В Вильно.Английский офицер поднял бровь:— Где это… Вильно?— В Польше, — пояснил Янкель. — Вернее, был в Польше. Потом был занят Советским Союзом. А теперь оккупирован Германией.Английский офицер сокрушенно вздохнул:— Далеко тебя занесло… от твоей мамы. Придется добираться к ней через весь континент. С юга на север. Наша первая цель — остров Сицилия.Высадка войск союзников в Сицилии. Армады самолетов в небе. Гигантские корабли обстреливают укрепления противника. Ощетинился огнем из бетонных амбразур каменистый берег. Надувные лодки с «коммандос» устремляются навстречу гибельному огню.На «коммандос» глубокие американские каски. В руках — автоматы и ножи. Янкель вместе с другими прыгает из надувной лодки и по грудь в воде пробирается к берегу. Снаряды ложатся рядом, поднимая фонтаны воды к небу. Неумолимо грохочут пулеметы, и один за другим, слева и справа от Янкеля, уходят в воду и больше не появляются храбрые «коммандос». На сушу их выбралось живыми не больше половины состава, и здесь их стали косить пулеметным огнем. Падают убитые. Корчатся на земле раненые. А с моря движется, по шею в воде, новая цепь «коммандос».Выбравшись на сушу, Янкель обнаружил, что на его ногах лишь один ботинок, вторая нога — босая. Он вернулся на мелководье и вытащил из песка свой увязший ботинок, сел на берегу и стал обуваться. Мимо него пробегают вперед «коммандос» и валятся, скошенные огнем. Один из «коммандос», с развевающимся знаменем в руках, был подстрелен, когда пробегал мимо Янкеля. Звездно-полосатое полотнище упало на Янкеля, укутав его. Янкель барахтается под знаменем.Вдоль горизонта вытянулись боевые корабли, прикрывая своим огнем высадку десанта.На мостике крейсера американский адмирал оторвался от бинокля и возбужденно сказал:— Наш флаг — на занятом плацдарме. Приступить к высадке главных сил!К полудню сопротивление противника было сломлено. Утих огонь.Все побережье усеяно трупами. Набегающая волна колышет тех, кто упал, не дойдя до берега.С самоходных барж по мосткам съезжают танки, «виллисы». Адмирал в сопровождении свиты тоже сходит на берег. Среди убитых один, завернутый в американский флаг. По указанию адмирала солдаты бережно разматывают флаг с тела и обнаруживают живого и невредимого Янкеля. Его поднимают и ставят на ноги. Адмиралу докладывают, что это единственный уцелевший из «коммандос». Янкель сидит в песке и зашнуровывает свой злополучный ботинок. Адмирал по-отечески улыбается и, опустившись на колено, помогает герою справиться со шнуровкой.Площадь городка в Сицилии.Перед строем американских солдат генерал объявляет о награждении рядового Джека Лапидуса американским орденом Пурпурное сердце, а также, по поручению прльского командования, польским орденом Виртути Милитари. Два новых ордена увенчивают грудь Янкеля.Союзные войска вступили в столицу Италии Рим. Население восторженно встречает освободителей. Девушки зацеловывают чумазых солдат, разъезжающих в «виллисах» по улицам древнего города.Янкель сидит в кафе. Официантки щебечущей стайкой окружили его столик, трогают пальцами ордена и медали, спрашивают их названия. Янкель, смущаясь, поясняет:— Это — крест Виктории. Британский орден. А это — польский, Виртути Милитари. Это — американский. Пурпурное сердце. А это…— Ой, какой же вы храбрец! — восторгается официантка. — Представляю, сколько немцев вы уложили!— Ни одного, — устремил он на нее свои печальные глаза.— Шутите! — рассмеялась официантка. — А за что вам столько орденов повесили?Янкель пожал плечами:— Вы думаете, я знаю?— Скромность украшает героя, — отзывается из-за стойки старая буфетчица. — Помню, в первую мировую войну был у меня кавалер, вся грудь в крестах, а спросишь, за что, говорит: сам не знаю.— Но я действительно никого не убил, — пытается убедить их Янкель, — я плохо стреляю!От этих слов официантки приходят в восторг:— Какая скромность! Какое чувство юмора! Вот это настоящий герой!К столику подходит нищий музыкант с аккордеоном и с печальными, как у Янкеля, глазами.— Сыграй нашему герою! — попросила его буфетчица. — По его желанию!Музыкант оглядел Янкеля и сказал:— Я знаю, что ему сыграть.Он растянул меха аккордеона и, горестно прикрыв веками глаза, завел еврейскую песню «Ди идише маме». И все в кафе умолкли, увидев, как у солдата наполнились слезами глаза. Вот-вот зарыдает. Музыкант оборвал мелодию.— Откуда вы знаете эту песню? — спросил растроганный Янкель.— Откуда? — невесело усмехнулся музыкант. — А какой еврей не знает этой песни о маме? Скажи мне лучше, откуда ты родом? Я, например, из Вильно.— Из Вильно? — вскочил Янкель. — И я из Вильно! Господи, встретить в Риме живого еврея, да еще из Вильно! Садитесь к столу, поставьте аккордеон на пол. Я вас угощаю!Музыкант сел к столу. Официантки по кивку буфетчицы быстро уставили стол бутылками и закусками.— Дорогой мой, где вы жили в Вильно? — не сводит с него глаз Янкель.— На Антолке.— На Антолке? — вскричал Янкель. — Знаю! Собор Петра и Павла. А я — на Погулянке.— На Погулянке? — вскричал музыкант. — Как же! Знаю!— Знаете? — хлопнул его по плечу Янкель. — А, может быть, помните магазин «Горячие бублики. Мадам Лапидус и сын»?— Наивный вопрос, — покачал головой музыкант. — Какой же виленчанин не знал этот магазин?— Так это я! — заорал Янкель. — Мадам Лапидус — моя мама, а сын — это я.— Подумать только! Я ведь у вас покупал бублики! Янкель совсем раскис от избытка чувств:— Дайте я вас обниму. Вы для меня как родственник. А скажите, как вы в Риме очутились? Из Вильно.— А как вы? — совсем как в Вильно, вопросом на вопрос ответил музыкант.— Ну, я — совсем другое дело. Я искал маму. Да, да. Как вышел в сентябре тридцать девятого года из горящей Варшавы, чтоб увидеть маму, так и иду по сей день. По-моему, уже полпланеты обошел…Два пьяных, в обнимку, шатаясь, движутся по узкой римской улочке. Один — в военной форме, другой — в штатском рванье и играет на аккордеоне. Оба навзрыд тянут песню «Ди идише маме».Американский военный патруль — два рослых негра в белых касках, хотели было призвать их к порядку, но, увидев набор орденов на груди Янкеля, вытянулись по стойке «смирно» и отдали честь.Летом 1944 года войска союзников высадились на Европейском континенте с Севера. В Нормандии началась крупнейшая битва второй мировой войны. В проливах Ла-Манш и Па-де-Кале, отделяющих британские острова от Франции, был сконцентрирован огромный флот, на аэродромах — тысячи транспортных самолетов для переброски воздушных десантов.И вот наступил день «Д». Флот подверг французское побережье сокрушительному артиллерийскому удару, и стаи десантных судов устремились через проливы под огнем немецкого «Атлантического вала». В воздухе столкнулась авиация обеих сторон, отплевывая пылающие самолеты в воды Ла-Манша. Под покровом ночи на глубинных аэродромах шла посадка парашютистов в закамуфлированные «Дугласы».Затылок в затылок движутся парашютисты к люку «Дугласа» и один за другим исчезают в его чреве. На головах — стальные каски. На груди и на спине — парашютные мешки. Одеты в комбинезоны. На ногах — высокие армейские ботинки. Цепочка грузящихся в самолет парашютистов размыкается. Один присел на корточки и поспешно зашнуровывает ботинок. Задние, недовольно качая касками, обходят его. Присел Янкель, Джек Лапидус.Рассветное небо усеяно тысячами самолетов. Стоит непрерывный гул. От самолетов отделяются точки. Затем, как бутоны цветов, раскрываются купола парашютов. Все небо в этих куполах.Захлестываются спаренные стволы немецкой зенитной установки, вращаясь вместе с пулеметчиками вокруг своей оси. Каждый ствол плюется огнем в небо. Лица пулеметчиков под касками возбуждены, как на охоте.Внезапно со свистом с неба обрушивается что-то на батарею, хлопнув одного пулеметчика по темени, и он валится с железного сиденья без чувств. Остальной экипаж установки ринулся наземь, ожидая взрыва. Взрыва не произошло. Когда, опомнившись, немцы подняли головы, их взорам предстал высокий армейский ботинок, свалившийся на них с неба.Парашютный десант попал в засаду. Кто из «коммандос» не был расстрелян в воздухе, был добит на земле немецкими автоматчиками, пока пытался погасить парашют и отстегнуться от лямок.Когда американские танки прорвались к десанту, никого в живых уже не было. Кругом среди увядших парашютных куполов лежали убитые «коммандос». Американский майор, высунувшись из люка танка, обозрел печальную картину побоища:— Бедные мальчики! Лучшие из лучших! Подобрать трупы! Похоронить с почестями!Его внимание привлек лай собак. Целая свора бесилась и прыгала у подножия огромного дуба.К танку подбежал пехотинец и доложил майору:— Там на дереве — единственный уцелевший «коммандос»!В ветвях дуба запутался парашют, и среди листвы висит на стропах, болтая ногами — одной обутой, другой разутой, — Янкель, Джек Лапидус.Разъяренные собаки прыгают, норовя вцепиться ему в ногу. В этот момент для него большей опасности, чем собаки, нет.Взобравшись на дерево, американские солдаты ножами перерезали стропы и на их обрывках бережно спустили на землю единственного уцелевшего «коммандос». Спустили не на землю, а на подъехавший под дерево танк, где Янкель попал в объятия вылезшего на броню майора.— Представить к награде! — воскликнул майор, обнимая Янкеля как сына. — И выдать новый комплект обуви!Столица Франции Париж ликующе встречает освободителей. Союзных солдат забрасывают цветами. На площади Этуаль перед Триумфальной аркой французский генерал вручает награды наиболее отличившимся. На грудь Янкелю прикрепляют очередной орден — Почетного Легиона. Военный оркестр исполняет «Марсельезу».Салюты победы. В Лондоне, Москве, Нью-Йорке. Мир плачет и смеется по случаю окончания войны.Янкель переодевается в штатский костюм, непривычно и мешковато сидящий на нем, отвинчивает с военной рубашки ордена и медали и складывает их на стол.Военный чиновник напутствует его:— Получите выходное пособие и можете быть свободны.— А куда мне идти? — спрашивает Янкель.— А это уж ваше дело, — улыбается военный чиновник. — Весь мир открыт перед вами.— Я бы хотел вернуться в Вильно… Там — моя мама.— Вильно у русских, — с сочувствием говорит военный чиновник. — Въезд солдатам польской армии Андерса туда воспрещен.— Но я уже не солдат.— Бывший. И этого достаточно. Русские не простили Андерсу, что он увел свою армию к западным союзникам.— А в Польшу… мне можно?— Куда же мне идти?— Тоже нельзя: По той же причине.— Куда хотите. Во Францию, в Германию, даже в Америку. Вы — человек без гражданства. Перемещенное лицо. С видом на жительство. Вот и живите…— Но в Вильно моя мама.— А для чего существует почта? Писать вы за время войны, надеюсь, не разучились?Оживленная толпа на расцвеченной огнями послевоенной Пикадилли в Лондоне. Жизнь входит в норму. И лица людей подобрели, стали мягче, приветливей. В толпе мелькает знакомое лицо. Янкель Лапидус. Он замкнут, чем-то озабочен.Разрушенный Берлин. Обходя каменные обвалы, по расчищенным улицам движутся толпы пешеходов. Одноногий инвалид чистит обувь. Поднимает лицо к клиенту:— У вас расшнурован ботинок. Можно завязать? Вопрос относится к Янкелю.Париж. И здесь в послевоенной толпе вдруг возникает лицо Янкеля.Янкель входит в подъезд дома. Консьержка высовывается из-за полуоткрытой двери:— Вам писем нет, мосье Лапидус. Но, уверяю вас… скоро дождетесь.— Вы уже второй год говорите то же самое, — вздыхает Янкель.В ресторане полно публики. Играет оркестр. На небольшом пятачке, свободном от столиков, танцуют. На мужчинах — штатская одежда. Военная униформа исчезла.Хозяин ресторана, толстый, апоплексического вида француз, с завидной легкостью лавируя среди столиков, ведет к их заказанным местам элегантно одетую немолодую пару. На мужчине — фрак, белая грудь, монокль в глазу. Пыхтит толстой сигарой. Дама — в дорогих ожерельях и мехах.Хозяин подобострастно склоняется, подавая им карточки.— Вас обслуживает Жак, достопримечательность нашего ресторана.Жестом мага он представляет гостям худого официанта, одетого в ливрейную форму. На груди белой курточки с черными отворотами — две линии орденов и медалей. Это — Янкель.У богатого гостя при виде орденов выпал из-под брови монокль и закачался на серебряной цепочке.— Как тебе нравится этот цирк? — усмехнулся он. — Мне любопытно, где они купили эти побрякушки?Гость сказал это конфиденциально, уверенный, что его не смогут подслушать. Ибо говорил он не по-французски, а по-польски. Лицо Янкеля, до того пребывавшее в виде застывшей маски с угодливой заученной улыбкой, сразу прояснилось, потеплело, и он заговорил тоже по-польски, доверительно склонившись к гостю, изучавшему карточку меню:— Простите, но я особенно рад обслуживать поляков, моих земляков.Гость вскинул на него монокль:— Вы — поляк?Янкель разогнулся и лихо, по-военному, прищелкнул каблуками:— Лапидус Ян. Из армии генерала Андерса.И протянул руку, представляясь. Обладатель монокля не подал ему своей, и рука Янкеля повисла над столиком.— Для меня новость, — сказала гость своей даме, — что в славной армии генерала Андерса попадались… даже евреи. Вы из каких мест?— Из Вильно.— Из Вильно? — монокль снова устремился на официанта. — У меня там остался фамильный дворец, который, по дошедшим до меня сведениям, коммунисты конфисковали и превратили в приют для инвалидов. Или что-то вроде этого.Янкель сочувственно вздохнул:— А у меня там осталась мама. Я не знаю ничего о ее судьбе. Вы не могли бы мне помочь… советом?— Мы пришли в ресторан не для того, чтобы давать советы, — нахмурился гость. — А вы, молодой человек, здесь не для того, чтобы их спрашивать. Ваше дело — обслуживать. Быстро и… молча.Увидев проходящего хозяина ресторана, гость с побагровевшим лицом поманил его пальцем:— Замените кельнера. Мы предпочитаем, чтоб нас обслуживал человек одного с нами, христианского, вероисповедания. А этого клоуна уберите. Меня раздражают побрякушки на его груди, которые он, не сомневаюсь, приобрел на блошином рынке.Янкель, наливавший из графина воду в бокал, подошел с полным бокалом к господину с моноклем.— Если вам трудно поверить, что еврей был на войне, — тяжело дыша произнес он, — то этот мой поступок, возможно, убедит вас.Левой рукой он вырвал монокль из-под его брови, правой плеснул содержимое бокала в багровое лицо.Поставив бокал на место, Янкель в присутствии всех гостей снял с себя официантскую курточку и стал по одному отвинчивать с нее ордена и медали, приговаривая при этом:— Вам повезло: я хоть и прошел четыре года войны, но бить людей так и не научился. Даже таких… свиноподобных.— Жак! Вы уволены! — взвизгнул хозяин ресторана. Янкель обернулся к нему:— А вам на прощанье я бы с наслаждением тоже плюнул в лицо, но… у меня от волнения пересохло во рту… Не взыщите.Он швырнул хозяину кургузую лакейскую курточку.Маленькое кафе, освещенное свечами.Грязный оборванец дрожащей рукой поставил на стойку пустую рюмку. Кельнер в клеенчатом фартуке смерил его презрительным взглядом:— Франк и пятнадцать сантимов.Оборванец роется в карманах. По одной достает, нашарив, мелкие монеты и раскладывает на мокрой стойке. В очередной заход он достает из кармана пригоршню медалей и орденов и, высыпав их на стойку, роется среди них в поисках лишней монеты. У оборванца небритое, обросшее черной щетиной лицо. Не так легко узнать Янкеля.Ночь. Вдоль улицы мигают разноцветные неоновые огни. Лишь изредка проедет автомобиль.На тротуаре, на железных решетках метро, откуда идет снизу теплый воздух, в самых живописных позах расположились трое бродяг — парижские клошары, которым улица служит домом, а решетки метро — кроватью. На асфальте валяются пустые бутылки из-под вина. Один из клошаров — Янкель.— Когда я был совсем маленьким, моя мама каждую ночь пела мне колыбельную песню.— Врешь ты все! — рассмеялся улегшийся слева от него бородатый клошар.— Ты столько говоришь о своей маме, что я уверен — у тебя ее никогда не было.А клошар, что лежал справа от него, хрипло прокричал:— Ты подкидыш! И он — подкидыш! Мы все подкидыши в этом мире!Прохожий споткнулся о вытянутые ноги клошаров и чуть не рухнул на асфальт. Он устоял лишь потому, что его подхватили два спутника. Все трое — в военной форме французского Иностранного легиона. Тот, что чуть не упал, пьяно обругал клошаров на непонятном языке:— Пся крэв! Холера ясна!Янкель поднял глаза и узнал в легионере пана Зарембу, своего унтер-офицера.— Пан унтер-офицер! — прошептал он, не веря своим глазам. — Какая встреча! В Париже! Чуть ли не на Елисейских полях! Рассказать об этом в Варшаве — нам бы с вами плюнули в лицо и не поверили ни одному слову. Заремба долго смотрит на него и наконец узнает:— Янкель! Жив? Мне не мерещится?
1 2 3 4 5 6 7 8