Иначе нас давно бы отделили от остальных, как предупреждал Жуло.В тропиках сумерек нет, день и ночь сменяются резко, сразу. Вы моментально переходите из ночи в день и наоборот, и так круглый год. Где-то в половине седьмого — бах! — и сразу ночь. А ровно в полседьмого два старика-заключенных вносят в барак две керосиновые лампы и подвешивают их на крючке к потолку. Светят они тускло, и три четверти помещения погружены во тьму.К девяти часам все уже спали, утомленные путешествием и впечатлениями по прибытии, к тому же жара буквально валила с ног. Ни глотка свежего воздуха. Все разделись до трусов. Гамак мой висел между гамаками Дега и Придурка Пьеро. Пошептавшись немного, мы тоже заснули.Наутро, еще затемно, прозвучал сигнал побудки. Все поднялись, умылись, оделись. Нам принесли кофе и по куску хлеба. Для каждого в стену была вбита полочка для хлеба, кружки и прочих мелких вещей. В девять в бараке появились два охранника с молодым заключенным, одетым в белое, но без полосок. Охранники оказались корсиканцами, они заговорили по-корсикански со своими из заключенных. Затем в барак вошел санитар. Когда подошла моя очередь, он спросил:— Как поживаешь, Папи? Ты что, меня не узнаешь?— Нет.— Я Серра, из Алжира. Мы встречались в Париже, у Данте.— Ах да, теперь вспомнил! Но тебя же сослали на каторгу в 29-м, сейчас 33-й, выходит, ты все еще здесь?— Да. Так сразу отсюда не выбраться. Скажись больным, ладно? А этот парень кто?— Дега, мой друг.— Я его тоже запишу к врачу. А ты, Папи, помни, у тебя дизентерия. А у тебя, старина, приступы астмы. Увидимся у врача в одиннадцать, мне надо вам еще кое-что сказать.И он двинулся дальше, выкликая: «Ну, кто тут еще болен?» И подходя к тем, кто поднимал руку, записывал их имена. На обратном пути он подошел к нам уже с охранником, пожилым загорелым человеком.— Папийон, позволь представить тебе моего начальника, старшего санитара Бартилони. Господин Бартилони, вот те два моих друга, о которых я говорил.— Понятно. Чем можем, поможем.Ровно в одиннадцать за нами пришли. Больными записалось девять человек. Мы пересекли двор, и подошли к белому зданию с красным крестом. В приемной сидело человек шестьдесят. В каждом углу по два охранника. Появился Серра в безупречно белом халате и скомандовал:— Ты, ты и ты, войдите!.. Позволь тебя обнять, Папи. Буду рад помочь тебе и твоему другу. Вас обоих собираются отправить на острова... Дай мне докончить! Ведь у тебя пожизненное, Папи, а у тебя, Дега, пятнадцать лет. Бабки у вас имеются?— Да.Тогда давайте мне по пять сотен каждый, и завтра утром вас положат в больницу. У тебя дизентерия, а у тебя, Дега, — астма. Барабань в дверь всю ночь напролет, а лучше пусть кто-нибудь вызовет охранника и скажет, что Дега загибается от астмы. Остальное — мое дело. Единственное, о чем прошу, Папийон, когда захочешь рвать когти, предупреди заранее. В больнице можем держать тебя месяц, за каждую неделю — по сотне. Так что не тяни резину.Фернандес вышел из туалета и на глазах у всех нас протянул Серра пятьсот франков. Настал и мой черед, и, когда я вышел, тоже протянул Серра деньги, только не тысячу, а полторы. Однако он отказался от лишних денег, и я не стал настаивать. Он объяснил это так:— Бабки не для меня, а для охранников. Лично мне ты ничего не должен. Мы же друзья, верно?На следующий день Дега, Фернандес и я оказались в огромной больничной палате. Дега срочно доставили сюда в середине ночи. Санитаром в отделении был малый лет тридцати пяти по имени Шатай. Он уже все про нас знал от Серра и при обходе должен был показать врачу мой анализ, где кишмя кишели дизентерийные палочки. А за десять минут до обхода ему следовало поджечь серу и дать Дега подышать, накрыв голову полотенцем. У Фернандеса чудовищно опухло лицо — он наколол изнутри кожу щеки и в течение часа надувал ее. И так преуспел в этом занятии, что у него даже заплыл один глаз. Палата находилась на первом этаже. В ней размещалось около семидесяти больных, в основном дизентерийные. Я спросил Шатая о Жуло.— Он в здании напротив. Хочешь что-нибудь передать?— Да, скажи ему, что Папийон и Дега здесь. И попроси, пусть покажется в окошко.Санитары входили и выходили отсюда свободно. Просто надо было постучать в дверь, и ее открывал араб. Этот араб, надзиратель из заключенных, был придан в помощь охранникам. По правую и левую сторону от двери стояли стулья, на которых постоянно сидели охранники с ружьями на коленях. Прутья оконных решеток были толщиной, чуть ли не с железнодорожный рельс. Интересно, размышлял я, можно ли перепилить такой? Я сидел у окна.Между нашим корпусом и больницей, где находился Жуло, был сад, полный прелестных цветов. Но вот в окне появился Жуло. В руке он держал кусочек мела, которым начертал на стекле одно слово: «Браво». Через час санитар принес от него записку: «Постараюсь попасть к тебе в палату. Если не получится, попробуй ты в мою. У тебя в палате враги. Не падай духом. Мы еще им покажем». Мы с Жуло очень сблизились после происшествия в тюрьме Болье, когда нам обоим приходилось туго.Жуло в свое время изобрел себе оригинальное орудие — деревянную колотушку и часто ею пользовался, за что его прозвали «Человек-Молоток». Средь бела дня он подкатывал на автомобиле к ювелирному магазину, где на витрине обычно выставлены самые лучшие драгоценности. За рулем сидел помощник, мотор они не выключали. Жуло выскакивал из машины с молотком, одним ударом разбивал витрину и хватал все, что попадало под руку и сколько мог унести. Потом прыгал обратно в машину, и она тут же с ревом уносилась. Так он орудовал в Лионе, Анжере, Туре, Гавре. А однажды совершил налет на крупный ювелирный магазин в Париже в три часа дня и унес разных цацек стоимостью в целый миллион. Он никогда не рассказывал мне, как и на чем попался. Дали ему двадцать лет. И где-то на пятый год отсидки он сбежал. По его словам, арестовали его в Париже, сразу по возвращению. Он разыскивал там своего помощника, хотел пришить его из-за того, что тот не давал сестре Жуло денег, хотя должен был ему крупную сумму. Помощник заметил его на своей улице и донес в полицию. Жуло схватили и отправили обратно в Гвиану вместе с нами.Вот уже неделя как мы в больнице. Вчера я отдал Шатаю двести франков за содержание нас двоих. Чтобы наладить отношения с соседями, мы угощали табаком тех, у кого не было курева. С Дега подружился один матерый тип из Марселя, мужчина лет под шестьдесят по имени Карора. Он стал его советчиком. И по нескольку раз на дню твердил, что если б у него были бабки и об этом знали бы в деревне (во французских газетах, которые сюда доставляли, публиковались отчеты о всех важных уголовных делах), он ни за что не стал бы бежать, потому как заключенные, разгуливающие на свободе, наверняка бы убили его из-за патрона. Дега пересказывал мне все беседы с этим стариком. И напрасно я советовал не слушать эту старую развалину. Дега продолжал свое, байки этого придурка производили на него неизгладимое впечатление. И хотя я всячески старался вселить в него бодрость, он совсем приуныл.Я послал Серра записку с просьбой устроить мне свидание с Гальгани. Он обещал привести Гальгани ровно в полдень, на пять минут. Как раз в момент смены караула. Он выведет Гальгани на веранду, и мы сможем поговорить через окно. От платы за услуги Серра отказался. Действительно, ровно в полдень к моему окну подвели Гальгани. Я торопливо сунул ему в руки патрон. Он стоял на веранде и плакал. Два дня спустя я получил от него журнал, куда были вложены пять банкнот по тысяче каждая и записка с одним-единственным словом— «Спасибо»,Журнал передал Шатай, он видел деньги. Однако не сказал ни слова. Я хотел отблагодарить его. Но он не брал ни в какую. Тогда я сказал:— Мы собираемся бежать. Давай с нами?— Нет, Папийои, я уже договорился с другими. Месяцев через пять, когда освободят одного моего товарища. Так будет лучше, по крайней мере наверняка... Я понимаю, ты торопишься, боишься, что тебя отправят на острова. Но выбраться отсюда, с такими решетками, крайне трудно. И не рассчитывай на мою помощь, своей работой я рисковать не буду. Лучше уж тихо и мирно дождусь, когда выпустят моего приятеля.— Ладно, Шатай. Ни слова больше об этом.— И все равно, — добавил он, — записки я для тебя носить буду.— Спасибо, Шатай.В ту ночь мы вдруг услышали автоматные очереди. А на следующий день узнали, что сбежал Человек-Молоток. Помоги ему Бог, он был хорошим товарищем. Должно быть, подвернулся шанс, вот он и воспользовался им. Что ж, все к лучшему.Пятнадцать лет спустя, в 1948 году, я отправился на Гаити, где вместе с одним венесуэльским миллионером собирался подписать, контракт о хозяином казино, чтобы открыть свой игорный дом. И вот однажды ночью мы вышли из клуба, где пили шампанское, и одна из девиц, что была с нами, — угольно-черная, но воспитанная в лучших традициях французской провинциальной семьи — вдруг сказала:— Моя бабушка колдунья, она исповедует религию вуду и живет со старым французом. Когда-то он бежал из Кайенны. Они вместе вот уже пятнадцать лет, и он почти все время пьян. Его зовут Жюль Молоток. И я немедленно воскликнул:— А ну-ка, цыплелок, быстренько вези меня к своей бабушке.Она договорилась с таксистом, и мы помчались. Проезжая мимо ночного бара, все еще открытого, я попросил остановиться, купил там бутылку перно, две бутылки шампанского и две местного рома. Теперь едем! Наконец мы подъехали к ухоженному белому домику с красной черепичной крышей. Он стоял на самом берегу, и волны почти лизали ступени крыльца. Девушка довольно долго стучала, наконец, дверь открыла огромная толстая негритянка с совершенно седыми волосами, в накидке до пят. Женщины о чем-то пошептались, и старуха сказала:— Входите, месье, мой дом — ваш дом. Ацетиленовая лампа освещала чисто прибранную комнату, битком набитую чучелами птиц и рыб.— Так вы хотите видеть Жуло? Сейчас он выйдет. Жюль! Жюль! Тут тебя один человек спрашивает!Появился старик — босой, в полосатой голубой пижаме, очень напоминавшей нашу тюремную форму.— Э, Снежок, кому это я понадобился посреди ночи? Папийон! Быть не может! — Он заключил меня в объятия. — А ну, тащи сюда лампу, Снежок, чтобы я мог разглядеть своего старого друга! Да, это ты, без сомненья ты! Добро пожаловать! Эти стены, все это барахло, внучка моей старухи — все твое! Только слово скажи!Мы выпили и перно, и шампанское, и ром. Время от времени Жуло начинал петь.— Ну что, Папи, сунули мы им, а? Пришлось пошляться по белу свету! Где я только не был — и в Колумбии, и в Панаме, и в Коста-Рике, и на Ямайке, и наконец, пятнадцать лет назад пришел сюда и совершенно счастлив Снежок — замечательная женщина. Дай Бог каждому мужчине такую! Ты здесь надолго? Когда уезжаешь?— Через неделю.— Чего здесь делаешь?— Хочу подписать контракт с владельцем казино.— Брат, я был бы счастлив прожить с тобой бок о бок в этой дыре до конца своих дней, но послушай моего совета. Не связывайся с этим типом, он пришьет тебя в ту же секунду, как только увидит, что у тебя пошли дела.— Что ж, спасибо за совет.— Эй, Снежок, давай, живенько покажи нашему другу танец вуду. Настоящий вариант, не для туристов. Одно представление для моего лучшего друга!О том, какое поразительное зрелище мне удалось увидеть в ту ночь, я расскажу как-нибудь в другой раз.Итак, Жуло бежал, а я, Дега и Фернандес сидели и ждали. Время от времени я как бы невзначай подходил и разглядывал решетки на окнах. Настоящие рельсы. Да, их не одолеешь... Оставался еще один выход — дверь. Ее днем и ночью охраняли три вооруженных стража. После побега Жуло охрана ужесточилась. Обходы патруля участились, а врач разговаривал с нами уже не так дружелюбно. Шатай заходил в палату два раза в день: сделать уколы и измерить температуру. Истекала вторая неделя, и я еще раз заплатил двести франков. Дега говорил о чем угодно, только не о побеге.Фернандес оказался не испанцем, он был из Аргентины. Замечательный человек, настоящий авантюрист, птица высокого полета. Но и на него повлияла болтовня старика Кароры. Однажды я услышал, как он говорит Дега: «Говорят, климат на островах здоровее, не то что здесь, и потом там не так жарко. А здесь в любой момент можно подхватить дизентерию. Пойдешь в сортир и подцепишь там микроб». В этой палате на семьдесят человек каждый день один-два умирали от дизентерии. Странно, но умирали они всегда на исходе дня, вечером. Утром еще ни один не умер. Почему? Еще одна загадка природы.Этой ночью я поговорил с Дега. Сказал ему, что этот идиот араб часто заходит ночью и сдергивает с тяжелобольных простыню, так, чтобы лицо оставалось открытым. Его можно сбить с ног, оглушить и забрать одежду (на наг были только шорты и сандалии). Переодевшись, я выйду, вырву у одного из охранников ружье и, держа их под прицелом, заставлю войти в палату и запру. А мы перелезем через стену госпиталя, выходящую на Марони, прыгнем в воду и поплывем по течению. А там видно будет, что делать дальше. Деньги у нас есть. Можно купить лодку и провизии и уйти морем. Оба они отвергли мой план, раскритиковав его в пух и прах. Я чувствовал, что они трусят, и страшно огорчился, А дни тем временем летели.Через два дня будет ровно три недели как мы в больнице. В нашем распоряжении остается от силы десять — пятнадцать дней...21 ноября 1933 года. Знаменательный день. Сегодня в палату привели Жана Клозио, человека, которого пытались убить в Сен-Мартене в парикмахерской. Глаза его были закрыты, он почти ничего не видел — сильное нагноение Я тут же подошел к нему. Он рассказал, что всех, кого полагалось, уже отправили на острова недели две назад. А его каким-то образом проглядели. Однако три дня назад какой-то чиновник о нем вдруг вспомнил. Тогда Жан закапал в оба глаза касторовое масло, началось нагноение, и его отправили в больницу. Он твердо настроился бежать. Сказал, что пойдет на все, даже на убийство, лишь бы вырваться отсюда. У него было три тысячи франков. Глаза промыли теплой водой, и он снова обрел зрение. Я изложил ему свой план. Он его одобрил, но сказал, что для того, чтобы справиться с охраной, нужно хотя бы два человека, а то и три. Можно отвинтить железные ножки у кроватей и, вооружившись ими, убрать охрану с дороги. Он уверял, что, даже увидев направленное на них ружье, охранники не поверят, что в. них будут стрелять, и позовут подкрепление из здания, откуда бежал Жуло. Оно находилось всего в двадцати метрах. Тетрадь третья ПЕРВЫЙ ПОБЕГ ПОБЕГ ИЗ БОЛЬНИЦЫ Вечером произошел решающий разговор — сперва с Дега, потом с Фернандесом. Дега сказал, что не верит в этот план и уже подумывает дать большую взятку, чтобы его не интернировали. Он попросил меня написать Серра и выяснить, есть ли какие-нибудь возможности на этот счет. Шатай в тот же день отнес записку, и вскоре мы получили ответ: «Платить ничего не надо. Этот вопрос решается во Франции, и никто, даже начальник тюрьмы, не вправе отменить распоряжение. Если в больнице так уж невмоготу, попробуйте выбраться, но не ранее, чем на острова отправится пароход».В той же записке Серра сообщил, что, если я хочу, он может переговорить с одним поселенцем и попросить подготовить для меня лодку и держать ее невдалеке от больницы. Им был некий тип из Тулона, по прозвищу Иисус, два года назад он подготовил побег доктора Бугра. Встретиться с ним я мог только в рентгеновском кабинете, расположенном в отдельном крыле. Поселенцам разрешалось делать там рентген. Он также посоветовал предварительно вынуть патрон, так как врач всегда может заглянуть ниже легких и заметить его. Я написал Серра, что готов встретиться с Иисусом, и договорился с Шатаем, чтобы меня направили на рентген. Мне было назначено явиться туда послезавтра.На следующий день Дега попросил выписать его из больницы. То же сделал и Фернандес. Пароход «Мана» уже отплыл утром. Они надеялись убежать из лагеря, Я пожелал им удачи, но свой план не изменил.Встретился с Иисусом. Это был загорелый и тощий, как селедка, старик, морщинистое лицо пересекали два страшных шрама. Один глаз все время слезился. Ужасное лицо, ужасный глаз. Он не вызвал у меня особого доверия, и, как выяснилось позже, я оказался прав. Мы быстро переговорили.— Могу достать тебе лодку на четыре, самое большее на пять человек. Бочонок с водой, жратва, кофе, табак, три весла, четыре пустых мешка от муки, иголку с ниткой, компас, топор, нож, пять бутылок тафии Сорт местного рома.

. Все это обойдется в два с небольшим куска. Луны не будет дня три. Если сговоримся, то через четыре дня я каждую ночь в течение недели буду ждать тебя в лодке на реке с одиннадцати до трех. Не придешь, дольше ждать не буду. Это точно напротив больницы, у нижнего угла стены. Так и иди по стене, пока не упрешься в лодку, иначе ее с двух метров не разглядеть.Повторяю, я не очень доверял ему, но все равно согласился.— Ну а бабки? — спросил Иисус.— Пришлю через Серра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9