, слушая судебного врача. А как бы повернулось дело, если бы план удался и нос миссис Иглтои не начал кровоточить?— Никто, кроме вас, не заподозрил бы, что это отнюдь не естественная смерть. А вы узнали бы правду только благодаря записке.— Совершенно верно, — отозвался Селдом, — и сперва полиция не обратила бы внимания на смерть миссис Иглтон. Полагаю, первоначальный замысел был именно таким — бросить мне личный вызов.— И что он будет делать теперь, как вам кажется?— Теперь, то есть когда полиция знает о преступлении? Понятия не имею. Полагаю, постарается в следующий раз быть осторожнее.— Иначе говоря, следующее преступление никто не сочтет преступлением?— Да. Именно так, — промолвил Селдом едва слышно, — это я и имел в виду. Преступления, которые никто не сочтет преступлениями. Да, кажется, я начинаю что-то понимать: это будут незаметные убийства.Мы немного помолчали. Селдом, очевидно, погрузился в свои думы. Мы уже почти дошли до Университетского парка. На противоположной стороне дороги у ресторана притормозил лимузин. Из него вышла невеста, за которой тянулся тяжелый шлейф свадебного платья. Рукой она придерживала украшавший ее голову изящный головной убор из цветов. На тротуаре уже стояла небольшая шумная толпа, сверкали вспышки фотоаппаратов. Я заметил, что Селдом не обратил абсолютно никакого внимания на эту сцену — он шел, сосредоточенно глядя вперед, у него был совершенно отсутствующий вид, как у человека, целиком поглощенного своими мыслями. Но я все равно решился прервать его размышления и спросить о том, что больше всего меня заинтриговало:— Я все думаю про то, что вы сказали инспектору по поводу круга и логической серии… Но ведь тогда должна существовать какая-то связь между символом, в данном случае кругом, и выбором жертвы, вернее, выбранным способом убийства, разве не так?— Да, разумеется, — отозвался Селдом как-то рассеянно, словно уже успел проанализировать этот вопрос много раньше. — Проблема в другом: мы не можем с уверенностью утверждать, что речь идет о круге, а, например, не об излюбленной гностиками змее, пожирающей собственный хвост, или не о букве «О» из слова «omertб» Круговая порука у преступников (итал).
. Вот в чем трудность… Если знаешь только первое звено серии, как определить контекст, в котором следует прочитывать символ? Что я хочу сказать? Надо ли воспринимать его с чисто графической точки зрения, скажем, в синтаксическом плане, лишь как фигуру, или же в плане семантическом, по какому-либо из возможных смысловых значений… Есть одна очень известная серия, которую я описываю в качестве первого примера в самом начале книги, дабы наглядно показать такую двойственность… Подождите, надо посмотреть, — сказал он и принялся рыться в карманах, затем вытащил оттуда ручку и блокнот. Он вырвал листок, положил на блокнот и, продолжая шагать, старательно нарисовал три фигуры и протянул мне, чтобы я на них посмотрел. Мы дошли до Модлин-стрит, и я без труда смог разглядеть рисунки благодаря редкому желтоватому свету, падавшему от фонарей. Первой фигурой была, вне всякого сомнения, заглавная «М», вторая напоминала сердце, подчеркнутое прямой линией; третья представляла собой цифру 8:
— Какой, на ваш взгляд, должна стать четвертая фигура?— «М», сердце, восемь… — повторил я, стараясь найти в этом какой-либо смысл.Селдом, откровенно забавляясь, подождал еще пару минут.— Уверен, что вы решите задачу… Поломайте над ней голову сегодня вечером, когда вернетесь домой, — сказал он. — Я хочу продемонстрировать вам одно: мы в данный момент получили только первый символ. — Он закрыл рукой то место на листе, где были нарисованы сердце и цифра восемь. — Если бы вы увидели только вот эту первую фигуру, только букву «М»… Как бы вы ее истолковали?— Я бы подумал, что речь идет о серии из букв или же о начале слова — слова, которое начинается на «М».— Вот именно, — подхватил Селдон. — То есть для вас данный символ был бы не просто буквой — буквой вообще, — а конкретной, точно обозначенной прописной «М». Но ведь стоит вам увидеть второй символ, как ход ваших мыслей резко изменится, так? Вы ведь сразу поймете, что речь идет не о каком-то слове. С другой стороны, второй символ достаточно отличается от первого, он из совсем другого ряда, он может, допустим, натолкнуть на мысль о французской колоде карт. В любом случае появление второго символа ставит до определенной степени под вопрос изначальное толкование, которое мы дали первому символу. Мы по-прежнему будем утверждать, что это буква, но теперь нам уже не будет представляться столь важным, какая именно это буква — «М» или любая другая. А когда в игру включается третий символ, снова возникает первоначальное желание — перестроить все в соответствии с тем, что мы знаем; если мы будем воспринимать третий символ как цифру восемь, то нам придется разгадывать смысл серии, которую начинает буква, продолжают сердце и цифра. Но заметьте, мы все время рассуждаем о значении, которое придаем — почти механически — тому, что по сути является всего лишь рисунками, набросками на бумаге. В этом кроется злая ирония всякой серии: трудно отделить эти три изображения от их самого очевидного и непосредственного толкования. Так вот, если вам, хотя бы на краткий миг, удастся увидеть в них чистые символы — просто определенные фигуры, — вы обнаружите константу, которая перечеркивает все предыдущие значения и дает ключ к цепочке.Мы прошли мимо освещенного окна заведения под названием «Орел и дитя». Внутри люди столпились у стойки и, как в немых фильмах, молча смеялись, поднимая кружки с пивом. Мы пересекли дорогу и повернули налево, обогнув какой-то памятник. Перед нами возникла круглая стена театра.— Вы хотите сказать, что в нашем случае, чтобы выявить контекст, необходима по крайней мере еще одна составляющая…— Да, — подтвердил Селдом, — имея только первый символ, мы пребываем в полной темноте; пока мы не в состоянии даже определиться с первым разветвлением, не знаем, как отнестись к начальному символу — всего лишь как к закорючке, начерченной на листе бумаги, либо придать ему некий смысл. К несчастью, нам остается только ждать.Продолжая разговаривать, мы поднялись по ступеням театра, потом я дошел вместе с Селдомом до вестибюля — мне очень не хотелось с ним расставаться. Внутри здания было пустынно, но ориентироваться помогали звуки музыки, которые несли легкую радость танца. Стараясь шагать потише, мы одолели одну из лестниц и далее последовали по устланному ковром коридору. Селдом приоткрыл боковую дверь, украшенную ромбами, и мы попали в ложу, откуда был виден маленький оркестр, расположившийся в центре сцены. Они репетировали, играя что-то напоминающее венгерский чардаш. Теперь музыка долетала до нас отчетливо и мощно. Бет сидела на стуле, наклонившись вперед, тело ее было напряжено, смычок яростно поднимался и опускался над виолончелью; я слышал головокружительную последовательность звуков, словно хлыст непрерывно обрушивался на круп лошади. И я, обратив внимание на контраст между легкостью и жизнерадостностью музыки и отчетливо видимым напряжением музыкантов, сразу вспомнил, что сказала мне Бет всего несколько дней назад. Теперь лицо ее было искажено от усердия. Пальцы двигались с невероятной быстротой, но даже при этом можно было заметить в глазах девушки отсутствующее выражение, словно только часть ее находилась здесь, на сцене.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Незаметные убийства'
1 2 3 4