нашей эры), то получим для времени кончины Луки и Муко 534 — 538 гг. Но тогда еще памятны были библейские пророчества, как недавние, а потому и этот Лука, цитирующий их, как старину, явно не подходит для евангелиста.
4) Под датой 7 сентября: преподобный Лука, третий игумен Спасовой обители, называемой «Глубокие Реки», от Ликанской епархии. Тоже явно не подходит для евангелиста.
5) Под датой 6 ноября: преподобный Лука от сикалийского города Тавромении, который, оставив родителей и обрученную ему невесту, тайно ушел из дома ночью в пустыню, облекся в иноческий образ и много пострадал, благоугождая богу.
Тоже мало подходит для литературной знаменитости.
6) Под датой 11 декабря: Столпник Лука. Уже по самому своему столпничеству он мало подходит для писателя: стоя 45 лет на столбе, едва ли можно было написать что-нибудь путное. Да он ничего такого и не делал.
7) Теперь у пас остается, наконец, во всех «Житиях святых» только один Лука Элладский (Греческий), которому под датой 7 февраля посвящено значительное внимание и который один годится для первообраза очерченного нами выше врача-евангелиста, несмотря на то, что это было лишь в X веке. Но из предыдущих глав этой книги мы уже привыкли к хронологическим сюрпризам, а из дальнейших глав привыкнем еще больше.
Рассмотрим же его биографию в «Житиях святых».
Лука Греческий, — говорят нам они, — родился около 860 года в местечке Кастории в Элладе. Отцом его был Венец (Стефан), а матерью Радостная (Евфросиния), выходцы с острова Егины, страдавшего тогда от набегов мусульман. Его отец был скотовладелец и землевладелец, и Лука в детстве будто бы помогал ему. Он был так добр, что, уходя из дому, часто раздавал всю свою одежду неимущим и возвращался домой совсем голым, за что был много раз бит родителями. Все это показывает, что он был из зажиточной семьи, так как иначе после первой же раздачи своей одежды неимущим ему было бы не в чем ходить, да и «книжным учением» было бы трудно заниматься голому.
А между тем после смерти отца, когда ему было еще лет 15, он, предоставивши управление домом своей матери, всецело посвятил себя наукам. «Он до того устремлял свой дух к небу, — говорят нам „Жития“, — что даже и телом поднимался от земли, что видала не раз и его мать: много раз она подсматривала в щелку двери, как он молился в своей комнате в воздухе, на целый локоть поднятый своей молитвой от земли».
Раз он, «никому не сказавши ни слова, ушел из дому, чтобы поступить в монастырь», так как монастыри того времени служили единственными хранителями науки.
Но по дороге он попался отряд воинов, искавших беглых рабов, и они, приняв его за такого, избили и заточили в темницу, говоря, что не выпустят, пока не скажет, чей он раб. Однако, через несколько времени его увидали знавшие его люди, и он возвратился в свой дом.
В его село пришла два инока, шедшие в «Иерусалим». Он обманул их, сказавши, что он сирота, и пошел вместе с ними в Афины, где иноки и оставили его в монастыре, не взяв с собою далее, так как ему был только 17-й год.
Его мать тем временем «везде разыскивала его, много плакала и долго молилась богу». И вот «бог услышал, наконец, ее мольбы». Он «устроил сонное видение игумену того монастыря, и из своего сна игумен узнал о Луке все». Он «стал гневно упрекать Луку за обман и велел немедленно итти домой».
И вот он снова «пришел в Касторию, где его мать, воздевши руки к небу, закричала от радости:
— Благословен бог, не оставивший без внимания моей молитвы и проявивший свою милость ко мне!
Однако, через четыре месяца Лука опять захотел уйти из дому, и его мать уже не мешала ему в этом. Ему было тогда лет двадцать.
Он «ушел в церковь Косьмы и Дамиана на берегу моря, на Иоанновой горе. Там стал он жить в маленькой келье, где так боролся с бесами, что и сказать нельзя», — говорят нам «Жития», на все накладывая свой монашеский колорит.
А на деле он был там не одним лишь бесоборцем, но и «учителем своих сожителей». Среди них у него был там один глупый ученик, вообразивший, что Лука был шарлатан. Чтоб убедиться в этом, он раз «подслушивал целую ночь, но слышал лишь, как Лука все время молился богу.
В этой обители Лука устроил себе и садик, «но в него стали приходить олени, сильно объедая его деревья.
— Зачем ты портишь мой сад ? — сказал Лука главному из них. — За это ты потерпишь наказание от бога.
И тотчас олень упал мертвый, а другие олени убежали в страхе. Но Лука оживил мертвого и с миром отпустил его в лес.
Однажды к нему «пришли два старца и постригли его в монахи», а когда он их провожал в довел до берега моря, огорченный, что не может дать им никакой пищи, тотчас же из моря выскочили к его ногам две большие рыбы, предлагая себя в пищу странникам.
Они вняли их желанию и насытились ими.
Скоро слава о Луке, как мудреце и ученом, для которого «нет тайн в природе», который исцеляет мертвых и повелевает зверям и рыбам, разнеслась по всем окрестностям, и к нему стали стекаться не только звери, но и всевозможные люди за советами в жизни и за помощью от болезней. Так, «раз к нему пришли два брата, которые не знали, где их отец зарыл свое серебро и золото перед своею смертью. Лука тотчас же показал им место, где надо рыть землю, и они нашли тут отцовский клад, пораженные глубиной премудрости Луки».
Другой раз, по наущению дьявола, пришли к нему три женщины, которые исповедали ему все свои грехи, прося, чтоб исцелил их. Их исповедь была такого рода, что и на него самого, после их признаний, напали нецеломудренные помышления, и он три дня должен был молиться, не сходя с места, «чтоб угасить пламень возникших в нем страстей». И вот, «когда он, наконец, заснул в изнеможении, он увидел ангела, который, прилетев, закинул удочку на нитке в его горло и вытащил ею из него какую-то безобразную часть его тела».
Ангел бросил ее от него и сказал Луке:
— Теперь дерзай выслушивать всякие исповеди и не бойся!
Проснувшись, Лука, действительно, почувствовал, что совсем избавился от греховных вожделений.
У него была сестра «Кали», такого же образа жизни, и приходила иногда к нему из своего монастыря помогать в хозяйстве. Раз Лука сказал ей:
— К нам идет человек, несущий на себе великую тяжесть.
И вот тотчас пришел к ним путник, не несущий на себе ровно ничего. Однако же, когда Лука увидел его, он сильно взволновался.
— Зачем ты пришел сюда? — сказал он. — Доколе ты молчишь и не каешься в сотворенном тобою убийстве?
Пришелец признался с плачем и рыданьем, что на дороге он убил своего друга, и молил Луку:
— Не дай мне погибнуть в дьявольских сетях! Лука отослал его на покаяние к священнику.
Точно также и в других случаях он проявляет всезнание.
Один человек, по имени Дмитрий, часто пристававший на своем корабле к этому месту, захотел посетить Луку. Чтоб не явиться к нему с пустыми руками, он целый день ловил удочкой рыбу, по ничего не поймал.
— Закину-ка еще раз на имя Луки! — сказал он и тотчас вытащил огромную рыбу. Он закинул с этим же словами второй раз и вытащил рыбу поменьше.
Он пожалел отдать большую рыбу и принес меньшую, а Лука, поблагодаривши, сказал ему притчу о том, как Анания утаил от апостолов часть цены, взятой им за проданную землю (что приведено и в «Деянии апостолов», приписываемых Луке), и как худо ему пришлось из-за этого. Дмитрий в ужасе увидел, что Луке все известно и, бросившись к его ногам, умолял о прощении. После этого и первая рыба была принесена им и скормлена Лукою на общей трапезе.
Семь лет Лука жил на своей горе. — говорят «Жития», — пока не совершилось предсказанное им болгарское нашествие на эту страну. После него он переправился на корабле в Коринф и жил там, в Патрах, десять лет.
Один пресвитер оклеветал там одного столпника, и когда «Лука стал, отложив свою обычную кротость, обличать его ложь, пресвитер ударил его в щеку, но тотчас же упал и умер в конвульсиях».
После этого Лука снова возвратился на Иоаннову гору. Когда весной он шел с крестом на ее вершину, «гадюка ухватила его за большой палец ноги. Но он с кротостью сказал змее:
— Мы оба созданья одного создателя. Будем же ходить каждый своим путем, не делая того, чего нам не повелено делать».
Гадюка сконфуженно уползла от него, и он остался невредим.
Само собой понятно, что при описанной выше прозорливости Луки, он мог быть и прекрасным сыщиком. Это и оправдалось на деле.
Один граф (комит), несший царские дары, был обворован в Коринфе по дороге в Африку, и никто не мог открыть вора. Испуганный предстоящей немилостью царя, граф, по совету местных жителей, обратился к Луке. Тот пришел к нему в Коринф, где граф прежде всего пригласил его к себе на общий обед.
«Лука взглянул на одного из служащих и, назвав его по имени, сказал:
— Зачем ты накликаешь на себя смерть и на своего господина беду? Иди и принеси украденное тобою золото, которое ты зарыл.
Слуга затрепетал и, бросившись к ногам Луки, молил его о прощении. Выбежав вон, он принес все украденное, и Лука вернулся домой, сопровождаемый благословениями присутствовавших».
Другой раз у одного из знатнейших фивских граждан заболел сын, и когда он уже лежал полумертвый и бессловесный, родители призвали Луку как врача (вспомните, что и евангелист был врач!) для его исцеления. Лука лишь помолился за умирающего и пошел к себе домой. А когда на следующее утро его игумен послал слугу узнать, в каком положении юноша, то слуга к своему удивлению увидел его «сидящим верхом на копе, чтобы ехать в баню».
Когда у Луки не хватило сил тут жить из-за множества посетителей, искавших у него исцеления души и тела, он послал своего ученика Германа в Коринф к одному боговдохновенному мужу Феофилакту спросить его совета. Тот ему сказал:
— Избегай людей, и ты спасешься!
«Лука ушел со своим учеником и поселился, неведомый никому, у Калавийского моря и, бросив медицину, занялся земледелием. Там, в его отсутствие, один из мимо проезжавших моряков украл у него жернов». Лука поспешил к кораблю, прося отдать необходимую ему вещь, но моряки запирались.
— Если вы не взяли, — сказал им, наконец, Лука, — то плывите с миром, а если кто из вас взял, то пусть воздаст ему за это бог. И тотчас же взявший жернов упал мертвым, а остальные корабельщики стали просить у него прощения и возвратили камень. Но Лука все же не захотел воскресить укравшего, как сделал это с оленем.
Он пробыл здесь у моря три года, а потом вследствие нашествия мусульман «бежал на пустынный остров Ампиль, с которого переселился в Сатирию, где и жил до своей смерти в небольшом монастыре». Там он опять занялся медициной и семь лет врачевал болезни окружающих. Он исцелил, между прочим, инока Бодрствующего (Григория) «от долгого желудочного недуга» и «одну знатную фивскую даму, страдавшую тяжкой болезнью, от которой отказались все врачи, сделал совсем здоровой путем помазания маслом».
Однажды некий «наездник» (Филипп), брат «Богоданного» (Феодосия), ученика Луки, захотел посетить их. «Предузнав духом о его приезде», Лука «велел изготовить для гостя особенно хорошую трапезу, на которой и сам ел более обычного из гостеприимства».
Благодаря этому, «Наездник» неосторожно подумал, что Лука только притворяется постником, но, когда он заснул после обеда, предстали перед ним два юноши. Они гневно взирали на него и говорили: «Зачем неправильно мыслишь ты о Луке? Возведи вверх твои очи!»
И вот он увидел вдруг «преславное место, устланное порфирой, и на нем Луку, снявшего как Солнце».
Проснувшись в испуге, он покаялся перед всеми в своих помышлениях и выпросил себе прощение у Луки.
Все это место является, мне кажется, не простыми выдумками праздного воображения, а отражением того, что Лука, действительно, любил поесть в компании.
Предчувствуя свою смерть, он посетил всех окрестных пресвитеров и просил их помолиться о нем богу. Три месяца готовился он к кончине. Потом на закате Солнца сказал:
— В руки твои, господь, предаю мой дух, — и умер 7 февраля 946 года, в глубокой старости.
Утром все собравшиеся плакали о нем и погребли на том месте, где он жил. Но и после смерти он остался врачом. «Из его мощей потекло благовонное масло, от помазания которым исцелялись хромые, прозревали слепые, очищались прокаженные, и с испугом выскакивали из животов людей бесы».
Мы видим, что это жизнеописание есть единственное подходящее к евангелисту в «Житиях святых».
Подобно тому, как евангелист Лука был врач, так и этот был врач. Оба построили для себя церкви, только взамен греческих Фив назван соседний с ними Коринф, что, в сущности, приводит к тому же самому месту жительства. Другого подходящего Луки мы не находим в церковной истории и потому должны остановиться на нем.
Значит, Евангелие Луки написано не ранее начала последнего десятилетия девятого века (890 г.). И это вполне соответствует тому, что библейские пророки, написанные, как мы видели, в пятом веке нашей эры, цитируются им как древние документы, не вспоминавшие о «Христе», а пророчествовавшие о нем.
Я чувствую уже, как все сторонники старой хронологии с высокомерной усмешкой предлагают мне тот же вопрос, какой предлагали пятнадцать лет назад, когда вышла в свет моя книга «Откровение в грозе и буре» (изд. 1907 г.), где я астрономически доказал, что Апокалипсис был начерно написан 30 сентября 395 года Иоанном Златоустом.
— А как же о нем говорит еще в III веке целый ряд церковных писателей? — спрашивали они меня.
Но я должен сознаться, что этот вопрос всегда напоминал мне слова одного престарелого священника студенту конца XIX века, сказавшего ему, что, по его мнению, бога нет.
— Ах, молодой человек, молодой человек! — говорил он снисходительно ему. — Если бога нет, то скажите мне, кого же денно и нощно восхваляют святые херувимы?
Само собой понятно, что, решившись публично высказать такую вещь, как мысль, что Евангелие Луки писано в конце IX века, в противоречие всем привитым нам с детства представлениям о раннем времени возникновения Евангелий, в противоречие всей современной теологии, я не раз не только серьезно подумал, но навел обстоятельные справки и о херувимах.
Начну несколько издалека.
Когда я написал, еще в конце XIX века, в Шлиссельбургской крепости мое исследование об Апокалипсисе, часть моих товарищей по заключению, во главе с покойным Германом Лопатиным, вместо серьезных возражений, только осмеяла меня.
— Как может это быть, — заявлял последний, — когда в архивах Ватикана хранятся подлинные летописи всех римских царствований с самого основания юрода Рима и протоколы всемирных соборов, канонизировавших Апокалипсис? Как не подумать об этом раньше, чем говорить подобные несообразности!
Мне не было тогда известно ничего о летописных сокровищах Ватикана и о протоколах вселенских соборов, и потому я только отвечал: у меня свой метод исследования — метод математический, и теория вероятностей говорит мне: больше шансов за то, что все эти летописи и протоколы подложны, чем неправильны основания, из которых я исхожу при своем астрономическом вычислении времени Апокалипсиса. Однако, понимая, что я пишу не для одного себя, а и для других, которые менее меня полагаются на математику, я, по выходе из заточения осенью 1905 года, постарался, печатая мою книгу, снабдить ее и историческими объяснениями относительно подложности этих «херувимов Апокалипсиса».
С тех пор моя книга была переведена на немецкий и некоторые другие языки: относительно ее был большой обмен мнений в ученом мире, но до сих пор я не встретил ни одного возражения, которое заставило бы меня изменить хоть одну строку в «Откровении в грозе и буре», если понадобится его четвертое издание.
Почти все херувимы оказались уже падшими с небес и заподозренными еще до меня, а остальные немногие не свалились только потому, что до сих пор никто еще их не толкал.
— Но тогда, — скажут мне теперь новые оппоненты, — вы говорили об ошибочности обычной истории христианской церкви только до конца IV века, а теперь вы уже доводите это до конца IX века! Ведь последний вселенский собор, Никейский II, был в 783 — 787 гг. всего лишь на сто лет раньше этого времени, а разделение церкви на восточную и западную произошло лишь немного после этого, в 1054 году! Неужели Евангелие Луки писано после всех вселенских соборов, и лишь за полтораста лет до разделения церквей? Когда же было оно канонизировано и введено в богослужение?
Позвольте мне ответить на этот вопрос сообщением о моих дальнейших розысках по палеографии.
Еще до напечатания моего «Откровения в грозе и буре» в 1907 г. я полюбопытствовал узнать: что же содержат знаменитые ватиканские архивы, о которых говорил мой товарищ Лопатин? Где хранятся подлинники протоколов вселенских соборов за собственноручными подписями их президента, секретаря и всех членов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
4) Под датой 7 сентября: преподобный Лука, третий игумен Спасовой обители, называемой «Глубокие Реки», от Ликанской епархии. Тоже явно не подходит для евангелиста.
5) Под датой 6 ноября: преподобный Лука от сикалийского города Тавромении, который, оставив родителей и обрученную ему невесту, тайно ушел из дома ночью в пустыню, облекся в иноческий образ и много пострадал, благоугождая богу.
Тоже мало подходит для литературной знаменитости.
6) Под датой 11 декабря: Столпник Лука. Уже по самому своему столпничеству он мало подходит для писателя: стоя 45 лет на столбе, едва ли можно было написать что-нибудь путное. Да он ничего такого и не делал.
7) Теперь у пас остается, наконец, во всех «Житиях святых» только один Лука Элладский (Греческий), которому под датой 7 февраля посвящено значительное внимание и который один годится для первообраза очерченного нами выше врача-евангелиста, несмотря на то, что это было лишь в X веке. Но из предыдущих глав этой книги мы уже привыкли к хронологическим сюрпризам, а из дальнейших глав привыкнем еще больше.
Рассмотрим же его биографию в «Житиях святых».
Лука Греческий, — говорят нам они, — родился около 860 года в местечке Кастории в Элладе. Отцом его был Венец (Стефан), а матерью Радостная (Евфросиния), выходцы с острова Егины, страдавшего тогда от набегов мусульман. Его отец был скотовладелец и землевладелец, и Лука в детстве будто бы помогал ему. Он был так добр, что, уходя из дому, часто раздавал всю свою одежду неимущим и возвращался домой совсем голым, за что был много раз бит родителями. Все это показывает, что он был из зажиточной семьи, так как иначе после первой же раздачи своей одежды неимущим ему было бы не в чем ходить, да и «книжным учением» было бы трудно заниматься голому.
А между тем после смерти отца, когда ему было еще лет 15, он, предоставивши управление домом своей матери, всецело посвятил себя наукам. «Он до того устремлял свой дух к небу, — говорят нам „Жития“, — что даже и телом поднимался от земли, что видала не раз и его мать: много раз она подсматривала в щелку двери, как он молился в своей комнате в воздухе, на целый локоть поднятый своей молитвой от земли».
Раз он, «никому не сказавши ни слова, ушел из дому, чтобы поступить в монастырь», так как монастыри того времени служили единственными хранителями науки.
Но по дороге он попался отряд воинов, искавших беглых рабов, и они, приняв его за такого, избили и заточили в темницу, говоря, что не выпустят, пока не скажет, чей он раб. Однако, через несколько времени его увидали знавшие его люди, и он возвратился в свой дом.
В его село пришла два инока, шедшие в «Иерусалим». Он обманул их, сказавши, что он сирота, и пошел вместе с ними в Афины, где иноки и оставили его в монастыре, не взяв с собою далее, так как ему был только 17-й год.
Его мать тем временем «везде разыскивала его, много плакала и долго молилась богу». И вот «бог услышал, наконец, ее мольбы». Он «устроил сонное видение игумену того монастыря, и из своего сна игумен узнал о Луке все». Он «стал гневно упрекать Луку за обман и велел немедленно итти домой».
И вот он снова «пришел в Касторию, где его мать, воздевши руки к небу, закричала от радости:
— Благословен бог, не оставивший без внимания моей молитвы и проявивший свою милость ко мне!
Однако, через четыре месяца Лука опять захотел уйти из дому, и его мать уже не мешала ему в этом. Ему было тогда лет двадцать.
Он «ушел в церковь Косьмы и Дамиана на берегу моря, на Иоанновой горе. Там стал он жить в маленькой келье, где так боролся с бесами, что и сказать нельзя», — говорят нам «Жития», на все накладывая свой монашеский колорит.
А на деле он был там не одним лишь бесоборцем, но и «учителем своих сожителей». Среди них у него был там один глупый ученик, вообразивший, что Лука был шарлатан. Чтоб убедиться в этом, он раз «подслушивал целую ночь, но слышал лишь, как Лука все время молился богу.
В этой обители Лука устроил себе и садик, «но в него стали приходить олени, сильно объедая его деревья.
— Зачем ты портишь мой сад ? — сказал Лука главному из них. — За это ты потерпишь наказание от бога.
И тотчас олень упал мертвый, а другие олени убежали в страхе. Но Лука оживил мертвого и с миром отпустил его в лес.
Однажды к нему «пришли два старца и постригли его в монахи», а когда он их провожал в довел до берега моря, огорченный, что не может дать им никакой пищи, тотчас же из моря выскочили к его ногам две большие рыбы, предлагая себя в пищу странникам.
Они вняли их желанию и насытились ими.
Скоро слава о Луке, как мудреце и ученом, для которого «нет тайн в природе», который исцеляет мертвых и повелевает зверям и рыбам, разнеслась по всем окрестностям, и к нему стали стекаться не только звери, но и всевозможные люди за советами в жизни и за помощью от болезней. Так, «раз к нему пришли два брата, которые не знали, где их отец зарыл свое серебро и золото перед своею смертью. Лука тотчас же показал им место, где надо рыть землю, и они нашли тут отцовский клад, пораженные глубиной премудрости Луки».
Другой раз, по наущению дьявола, пришли к нему три женщины, которые исповедали ему все свои грехи, прося, чтоб исцелил их. Их исповедь была такого рода, что и на него самого, после их признаний, напали нецеломудренные помышления, и он три дня должен был молиться, не сходя с места, «чтоб угасить пламень возникших в нем страстей». И вот, «когда он, наконец, заснул в изнеможении, он увидел ангела, который, прилетев, закинул удочку на нитке в его горло и вытащил ею из него какую-то безобразную часть его тела».
Ангел бросил ее от него и сказал Луке:
— Теперь дерзай выслушивать всякие исповеди и не бойся!
Проснувшись, Лука, действительно, почувствовал, что совсем избавился от греховных вожделений.
У него была сестра «Кали», такого же образа жизни, и приходила иногда к нему из своего монастыря помогать в хозяйстве. Раз Лука сказал ей:
— К нам идет человек, несущий на себе великую тяжесть.
И вот тотчас пришел к ним путник, не несущий на себе ровно ничего. Однако же, когда Лука увидел его, он сильно взволновался.
— Зачем ты пришел сюда? — сказал он. — Доколе ты молчишь и не каешься в сотворенном тобою убийстве?
Пришелец признался с плачем и рыданьем, что на дороге он убил своего друга, и молил Луку:
— Не дай мне погибнуть в дьявольских сетях! Лука отослал его на покаяние к священнику.
Точно также и в других случаях он проявляет всезнание.
Один человек, по имени Дмитрий, часто пристававший на своем корабле к этому месту, захотел посетить Луку. Чтоб не явиться к нему с пустыми руками, он целый день ловил удочкой рыбу, по ничего не поймал.
— Закину-ка еще раз на имя Луки! — сказал он и тотчас вытащил огромную рыбу. Он закинул с этим же словами второй раз и вытащил рыбу поменьше.
Он пожалел отдать большую рыбу и принес меньшую, а Лука, поблагодаривши, сказал ему притчу о том, как Анания утаил от апостолов часть цены, взятой им за проданную землю (что приведено и в «Деянии апостолов», приписываемых Луке), и как худо ему пришлось из-за этого. Дмитрий в ужасе увидел, что Луке все известно и, бросившись к его ногам, умолял о прощении. После этого и первая рыба была принесена им и скормлена Лукою на общей трапезе.
Семь лет Лука жил на своей горе. — говорят «Жития», — пока не совершилось предсказанное им болгарское нашествие на эту страну. После него он переправился на корабле в Коринф и жил там, в Патрах, десять лет.
Один пресвитер оклеветал там одного столпника, и когда «Лука стал, отложив свою обычную кротость, обличать его ложь, пресвитер ударил его в щеку, но тотчас же упал и умер в конвульсиях».
После этого Лука снова возвратился на Иоаннову гору. Когда весной он шел с крестом на ее вершину, «гадюка ухватила его за большой палец ноги. Но он с кротостью сказал змее:
— Мы оба созданья одного создателя. Будем же ходить каждый своим путем, не делая того, чего нам не повелено делать».
Гадюка сконфуженно уползла от него, и он остался невредим.
Само собой понятно, что при описанной выше прозорливости Луки, он мог быть и прекрасным сыщиком. Это и оправдалось на деле.
Один граф (комит), несший царские дары, был обворован в Коринфе по дороге в Африку, и никто не мог открыть вора. Испуганный предстоящей немилостью царя, граф, по совету местных жителей, обратился к Луке. Тот пришел к нему в Коринф, где граф прежде всего пригласил его к себе на общий обед.
«Лука взглянул на одного из служащих и, назвав его по имени, сказал:
— Зачем ты накликаешь на себя смерть и на своего господина беду? Иди и принеси украденное тобою золото, которое ты зарыл.
Слуга затрепетал и, бросившись к ногам Луки, молил его о прощении. Выбежав вон, он принес все украденное, и Лука вернулся домой, сопровождаемый благословениями присутствовавших».
Другой раз у одного из знатнейших фивских граждан заболел сын, и когда он уже лежал полумертвый и бессловесный, родители призвали Луку как врача (вспомните, что и евангелист был врач!) для его исцеления. Лука лишь помолился за умирающего и пошел к себе домой. А когда на следующее утро его игумен послал слугу узнать, в каком положении юноша, то слуга к своему удивлению увидел его «сидящим верхом на копе, чтобы ехать в баню».
Когда у Луки не хватило сил тут жить из-за множества посетителей, искавших у него исцеления души и тела, он послал своего ученика Германа в Коринф к одному боговдохновенному мужу Феофилакту спросить его совета. Тот ему сказал:
— Избегай людей, и ты спасешься!
«Лука ушел со своим учеником и поселился, неведомый никому, у Калавийского моря и, бросив медицину, занялся земледелием. Там, в его отсутствие, один из мимо проезжавших моряков украл у него жернов». Лука поспешил к кораблю, прося отдать необходимую ему вещь, но моряки запирались.
— Если вы не взяли, — сказал им, наконец, Лука, — то плывите с миром, а если кто из вас взял, то пусть воздаст ему за это бог. И тотчас же взявший жернов упал мертвым, а остальные корабельщики стали просить у него прощения и возвратили камень. Но Лука все же не захотел воскресить укравшего, как сделал это с оленем.
Он пробыл здесь у моря три года, а потом вследствие нашествия мусульман «бежал на пустынный остров Ампиль, с которого переселился в Сатирию, где и жил до своей смерти в небольшом монастыре». Там он опять занялся медициной и семь лет врачевал болезни окружающих. Он исцелил, между прочим, инока Бодрствующего (Григория) «от долгого желудочного недуга» и «одну знатную фивскую даму, страдавшую тяжкой болезнью, от которой отказались все врачи, сделал совсем здоровой путем помазания маслом».
Однажды некий «наездник» (Филипп), брат «Богоданного» (Феодосия), ученика Луки, захотел посетить их. «Предузнав духом о его приезде», Лука «велел изготовить для гостя особенно хорошую трапезу, на которой и сам ел более обычного из гостеприимства».
Благодаря этому, «Наездник» неосторожно подумал, что Лука только притворяется постником, но, когда он заснул после обеда, предстали перед ним два юноши. Они гневно взирали на него и говорили: «Зачем неправильно мыслишь ты о Луке? Возведи вверх твои очи!»
И вот он увидел вдруг «преславное место, устланное порфирой, и на нем Луку, снявшего как Солнце».
Проснувшись в испуге, он покаялся перед всеми в своих помышлениях и выпросил себе прощение у Луки.
Все это место является, мне кажется, не простыми выдумками праздного воображения, а отражением того, что Лука, действительно, любил поесть в компании.
Предчувствуя свою смерть, он посетил всех окрестных пресвитеров и просил их помолиться о нем богу. Три месяца готовился он к кончине. Потом на закате Солнца сказал:
— В руки твои, господь, предаю мой дух, — и умер 7 февраля 946 года, в глубокой старости.
Утром все собравшиеся плакали о нем и погребли на том месте, где он жил. Но и после смерти он остался врачом. «Из его мощей потекло благовонное масло, от помазания которым исцелялись хромые, прозревали слепые, очищались прокаженные, и с испугом выскакивали из животов людей бесы».
Мы видим, что это жизнеописание есть единственное подходящее к евангелисту в «Житиях святых».
Подобно тому, как евангелист Лука был врач, так и этот был врач. Оба построили для себя церкви, только взамен греческих Фив назван соседний с ними Коринф, что, в сущности, приводит к тому же самому месту жительства. Другого подходящего Луки мы не находим в церковной истории и потому должны остановиться на нем.
Значит, Евангелие Луки написано не ранее начала последнего десятилетия девятого века (890 г.). И это вполне соответствует тому, что библейские пророки, написанные, как мы видели, в пятом веке нашей эры, цитируются им как древние документы, не вспоминавшие о «Христе», а пророчествовавшие о нем.
Я чувствую уже, как все сторонники старой хронологии с высокомерной усмешкой предлагают мне тот же вопрос, какой предлагали пятнадцать лет назад, когда вышла в свет моя книга «Откровение в грозе и буре» (изд. 1907 г.), где я астрономически доказал, что Апокалипсис был начерно написан 30 сентября 395 года Иоанном Златоустом.
— А как же о нем говорит еще в III веке целый ряд церковных писателей? — спрашивали они меня.
Но я должен сознаться, что этот вопрос всегда напоминал мне слова одного престарелого священника студенту конца XIX века, сказавшего ему, что, по его мнению, бога нет.
— Ах, молодой человек, молодой человек! — говорил он снисходительно ему. — Если бога нет, то скажите мне, кого же денно и нощно восхваляют святые херувимы?
Само собой понятно, что, решившись публично высказать такую вещь, как мысль, что Евангелие Луки писано в конце IX века, в противоречие всем привитым нам с детства представлениям о раннем времени возникновения Евангелий, в противоречие всей современной теологии, я не раз не только серьезно подумал, но навел обстоятельные справки и о херувимах.
Начну несколько издалека.
Когда я написал, еще в конце XIX века, в Шлиссельбургской крепости мое исследование об Апокалипсисе, часть моих товарищей по заключению, во главе с покойным Германом Лопатиным, вместо серьезных возражений, только осмеяла меня.
— Как может это быть, — заявлял последний, — когда в архивах Ватикана хранятся подлинные летописи всех римских царствований с самого основания юрода Рима и протоколы всемирных соборов, канонизировавших Апокалипсис? Как не подумать об этом раньше, чем говорить подобные несообразности!
Мне не было тогда известно ничего о летописных сокровищах Ватикана и о протоколах вселенских соборов, и потому я только отвечал: у меня свой метод исследования — метод математический, и теория вероятностей говорит мне: больше шансов за то, что все эти летописи и протоколы подложны, чем неправильны основания, из которых я исхожу при своем астрономическом вычислении времени Апокалипсиса. Однако, понимая, что я пишу не для одного себя, а и для других, которые менее меня полагаются на математику, я, по выходе из заточения осенью 1905 года, постарался, печатая мою книгу, снабдить ее и историческими объяснениями относительно подложности этих «херувимов Апокалипсиса».
С тех пор моя книга была переведена на немецкий и некоторые другие языки: относительно ее был большой обмен мнений в ученом мире, но до сих пор я не встретил ни одного возражения, которое заставило бы меня изменить хоть одну строку в «Откровении в грозе и буре», если понадобится его четвертое издание.
Почти все херувимы оказались уже падшими с небес и заподозренными еще до меня, а остальные немногие не свалились только потому, что до сих пор никто еще их не толкал.
— Но тогда, — скажут мне теперь новые оппоненты, — вы говорили об ошибочности обычной истории христианской церкви только до конца IV века, а теперь вы уже доводите это до конца IX века! Ведь последний вселенский собор, Никейский II, был в 783 — 787 гг. всего лишь на сто лет раньше этого времени, а разделение церкви на восточную и западную произошло лишь немного после этого, в 1054 году! Неужели Евангелие Луки писано после всех вселенских соборов, и лишь за полтораста лет до разделения церквей? Когда же было оно канонизировано и введено в богослужение?
Позвольте мне ответить на этот вопрос сообщением о моих дальнейших розысках по палеографии.
Еще до напечатания моего «Откровения в грозе и буре» в 1907 г. я полюбопытствовал узнать: что же содержат знаменитые ватиканские архивы, о которых говорил мой товарищ Лопатин? Где хранятся подлинники протоколов вселенских соборов за собственноручными подписями их президента, секретаря и всех членов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55