У палачей оставалось не так много времени: несмотря на приказы Гитлера, следовало принимать во внимание официальный порядок - ведь в Германии иначе быть не могло! Сначала приговоры Имперского военного трибунала должны быть переданы в юридический отдел ОКВ, откуда они поступали к помощникам фюрера, а от них к самому Гитлеру. Тот утверждал их, и документы возвращали обвинителю Имперского военного трибунала.
Утвержденные Гитлером приговоры вернулись в Имперский военный трибунал только утром 21 декабря. Несколько часов спустя канцелярию прокурора Берлинского суда информировали, что поскольку казнь осужденных лишена "права на применение оружия", она переходит в ведение гражданских властей. Прокурору Берлина было приказано немедленно подготовить казнь одиннадцати самых опасных преступников в берлинской тюрьме Плецензее.
Вдобавок ко всему для осужденных - мужчин Гитлер выбрал самый позорный вид казни - повешение. Однако до тех пор в Плецензее приводили в исполнение лишь приговоры с отсечением головы. В немыслимой спешке рабочие соорудили в одном из тюремных помещений большую виселицу с восемью петлями. И тут обнаружилось, что главный прокурор Имперского военного трибунала болен, а без его подписи казнь проводить нельзя. Ответственный за эту процедуру Айхлер поспешил к постели больного и вернулся с заветным автографом.
Приговоренные знали, что им остались считанные часы. Вечером 21 декабря их перевезли в Плецензее. Шульце-Бойзен, Шелия, Ильза Штебе написали прощальные письма.
Шульце-Бойзен писал родителям: "Я не противлюсь смерти. Так или иначе я всегда знал, что она придет. Все, что я совершил, берет начало в моем сердце, сознании и моих убеждениях".
Арвид Харнак сказал родным: "Вы должны как следует отпраздновать Рождество. Это мое последнее желание. И спойте псалом: "Я молюсь силе любви".
Обреченные были совершенно спокойны, только Либертас Шульце-Бойзен все ещё боролась с собой и своей судьбой. Она написала матери: "Мне пришлось испить горькую чашу, когда я узнала, что меня (и тебя) предал человек, которому я полностью доверяла - Гертруда Брайтер. Но теперь пора "пожинать плоды своего труда; каждый кто предаст, сам будет предан". Из-за своего эгоизма я выдала друзей, я хотела выйти на свободу и вернуться к тебе. Но поверь мне, я жестоко страдала при мысли о том зле, которое совершила. Теперь меня все простили, и мы до конца пойдем с чувством товарищества единственным утешением перед лицом смерти".
22 декабря 1942 года в угрюмом молчании они отправились в последний путь по тюремным коридорам. В камере тюрьмы РСХА Харро Шульце-Бойзен спрятал свое последнее послание потомкам: "Последние аргументы - не петля и гильотина, а наши сегодняшние судьи - ещё не суд народов".
Представитель суда Айхлер пишет: "Казнь проходила в одном помещении, но в разных отделениях, отгороженных брезентом. Палач стоял на табурете. Заключенного поднимали, сковывали наручниками и палач надевал ему на шею петлю. Затем узника опускали. Насколько я мог заметить, сознание оставляло несчастных в тот самый момент, когда затягивалась петля".
Троих женщин казнили на гильотине, восьмерых мужчин повесили. Шульце-Бойзен и Харнак умерли спокойно. Шелия боролся до последней минуты. Харнак крикнул: "Я ни о чем не жалею. Я умираю как убежденный коммунист". Либертас Шульце-Бойзен кричала: "Сохраните мне мою молодую жизнь!"
За первыми казнями последовали остальные. Следующей пришла очередь двух военных - Гертса и Гольнова - и Милдред Харнак. Гертса повесили в Плецензее 19 февраля, а двумя днями позже расстреляли Герберта Гольнова. Это была единственная "милость", дарованная ему фюрером. Четырьмя днями позже вызвали его любовницу. Ее волосы поседели, она она держалась из последних сил. Последними словами американки Милдред Харнак перед казнью были: "А я так любила Германию!"
13 мая отправили на смерть ещё одну группу, и снова в Плецензее: Беренс, графиня фон Брокдорф, Гуддорф, Химпель, Гуземанн, Кюхенмайстер, Ремер, Шаффер, Риттмайстер, Стрелов, Тиль, Томфор...
Гуземан в прощальном письме писал: "Мой дорогой отец, мужайся. Я умираю так же, как и жил - солдатом..." Эрика фон Брокдорф тоже осталась верна себе. Когда тюремный священник Ом пытался найти для неё слова утешения, она велела ему удалиться. Священник вспоминает: "Даже перед дверью к месту казни она сказала мне, что ей безразлично, если через несколько часов её тело превратится в кусок мыла".
Казнь самой большой группы соратников Шульце-Бойзена провели три месяца спустя, 5 августа 1943 года. Кроме Эмиля Хюбнера и Адама Кукхофа, все остальные были женщинами: Лиана Беркович, Като Бонтье ван Беек, Ева-Мария Буш, Хильда Коппи, Урсула Гетце, Эльза Имме, Анна Краус, Ингеборг Куммеров, Клара Шаббель, Роза Шлезингер, Ода Шоттмюллер и Мария Тервайл.
Их прощальные слова лишены пафоса, присущего мужчинам. Ода Шоттмюллер писала матери: "Теперь все кончится, и это целиком соответствует моим планам. Я никогда не хотела дожить до старости - нет ничего хорошего в том, чтобы постепенно дряхлеть и дряхлеть". Като Бонтье смирилась со своей участью: "Жаль только, что я не знаю, почему должна умереть. Мама, участие в таких делах особой славы не приносит".
Смерть они встретили спокойно. Но их гонитель уже не слышал последних слов своих жертв. В середине февраля военного прокурора Редера вызвали в Брюссель и Париж. Ему предстояло ликвидировать последние обломки "Красной капеллы" в Западной Европе, - все, что осталось от организации "Большого шефа".
Глава седьмая.
Игра окончена.
Леопольд Треппер метался среди руин своей шпионской империи, постоянно ожидая новых ударов немецких противников. Ведущие агенты "Большого шефа" погибли, явки опустели, остатки разведсети во Франции заморожены. Он не собирался оставлять немецким ищейкам следов.
"Большой шеф" ощущал смертельную угрозу, нависшую над его организацией. Советская разведка в Западной Европе потеряла свою мощь ещё в июле 1942 года, когда в Брюсселе немцы схватили главного радиста "Красной капеллы" Иоганна Венцеля. Потеря Венцеля с его рацией лишила бельгийскую сеть её центральной фигуры - основного специалиста по радио.
Немецкие ищейки разрушали опорные пункты "Красной капеллы" один за другим. Гестапо уничтожило всю берлинскую группу - лучший источник информации "Большого шефа". Еще до этих событий арест немцами радистов супругов Сокол пробил серьезную брешь во французской сети Треппера. Но ещё более досадным, с точки зрения "Большого шефа", было то, что с потерей Венцеля у него оборвалась связь с Москвой. У Робинсона и "Кента" во Франции ещё оставались два передатчика, но тех так напугали успехи германской контрразведки, что предоставить их в распоряжение "Большого шефа" партнеры отказались.
Но Треппер не хотел смириться с поражением. Он знал, что бельгийская сеть все ещё действовала и держала свои рации наготове. Большинство агентов брюссельской организации Константина Ефремова оставались в строю. И самое удивительное - датская сеть Антона Винтеринка неутомимо продолжала передавать информацию в Москву.
Советскому Генеральному штабу необходимо было знать возможности англо-американского Второго фронта в Западной Европе, а, значит, повышалось значение агентурных групп, продолжавших работу в Бельгии и Голландии. Еще до ареста Венцеля "Директор" приказал "Большому шефу" сосредоточить на Западе все имевшиеся рации, чтобы на случай высадки британских и американских войск дать Разведупру полную картину обстановки во всех важнейших зонах вторжения. Трепперу приходилось передавать в Москву информацию каждый день.
Разведывательная миссия, возложенная "Директором" на группы в Амстердаме и Юрюсселе, являлась лучшим доказательством заинтересованности Москвы во Втором фронте. Так, например, 13 апреля "Директор" захотел узнать силу германских частей в Бельгии, места их дислокации и передвижения. 31 мая Ефремова попросили выяснить, где разместился во Франции фельдмаршал фон Рундштедт и три подчиненных ему армейских корпуса. 27 июня 1942 года поступил ещё один запрос: выяснить силы и состав германских пехотных дивизий в Нормандии, Бретани и Голландии.
"Бордо" (псевдоним Ефремова) дисциплинированно передал информацию в Москву. 28 апреля он отправил донесение о концентрации германских войск в районе Камбре; 4 мая - сообщение о реквизиции оккупационными властями у бельгийцев частных машин и лошадей и о перемещении германских частей из Бельгии во Францию; 12 мая - информацию об усилении немецкого гарнизона в Брюсселе.
"Тино" (псевдоним Винтеринка) также получал от "Директора" все болльшее количество запросов. Первого мая ему приказали выяснить состояние боевого духа германских войск в Нидерландах и размещение подразделений немецких ВВС. 15 июня "Директор" захотел выяснить расположение штаб-квартиры германских войск в Нидерландах и подтвердить информацию о размещении германской военной администрации в ратуше Хильверсума.
После потери рации Венцеля на передовую линию в сражении Москвы за разведывательную информацию вышла голландская группа. Теперь им приказали получать информацию из Германии и наладить её передачу в Москву. В конце концов пришлось расконсервировать древнюю рацию с питанием от батарей, которая позволила "Большому шефу" восстановить прямую связь с "Директором".
Но сколько времени понадобится немцам, чтобы напасть на след "Хильды"?
Треппер не мог избавиться от тревоги. Не мог забыть, что с арестом Венцеля в руки немцев попал человек, знавший почти все тайны "Красной капеллы" в Западной Европе. Немцы умели развязывать своим узникам языки, а предательство давно стало бичом агентов коммунистических шпионских организаций.
Предчувствия Треппера не обманули. Венцель выдал курьерские связи, шифры и технику кодирования. Но "Большой шеф" просмотрел другого предателя. С активной помощью человека, которому Треппер всецело доверял, немцы успешно вылавливали последних агентов "Красной капеллы".
Самая первая успешная операция против "Красной капеллы" - налет в декабре 1941 года на Рю де Атребайт, который вывел абвер на след польского гравера, специалиста по подделке документов Абрама ("Адася") Райхмана. Из показаний арестованных агентов в абвере быстро поняли, что он - одна из ключевых фигур "Красной капеллы". Где бы Райхман не появлялся, в Бельгии или во Франции, его фальшивые паспорта и печати служили прочной основой работы коммунистических шпионов. "Производитель" Райхман, как его называли на жаргоне "Красной капеллы", представлялся абверу настолько важной фигурой, что за ним решили установить слежку и через его связи выяснить размах деятельности всей организации в целом. Его арест мог оборвать все нити, связывавшие его с организацией, поэтому люди абвера повсюду следовал за своей жертвой.
Весной 1942 года управление абвера на Рю де ла Луи в Брюсселе сумело организовать Райхману встречу с бельгийским инспектором уголовной полиции Мэтью, у которого были тайные связи с некоторыми группами Сопротивления. Но товарищи по подполью даже не подозревали, что "Карлос" (псевдоним Мэтью) числится среди самых важных информаторов лейтенанта Бедикера из контрразведывательной службы абвера в Брюсселе.
Райхман поддерживал отношения с Мэтью, поскольку для изготовителя фальшивок знакомство с инспектором брюссельской уголовной полиции было неоценимым - тот мог доставать подлинные документы. Вскоре эта пара настолько сдружилась, что в мае 1942 года Райхман попросил нового приятеля, (вероятно, без ведома Треппера), взять у него небольшой чемоданчик, который "слишком жег ему руки". Там оказался один из резервных передатчиков, который Треппер собирался использовать позже. Мэтью согласился и спрятал его в своем гараже.
На следующий день Мэтью проинформировал своего начальника Бедикера, и вскоре абвер направил к нему специалистов, которые аккуратно сфотографировали каждую деталь передатчика. Бедикер доложил обо всем капитану Гарри Пипе и своему партнеру комиссару гестапо Карлу Гирингу, который занимался делом "Красной капеллы". Все трое сравнили фотографии рации Райхмана с той, что была захвачена на Рю де Атребат. Сомнений не было - передатчики оказались одного происхождения.
После этого Пипе и Гиринг установили за "Производителем" усиленную слежку. Поначалу она не дала результатов. Казалось, Райхман все время проводил со своей любовницей, Мальвиной Грубер. И только в июле он снова приступил к активным действиям. Источником этой информации снова оказался Мэтью.
"Карлос" сообщил Бедикеру, что Райхман попросил его достать для друга полицейское удостоверение. Бедикер поинтересовался личностью этого приятеля, но Мэтью ничего о нем не знал. Тогда он предложил "Карлосу" пообещать "Производителю" выполнить его просьбу, но сначала потребовать у него фотографию, чтобы соответствующий чиновник мог поставить печать. Райхман передал фотографию и сделал сенсационное признание: его друг руководит группой коммунистических агентов, с которыми сотрудничает и он сам.
Пипе с Гирингом внимательно изучили фотографию, но все напрасно: на ней был изображен совершенно незнакомый им светловолосый мужчина. По некоторым причинам они решили, что он каким-то образом связан с организацией "Большого шефа", и решили пойти ва-банк и арестовать его.
"Карлос" убедил Райхмана послать приятеля за удостоверением к нему. Встреча была назначена на середину дня 30 июля на мосту в брюссельском ботаническом саду. Там уже поджидал Пипе с сотрудниками полиции, и как только Мэтью передал незнакомцу удостоверение, того схватили.
У человека, стоявшего перед Гирингом и Пипе, были документы на имя финского студента из Васы Эрика Эрнстрема. Он решительно отвергал свою причастность к советской разведке. Эрик утверждал, что изучает химию в Брюссельском университете, более того, его хорошо знают в финском генеральном консульстве. Представитель Финляндии в Брюсселе и в самом деле подтвердил его заявления. Обыск в его доме тоже ничего не дал, нашли только пару почтовых карточек, которые подтверждали, что Эрнстрем жил в Соединенных Штатах и регулярно получал оттуда денежные переводы.
Его легенда могла оказаться идеальной, если бы мнимый фин лучше говорил на родном языке: ему с трудом удавалось составить пару фраз, к тому же тренированное ухо могло найти в них немалые погрешности.
Следователя решили попробовать последнее средство: ему устроили "случайную" встречу с Венцелем, которого также арестовали 30 июля. Если финн состоял в "Красной капелле", Венцель должен был его знать. Когда заключенных свели вместе, Венцель не смог сдержать себя и признался, что это его руководитель, советский военный инженер третьего ранга Константин Ефремов (псевдоним "Бордо").
Теперь Пипе с Гирингом могли начать подготовку к завершающему удару. Показания Венцеля не оставили Ефремову выбора: в случае отказа сотрудничать с немцами, его ждала немедленная смерть. Первые несколько дней он пытался направить немцев по ложному следу, однако уже через неделю полностью перешел на их сторону. Возможно, как и в случае с другими арестованными, в его душе произошла какая-то перемена, а может быть у него проявился профессиональный интерес охотника.
Вскоре он оказался в роли советника, наставлявшего неловких немцев на путь истинный.
- Вы неправы, - часто говорил он, - это следует делать совершенно иначе.
Пипе с Гирингом с восхищением слушали своего нового помощника, который посвящал их в тайны работы советской разведки. Поэтому следующий удар, нанесенный по бельгийской шпионской сети, целиком лежит на совести Ефремова. Одного за другим он выдал немцам своих агентов. Абвер арестовал Гермину Шнайдер ("Бабочку") - курьера и любовницу Венцеля, хотя существует версия, что её со временем выпустили. В Остенде немцы схватили резервного радиста Августа Сезе с его передатчиком.
К середине августа Ефремов открыл своим новым хозяевам доступ в голландскую сеть. До этого Пипе с Гирингом отрицали её существование, хотя служба безопасности связи и полиция (ОРПО) знали о существовании в Голландии передатчиков ещё с начала 1941 года. К тому же в самом начале июля был схвачен вместе с рацией агент-парашютист Кройт, который высадился в Бельгии всего несколькими днями раньше. Бывший голландский священник и партийный функционер, он собирался работать на бельгийскую группу. Вместе с ним забросили ещё одного человека, который должен был работать в районе Гааги. Это навело абвер на мысль, что некая шпионская сеть работает не только в Бельгии, но и в Голландии.
Но как найти связи между агентами в этих двух странах? Каким образом могли сотрудничать две эти группы? И здесь Ефремов предложил свои услуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Утвержденные Гитлером приговоры вернулись в Имперский военный трибунал только утром 21 декабря. Несколько часов спустя канцелярию прокурора Берлинского суда информировали, что поскольку казнь осужденных лишена "права на применение оружия", она переходит в ведение гражданских властей. Прокурору Берлина было приказано немедленно подготовить казнь одиннадцати самых опасных преступников в берлинской тюрьме Плецензее.
Вдобавок ко всему для осужденных - мужчин Гитлер выбрал самый позорный вид казни - повешение. Однако до тех пор в Плецензее приводили в исполнение лишь приговоры с отсечением головы. В немыслимой спешке рабочие соорудили в одном из тюремных помещений большую виселицу с восемью петлями. И тут обнаружилось, что главный прокурор Имперского военного трибунала болен, а без его подписи казнь проводить нельзя. Ответственный за эту процедуру Айхлер поспешил к постели больного и вернулся с заветным автографом.
Приговоренные знали, что им остались считанные часы. Вечером 21 декабря их перевезли в Плецензее. Шульце-Бойзен, Шелия, Ильза Штебе написали прощальные письма.
Шульце-Бойзен писал родителям: "Я не противлюсь смерти. Так или иначе я всегда знал, что она придет. Все, что я совершил, берет начало в моем сердце, сознании и моих убеждениях".
Арвид Харнак сказал родным: "Вы должны как следует отпраздновать Рождество. Это мое последнее желание. И спойте псалом: "Я молюсь силе любви".
Обреченные были совершенно спокойны, только Либертас Шульце-Бойзен все ещё боролась с собой и своей судьбой. Она написала матери: "Мне пришлось испить горькую чашу, когда я узнала, что меня (и тебя) предал человек, которому я полностью доверяла - Гертруда Брайтер. Но теперь пора "пожинать плоды своего труда; каждый кто предаст, сам будет предан". Из-за своего эгоизма я выдала друзей, я хотела выйти на свободу и вернуться к тебе. Но поверь мне, я жестоко страдала при мысли о том зле, которое совершила. Теперь меня все простили, и мы до конца пойдем с чувством товарищества единственным утешением перед лицом смерти".
22 декабря 1942 года в угрюмом молчании они отправились в последний путь по тюремным коридорам. В камере тюрьмы РСХА Харро Шульце-Бойзен спрятал свое последнее послание потомкам: "Последние аргументы - не петля и гильотина, а наши сегодняшние судьи - ещё не суд народов".
Представитель суда Айхлер пишет: "Казнь проходила в одном помещении, но в разных отделениях, отгороженных брезентом. Палач стоял на табурете. Заключенного поднимали, сковывали наручниками и палач надевал ему на шею петлю. Затем узника опускали. Насколько я мог заметить, сознание оставляло несчастных в тот самый момент, когда затягивалась петля".
Троих женщин казнили на гильотине, восьмерых мужчин повесили. Шульце-Бойзен и Харнак умерли спокойно. Шелия боролся до последней минуты. Харнак крикнул: "Я ни о чем не жалею. Я умираю как убежденный коммунист". Либертас Шульце-Бойзен кричала: "Сохраните мне мою молодую жизнь!"
За первыми казнями последовали остальные. Следующей пришла очередь двух военных - Гертса и Гольнова - и Милдред Харнак. Гертса повесили в Плецензее 19 февраля, а двумя днями позже расстреляли Герберта Гольнова. Это была единственная "милость", дарованная ему фюрером. Четырьмя днями позже вызвали его любовницу. Ее волосы поседели, она она держалась из последних сил. Последними словами американки Милдред Харнак перед казнью были: "А я так любила Германию!"
13 мая отправили на смерть ещё одну группу, и снова в Плецензее: Беренс, графиня фон Брокдорф, Гуддорф, Химпель, Гуземанн, Кюхенмайстер, Ремер, Шаффер, Риттмайстер, Стрелов, Тиль, Томфор...
Гуземан в прощальном письме писал: "Мой дорогой отец, мужайся. Я умираю так же, как и жил - солдатом..." Эрика фон Брокдорф тоже осталась верна себе. Когда тюремный священник Ом пытался найти для неё слова утешения, она велела ему удалиться. Священник вспоминает: "Даже перед дверью к месту казни она сказала мне, что ей безразлично, если через несколько часов её тело превратится в кусок мыла".
Казнь самой большой группы соратников Шульце-Бойзена провели три месяца спустя, 5 августа 1943 года. Кроме Эмиля Хюбнера и Адама Кукхофа, все остальные были женщинами: Лиана Беркович, Като Бонтье ван Беек, Ева-Мария Буш, Хильда Коппи, Урсула Гетце, Эльза Имме, Анна Краус, Ингеборг Куммеров, Клара Шаббель, Роза Шлезингер, Ода Шоттмюллер и Мария Тервайл.
Их прощальные слова лишены пафоса, присущего мужчинам. Ода Шоттмюллер писала матери: "Теперь все кончится, и это целиком соответствует моим планам. Я никогда не хотела дожить до старости - нет ничего хорошего в том, чтобы постепенно дряхлеть и дряхлеть". Като Бонтье смирилась со своей участью: "Жаль только, что я не знаю, почему должна умереть. Мама, участие в таких делах особой славы не приносит".
Смерть они встретили спокойно. Но их гонитель уже не слышал последних слов своих жертв. В середине февраля военного прокурора Редера вызвали в Брюссель и Париж. Ему предстояло ликвидировать последние обломки "Красной капеллы" в Западной Европе, - все, что осталось от организации "Большого шефа".
Глава седьмая.
Игра окончена.
Леопольд Треппер метался среди руин своей шпионской империи, постоянно ожидая новых ударов немецких противников. Ведущие агенты "Большого шефа" погибли, явки опустели, остатки разведсети во Франции заморожены. Он не собирался оставлять немецким ищейкам следов.
"Большой шеф" ощущал смертельную угрозу, нависшую над его организацией. Советская разведка в Западной Европе потеряла свою мощь ещё в июле 1942 года, когда в Брюсселе немцы схватили главного радиста "Красной капеллы" Иоганна Венцеля. Потеря Венцеля с его рацией лишила бельгийскую сеть её центральной фигуры - основного специалиста по радио.
Немецкие ищейки разрушали опорные пункты "Красной капеллы" один за другим. Гестапо уничтожило всю берлинскую группу - лучший источник информации "Большого шефа". Еще до этих событий арест немцами радистов супругов Сокол пробил серьезную брешь во французской сети Треппера. Но ещё более досадным, с точки зрения "Большого шефа", было то, что с потерей Венцеля у него оборвалась связь с Москвой. У Робинсона и "Кента" во Франции ещё оставались два передатчика, но тех так напугали успехи германской контрразведки, что предоставить их в распоряжение "Большого шефа" партнеры отказались.
Но Треппер не хотел смириться с поражением. Он знал, что бельгийская сеть все ещё действовала и держала свои рации наготове. Большинство агентов брюссельской организации Константина Ефремова оставались в строю. И самое удивительное - датская сеть Антона Винтеринка неутомимо продолжала передавать информацию в Москву.
Советскому Генеральному штабу необходимо было знать возможности англо-американского Второго фронта в Западной Европе, а, значит, повышалось значение агентурных групп, продолжавших работу в Бельгии и Голландии. Еще до ареста Венцеля "Директор" приказал "Большому шефу" сосредоточить на Западе все имевшиеся рации, чтобы на случай высадки британских и американских войск дать Разведупру полную картину обстановки во всех важнейших зонах вторжения. Трепперу приходилось передавать в Москву информацию каждый день.
Разведывательная миссия, возложенная "Директором" на группы в Амстердаме и Юрюсселе, являлась лучшим доказательством заинтересованности Москвы во Втором фронте. Так, например, 13 апреля "Директор" захотел узнать силу германских частей в Бельгии, места их дислокации и передвижения. 31 мая Ефремова попросили выяснить, где разместился во Франции фельдмаршал фон Рундштедт и три подчиненных ему армейских корпуса. 27 июня 1942 года поступил ещё один запрос: выяснить силы и состав германских пехотных дивизий в Нормандии, Бретани и Голландии.
"Бордо" (псевдоним Ефремова) дисциплинированно передал информацию в Москву. 28 апреля он отправил донесение о концентрации германских войск в районе Камбре; 4 мая - сообщение о реквизиции оккупационными властями у бельгийцев частных машин и лошадей и о перемещении германских частей из Бельгии во Францию; 12 мая - информацию об усилении немецкого гарнизона в Брюсселе.
"Тино" (псевдоним Винтеринка) также получал от "Директора" все болльшее количество запросов. Первого мая ему приказали выяснить состояние боевого духа германских войск в Нидерландах и размещение подразделений немецких ВВС. 15 июня "Директор" захотел выяснить расположение штаб-квартиры германских войск в Нидерландах и подтвердить информацию о размещении германской военной администрации в ратуше Хильверсума.
После потери рации Венцеля на передовую линию в сражении Москвы за разведывательную информацию вышла голландская группа. Теперь им приказали получать информацию из Германии и наладить её передачу в Москву. В конце концов пришлось расконсервировать древнюю рацию с питанием от батарей, которая позволила "Большому шефу" восстановить прямую связь с "Директором".
Но сколько времени понадобится немцам, чтобы напасть на след "Хильды"?
Треппер не мог избавиться от тревоги. Не мог забыть, что с арестом Венцеля в руки немцев попал человек, знавший почти все тайны "Красной капеллы" в Западной Европе. Немцы умели развязывать своим узникам языки, а предательство давно стало бичом агентов коммунистических шпионских организаций.
Предчувствия Треппера не обманули. Венцель выдал курьерские связи, шифры и технику кодирования. Но "Большой шеф" просмотрел другого предателя. С активной помощью человека, которому Треппер всецело доверял, немцы успешно вылавливали последних агентов "Красной капеллы".
Самая первая успешная операция против "Красной капеллы" - налет в декабре 1941 года на Рю де Атребайт, который вывел абвер на след польского гравера, специалиста по подделке документов Абрама ("Адася") Райхмана. Из показаний арестованных агентов в абвере быстро поняли, что он - одна из ключевых фигур "Красной капеллы". Где бы Райхман не появлялся, в Бельгии или во Франции, его фальшивые паспорта и печати служили прочной основой работы коммунистических шпионов. "Производитель" Райхман, как его называли на жаргоне "Красной капеллы", представлялся абверу настолько важной фигурой, что за ним решили установить слежку и через его связи выяснить размах деятельности всей организации в целом. Его арест мог оборвать все нити, связывавшие его с организацией, поэтому люди абвера повсюду следовал за своей жертвой.
Весной 1942 года управление абвера на Рю де ла Луи в Брюсселе сумело организовать Райхману встречу с бельгийским инспектором уголовной полиции Мэтью, у которого были тайные связи с некоторыми группами Сопротивления. Но товарищи по подполью даже не подозревали, что "Карлос" (псевдоним Мэтью) числится среди самых важных информаторов лейтенанта Бедикера из контрразведывательной службы абвера в Брюсселе.
Райхман поддерживал отношения с Мэтью, поскольку для изготовителя фальшивок знакомство с инспектором брюссельской уголовной полиции было неоценимым - тот мог доставать подлинные документы. Вскоре эта пара настолько сдружилась, что в мае 1942 года Райхман попросил нового приятеля, (вероятно, без ведома Треппера), взять у него небольшой чемоданчик, который "слишком жег ему руки". Там оказался один из резервных передатчиков, который Треппер собирался использовать позже. Мэтью согласился и спрятал его в своем гараже.
На следующий день Мэтью проинформировал своего начальника Бедикера, и вскоре абвер направил к нему специалистов, которые аккуратно сфотографировали каждую деталь передатчика. Бедикер доложил обо всем капитану Гарри Пипе и своему партнеру комиссару гестапо Карлу Гирингу, который занимался делом "Красной капеллы". Все трое сравнили фотографии рации Райхмана с той, что была захвачена на Рю де Атребат. Сомнений не было - передатчики оказались одного происхождения.
После этого Пипе и Гиринг установили за "Производителем" усиленную слежку. Поначалу она не дала результатов. Казалось, Райхман все время проводил со своей любовницей, Мальвиной Грубер. И только в июле он снова приступил к активным действиям. Источником этой информации снова оказался Мэтью.
"Карлос" сообщил Бедикеру, что Райхман попросил его достать для друга полицейское удостоверение. Бедикер поинтересовался личностью этого приятеля, но Мэтью ничего о нем не знал. Тогда он предложил "Карлосу" пообещать "Производителю" выполнить его просьбу, но сначала потребовать у него фотографию, чтобы соответствующий чиновник мог поставить печать. Райхман передал фотографию и сделал сенсационное признание: его друг руководит группой коммунистических агентов, с которыми сотрудничает и он сам.
Пипе с Гирингом внимательно изучили фотографию, но все напрасно: на ней был изображен совершенно незнакомый им светловолосый мужчина. По некоторым причинам они решили, что он каким-то образом связан с организацией "Большого шефа", и решили пойти ва-банк и арестовать его.
"Карлос" убедил Райхмана послать приятеля за удостоверением к нему. Встреча была назначена на середину дня 30 июля на мосту в брюссельском ботаническом саду. Там уже поджидал Пипе с сотрудниками полиции, и как только Мэтью передал незнакомцу удостоверение, того схватили.
У человека, стоявшего перед Гирингом и Пипе, были документы на имя финского студента из Васы Эрика Эрнстрема. Он решительно отвергал свою причастность к советской разведке. Эрик утверждал, что изучает химию в Брюссельском университете, более того, его хорошо знают в финском генеральном консульстве. Представитель Финляндии в Брюсселе и в самом деле подтвердил его заявления. Обыск в его доме тоже ничего не дал, нашли только пару почтовых карточек, которые подтверждали, что Эрнстрем жил в Соединенных Штатах и регулярно получал оттуда денежные переводы.
Его легенда могла оказаться идеальной, если бы мнимый фин лучше говорил на родном языке: ему с трудом удавалось составить пару фраз, к тому же тренированное ухо могло найти в них немалые погрешности.
Следователя решили попробовать последнее средство: ему устроили "случайную" встречу с Венцелем, которого также арестовали 30 июля. Если финн состоял в "Красной капелле", Венцель должен был его знать. Когда заключенных свели вместе, Венцель не смог сдержать себя и признался, что это его руководитель, советский военный инженер третьего ранга Константин Ефремов (псевдоним "Бордо").
Теперь Пипе с Гирингом могли начать подготовку к завершающему удару. Показания Венцеля не оставили Ефремову выбора: в случае отказа сотрудничать с немцами, его ждала немедленная смерть. Первые несколько дней он пытался направить немцев по ложному следу, однако уже через неделю полностью перешел на их сторону. Возможно, как и в случае с другими арестованными, в его душе произошла какая-то перемена, а может быть у него проявился профессиональный интерес охотника.
Вскоре он оказался в роли советника, наставлявшего неловких немцев на путь истинный.
- Вы неправы, - часто говорил он, - это следует делать совершенно иначе.
Пипе с Гирингом с восхищением слушали своего нового помощника, который посвящал их в тайны работы советской разведки. Поэтому следующий удар, нанесенный по бельгийской шпионской сети, целиком лежит на совести Ефремова. Одного за другим он выдал немцам своих агентов. Абвер арестовал Гермину Шнайдер ("Бабочку") - курьера и любовницу Венцеля, хотя существует версия, что её со временем выпустили. В Остенде немцы схватили резервного радиста Августа Сезе с его передатчиком.
К середине августа Ефремов открыл своим новым хозяевам доступ в голландскую сеть. До этого Пипе с Гирингом отрицали её существование, хотя служба безопасности связи и полиция (ОРПО) знали о существовании в Голландии передатчиков ещё с начала 1941 года. К тому же в самом начале июля был схвачен вместе с рацией агент-парашютист Кройт, который высадился в Бельгии всего несколькими днями раньше. Бывший голландский священник и партийный функционер, он собирался работать на бельгийскую группу. Вместе с ним забросили ещё одного человека, который должен был работать в районе Гааги. Это навело абвер на мысль, что некая шпионская сеть работает не только в Бельгии, но и в Голландии.
Но как найти связи между агентами в этих двух странах? Каким образом могли сотрудничать две эти группы? И здесь Ефремов предложил свои услуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38