В конце ХX века «новый» русский народ, даже высказавшись на всесоюзном референдуме против развала державы, не сверг тех, кто ее расчленил, а напротив, оказал им поддержку под лозунгом: «Лишь бы не коммунисты, лишь бы не социализм». У слишком многих сохранялась надежда на мифические личные выгоды от ваучеризации и банковских операций, хотя бы и на руинах реальной экономики. Суть ее коротко и ясно определил Пушкин, по словам которого Евгений Онегин:
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Удивительным образом многие люди, считающие себя неглупыми и даже интеллигентными, поверили бредовым утверждениям о том, что не нужен никакой простой продукт труда, а надо отдать немногим олигархам все национальные богатства, и они, предварительно обогатившись сами, щедро поделятся своими несметными богатствами с гражданами, которые все сразу чудесным превращением станут зажиточными буржуа по типу тех, кого демонстрируют голливудские (не из лучших, правда) и прочие «фабрики грёз».
Так вот, в ХVII веке дворяне и крестьяне не поддались на лживые посулы, не предали национальные общегосударственные интересы в надежде получить от этого выгоду. Они понимали, что останутся в проигрыше, взвалив на свои плечи дополнительное ярмо, налоги, обязанности. У них была, скажем так, «интуиция государственников». Они сознавали или чувствовали инстинктивно, что слабое государство на огромных российских просторах не сможет существовать; что бедное государство – значит, бедное большинство граждан.
Правда, на этот счет у В.О. Ключевского было иное мнение: «За столичными дворянами поднялось рядовое провинциальное дворянство, пожелавшее быть властителем страны; оно увлекало за собой неслужилые земские классы, поднявшиеся против всякого государственного порядка, во имя личных льгот, т. е. во имя анархии».
Тут, нам кажется, уважаемый историк оказался во власти современной ему политической ситуации и явно исказил суть анархии. Она предполагает не личные льготы, а права личности на свободу (хотя это тоже можно считать льготой). За такие права – в пределах возможностей той эпохи – сражались закрепощаемые крестьяне, городская голытьба. Но даже вольные казаки соединяли свои анархические убеждения с идеей сильного и справедливого царя.
Более убедительно выглядит мысль Ключевского о притязаниях столичного дворянства, «вооружившегося против олигархических замыслов первостатейной знати». И тоже это было связано с идеей самодержца, который предоставит больше прав (и личных льгот, между прочим) дворянству, в данном случае столичному.
«Но общество не распалось, – продолжал Ключевский, – расшатался лишь государственный порядок. Когда надломились политические скрепы общественного порядка, оставались еще крепкие связи национальные и религиозные: они и спасли общество. Казацкие и польские отряды, медленно, но постепенно вразумляя разоряемое ими население, заставили, наконец, враждующие классы общества соединиться не во имя какого-либо государственного порядка, а во имя национальной, религиозной и просто гражданской безопасности…»
Да чем же эта самая безопасность может быть гарантирована? Если не государством, то каким-либо анархическим устройством, о котором в ту пору никто и не помышлял. Да и в наши времена коммунистическая анархия представляется или непроглядным будущим, или несбывчивой мечтой (хотя, как известно, на то и существуют идеалы, чтобы к ним стремились). Возможно, Ключевский для себя считал идеалом какое-то демократическое устройство, но все равно оно было бы государственным. А в России того времени речь могла идти о монархическом государственном устройстве, но только либо олигархического, либо анархического, либо дворянского типа.
Против первого варианта было абсолютное большинство, поэтому он не смог установиться надолго. За второй вариант было большинство, но неорганизованное, отдаленное от власти. Поэтому, как можно предположить, победил в конце концов третий вариант.
Общие устремления большинства были обращены к установлению сильной монархической государственной власти. Повторим, что для России с ее особенным и непростым геополитическим положением для самосохранения (тем более, при враждебном или хищническом окружении) необходимо сильное государство. Это благодаря инстинкту поняли духовно здоровые русские в XVII веке и не смогли осмыслить или почувствовать «новые» русские – не только богатые, но и «средние» – последних десятилетий века ХХ.
Можно возразить: но почему же тогда не удержался на троне мнимый Дмитрий? Ведь он после венчания на царство именовал себя – и требовал именовать – императором: «Мы, непобедимейший монарх Божьей милостью император, и великий князь всея Руси, и царь-самодержец…» Он предоставил льготы холопам и старался угождать дворянам; был пущен слух, будто крестьяне вновь обретут Юрьев день как гарантию определенной свободы.
Однако в действительности той власти, на какую он претендовал, Лжедмитрий не имел. «Поначале бояре не смели открыто перечить самодержцу, – отмечал Р.Г. Скрынников. – Но со временем они пригляделись к самозванцу, изучили его слабости и страстишки и перестали церемониться с ним. Отрепьев привык лгать… Бояре не раз обличали «Дмитрия» в мелкой лжи, говоря ему: «Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал»… Пышный дворцовый ритуал, заимствованный из Византии, раболепное поведение придворных создавали видимость неслыханного могущества московского государя… На самом деле боярская дума удерживала в своих руках все нити управления государством и сплошь и рядом навязывала свою волю царю».
Иначе говоря, правление было монархо-олигархическим. И хотя самозваный Дмитрий способствовал укреплению в народе благостного и сурового образа правителя, в действительности он таковым не являлся. Отчасти по этой причине, отчасти по причине могущества и авторитета бояр он был свергнут в результате дворцового переворота. Однако в народе сохранился его мифологизированный образ, что определило появление его самозваного «двойника» и продолжение Смуты. «Едва на трон взошел Василий Шуйский, – пишет Скрынников, – по всей стране распространилась весть о том, что «лихие» бояре пытались убить «доброго государя», но тот вторично спасся и ждет помощи от своего народа. Массовые восстания на южной окраине государства положили начало новому этапу гражданской войны…»
По мнению В.А. Малинина: «Вставал один из вечных вопросов русской общественной жизни: кто виноват? Большая часть народа считала, что верхи, бояре «толстобрюхие». Так оно и было. Те, кто носил шапку Мономаха или примеривал ее к своей честолюбивой голове, столь же мало пеклись о действительных нуждах и потребностях народа, как и те, кто владел обширными угодьями и непомерной собственностью… Клубок социальных противоречий, завязанных в один узел неразумной политикой верхов, прежде всего в отношении крестьянства и казачества, не был разрешен, средства решения не были найдены, а иноземное вмешательство лишь усугубляло явления затяжного кризиса».

Пахота. Книжная миниатюра XVII в.
Классовый анализ событий здесь проведен достаточно убедительно. Однако надо учесть, что никакого решения крестьянского вопроса в пользу «низов» не было и впредь. Продолжилось закабаление крестьян. И то, что они знали, кто виноват, ничему не мешало. Оставались лишь иллюзорные надежды на доброго царя. Если кто и выгадал, то прежде всего дворянство. Этот социальный слой продолжал увеличиваться и укрепляться, «выравнивая» контуры социальной общественной пирамиды и делая тем самым более устойчивой всю государственною структуру.
Парадоксальной оказалась роль открытой иностранной интервенции. Вдруг отчетливо определился общий (если не считать части боярства и дворянства) внешний враг. Он посягнул на независимость страны и сохранение ее традиций, прежде всего – православной веры.
Иноземное вмешательство не только усугубило кризис, но и содействовало окончанию Смутного времени. В сознании народа произошло «просветление», ибо стало ясно, что внутренние неурядицы грозят привести к последствиям катастрофическим не только для отдельных групп, но и для всей страны, ее народа и культуры. Общий враг сплотил на некоторый срок практически все общество. Гражданская война перешла в освободительную.
Эта метаморфоза и стала одним из определяющих факторов прекращения Смуты.
Вновь вернемся к событиям современным, происходившим сравнительно недавно. Идеологической смутой в СССР, которая была успешно организована в период долгой информационной войны, тотчас воспользовались враги мощной сверхдержавы, прежде всего лишив ее внешнего дружественного окружения. Затем последовали удары на национальных фронтах в Прибалтике, на Украине и Кавказе. Показательно уже само название «национальный фронт», которое использовали националисты, имевшие поддержку извне.
Значительная часть населения не осознала, что речь идет о развале единой державы – СССР, а вовсе не о борьбе за национальную независимость. У любого эстонца, латыша, украинца, грузина была своя страна, раскинувшаяся поистине на полсвета. Они были полноправными гражданами этой великой державы, а не угнетенными «нацменьшинствами». Никакой «империи» не существовало. Не бывает империй, в которых жители метрополии, в данном случае русские, имели бы не больше прав и жили бы не богаче, чем представители других народов.
Достаточно вспомнить Римскую или Британскою империи, где метрополии буквально высасывали последние соки из покоренных стран и народов, порой самым безжалостным образом уничтожая коренное население. В СССР прибалты, украинцы, грузины жили в целом богаче и пользовались большими благами, чем русские. Будь они очень толковыми в труде, управлении, изобретательстве или науках, они бы резко пошли вверх в результате обретения «независимости». Все произошло как раз наоборот. Даже богатейшие по своим природным ресурсам республики – Украина и Грузия оказались в безнадежном упадке и не рухнули окончательно до сих пор только благодаря энергетической подпитке из России да возможностям обедневшего населения этих государств подрабатывать именно в России. Русский народ в СССР не был имперским ни в каком смысле, так что об «империи СССР» не может быть и печи. Этот штамп – продукт грязных идеологических технологий.
Почему же народ не опомнился в первые же годы этого смутного времени конца XX века? Прежде всего потому, что иностранная интервенция была не явной, а тайной – идеологической и экономической. Но разве уж так трудно было это понять? Разве не ясно было, в чьих интересах проводились горбачевская «перестройка» и ельцинские «реформы»? Об этом немало писали в оппозиционных изданиях. Большого эффекта это не произвело, потому что значительная часть населения (не менее трети) соглашалась передать власть в стране и национальные богатства в руки олигархам и иностранцам, в надежде получить богатый куш за, прямо скажем, распродажу Родины.
Изменилась не просто национальная политика. Изменилась та часть населения, которая имела возможность активно влиять на судьбу страны. Это вырождение определило особенности Смуты конца ХХ века. В старые времена за сохранение независимости страны выступили практически все слои населения, и конечно же мужчины. В новые времена вершителями судеб явились представители номенклатуры, служащих, интеллигенции (прежде всего работники средств массовой информации), а среди избирателей преобладали женщины (они, как известно, наиболее внушаемы, эмоциональны, поддаются агитации и пропаганде, склонны к самообману).

Глава 4
БУНТЫ, ПЕРЕВОРОТЫ И ДЕРЖАВА
Великий Петр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
Максимилиан Волошин
О СЛАВЯНСКОМ ЕДИНСТВЕ
За последние полтора-два десятилетия о славянском единстве говорилось неоднократно и на высоком государственном уровне в частности. Хотелось бы вкратце затронуть эту тему в связи с событиями ХVII века в Восточной Европе.
Нынешние разговоры о братском единении трех восточнославянских народов – русского, украинского, белорусского – вызывают противоречивые чувства. С одной стороны, вряд ли можно усомниться в том, что во всех аспектах (историческом, этнологическом, культурном, экономическом, духовном) – наиболее важных для общества – эти народы не только очень близки, но и прочно взаимосвязаны. С другой стороны, их резкое и практически насильственное расчленение (что называется, резали по живому), которое произошло скоротечно, почти мгновенно в исторических масштабах времени, за многие годы так и не привело не только к объединению, но даже к заметному сближению.
Правда, политики ссылаются на независимость. Однако Украина, к примеру, никогда не находилась в такой экономической зависимости от других держав, как ныне. Ее состояние может радовать разве только лютых недругов украинского народа, вороватых политиков и бизнесменов, да оголтелых националистов, которым до народа нет, в сущности, никакого дела. Во многом они-то и привели богатую страну к упадку.

Богдан Хмельницкий
В ХVII веке все было наоборот. В мае 1648 года в битвах при Желтых Водах и под Корсунью украинские казаки под предводительством гетмана Богдана Хмельницкого разгромили польские войска. Казаков поддерживали украинские крестьяне, а также – по договору с ханом Ислам-Гиреем – крымские татары. Началось освобождение Украины от польского владычества. В конце года казаки взяли Киев. В январе 1654 года в Переяславле состоялся верховный собор (рада) украинского казачества – по инициативе гетмана Богдана Хмельницкого. Рада приняла решение: воссоединить Украину с Русским государством. В ту пору разумные украинцы ясно понимали, что обеспечить их независимость и достойное существование может лишь вхождение в состав братской Руси. Поляки – тоже сильная ветвь славянства – относились к украинцам и белорусам свысока, как вельможные господа к холопам. Сходным было и отношение их к русским, что особенно ярко проявилось, когда «паны» захватили Москву. Неудивительно, что в те далекие времена и белорусы, и украинцы тяготели к Москве, а не к Варшаве.
Как мы уже говорили, осознали свое единство не сразу даже многие русские племена. Как обычно, против этого активно выступали удельные владыки (местные олигархи), не желавшие делиться с центральной властью своими доходами, а также внешнеполитические силы, опасавшиеся создания великой державы.

Решение Земского собора о воссоединении Украины с Россией
Однако в ХVII столетии появились мыслители, понимавшие необходимость самого широкого объединения славян. Одним из таких был Юрий Крижанич, хорват по национальности, получивший хорошее образование в Венской семинарии и Болонском университете, где изучал главным образом богословие и юриспруденцию. В 1640 году (ему было двадцать три года) он поселился в Риме и вступил в коллегиум Св. Анастасия, учрежденный католической церковью для распространения унии, власти папы, над православными греками. Однако после посещения Стамбула (Константинополя) Юрий проникся неприязнью к грекам, как он писал, за их высокомерие, лживость и невежество.
В 1658 году он поступил на службу к царю Алексею Михайловичу. Однако его не устраивали некоторые русские обычаи, которые он считал варварскими. К тому же он, причащаясь в православном храме, отказался вторично креститься по православному обряду. Его отправили из столицы в Тобольск, где он получал денежное пособие и трудился над своими сочинениями. Здесь он оставался 16 лет, до смерти Алексея Михайловича, после чего получил разрешение вернуться в Москву.
Не слишком гостеприимный прием, который был оказан ему на Руси, не озлобил Юрия Крижанича. Он с гениальной прозорливостью отметил достоинства русского языка (зная хорватский, немецкий, итальянский, латинский и греческий) и значение Руси для объединения – на этой культурной основе – всех славян. Сравнивая сочинения, написанные на разных славянских языках, он признавался: «Я не могу читать киевских книг без омерзения и тошноты. Только в Великой Руси сохранилась речь, пригодная и свойственная нашему языку, какой нет ни у хорватов и ни у какого другого из славян. Это оттого, что на Руси все бумаги государственные, приказные, законодательные и касающиеся народного устроения писались своим домашним языком». Тем не менее Крижанич предлагал выработать еще более полный и общедоступный славяно-русский язык (что и произошло в конце ХVIII – начале XIX веков).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45