Правда, у меня было такое ощущение, что он не шутит. И если бы я хоть чуточку поощрила его, я думаю, он предложил бы мне свои услуги для этого «могучего» секса. А другой упорно старался убедить меня, что добродетель, или, как он называл это, «добрая старая мораль», то есть брак, дом и семья, и есть самое лучшее. Если верить ему, это и есть истинное назначение женщины.
— Вы можете встретить много женщин, которые живут по этим принципам и полностью удовлетворены и довольны — и жизнью, и собой.
— Конечно. Но это их ноша. Они ее выбирали, а не я. А я хочу сделать свой выбор. Я не думаю, что говорю вам что-то такое, чего вы не слышали раньше.
— Да, мне приходилось слышать подобные вещи.
— Я встречаюсь с этим даже в бизнесе. Вот вам совершенно свежий пример. Я почти продала свой второй оригинальный сценарий — до того момента, пока я не встретилась с продюсером. Когда мы познакомились с ним, в его голове каким-то странным образом все перепуталось так, что он решил, будто в цену, которую он платит за сценарий, вхожу и я. Тогда я постаралась объяснить ему вполне доходчиво, что траханье не входит в покупку, а продается только сценарий, который, по его словам, ему нравится и который он хотел ставить до того, как увидел меня. И вот тут-то он взял и смылся — отказался и от сценария, и от меня. Этого никогда не произошло бы со сценаристом-мужчиной.
— Я знаю одну женщину, которая вам понравится, — сказала доктор Мартинец. — Все зависит от того, насколько она сейчас занята. Она активная феминистка, и, насколько я могу судить, вы ей понравитесь.
— Я бы хотела познакомиться с ней, если это возможно.
— Дайте мне знать о себе перед отъездом, и я постараюсь устроить вашу встречу.
— Спасибо. Есть еще один вопрос, о котором я хотела бы поговорить с вами.
— Да?
— Он касается Эла. Детектива Милстейна. Я в колоссальном долгу перед ним. Гораздо больше, чем просто деньги. Я не представляю, как смогу сказать ему, что собираюсь уехать.
— Вы полагаете, что он не знает?
— Я уверена, он знает, что в один прекрасный день я уеду. Но не так скоро. И мне не хотелось бы причинять ему боль.
— Он влюблен в вас?
— Да. Но он никогда мне об этом не говорил. Никогда не сделал ни одного шага.
— А как вы относитесь к нему?
— Безумно благодарна. Очень люблю. Как будто он мой отец. Или старший брат.
— Он знает, как вы к нему относитесь?
— Мы никогда не говорили об этом.
— Тогда скажите ему. Я уверена, что он предпочтет, узнать о ваших истинных чувствах, а не услышать всевозможные вежливые увертки. По крайней мере, он узнает, что вы действительно его любите, и он вам дорог, хотя и не так, как он любит вас.
Милстейн услышал, как остановилась машина перед подъездом. Потом услышал ее шаги, затем как она ищет ключи.
Дверь открылась и вошла Джери-Ли.
Выгоревшие на солнце волосы падали ей на плечи. Она улыбнулась и слегка покраснела. Улыбка очень шла к ее загорелому лицу.
— Сегодня ты рано пришел домой.
— Сегодня у меня дежурство с восьми до четырех.
Он почувствовал, что она напряжена и очень волнуется. Трудно было поверить, что перед ним та самая бледная, перепуганная девочка, которую он привез домой из Нью-Йорка.
— Я слышал, у тебя хорошие новости?
— Не правда ли, изумительно?
— Я счастлив за тебя.
— Я не могу поверить. Неужели мечта становится реальностью?
— Постарайся поверить. Ведь ты работала, как каторжная, чтобы добиться своего. И ты заслужила все.
— Но это ты сделал так, что все стало возможным, Эл. Если бы не ты, ничего бы не произошло.
— Все равно, это случилось бы рано или поздно. Просто потребовалось бы немного больше времени — вот и все.
— Нет. Я катилась под откос и кончила бы в сточной канаве. Ты отлично знаешь.
— Никогда и никто не заставит меня в это поверить. Если бы я хоть на минуту думал о таком исходе, я бы ни за что не рискнул привезти тебя сюда.
В тебе есть что-то особенное. Я ощутил это с первой встречи.
— А я никогда не смогу понять, как тебе удалось разглядеть все это под кучей дерьма, которую я сама на себя навалила.
— Когда ты собираешься уезжать?
— Не знаю. Они сообщили, что дадут мне знать на следующей неделе, когда мне следует приехать. Возможно, я остановлюсь у матери.
Он ничего не сказал.
— Я поговорила с моим психоанатиликом. Она считает, что мне может пойти на пользу жизнь в родительском доме, если я, конечно, смогу пожить с мамой и держать себя в руках.
— А что ты собираешься делать потом, после того, как закончишь работу над книгой?
— Не знаю.
— Ты вернешься сюда?
— Вероятно. Мне нравится в Калифорнии. Кроме того, здесь есть все то, что мне нужно и для чего я работаю: сценарные отделы, телевизионные студии и все в этом духе. Словом, моя работа.
— У тебя всегда будет дом здесь, вместе с нами. Если ты, конечно, захочешь.
Голос Милстейна предательски дрогнул. Она встала на колени перед ним — точно так, как недавно его дочь.
— Ты и так сделал для меня слишком много, Эл.
Я не могу требовать от тебя большего и наваливать свои заботы на твои плечи.
— Ты ничего не наваливаешь. Мы любим тебя.
— И я люблю вас обоих. Ты и твоя дочь — моя семья. Даже больше, чем семья. Наверное, кроме тебя, единственный человек в мире, который сделал бы для меня то, что сделал ты, — мой отец. У тебя такая же деликатность, такая же заботливость, такая же нежность, что и у него. Несмотря на то, что в тот момент, когда меня арестовывали, я была совершенно не в себе, — я сразу же почувствовала это. Наверное, именно потому я и написала тебе.
Он понял, что именно Джери-Ли пытается сказать ему. И хотя ее слова и то, что скрывалось за ними, вызвало у него глубочайшее разочарование, тем не менее одновременно появилось и чувство удовлетворенности и успокоения от сознания, что она его любит и что хочет дать понять, как сильно она его любит. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— Нам будет нехватать тебя, — сказал он.
Она обвила его шею обеими руками и прижалась щекой к щеке.
— Вы не успеете почувствовать, что меня нет — я просто не дам вам такой возможности, я вам надоем.
Он позволил себе некоторое время вот так вот молча впитывать ее близость и, наконец, откинулся в кресле. Улыбнулся.
— Слушай, ты покажешь мне когда-нибудь ту книгу, из-за которой поднялся весь этот шум? А то ведь я рискую так и остаться в неведении.
Она рассмеялась и поднялась с колен.
— Я уже было думала, что ты никогда не попросишь. Она ушла в свою комнату и тотчас же вернулась, неся рукопись в твердой папке. Положила ему на колени и сказала:
— Только обещай не читать, пока не ляжешь спать. Я не вынесу, если буду смотреть, как ты читаешь.
— Хорошо, — сказал он.
Только открыв вечером, перед сном, папку, он понял истинную причину того, почему она попросила его читать роман в уединении: на титульном листе было написано:
«ХОРОШИЕ ДЕВОЧКИ ПОПАДАЮТ В АД» роман Джери-Ли Рэндол и чуть ниже:
«Эта книга посвящается Элу Милстейну с благодарностью и признательностью за то, что он самый любимый и самый лучший человек из всех, кого я знаю».
Подступившие слезы жгли глаза, и только через несколько минут он справился с собой и смог открыть первую страницу романа.
"Я родилась на свет с двумя дырочками и без яиц — я была девочкой.
Приговоренной самой судьбой попасть прямо из чрева матери в плен своего пола. Мне он уже тогда не нравился, и потому я сразу же стала писать на доктора, который в тот момент хлопал меня по заднице..."
Глава 25
Анджела открыла дверь в ванную комнату, когда Джери-Ли все еще стояла под душем.
— Тебя к телефону твой агент, — крикнула она. — Говорит, что это крайне важно и что ему надо переговорить с тобой немедленно.
— Скажи, что буду через секунду, — сказала Джери-Ли, вышла из-под душа и завернулась в купальную простыню.
— Ну что еще стряслось? — спросила она агента.
— Ты можешь немедленно приехать в студию? Тебя хочет видеть Том Касл.
— А как же наша встреча? Ты назначил мне через час у тебя в конторе.
— Это может подождать. Нам нельзя упустить шанс, который дает эта встреча с Каслом. Он ждет твоего ответа по другому телефону. Что мне ему сказать? Когда ты сможешь приехать?
— Через час, хорошо?
— Договоримся через сорок пять минут. Так оно выглядит более пристойно.
— Ладно, — она рассмеялась.
Агент всегда остается агентом. Он оговаривает даже время свидания с тобой...
Доктор был прав, когда сказал, что сегодня она уже почувствует себя гораздо лучше. Не осталось никакой боли, если не считать вполне терпимого ощущения тяжести в нижней части живота.
Она вернулась в ванную комнату, вытерлась досуха, сняла с головы шапочку для душа, встряхнула волосы. Понадобится еще тридцать секунд, чтобы досушить их феном. Сегодня она сделает самый легкий макияж — чуть-чуть тона и намек на губную помаду. Все знают, через что она прошла, и надо соответствовать своему состоянию.
Она уже одевалась, когда в спальню водила Анджела.
— Так что он хотел от тебя? — спросила она.
— Мне нужно быть в конторе Тома Касла через двадцать минут.
— Хочешь, я тебя отвезу?
— Думаю, что справлюсь сама.
— Ты уверена? Сегодня у меня свободный день. Мне совершенно нечего делать.
— Хорошо, — кивнула она.
— Как ты себя чувствуешь, малышка? — заботливо спросил Том Касл, целуя ее в щеку.
— Прекрасно.
— Все, что случилось с тобой, — это такое густое дерьмо, жуть!
Джордж никоим образом не должен был допустить все это.
— Я одна виновата во всем, — сказала она и прошла к креслу, стоящему перед письменным столом.
— Нет, нет, дорогая, не сюда, — сказал он заботливо, взял ее за руку и подвел к кушетке, стоящей у стены, — здесь тебе будет удобнее. Садись.
Кофе хочешь?
Она кивнула.
Он нажал на кнопку, расположенную в ручке его кресла. Почти тотчас же в кабинет вошла секретарша с двумя чашечками кофе.
— Мой агент сказал, чтобы я приехала немедленно. Это настолько важно?
— Скажи, как сильно ты хочешь, чтобы твою картину сняли?
Она не смогла удержаться от каламбура:
— Я не хочу, чтобы ее сняли с производства.
— Не играй словами, Джери-Ли. Я знаю, что ты писатель. Скажи, ты очень хочешь снять эту картину? Или нет?
— Я очень хочу.
— Тогда все в порядке, — сказал он совершенно серьезно. — Я скажу тебе, как этого добиться. Я уже получил согласие студии заняться твоей картиной при условии, что в ней будет участвовать Джордж. Ты должна обязательно обеспечить его участие.
— Почему я? Ты продюсер. Разве это не твоя работа? И, кроме того, у него контракт со студией, по которому он обязан участвовать в съемках.
— Все правильно. Но в том контракте оговорено его право соглашаться или не соглашаться снять ту или иную картину, и насколько я разбираюсь в контрактах, у меня нет никакой возможности прижать его. А тебя он послушает. В конце концов, не он ли обрюхатил тебя! А ты все сделала, как надо, не устраивая скандала. Я считаю, что он тебе обязан.
— А что если он не согласится?
— Ты потеряешь пятьдесят кусков и пять процентов дохода с проката.
— А ты что потеряешь?
— Ничего. У меня контракт. Если я не делаю эту картину, я делаю другую. Но я бы предпочел делать эту. Я чувствую, в ней есть для нас для всех хорошенький доллар. И кроме того, я бы хотел работать с тобой. Мне кажется, что вдвоем мы бы могли создать что-то такое, что может претендовать на первый приз. Я твою книгу просто полюбил.
— Спасибо.
— Ты меня не знаешь. Когда я начинаю работать, во мне просыпается энергия динамита. Я работаю день и ночь. У меня есть местечко на побережье, где никто не сможет нас потревожить.
Она кивнула. Да, она слышала об этом местечке на побережье от друзей.
Единственный человек, кто верит, что он ездит туда работать, — его жена.
— Хорошо, — сказала она. — Я посмотрю, что я смогу сделать.
— Грандиозно! Я договорился встретиться с Джорджем за завтраком в буфете киностудии. Я сказал, что ты к нам присоединишься, — он улыбнулся елейной улыбочкой. — Я уверен, что ты можешь уговорить его, крошка. Просто дай ему погладить твою очаровательную киску, хе...
— Фи, Том, неужели ты думаешь, — сказала она с возмущением, — что с Джорджем все так просто? Чтобы его уговорить, понадобится куда больше усилий, изобретательности и всякого другого дерьма.
— Ты даже не представляешь и до конца не оцениваешь своих возможностей, крошка! Ты не представляешь свою власть над мужчинами. Он сказал, что у тебя самое лучшее тело всех времен и что он не может ничего с собой поделать — если он рядом с тобой, у него встает!
— Когда это он сказал?
— На этом уик-энде. Мы собирались все вместе у нашего психоаналитика. И разговор...
— Как-то зашел сам собой... — перебила она его. — Я все знаю. Я все об этом уже слышала.
— Должен сказать, что он дьявольски вкусно рассказал о тебе. А ты действительно так хороша, как он нам там толковал?
— Конечно, — сказала она, вставая с кушетки. — Я лучше всех в мире вкручиваю мужикам шарики, — она пошла к двери. — Где тут у вас туалет?
Кажется, меня тошнит.
— Первая дверь налево, — поспешно ответил он. — Прости, я забыл, что ты нездорова.
— Не переживай. К сожалению, в этом одно из неудобств быть женщиной: некоторые вещи просто выворачивают желудок наизнанку.
— Понимаешь, на самом деле вся эта сделка проста, как дважды два, — объяснила позже своему агенту Джери-Ли все, что произошло в тот день. — Касл начинает работать со мной, если я уговариваю Джорджа участвовать в картине. Сверх того он уже сообщил мне, что мы с ним будем работать вдвоем в его лачуге на побережье, и, больше того, он уточнил, что любит работать и днем и ночью. Джордж сказал, что в целом ему идея нравится. Что он верит в меня как в писателя, а в Касла как в продюсера, но для него главный вопрос заключается в том, кто будет режиссером. И тут же он добавил, что, по его сведениям, можно привлечь Дина Кларка, потому что жена Кларка разнесла вдребезги картину, которую он собирался снимать у Уорнера, и таким образом он сейчас неожиданно для себя и всех располагает временем.
— Дин Кларк был бы отличным режиссером для нашей картины. Я должен это признать, хотя он и не мой клиент.
— Но ты же знаешь, какая у Кларка проблема: если он не получит одобрения своей жены на картину, он просто не возьмется за работу — вот и все. А тут возникает новая проблема. И она касается меня. Дело в том, что жена Кларка хочет лечь со мной, точно так же, как хотят этого Джордж и Том. Я давно заметила ее вожделенные взгляды на меня и, как могла, увиливала от нее с нашей первой встречи здесь, на студии.
— Картины снимали даже с гораздо большими проблемами, — философски заметил агент.
— Мне приходилось слышать — и не раз — о том, что дают одному парню, чтобы получить работу в кино. Но слышал ли ты когда-нибудь о ком-нибудь, кому приходилось бы давать всем сотрудникам съемочной группы? За то время, пока будет делаться картина, они уложат меня со всеми, за исключением парикмахера, да и то лишь потому, что он гомик.
— Не заводись, не заводись, Джери-Ли. Давай все спокойно обсудим.
— Давай.
— Если я смогу уговорить Касла на семьдесят пять тысяч и на семь с половиной процентов от сбора, то в таком раскладе ты согласишься?
— Ты меня, видимо, просто не слышал. Я говорю не о деньгах. Я пытаюсь втолковать тебе, что не очень хотела бы валяться со всеми даже ради дела. Вот и все. Ты это можешь понять?
— Я понимаю тебя. И я согласен с тобой. Но поскольку ты так или иначе это регулярно делаешь, то я не могу понять, почему в данном случае ты устраиваешь вокруг этого такой большой хиппеж?
— Мне не пришлось ложиться ни с кем, чтобы издать книгу. Так почему я должна делать это, чтобы снять свою картину?
— Во-первых, они еще не сняли картину, не так ли? — сказал старый мудрый человек и улыбнулся, подчеркивая разницу между намерением и свершившимся фактом.
Она хотела было возразить, но он не дал ей ничего вставить и предостерегающе поднял руку.
— Выслушай меня, а потом можешь говорить. Прошло почти три года, как они купили право на книгу. За это время они сделали два сценария. Оба никуда не годились, и поэтому до сих пор нет картины. Не говори мне только, что книжка отлично распродалась, что продано сорок тысяч в твердом переплете, сто тысяч в клубном издании и миллион в карманном издании. И что по радио и телевидению показывали пятьдесят постановок, и что журнал «Тайм» поместил на обложке твой портрет «Женщина — писатель года». Я все это знаю, и ты знаешь, и киностудия это знает. Что еще киностудия знает, так это совсем немного, а именно: все это произошло три года назад. Потом были и другие книги — насколько я помню, не ты одна писательница в стране, есть и другие. И поверь мне, они предпочли бы не заклиниваться на твоей, трехлетней давности книге, а начать заново, с новой книгой, чем вгонять деньги в старую, тем более, что уже дважды терпели на ней фиаско.
Ты мне тут говорила, что именно тебе придется делать, чтобы подтолкнуть картину в производство, так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Вы можете встретить много женщин, которые живут по этим принципам и полностью удовлетворены и довольны — и жизнью, и собой.
— Конечно. Но это их ноша. Они ее выбирали, а не я. А я хочу сделать свой выбор. Я не думаю, что говорю вам что-то такое, чего вы не слышали раньше.
— Да, мне приходилось слышать подобные вещи.
— Я встречаюсь с этим даже в бизнесе. Вот вам совершенно свежий пример. Я почти продала свой второй оригинальный сценарий — до того момента, пока я не встретилась с продюсером. Когда мы познакомились с ним, в его голове каким-то странным образом все перепуталось так, что он решил, будто в цену, которую он платит за сценарий, вхожу и я. Тогда я постаралась объяснить ему вполне доходчиво, что траханье не входит в покупку, а продается только сценарий, который, по его словам, ему нравится и который он хотел ставить до того, как увидел меня. И вот тут-то он взял и смылся — отказался и от сценария, и от меня. Этого никогда не произошло бы со сценаристом-мужчиной.
— Я знаю одну женщину, которая вам понравится, — сказала доктор Мартинец. — Все зависит от того, насколько она сейчас занята. Она активная феминистка, и, насколько я могу судить, вы ей понравитесь.
— Я бы хотела познакомиться с ней, если это возможно.
— Дайте мне знать о себе перед отъездом, и я постараюсь устроить вашу встречу.
— Спасибо. Есть еще один вопрос, о котором я хотела бы поговорить с вами.
— Да?
— Он касается Эла. Детектива Милстейна. Я в колоссальном долгу перед ним. Гораздо больше, чем просто деньги. Я не представляю, как смогу сказать ему, что собираюсь уехать.
— Вы полагаете, что он не знает?
— Я уверена, он знает, что в один прекрасный день я уеду. Но не так скоро. И мне не хотелось бы причинять ему боль.
— Он влюблен в вас?
— Да. Но он никогда мне об этом не говорил. Никогда не сделал ни одного шага.
— А как вы относитесь к нему?
— Безумно благодарна. Очень люблю. Как будто он мой отец. Или старший брат.
— Он знает, как вы к нему относитесь?
— Мы никогда не говорили об этом.
— Тогда скажите ему. Я уверена, что он предпочтет, узнать о ваших истинных чувствах, а не услышать всевозможные вежливые увертки. По крайней мере, он узнает, что вы действительно его любите, и он вам дорог, хотя и не так, как он любит вас.
Милстейн услышал, как остановилась машина перед подъездом. Потом услышал ее шаги, затем как она ищет ключи.
Дверь открылась и вошла Джери-Ли.
Выгоревшие на солнце волосы падали ей на плечи. Она улыбнулась и слегка покраснела. Улыбка очень шла к ее загорелому лицу.
— Сегодня ты рано пришел домой.
— Сегодня у меня дежурство с восьми до четырех.
Он почувствовал, что она напряжена и очень волнуется. Трудно было поверить, что перед ним та самая бледная, перепуганная девочка, которую он привез домой из Нью-Йорка.
— Я слышал, у тебя хорошие новости?
— Не правда ли, изумительно?
— Я счастлив за тебя.
— Я не могу поверить. Неужели мечта становится реальностью?
— Постарайся поверить. Ведь ты работала, как каторжная, чтобы добиться своего. И ты заслужила все.
— Но это ты сделал так, что все стало возможным, Эл. Если бы не ты, ничего бы не произошло.
— Все равно, это случилось бы рано или поздно. Просто потребовалось бы немного больше времени — вот и все.
— Нет. Я катилась под откос и кончила бы в сточной канаве. Ты отлично знаешь.
— Никогда и никто не заставит меня в это поверить. Если бы я хоть на минуту думал о таком исходе, я бы ни за что не рискнул привезти тебя сюда.
В тебе есть что-то особенное. Я ощутил это с первой встречи.
— А я никогда не смогу понять, как тебе удалось разглядеть все это под кучей дерьма, которую я сама на себя навалила.
— Когда ты собираешься уезжать?
— Не знаю. Они сообщили, что дадут мне знать на следующей неделе, когда мне следует приехать. Возможно, я остановлюсь у матери.
Он ничего не сказал.
— Я поговорила с моим психоанатиликом. Она считает, что мне может пойти на пользу жизнь в родительском доме, если я, конечно, смогу пожить с мамой и держать себя в руках.
— А что ты собираешься делать потом, после того, как закончишь работу над книгой?
— Не знаю.
— Ты вернешься сюда?
— Вероятно. Мне нравится в Калифорнии. Кроме того, здесь есть все то, что мне нужно и для чего я работаю: сценарные отделы, телевизионные студии и все в этом духе. Словом, моя работа.
— У тебя всегда будет дом здесь, вместе с нами. Если ты, конечно, захочешь.
Голос Милстейна предательски дрогнул. Она встала на колени перед ним — точно так, как недавно его дочь.
— Ты и так сделал для меня слишком много, Эл.
Я не могу требовать от тебя большего и наваливать свои заботы на твои плечи.
— Ты ничего не наваливаешь. Мы любим тебя.
— И я люблю вас обоих. Ты и твоя дочь — моя семья. Даже больше, чем семья. Наверное, кроме тебя, единственный человек в мире, который сделал бы для меня то, что сделал ты, — мой отец. У тебя такая же деликатность, такая же заботливость, такая же нежность, что и у него. Несмотря на то, что в тот момент, когда меня арестовывали, я была совершенно не в себе, — я сразу же почувствовала это. Наверное, именно потому я и написала тебе.
Он понял, что именно Джери-Ли пытается сказать ему. И хотя ее слова и то, что скрывалось за ними, вызвало у него глубочайшее разочарование, тем не менее одновременно появилось и чувство удовлетворенности и успокоения от сознания, что она его любит и что хочет дать понять, как сильно она его любит. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— Нам будет нехватать тебя, — сказал он.
Она обвила его шею обеими руками и прижалась щекой к щеке.
— Вы не успеете почувствовать, что меня нет — я просто не дам вам такой возможности, я вам надоем.
Он позволил себе некоторое время вот так вот молча впитывать ее близость и, наконец, откинулся в кресле. Улыбнулся.
— Слушай, ты покажешь мне когда-нибудь ту книгу, из-за которой поднялся весь этот шум? А то ведь я рискую так и остаться в неведении.
Она рассмеялась и поднялась с колен.
— Я уже было думала, что ты никогда не попросишь. Она ушла в свою комнату и тотчас же вернулась, неся рукопись в твердой папке. Положила ему на колени и сказала:
— Только обещай не читать, пока не ляжешь спать. Я не вынесу, если буду смотреть, как ты читаешь.
— Хорошо, — сказал он.
Только открыв вечером, перед сном, папку, он понял истинную причину того, почему она попросила его читать роман в уединении: на титульном листе было написано:
«ХОРОШИЕ ДЕВОЧКИ ПОПАДАЮТ В АД» роман Джери-Ли Рэндол и чуть ниже:
«Эта книга посвящается Элу Милстейну с благодарностью и признательностью за то, что он самый любимый и самый лучший человек из всех, кого я знаю».
Подступившие слезы жгли глаза, и только через несколько минут он справился с собой и смог открыть первую страницу романа.
"Я родилась на свет с двумя дырочками и без яиц — я была девочкой.
Приговоренной самой судьбой попасть прямо из чрева матери в плен своего пола. Мне он уже тогда не нравился, и потому я сразу же стала писать на доктора, который в тот момент хлопал меня по заднице..."
Глава 25
Анджела открыла дверь в ванную комнату, когда Джери-Ли все еще стояла под душем.
— Тебя к телефону твой агент, — крикнула она. — Говорит, что это крайне важно и что ему надо переговорить с тобой немедленно.
— Скажи, что буду через секунду, — сказала Джери-Ли, вышла из-под душа и завернулась в купальную простыню.
— Ну что еще стряслось? — спросила она агента.
— Ты можешь немедленно приехать в студию? Тебя хочет видеть Том Касл.
— А как же наша встреча? Ты назначил мне через час у тебя в конторе.
— Это может подождать. Нам нельзя упустить шанс, который дает эта встреча с Каслом. Он ждет твоего ответа по другому телефону. Что мне ему сказать? Когда ты сможешь приехать?
— Через час, хорошо?
— Договоримся через сорок пять минут. Так оно выглядит более пристойно.
— Ладно, — она рассмеялась.
Агент всегда остается агентом. Он оговаривает даже время свидания с тобой...
Доктор был прав, когда сказал, что сегодня она уже почувствует себя гораздо лучше. Не осталось никакой боли, если не считать вполне терпимого ощущения тяжести в нижней части живота.
Она вернулась в ванную комнату, вытерлась досуха, сняла с головы шапочку для душа, встряхнула волосы. Понадобится еще тридцать секунд, чтобы досушить их феном. Сегодня она сделает самый легкий макияж — чуть-чуть тона и намек на губную помаду. Все знают, через что она прошла, и надо соответствовать своему состоянию.
Она уже одевалась, когда в спальню водила Анджела.
— Так что он хотел от тебя? — спросила она.
— Мне нужно быть в конторе Тома Касла через двадцать минут.
— Хочешь, я тебя отвезу?
— Думаю, что справлюсь сама.
— Ты уверена? Сегодня у меня свободный день. Мне совершенно нечего делать.
— Хорошо, — кивнула она.
— Как ты себя чувствуешь, малышка? — заботливо спросил Том Касл, целуя ее в щеку.
— Прекрасно.
— Все, что случилось с тобой, — это такое густое дерьмо, жуть!
Джордж никоим образом не должен был допустить все это.
— Я одна виновата во всем, — сказала она и прошла к креслу, стоящему перед письменным столом.
— Нет, нет, дорогая, не сюда, — сказал он заботливо, взял ее за руку и подвел к кушетке, стоящей у стены, — здесь тебе будет удобнее. Садись.
Кофе хочешь?
Она кивнула.
Он нажал на кнопку, расположенную в ручке его кресла. Почти тотчас же в кабинет вошла секретарша с двумя чашечками кофе.
— Мой агент сказал, чтобы я приехала немедленно. Это настолько важно?
— Скажи, как сильно ты хочешь, чтобы твою картину сняли?
Она не смогла удержаться от каламбура:
— Я не хочу, чтобы ее сняли с производства.
— Не играй словами, Джери-Ли. Я знаю, что ты писатель. Скажи, ты очень хочешь снять эту картину? Или нет?
— Я очень хочу.
— Тогда все в порядке, — сказал он совершенно серьезно. — Я скажу тебе, как этого добиться. Я уже получил согласие студии заняться твоей картиной при условии, что в ней будет участвовать Джордж. Ты должна обязательно обеспечить его участие.
— Почему я? Ты продюсер. Разве это не твоя работа? И, кроме того, у него контракт со студией, по которому он обязан участвовать в съемках.
— Все правильно. Но в том контракте оговорено его право соглашаться или не соглашаться снять ту или иную картину, и насколько я разбираюсь в контрактах, у меня нет никакой возможности прижать его. А тебя он послушает. В конце концов, не он ли обрюхатил тебя! А ты все сделала, как надо, не устраивая скандала. Я считаю, что он тебе обязан.
— А что если он не согласится?
— Ты потеряешь пятьдесят кусков и пять процентов дохода с проката.
— А ты что потеряешь?
— Ничего. У меня контракт. Если я не делаю эту картину, я делаю другую. Но я бы предпочел делать эту. Я чувствую, в ней есть для нас для всех хорошенький доллар. И кроме того, я бы хотел работать с тобой. Мне кажется, что вдвоем мы бы могли создать что-то такое, что может претендовать на первый приз. Я твою книгу просто полюбил.
— Спасибо.
— Ты меня не знаешь. Когда я начинаю работать, во мне просыпается энергия динамита. Я работаю день и ночь. У меня есть местечко на побережье, где никто не сможет нас потревожить.
Она кивнула. Да, она слышала об этом местечке на побережье от друзей.
Единственный человек, кто верит, что он ездит туда работать, — его жена.
— Хорошо, — сказала она. — Я посмотрю, что я смогу сделать.
— Грандиозно! Я договорился встретиться с Джорджем за завтраком в буфете киностудии. Я сказал, что ты к нам присоединишься, — он улыбнулся елейной улыбочкой. — Я уверен, что ты можешь уговорить его, крошка. Просто дай ему погладить твою очаровательную киску, хе...
— Фи, Том, неужели ты думаешь, — сказала она с возмущением, — что с Джорджем все так просто? Чтобы его уговорить, понадобится куда больше усилий, изобретательности и всякого другого дерьма.
— Ты даже не представляешь и до конца не оцениваешь своих возможностей, крошка! Ты не представляешь свою власть над мужчинами. Он сказал, что у тебя самое лучшее тело всех времен и что он не может ничего с собой поделать — если он рядом с тобой, у него встает!
— Когда это он сказал?
— На этом уик-энде. Мы собирались все вместе у нашего психоаналитика. И разговор...
— Как-то зашел сам собой... — перебила она его. — Я все знаю. Я все об этом уже слышала.
— Должен сказать, что он дьявольски вкусно рассказал о тебе. А ты действительно так хороша, как он нам там толковал?
— Конечно, — сказала она, вставая с кушетки. — Я лучше всех в мире вкручиваю мужикам шарики, — она пошла к двери. — Где тут у вас туалет?
Кажется, меня тошнит.
— Первая дверь налево, — поспешно ответил он. — Прости, я забыл, что ты нездорова.
— Не переживай. К сожалению, в этом одно из неудобств быть женщиной: некоторые вещи просто выворачивают желудок наизнанку.
— Понимаешь, на самом деле вся эта сделка проста, как дважды два, — объяснила позже своему агенту Джери-Ли все, что произошло в тот день. — Касл начинает работать со мной, если я уговариваю Джорджа участвовать в картине. Сверх того он уже сообщил мне, что мы с ним будем работать вдвоем в его лачуге на побережье, и, больше того, он уточнил, что любит работать и днем и ночью. Джордж сказал, что в целом ему идея нравится. Что он верит в меня как в писателя, а в Касла как в продюсера, но для него главный вопрос заключается в том, кто будет режиссером. И тут же он добавил, что, по его сведениям, можно привлечь Дина Кларка, потому что жена Кларка разнесла вдребезги картину, которую он собирался снимать у Уорнера, и таким образом он сейчас неожиданно для себя и всех располагает временем.
— Дин Кларк был бы отличным режиссером для нашей картины. Я должен это признать, хотя он и не мой клиент.
— Но ты же знаешь, какая у Кларка проблема: если он не получит одобрения своей жены на картину, он просто не возьмется за работу — вот и все. А тут возникает новая проблема. И она касается меня. Дело в том, что жена Кларка хочет лечь со мной, точно так же, как хотят этого Джордж и Том. Я давно заметила ее вожделенные взгляды на меня и, как могла, увиливала от нее с нашей первой встречи здесь, на студии.
— Картины снимали даже с гораздо большими проблемами, — философски заметил агент.
— Мне приходилось слышать — и не раз — о том, что дают одному парню, чтобы получить работу в кино. Но слышал ли ты когда-нибудь о ком-нибудь, кому приходилось бы давать всем сотрудникам съемочной группы? За то время, пока будет делаться картина, они уложат меня со всеми, за исключением парикмахера, да и то лишь потому, что он гомик.
— Не заводись, не заводись, Джери-Ли. Давай все спокойно обсудим.
— Давай.
— Если я смогу уговорить Касла на семьдесят пять тысяч и на семь с половиной процентов от сбора, то в таком раскладе ты согласишься?
— Ты меня, видимо, просто не слышал. Я говорю не о деньгах. Я пытаюсь втолковать тебе, что не очень хотела бы валяться со всеми даже ради дела. Вот и все. Ты это можешь понять?
— Я понимаю тебя. И я согласен с тобой. Но поскольку ты так или иначе это регулярно делаешь, то я не могу понять, почему в данном случае ты устраиваешь вокруг этого такой большой хиппеж?
— Мне не пришлось ложиться ни с кем, чтобы издать книгу. Так почему я должна делать это, чтобы снять свою картину?
— Во-первых, они еще не сняли картину, не так ли? — сказал старый мудрый человек и улыбнулся, подчеркивая разницу между намерением и свершившимся фактом.
Она хотела было возразить, но он не дал ей ничего вставить и предостерегающе поднял руку.
— Выслушай меня, а потом можешь говорить. Прошло почти три года, как они купили право на книгу. За это время они сделали два сценария. Оба никуда не годились, и поэтому до сих пор нет картины. Не говори мне только, что книжка отлично распродалась, что продано сорок тысяч в твердом переплете, сто тысяч в клубном издании и миллион в карманном издании. И что по радио и телевидению показывали пятьдесят постановок, и что журнал «Тайм» поместил на обложке твой портрет «Женщина — писатель года». Я все это знаю, и ты знаешь, и киностудия это знает. Что еще киностудия знает, так это совсем немного, а именно: все это произошло три года назад. Потом были и другие книги — насколько я помню, не ты одна писательница в стране, есть и другие. И поверь мне, они предпочли бы не заклиниваться на твоей, трехлетней давности книге, а начать заново, с новой книгой, чем вгонять деньги в старую, тем более, что уже дважды терпели на ней фиаско.
Ты мне тут говорила, что именно тебе придется делать, чтобы подтолкнуть картину в производство, так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51