Не приходил ли он к ней? Как ее зовут-то? спросил у фабричных солдат.
- Катериной Рекрутчихой, - отвечали ему.
- Подите-ка, позовите ее ко мне: я у нее спрошу об этом.
- Да что у нее спрашивать-то? Она ничего не скажет. Кабы он приходил к ней, так мы бы все об этом знали: у нас не тот, так другой тотчас увидит семейка-то наша порядочная, - не два человека, а, пожалуй, до тысячи человек найдется.
На другой день меня потребовали в полицию, где и спросили: знаешь ты грамоту?
- Нет, не знаю, - отвечала я.
- Ну так смотри, мы за тебя вот на этой бумаге распишемся, а ты не забудь: если явится к тебе Василий Иванов, ты тотчас дай знать нам. Помни же, а то худо тебе будет.
На фабрике наши ребята стали приставать ко мне с расспросами: зачем меня вызывали? Но я никому ничего не говорила - только плакала.
Года через полтора, что ли, в праздник, приходит ко мне подруга да и говорит:
- Катя, поди-ка к воротам, там тебя спрашивает какой-то старик.
Я выхожу, кланяюсь этому старику.
- Здравствуй, моя милая, - сказал он мне.- Тебя ведь зовут Катериной Прокофьевной?
- Так точно, - отвечала я.
- Ты знала Василия Ивановича, который жил на фабрике?
- Как же не знать? - сказала я и тут же заплакала.
- Ну вот, Катеринушка, - отведя меня в сторону, начал говорить старик, - не плачь о нем. Бог милостив! Ты только завтра поутру приходи ко мне пораньше, на постоялый двор к Сидору Гаврилычу. Я там буду тебя дожидаться. На фабрике сегодня же рассчитайся, возьми свой паспорт и все имущество. Я хочу тебя, по просьбе твоего брата, пристроить в хорошее место, но только прошу об этом никому не говорить. Я слышал, что ты девушка-то скромная, и потому говорю я откровенно. Смотри же, исполни и не заставь меня, старика, дожидаться тебя понапрасну. Нам путь с тобой предстоит неблизкий - отсюда нужно будет выехать пораньше. Если тебя не рассчитают сегодня, так ты за деньгами не гонись - у тебя деньги будут. Прощай!
Простившись с ним, я тотчас же отправилась в контору фабрики, где получила свой паспорт и 45 копеек, заработанных мной. В эту ночь я не могла никак заснуть - все думала: кто бы был этот старик и куда он меня хочет отвезти?
Когда я пришла на постоялый двор, старик еще спал. Напившись чаю, мы с ним отправились на его лошади в путь.
По дороге он со мной заговорил.
- Катеринушка, - сказал он мне, - ты дней через семь увидишься с Василием Ивановичем. Он теперь живет хорошо: уже не солдат, а купец, и ты его более не называй Василием Ивановичем, он Василий Никитич. Это он просил меня съездить к тебе на фабрику, взять тебя оттуда и отправить к нему в город П. Я тебе дам письмо, где его найти, и денег на дорогу. Завтра привезу тебя к моему приятелю, с которым ты отправишься до места, на его лошадях. Он купит тебе хорошую одёжу, и ты будешь у него вместо хозяйки.
Я была очень рада, что буду жить с Василием вместе, и потому нисколько не думала о том, что он беглый солдат, и о том, что я из-за него, пожалуй, буду страдать.
Василий принял меня ласково и отвел мне небольшую комнату. В ней уже приготовлена была для меня кровать, матрац и две подушки. Мы вечером, сидя за самоваром, очень долго разговаривали. Он расспрашивал, что делалось после него на фабрике, и я ему обо всем чистосердечно рассказала.
После он мне сказал:
- Слава Богу, откупился. Только ты, Катя, об этом ни с кем не разговаривай, а то будет и мне и тебе нехорошо. Да, впрочем, я надеюсь на тебя. Че рез недельку я сниму для тебя лавку, и ты будешь торговать в ней шитыми рубахами. Завтра же поутру мы пойдем с тобой в город, я куплю тебе хорошую одёжу, а в этой тебе здесь ходить нельзя. Ты, пожалуйста, избегай излишних разговоров и знакомств с бабами. Если будут спрашивать у тебя откуда? - ты скажи, что ты моя двоюродная сестра.
Через неделю я уже торговала в лавке и жила в полное свое удовольствие. Матушке и брату я около двух лет не писала, а посылала деньги, Василий выправил мне паспорт через своего благодетеля и крестного отца. Как он это сделал, об этом не знаю.
Торговля шла хорошо: я наживала и копила деньги. Товару в лавке было много. За ситец для рубах из лавки Василий не брал с меня денег и всегда говорил: "Береги денежку про черный день". Мне грех про него сказать худое слово- он для меня сделал много. И вот видите, я только заикнулась о деньгах - он мне прислал 200 рублей, зная очень хорошо, что у меня есть деньги и в лавке много товара.
Как-то в праздник, придя из города домой, я нашла его в болезненном положении.
- Что с вами, Василий Никитич? - спросила я.
- Ну, Катя, я испугался, - сказал он мне.- Сегодня пришел ко мне в лавку унтер-офицер, и - что же ты думаешь? - я в нем узнал прежнего моего учителя в полку. Веришь ли, я не знал, что делать, едва держался на ногах. Да, слава Богу, кажется, он меня не узнал. А мне теперь вот что пришло в голову: не уехать ли нам с тобой отсюда в Москву?
Я молчала и не знала, что сказать. На другой день он не пошел в лавку и весь день провалялся в постели.
На третий день поутру он сказал, что сейчас пришлет ко мне из своей лавки разного ситцу- 60 кусков для розничной продажи и 50 кусков для рубах. Я не знала, для чего он это делал, потому что мне такого количества он никогда не отпускал.
Вечером я получила от него еще 16 кусков. Когда пришла домой, нашла его очень расстроенным. Не объясняя причины, он сказал:
- Катя, вот тебе 500 рублей, за квартиру отдано за полгода вперед. Живи здесь, как полная хозяйка, а я завтра на некоторое время уеду. Рядскому старосте я сказал, что еду по делам в Ригу, и потому, если кто обо мне спросит, говори, что я поехал в Ригу. Писем тебе писать покуда не буду, а если ты будешь иметь какую-либо надобность, пиши к моему крестному отцу. Адрес его вот, не потеряй, - сказал он, подавая бумажку.
Все было с вечера уложено и приготовлено к его отъезду. Но выехать он не успел, потому что в квартиру явился полицейский унтер-офицер, велел ему немедленно отправиться к надзирателю. Он до того испугался, что с ним сделалось дурно. Придя в себя, он сказал:
- Катя, возьми покуда себе бумажник мой с день гами и спрячь. Если со мной случится какое-либо несчастье, ты тотчас пошли письмо моему крестному отцу. Где нужно будет тратить деньги, ты их трать и не жалей, - лишь бы я был спокоен.
Верно, чувствовало у него сердце, что он более не возвратится! Вечером того же дня он прислал ко мне солдата сказать, что его задержали.
Я спросила, можно ли его видеть. Когда разрешили, я сразу отправилась к нему.
При свидании он просил меня непременно послать утром письмо по назначению и принести ему 25 рублей. Я все исполнила. Я ходила к нему целый месяц, каждый день, и приносила кушанье.
Потом его отослали по этапу в полк. С дороги он убежал, о чем меня уведомил его крестный отец, который провожал его до какого-то города.
Со времени его побега, в продолжение трех лет, я не имела о нем известий и потому полагала, что его поймали и отослали в полк. Но две недели назад я получила от него письмо, в котором он меня просил приехать в Москву, остановиться на указанном им подворье и ожидать там свидания с ним.
- Ах, Катерина Прокофьевна, и вы после всей такой тревоги хотите еще ехать в Москву?! Да что вы, о двух головах, что ли? Боже вас сохрани отдаваться на мучение! Куска хлеба, что ли, у вас нет? Слава Богу, есть. Проживете и без него... Ах ты, Господи Боже мой, на что люди решаются... Я скажу вам про себя: случись это со мной, да я бы ни за что на свете не решилась не только ехать, но даже с таким человеком и переписку-то вести... Что это такое? Господи помилуй! На каждом шагу за чужие преступления мучить себя! Я скорее соглашусь по миру идти, нежели находиться под командой беглого солдата. Бог с ним и с его богатством, нажитым окаянщиной!
Катерина Прокофьевна заплакала и сказала:
- Что же мне делать-то? Научите меня, Ольга Петровна, как от него отделаться? Ведь он мне прислал деньги.
- Погодите, я посоветуюсь с мужем. Бог милостив! Мы вас не допустим горе мыкать и бояться беглого солдатишки.
Недели через две, по случаю хозяйкиных именин, у хозяина Катерины Прокофьевны была пирушка. На эту пирушку собралось много гостей, в числе которых находилась и Катерина Прокофьевна, которая, как своя домашняя, разливала чай и подавала его, попросту, без церемоний, гостям вместо кухарки, потому что та в это время была занята приготовлением закуски. На этой пирушке присутствовал неизвестный Катерине Прокофьевне человек, одетый по-немецки. Он сидел с самим хозяином в спальной комнате и о чем-то тихо с ним разговаривал. Увидав Катерину Прокофьевну, входившую с подносом, этот неизвестный подозвал ее к себе и сказал:
- Катерина Прокофьевна, будьте так добры, дайте мне адрес в Москве вашего знакомого Василия Никитина. Будьте уверены, я вас от всех неприятностей отстраню и сохраню в тайне все, переданное мне вашим хозяином, моим добрым приятелем.
- Не опасайтесь ничего, Катерина Прокофьевна, - сказал в свою очередь хозяин. - Этот барин - мой старинный приятель, можно сказать, друг, а потому отдайте ему адрес, да и письма вашего Василия. На кой черт они вам нужны? Вам ведь с ним уже не детей крестить, и вы его уже больше нигде не встретите. Да и крестного его отца письмо отдайте, в котором он извещал вас о побеге. Что вам с таким народом мучиться-то? Бог милостив, будете жить во сто раз спокойнее. А их приберут к рукам. Не правда ли, ваше благородие? спросил хозяин гостя.
- Правда, истинная правда. Преступников не должно укрывать: пред Богом - грех, да и перед людьми стыдно, - сказал неизвестный.
Катерина Прокофьевна, не ожидавшая такого разговора, сильно сконфузилась и едва могла сказать:
- Я боюсь, чтобы не вышло для меня чего худого.
- Ну, полноте же сомневаться, - ответил хозяин. - Когда я и жена моя принимаем в вас участие, так какое же тут может быть для вас худое дело?
Катерина Прокофьевна отправилась в свою комнату, вынесла оттуда три письма и, подавая их неизвестному барину, сказала:
- Будьте милостивы, защитите сироту!
Рассказ 28
(Окончание предыдущего рассказа)
Неизвестный барин был не кто другой, как полицейский чиновник. Взяв письма, он на другой день отправился к своему начальнику, от которого, получив надлежащее предписание, отправился в Москву.
В Москве он остановился под именем приказчика, торгующего полотнами, на том самом подворье, которое было указано в письме. Он начал следить и всматриваться в каждого приходившего на подворье, потому что о приметах Василия Никитина он знал со всеми мельчайшими подробностями. Катерина Прокофьевна даже сказала, что у него левое ухо сверху рассечено надвое - на кулачном бою, когда еще он жил на фабрике.
Приласкав коридорного служителя, он, обсуждая с ним торговые заведения, спросил:
- Что, Иванушка, не останавливалась ли у вас на подворье молодая женщина, Катерина Прокофьевна, недели три тому назад? Она сюда хотела приехать для покупки ситца у здешних фабрикантов.
- Эту женщину уже не одни вы изволите спрашивать, - отвечал коридорный. - О ней раза четыре у меня спрашивал пивщик с Немецкого рынка.
- А как зовут этого пивщика?
- Я, право, не знаю.
- А где он торгует?
- И этого не знаю. Слышал, что на Немецком рынке, а где именно, не спрашивал.
- Как бы это узнать? Мне с этим человеком нужно увидеться, потому что он родственник Катерины Прокофьевны, двоюродный брат, да и человек-то он отличный.
- Да это видно и по обличию, что он человек-то хороший и, должно быть, непьющий. Лицо у него такое бледное. Если вам угодно, я спрошу о нем у нашего дворника: он по пьяной части ходок и всех пивщиков в нашей стороне знает наперечет.
- Пожалуйста, спроси.
Через полчаса коридорный вернулся и объяснил, что пивщика зовут Федором Игнатьевым, а торгует он близ часовни, возле трактира.
- Спасибо тебе, дружок. За это вот тебе на чай двугривенничек.
Вечером полицейский чиновник отправился отыскивать портерную лавку. Близ трактира их было две. Он посмотрел с улицы в окно и в одной из них увидал буфетчика небольшого роста, весьма толстого, а в другой пиво отпускал седой старик. "Что за дьявольщина такая! - подумал чиновник. Верно, какая-нибудь ошибка. Надобно поис кать хорошенько - нет ли еще третьей лавки". Побродив по рынку, он нашел и третью, но та была не рядом с трактиром, а подле мучных лавок. В окно он увидал за буфетом женщину с грудным ребенком и молодого парня, лет восемнадцати.
"Нет, и это не то. Что же делать?" Войти в каждую из них, одному пить пиво и завести со служителями разговор - неловко. Взять с подворья дворника и с ним отправиться - навлечешь подозрение. Нужно познакомиться с кем-нибудь из здешних жителей". С этой мыслью он вошел в один из трактиров и приказал подать себе чая.
Тут он увидал мастеровых, пивших водку, по-видимому портных. Он не ошибся, потому что они, разговаривая между собой о работе, бранили своего хозяина за то, что тот не выдал заработанных денег.
Полицейский подошел и спросил, не возьмется ли их хозяин сшить для него, из его материи, жилет.
- Да наш хозяин за что хочешь возьмется, - только сшить-то не сумеет! - сказал один.
- Почему же это?
- Потому что не умеет кроить.
- Так не возьметесь ли вы это сделать?
- А вы где живете? - спросили портные.
- Недалеко отсюда. Я приезжий на время, и мне хочется, чтобы жилетку сделали поскорее.
- Да мы вам ее сошьем в один день. Мы живем напротив часовни, вы только придите сюда в трактир и пошлите - нас знают. И будьте спокойны, мы сделаем жилетку хорошо. Уж хозяину нашему так не сделать.
- Очень рад! Ну а как же мне спросить-то о вас?
- Скажите, чтобы послали за Утюговым.
Потолковали еще, и он спросил, где бы ему выпить хорошенького пивца.
- Да в любой портерной: здесь пиво-то везде хорошее.
- Не хотите ли, друзья мои, со мною, - сказал он им, - пображничать? Пойдемте, я вас угощу для будущего нашего знакомства.
- Покорно благодарим! - ответили портные и тотчас, расплатившись за выпитую ими водку, отправились с незнакомцем.
В портерной за пивом они так хорошо подружились с чиновником, что каждый из них рассказал ему о всех своих задушевных тайнах.
- Пиво здесь хорошее, - улыбнулся чиновник. - А кто здесь хозяин, вы не знаете?
- Д., - отвечали портные, - а там вон портерная - ту держит Мо-в приказчик; а еще, вон там, подальше, подле лавок, есть портерная, ту содержит хлыст Игнатьич.
- Пойдемте-ка к Игнатьичу, попьемте пивца еще, - предложил портным чиновник. - Мне там поближе будет к дому.
- С нашим почтением, - обрадовались портные, - извольте. Мы вас проводим, куда вам угодно, нынче мы не работаем - понедельник.
В портерной Игнатьича как раз находились женщина с ребенком и молодой буфетчик, которого он видел в окно.
- Здесь, видно, хозяин-то сам не живет? - спросил чиновник.
- Нет, - отвечал ему один портной, - он живет где-то у Калужских ворот, а здесь бывает раз в неделю.
- Кто же эта женщина за буфетом?
- Эта жена здешнего приказчика, а молодой парень ее брат. Приказчик-то, должно быть, запил.
- Почему же Игнатьича называют хлыстом?- засмеявшись, спросил чиновник.
- А об этом спросите у здешних ребят, они вам расскажут.
- Почему же они-то знают?
- Как же им не знать-то? Они к нему ходят в дом - и рассказывали, что в доме-то, где он живет, есть моленная, в которой хлысты, вишь, собираются по ночам под годовые праздники. Да и хозяин дома, говорят, тоже хлыст, торгует где-то у Серпуховских ворот мукой. Человек богатый.
- А здешний-то хозяин тоже богат? - спросил чиновник.
- Если бы не был богат, так двух портерных не имел бы.
- Где же у него другая-то лавка?
- Да где-то в Даниловке. Вон, ребята-то знают.
Расплачиваясь за выпитое пиво, чиновник одному из служителей в лавке дал на чай 20 копеек серебром и попросил его, если нужно будет, сходить за Утюговым. При этом он показал на портного.
На другой день поутру, купив материи на жилет, чиновник отправился опять в портерную, куда явился по призыву и Утюгов. Смерив мерку, Утюгов попросил опохмелить его.
За пивом чиновник расспрашивал служителя о том, где живет его хозяин. В это время подбежал мальчик и сказал:
- Григорий, хозяин подъехал.
Войдя в портерную, хозяин Игнатьич помолился Богу и, раскланявшись со всеми, сел около буфета. Буфетчик с опухшим лицом тотчас подал ему книжку и пачки ассигнаций.
Чиновник, всмотревшись в приметы Игнатьича, быстро подошел к нему и сказал:
- Мое почтение, Василий Никитич. Мы с вами знакомцы-то петербургские. Вы, верно, еще помните, как находились под арестом и счастливо из-под него успели бежать.
В ту же минуту у Игнатьича из рук выпали ассигнации, а у всех его ребят разинулись рты и опустились руки.
Что в это время чувствовал мнимый Игнатьич - разгадать было нельзя. Ни слова не говоря, он оставил на столе деньги и без картуза хотел было уйти из лавки. Но чиновник его удержал. Послали за унтер-офицером.
Василия отправили в частный дом, откуда он на другой день под караулом был увезен в город П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
- Катериной Рекрутчихой, - отвечали ему.
- Подите-ка, позовите ее ко мне: я у нее спрошу об этом.
- Да что у нее спрашивать-то? Она ничего не скажет. Кабы он приходил к ней, так мы бы все об этом знали: у нас не тот, так другой тотчас увидит семейка-то наша порядочная, - не два человека, а, пожалуй, до тысячи человек найдется.
На другой день меня потребовали в полицию, где и спросили: знаешь ты грамоту?
- Нет, не знаю, - отвечала я.
- Ну так смотри, мы за тебя вот на этой бумаге распишемся, а ты не забудь: если явится к тебе Василий Иванов, ты тотчас дай знать нам. Помни же, а то худо тебе будет.
На фабрике наши ребята стали приставать ко мне с расспросами: зачем меня вызывали? Но я никому ничего не говорила - только плакала.
Года через полтора, что ли, в праздник, приходит ко мне подруга да и говорит:
- Катя, поди-ка к воротам, там тебя спрашивает какой-то старик.
Я выхожу, кланяюсь этому старику.
- Здравствуй, моя милая, - сказал он мне.- Тебя ведь зовут Катериной Прокофьевной?
- Так точно, - отвечала я.
- Ты знала Василия Ивановича, который жил на фабрике?
- Как же не знать? - сказала я и тут же заплакала.
- Ну вот, Катеринушка, - отведя меня в сторону, начал говорить старик, - не плачь о нем. Бог милостив! Ты только завтра поутру приходи ко мне пораньше, на постоялый двор к Сидору Гаврилычу. Я там буду тебя дожидаться. На фабрике сегодня же рассчитайся, возьми свой паспорт и все имущество. Я хочу тебя, по просьбе твоего брата, пристроить в хорошее место, но только прошу об этом никому не говорить. Я слышал, что ты девушка-то скромная, и потому говорю я откровенно. Смотри же, исполни и не заставь меня, старика, дожидаться тебя понапрасну. Нам путь с тобой предстоит неблизкий - отсюда нужно будет выехать пораньше. Если тебя не рассчитают сегодня, так ты за деньгами не гонись - у тебя деньги будут. Прощай!
Простившись с ним, я тотчас же отправилась в контору фабрики, где получила свой паспорт и 45 копеек, заработанных мной. В эту ночь я не могла никак заснуть - все думала: кто бы был этот старик и куда он меня хочет отвезти?
Когда я пришла на постоялый двор, старик еще спал. Напившись чаю, мы с ним отправились на его лошади в путь.
По дороге он со мной заговорил.
- Катеринушка, - сказал он мне, - ты дней через семь увидишься с Василием Ивановичем. Он теперь живет хорошо: уже не солдат, а купец, и ты его более не называй Василием Ивановичем, он Василий Никитич. Это он просил меня съездить к тебе на фабрику, взять тебя оттуда и отправить к нему в город П. Я тебе дам письмо, где его найти, и денег на дорогу. Завтра привезу тебя к моему приятелю, с которым ты отправишься до места, на его лошадях. Он купит тебе хорошую одёжу, и ты будешь у него вместо хозяйки.
Я была очень рада, что буду жить с Василием вместе, и потому нисколько не думала о том, что он беглый солдат, и о том, что я из-за него, пожалуй, буду страдать.
Василий принял меня ласково и отвел мне небольшую комнату. В ней уже приготовлена была для меня кровать, матрац и две подушки. Мы вечером, сидя за самоваром, очень долго разговаривали. Он расспрашивал, что делалось после него на фабрике, и я ему обо всем чистосердечно рассказала.
После он мне сказал:
- Слава Богу, откупился. Только ты, Катя, об этом ни с кем не разговаривай, а то будет и мне и тебе нехорошо. Да, впрочем, я надеюсь на тебя. Че рез недельку я сниму для тебя лавку, и ты будешь торговать в ней шитыми рубахами. Завтра же поутру мы пойдем с тобой в город, я куплю тебе хорошую одёжу, а в этой тебе здесь ходить нельзя. Ты, пожалуйста, избегай излишних разговоров и знакомств с бабами. Если будут спрашивать у тебя откуда? - ты скажи, что ты моя двоюродная сестра.
Через неделю я уже торговала в лавке и жила в полное свое удовольствие. Матушке и брату я около двух лет не писала, а посылала деньги, Василий выправил мне паспорт через своего благодетеля и крестного отца. Как он это сделал, об этом не знаю.
Торговля шла хорошо: я наживала и копила деньги. Товару в лавке было много. За ситец для рубах из лавки Василий не брал с меня денег и всегда говорил: "Береги денежку про черный день". Мне грех про него сказать худое слово- он для меня сделал много. И вот видите, я только заикнулась о деньгах - он мне прислал 200 рублей, зная очень хорошо, что у меня есть деньги и в лавке много товара.
Как-то в праздник, придя из города домой, я нашла его в болезненном положении.
- Что с вами, Василий Никитич? - спросила я.
- Ну, Катя, я испугался, - сказал он мне.- Сегодня пришел ко мне в лавку унтер-офицер, и - что же ты думаешь? - я в нем узнал прежнего моего учителя в полку. Веришь ли, я не знал, что делать, едва держался на ногах. Да, слава Богу, кажется, он меня не узнал. А мне теперь вот что пришло в голову: не уехать ли нам с тобой отсюда в Москву?
Я молчала и не знала, что сказать. На другой день он не пошел в лавку и весь день провалялся в постели.
На третий день поутру он сказал, что сейчас пришлет ко мне из своей лавки разного ситцу- 60 кусков для розничной продажи и 50 кусков для рубах. Я не знала, для чего он это делал, потому что мне такого количества он никогда не отпускал.
Вечером я получила от него еще 16 кусков. Когда пришла домой, нашла его очень расстроенным. Не объясняя причины, он сказал:
- Катя, вот тебе 500 рублей, за квартиру отдано за полгода вперед. Живи здесь, как полная хозяйка, а я завтра на некоторое время уеду. Рядскому старосте я сказал, что еду по делам в Ригу, и потому, если кто обо мне спросит, говори, что я поехал в Ригу. Писем тебе писать покуда не буду, а если ты будешь иметь какую-либо надобность, пиши к моему крестному отцу. Адрес его вот, не потеряй, - сказал он, подавая бумажку.
Все было с вечера уложено и приготовлено к его отъезду. Но выехать он не успел, потому что в квартиру явился полицейский унтер-офицер, велел ему немедленно отправиться к надзирателю. Он до того испугался, что с ним сделалось дурно. Придя в себя, он сказал:
- Катя, возьми покуда себе бумажник мой с день гами и спрячь. Если со мной случится какое-либо несчастье, ты тотчас пошли письмо моему крестному отцу. Где нужно будет тратить деньги, ты их трать и не жалей, - лишь бы я был спокоен.
Верно, чувствовало у него сердце, что он более не возвратится! Вечером того же дня он прислал ко мне солдата сказать, что его задержали.
Я спросила, можно ли его видеть. Когда разрешили, я сразу отправилась к нему.
При свидании он просил меня непременно послать утром письмо по назначению и принести ему 25 рублей. Я все исполнила. Я ходила к нему целый месяц, каждый день, и приносила кушанье.
Потом его отослали по этапу в полк. С дороги он убежал, о чем меня уведомил его крестный отец, который провожал его до какого-то города.
Со времени его побега, в продолжение трех лет, я не имела о нем известий и потому полагала, что его поймали и отослали в полк. Но две недели назад я получила от него письмо, в котором он меня просил приехать в Москву, остановиться на указанном им подворье и ожидать там свидания с ним.
- Ах, Катерина Прокофьевна, и вы после всей такой тревоги хотите еще ехать в Москву?! Да что вы, о двух головах, что ли? Боже вас сохрани отдаваться на мучение! Куска хлеба, что ли, у вас нет? Слава Богу, есть. Проживете и без него... Ах ты, Господи Боже мой, на что люди решаются... Я скажу вам про себя: случись это со мной, да я бы ни за что на свете не решилась не только ехать, но даже с таким человеком и переписку-то вести... Что это такое? Господи помилуй! На каждом шагу за чужие преступления мучить себя! Я скорее соглашусь по миру идти, нежели находиться под командой беглого солдата. Бог с ним и с его богатством, нажитым окаянщиной!
Катерина Прокофьевна заплакала и сказала:
- Что же мне делать-то? Научите меня, Ольга Петровна, как от него отделаться? Ведь он мне прислал деньги.
- Погодите, я посоветуюсь с мужем. Бог милостив! Мы вас не допустим горе мыкать и бояться беглого солдатишки.
Недели через две, по случаю хозяйкиных именин, у хозяина Катерины Прокофьевны была пирушка. На эту пирушку собралось много гостей, в числе которых находилась и Катерина Прокофьевна, которая, как своя домашняя, разливала чай и подавала его, попросту, без церемоний, гостям вместо кухарки, потому что та в это время была занята приготовлением закуски. На этой пирушке присутствовал неизвестный Катерине Прокофьевне человек, одетый по-немецки. Он сидел с самим хозяином в спальной комнате и о чем-то тихо с ним разговаривал. Увидав Катерину Прокофьевну, входившую с подносом, этот неизвестный подозвал ее к себе и сказал:
- Катерина Прокофьевна, будьте так добры, дайте мне адрес в Москве вашего знакомого Василия Никитина. Будьте уверены, я вас от всех неприятностей отстраню и сохраню в тайне все, переданное мне вашим хозяином, моим добрым приятелем.
- Не опасайтесь ничего, Катерина Прокофьевна, - сказал в свою очередь хозяин. - Этот барин - мой старинный приятель, можно сказать, друг, а потому отдайте ему адрес, да и письма вашего Василия. На кой черт они вам нужны? Вам ведь с ним уже не детей крестить, и вы его уже больше нигде не встретите. Да и крестного его отца письмо отдайте, в котором он извещал вас о побеге. Что вам с таким народом мучиться-то? Бог милостив, будете жить во сто раз спокойнее. А их приберут к рукам. Не правда ли, ваше благородие? спросил хозяин гостя.
- Правда, истинная правда. Преступников не должно укрывать: пред Богом - грех, да и перед людьми стыдно, - сказал неизвестный.
Катерина Прокофьевна, не ожидавшая такого разговора, сильно сконфузилась и едва могла сказать:
- Я боюсь, чтобы не вышло для меня чего худого.
- Ну, полноте же сомневаться, - ответил хозяин. - Когда я и жена моя принимаем в вас участие, так какое же тут может быть для вас худое дело?
Катерина Прокофьевна отправилась в свою комнату, вынесла оттуда три письма и, подавая их неизвестному барину, сказала:
- Будьте милостивы, защитите сироту!
Рассказ 28
(Окончание предыдущего рассказа)
Неизвестный барин был не кто другой, как полицейский чиновник. Взяв письма, он на другой день отправился к своему начальнику, от которого, получив надлежащее предписание, отправился в Москву.
В Москве он остановился под именем приказчика, торгующего полотнами, на том самом подворье, которое было указано в письме. Он начал следить и всматриваться в каждого приходившего на подворье, потому что о приметах Василия Никитина он знал со всеми мельчайшими подробностями. Катерина Прокофьевна даже сказала, что у него левое ухо сверху рассечено надвое - на кулачном бою, когда еще он жил на фабрике.
Приласкав коридорного служителя, он, обсуждая с ним торговые заведения, спросил:
- Что, Иванушка, не останавливалась ли у вас на подворье молодая женщина, Катерина Прокофьевна, недели три тому назад? Она сюда хотела приехать для покупки ситца у здешних фабрикантов.
- Эту женщину уже не одни вы изволите спрашивать, - отвечал коридорный. - О ней раза четыре у меня спрашивал пивщик с Немецкого рынка.
- А как зовут этого пивщика?
- Я, право, не знаю.
- А где он торгует?
- И этого не знаю. Слышал, что на Немецком рынке, а где именно, не спрашивал.
- Как бы это узнать? Мне с этим человеком нужно увидеться, потому что он родственник Катерины Прокофьевны, двоюродный брат, да и человек-то он отличный.
- Да это видно и по обличию, что он человек-то хороший и, должно быть, непьющий. Лицо у него такое бледное. Если вам угодно, я спрошу о нем у нашего дворника: он по пьяной части ходок и всех пивщиков в нашей стороне знает наперечет.
- Пожалуйста, спроси.
Через полчаса коридорный вернулся и объяснил, что пивщика зовут Федором Игнатьевым, а торгует он близ часовни, возле трактира.
- Спасибо тебе, дружок. За это вот тебе на чай двугривенничек.
Вечером полицейский чиновник отправился отыскивать портерную лавку. Близ трактира их было две. Он посмотрел с улицы в окно и в одной из них увидал буфетчика небольшого роста, весьма толстого, а в другой пиво отпускал седой старик. "Что за дьявольщина такая! - подумал чиновник. Верно, какая-нибудь ошибка. Надобно поис кать хорошенько - нет ли еще третьей лавки". Побродив по рынку, он нашел и третью, но та была не рядом с трактиром, а подле мучных лавок. В окно он увидал за буфетом женщину с грудным ребенком и молодого парня, лет восемнадцати.
"Нет, и это не то. Что же делать?" Войти в каждую из них, одному пить пиво и завести со служителями разговор - неловко. Взять с подворья дворника и с ним отправиться - навлечешь подозрение. Нужно познакомиться с кем-нибудь из здешних жителей". С этой мыслью он вошел в один из трактиров и приказал подать себе чая.
Тут он увидал мастеровых, пивших водку, по-видимому портных. Он не ошибся, потому что они, разговаривая между собой о работе, бранили своего хозяина за то, что тот не выдал заработанных денег.
Полицейский подошел и спросил, не возьмется ли их хозяин сшить для него, из его материи, жилет.
- Да наш хозяин за что хочешь возьмется, - только сшить-то не сумеет! - сказал один.
- Почему же это?
- Потому что не умеет кроить.
- Так не возьметесь ли вы это сделать?
- А вы где живете? - спросили портные.
- Недалеко отсюда. Я приезжий на время, и мне хочется, чтобы жилетку сделали поскорее.
- Да мы вам ее сошьем в один день. Мы живем напротив часовни, вы только придите сюда в трактир и пошлите - нас знают. И будьте спокойны, мы сделаем жилетку хорошо. Уж хозяину нашему так не сделать.
- Очень рад! Ну а как же мне спросить-то о вас?
- Скажите, чтобы послали за Утюговым.
Потолковали еще, и он спросил, где бы ему выпить хорошенького пивца.
- Да в любой портерной: здесь пиво-то везде хорошее.
- Не хотите ли, друзья мои, со мною, - сказал он им, - пображничать? Пойдемте, я вас угощу для будущего нашего знакомства.
- Покорно благодарим! - ответили портные и тотчас, расплатившись за выпитую ими водку, отправились с незнакомцем.
В портерной за пивом они так хорошо подружились с чиновником, что каждый из них рассказал ему о всех своих задушевных тайнах.
- Пиво здесь хорошее, - улыбнулся чиновник. - А кто здесь хозяин, вы не знаете?
- Д., - отвечали портные, - а там вон портерная - ту держит Мо-в приказчик; а еще, вон там, подальше, подле лавок, есть портерная, ту содержит хлыст Игнатьич.
- Пойдемте-ка к Игнатьичу, попьемте пивца еще, - предложил портным чиновник. - Мне там поближе будет к дому.
- С нашим почтением, - обрадовались портные, - извольте. Мы вас проводим, куда вам угодно, нынче мы не работаем - понедельник.
В портерной Игнатьича как раз находились женщина с ребенком и молодой буфетчик, которого он видел в окно.
- Здесь, видно, хозяин-то сам не живет? - спросил чиновник.
- Нет, - отвечал ему один портной, - он живет где-то у Калужских ворот, а здесь бывает раз в неделю.
- Кто же эта женщина за буфетом?
- Эта жена здешнего приказчика, а молодой парень ее брат. Приказчик-то, должно быть, запил.
- Почему же Игнатьича называют хлыстом?- засмеявшись, спросил чиновник.
- А об этом спросите у здешних ребят, они вам расскажут.
- Почему же они-то знают?
- Как же им не знать-то? Они к нему ходят в дом - и рассказывали, что в доме-то, где он живет, есть моленная, в которой хлысты, вишь, собираются по ночам под годовые праздники. Да и хозяин дома, говорят, тоже хлыст, торгует где-то у Серпуховских ворот мукой. Человек богатый.
- А здешний-то хозяин тоже богат? - спросил чиновник.
- Если бы не был богат, так двух портерных не имел бы.
- Где же у него другая-то лавка?
- Да где-то в Даниловке. Вон, ребята-то знают.
Расплачиваясь за выпитое пиво, чиновник одному из служителей в лавке дал на чай 20 копеек серебром и попросил его, если нужно будет, сходить за Утюговым. При этом он показал на портного.
На другой день поутру, купив материи на жилет, чиновник отправился опять в портерную, куда явился по призыву и Утюгов. Смерив мерку, Утюгов попросил опохмелить его.
За пивом чиновник расспрашивал служителя о том, где живет его хозяин. В это время подбежал мальчик и сказал:
- Григорий, хозяин подъехал.
Войдя в портерную, хозяин Игнатьич помолился Богу и, раскланявшись со всеми, сел около буфета. Буфетчик с опухшим лицом тотчас подал ему книжку и пачки ассигнаций.
Чиновник, всмотревшись в приметы Игнатьича, быстро подошел к нему и сказал:
- Мое почтение, Василий Никитич. Мы с вами знакомцы-то петербургские. Вы, верно, еще помните, как находились под арестом и счастливо из-под него успели бежать.
В ту же минуту у Игнатьича из рук выпали ассигнации, а у всех его ребят разинулись рты и опустились руки.
Что в это время чувствовал мнимый Игнатьич - разгадать было нельзя. Ни слова не говоря, он оставил на столе деньги и без картуза хотел было уйти из лавки. Но чиновник его удержал. Послали за унтер-офицером.
Василия отправили в частный дом, откуда он на другой день под караулом был увезен в город П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20