На это представление гетману отвечали, что вперед не будут выдавать жалованных грамот на маетности без предварительных гетманских универсалов. В этот приезд гетмана в Москву выдано было множество жалованных грамот на маетности, и тогда, можно сказать, более чем в прежние времена положен был фундамент частного землевладения в Малороссии и зачало будущего малороссийского дворянства. Кроме общей жалованной грамоты всему малороссийскому народу на бывшие у каждого лица поземельные владения, самому гетману Мазепе даны грамоты на села Остроч и Ядловку в Баришевском повете Переяславского полка, которые гетман тогда же пожертвовал на содержание богадельни при Киево-Печерском монастыре, на село Кочюровку в Глузовском повете, где у гетмана был двор и водяная мельница на реке Есмани, и на село Самбур в Красненском повете. Всеми этими маетностями владел Мазепа и прежде, в звании генерального асаула, а теперь они отдавались ему в потомственное владение. Еще прежде своего приезда в Москву исходатайствовал гетман утверждение своих универсалов: за генеральным писарем Кочубеем села Диканьки и Ярославца, за генеральным судьею Вуеховичем двух сел в Полтавском повете, за Михаилом Гамалеею на села в Любецком повете, за генеральным бунчужным Евфимом Лизогубом сел: Погребки, Кишки и Крапивное с мельницами на реке Сейме, за басанским сотником Янковичем, нежинским полковником Степаном Забелою и охотницкими полковниками: Герасимом Василевичем, Яворским, Кожуховским и Новицким — на пожалованные им всем маетности. В приезд Мазепы в Москву, по гетманскому ходатайству, даны грамоты на маетности и многим другим лицам.
Гетман покровительствовал тогда и литературным трудам в своем крае. По его рекомендации, еще до приезда его в Москву привозили в столицу старцы Киево-Николаевского монастыря книгу Радивиловского «Венец Христов», a старцы печерские — книгу «Венец от цветов духовного винограда печерского» для поднесения их государям. Разом с гетманом приезжал в столицу глуховский житель Афанасий Заруцкий с книгою «На похвалу великих государей». Он подавал Голицыну челобитную, где изъявлял желание потрудиться и впредь «в начертании книжном к прославлению престола их царских величеств и его князя Голицына, чтоб испытно чином весь летописец о родстве их царских величеств написан был, дабы и в настоящее время мудрым людям было что прочитать». Он заявлял, что до сих пор он писал кратко, но теперь хотел бы написать подробнее, и просил снабдить его летописями, потому что в малороссийском крае таковых нельзя было найти.
19 сентября малороссияне были отпущены из Москвы. На отпуске гетману и старшинам надарили соболей, разных пряностей и лакомств, вина, уксусу и проч.
Глава третья
Волнения в Малороссии в отсутствие гетмана. — Смута из Запорожья. — Писарь Сажка. — Сношения запорожцев с Польшею. — Атаман Лазука. — Подозрения на Польшу. — Недруги Мазепы в малороссийском крае. — Леонтий Полуботок. — Михайла Василевич Галицкий. — Пасквиль на гетмана. — Подсылка Шумлянского. — Доморацкий. — Чернец Соломон. — Выдача их и казнь. — Чалиенко и другие враги гетмана. — Новый пасквиль. — Мать и сестра Мазепы. — Доверие и милость к гетману московского правительства.
Поездка гетмана в Москву не обошлась без некоторых смут в Малороссии. Гетман, отъезжая в столицу, поручил вместо себя управление краем в звании наказного гетмана генеральному судье Вуеховичу, а для защиты рубежей гетманщины от татарских вторжений расставил вдоль Днепра охотных Козаков и засеймские сотни Нежинского полка, давши над теми и другими наказное начальство стародубскому полковнику Миклашевскому. Боялись татар, но тревога наступила от своих, а не от чужих. Гетман получил от Вуеховича известие, что в Ромнах, в Чернухах, в Басани — в Переяславском полку, в Кобыляках и Будищах — в Полтавском полку и во всех побережных городках пошли слухи, что гетмана задержат в Москве со старшинами, отпустятся назад только бывшие с ними незнатные люди; толковали даже, что «некий иной чин имеет быти». Такие слухи распространяли запорожцы, злобствовавшие на гетмана за то, что он запретил малороссиянам ездить на Запорожье для торговли и лишил Запорожскую Сечь возможности получать хлеб и другие предметы продовольствия из Малороссии. Запорожцы ошибались: такие стеснительные меры последовали по воле московского правительства, и гетман, будучи в Москве, ходатайствовал об их отмене. Вуехович писал, что трудно ему удерживать спокойствие, люди его не слушают, властей не уважают и уходят в разные стороны: те на низ в степи, а те к Бугу и иным речкам на правой стороне Днепра. Из полков Гадяцкого, Миргородского и Лубенского поднимается поспольство большими громадами на правый берег Днепра искать новоселья; иные же, доносил Вуехович, думают и нечто новое у себя зачать. Правобережная Украина, по-видимому, начинала для малороссиян левого берега делаться такой же обетованной землей, какой лет пятнадцать тому назад казались для Правобережной Украины Левобережная и Слободской край. «Что можем мы сделать, — писал Вуехович, — с какими-нибудь несколькими тысячами дворян (т. е. гетманской надворной команды) против большого числа непослушных! Не так страшны нам неверные татары, как свои нехристи, которые страха Божия не имеют и начальства не слушают. Множество их порывается на ту сторону Днепра искать себе житья, а запорожцы разглашают, что татар бояться нечего, что татары нам не враги и хан приказал отпустить на свободу всех, которых татары недавно захватили на другом берегу Днепра, когда те ходили за ягодами и за дровами». Вуехович умолял гетмана поспешить на Украину и издать универсал к народу; о том же доносили гетману генеральный хоружий Ломиковский и стародубский полковник Миклашевский: последний писал, что, находясь на страже в Днепровской пристани, он принужден был пропускать несколько возов за Днепр, потому что весь народ роптал, почему не дозволяют ходить на низ за звериными и рыбными промыслами.
Шатание с места на место, искание льготного жития на новосельях было тогда в нравах малороссийского народа не только в гетманщине, но и в тех краях, где селились выходцы слобожане Путивльского уезда слободы Терновой жители малороссияне, поверстанные службой к севскому воеводе, самовольно убежали со службы, забрали свои семьи и ушли в. село Хоруговку, принадлежавшее Михайлу Гамалее. Владелец объявил у себя новопоселенцам льготы на 15 лет и таким образом переманил к себе из Терновой слободы 40 дворов, а потом посылал делать наезды на Терновую слободу, грабить и бить людей, чтоб от такой «тесноты» переходили к нему терновцы на житье.
По возвращении домой гетман узнал, что вся смута в народе исходит от запорожцев. Был на Запорожье писарь, по имени или по прозвищу Сажка. Он сообщал в Украину секретно гетману, что творится в Сече и как запорожцы, подущаемые татарами, толкуют о том, что надобно вместе с ляхами и татарами воевать москалей. Сажка известил гетмана, что кошевой Гусак, хотя и против своего желания, но по воле товарищества, послал в Варшаву к польскому коронному гетману Прокопа Лазуку с товарищами Забиякою и Кисляковским: они повезли «суплику» от войска низового запорожского с жалобою, чти Москва нарушает их вольности и хочет всех их сделать рабами своего московского царя и его бояр. «Пусть, — обращались они в своей суплике ко всей Речи Посполитой, — пусть святой дух осветит сердца вельможностей ваших и даст вам здравый совет, а наше желание таково. чтобы оба народа, польский и малороссийский, соединились».
Обо всем этом гетман узнал через писаря Сажку и потом через посланного нарочно в Варшаву ловкого киевского торговки Ельца и сообщил в Москву; но там узнали о сношениях запорожцев с Польшею и другим путем. Какой-то шляхтич Подольский сообщил московскому резиденту Волкову о прибытии запорожцев, замечая, что король польский хоть и не примет запорожцев в подданство, но будет рад размолвке запорожцев с царем и с городовыми козаками, потому что король польский, как и все вообще поляки, недоволен уступкою Москве областей, принадлежавших прежде Речи Посполитой. В следующем 1690 году Сажка известил гетмана, что Прокоп Лазука воротился от короля и привез королевский подарок 200 червонцев для раздачи товари-ству. Тогда гетман отправил в Сечь ловкого козака Василя Горбачевского, приказывая сойтись с Прокопом Лазукою и выведать от него, что ему говорили в Польше. Лазука открылся Горбачевскому и говорил: «Меня очень почетно приняли в Польше. Коронный гетман увещевал нас служить королю, а король, отсылая через меня 200 червонцев, обещал еще прислать поболее через посредство каких-то киевских знатных особ, но пусть гетман не доверяет ляхам. Из того, что я слышал от коронного гетмана и других знатных панов, вижу, что они зла желают нашей Украине». Такое предостережение Лазуки скоро стало подтверждаться вестями, приходившими из Крыма, что хан намеревается всеми силами орды своей помогать полякам подчинить себе Украину, а летом 1690 года Мазепа сообщил в приказ, что турецкие послы подали цесарскому величеству статьи о мире и в этих статьях упоминается только о цесарской державе, да о польской Речи Посполитой, да о Веницейской, а о царской державе нет и помина. Польский король то и дело что пересылается с крымским ханом, который берется устроить примирение между Турцией и Польшею. «Я имею, — писал Мазепа, — верную ведомость, что от цесарского величества и от польского короля великим государям царям никакого добра надеяться не следует, а, напротив, можно опасаться военных вредительства.
Так расплывались в ничто пышные ожидания успехов, которых, казалось, можно было ждать от союза христианских держав в борьбе с мусульманами. Союзники, вместо того чтобы действовать. поддерживая друг друга, ковали ковы один против другого и каждый поодиночке искал возможности помириться с враждующею стороною с выгодою для себя и в ущерб союзникам. Бдительный гетман, отлично понимавший, что такое польское правительство, следил за ходом дел и в пору указывал московскому правительству неискренность союза Польши с Россией и тем самым, оказывая ему услуги, располагал к себе его доверие.
Между тем у гетмана были внутри края между старшинами враги. не терпевшие его в равной степени, как не терпел их и он. Главными из них продолжали быть Леонтий Полуботок и Михайло Василевич Галицкий. О Полуботке доносил гетман, что он на-говаривал киевскому воеводе князю Ромодановскому на гетмана, будто он, Мазепа, человек польской породы, посылает в Польшу к сестре своей старицу Липницкую для покупки маетностей и что войско запорожское этого гетмана не терпит и всем малороссиянам он неприятен. Ромодановский подтвердил, что это сообщаемо было Полуботком. Мазепа воспользовался челобитной, поданной на Полуботка некоторыми переяславцами, и испросил в приказе одобрение смены его с полковничьего уряда, назначив вместо него управлять Переявлавским полком Ивана Лысенка.
С другим недоброжелателем гетмана, Михайлом Василевичем Галицким, Мазепа связал дело о появившемся в Киеве подметном письме.
9 марта 1690 года в Киеве стрелец Евстратка в Пятницких воротах Печерского местечка поднял письмо и принес его своему капитану, а последний доставил это письмо царскому киевскому воеводе. Письмо это заключало в себе предостережение от «зло-прелестного гетмана Мазепы». Оно выдавалось написанным жителем правой стороны Днепра, уступленной Польше. Припоминалось, как этот Мазепа когда-то людей православных русских — подольских и волынских — хватал и продавал бусурманам, обдирал в церквах с икон серебряные оклады и отдавал туркам, как после того своего пана гетмана задал в вечное бесславие и бесчестие и завладел его достоянием, с которого потом покупал сестре своей маетности в польских владениях, а на остаток, что горше всего, стакался с Голицыным, хотевшим жениться на царевне Софии и изгнать с престола и со света царя Петра, с тем и приехал в Москву, чтоб, устранивши Петра, устроить на свой счет свадьбу Голицына с Софиею. Они вместе затевали «искоренить, погубить и в ничто обратить престол от века сияющий и страшный всем гонителям на благочестие. Иные из соумышленников уже приняли суд, а его, который есть источник и начало пагубы, вы сохраняете на таком уряде, на котором если первого своего замысла и не учинит, то уже подлинно управляемый им край злою хитростию своей отдаст в нашу сторону, где все церкви Божий и людей вера благочестивая скончаются под игом польским, и вашей власти упадок, и нам кончину, и благочестию православному конец учинит прелестник Мазепа. Доколе же вы этого злодея, губителя будете держать? Ваше царское благочестие промышляете, как бы заграничных врагов победить, а этого домашнего врага бережете на пагубу своему царству! У нас в Короне Польской издавна так и ведется, что умышлявших зло королю казнят смертью и роды их, сеймовыми конституциями обесчещенные, пребывают вечно под банницею и только для того держатся, дабы другие, видя постигшую их от Бога и Речи Посполитой пагубу, каялись и не покушались мыслить зла королю своему; сей же на ваше царское здоровье умышлял и ему как будто все прощено, и он ищет способа, как бы своего достичь! Вот и Шумлянский наш униат, а на самом деле римлянин (папист), изъявляет желание поддаться под власть патриарха московского, а все это для того, дабы через свою волчью покорность, вступивши под власть святительскую, мог вместе с злодеем гетманом учинить пагубу вашему престолу. Мы сердечно скорбим о таких изменнических видах против вашего престола и не желаем, чтобы цел оставался враг, чрез которого пала бы стена благочестия нашего, когда вы сами государи для того и мир с польским королем постановили, чтобы сияло благочестие». На обертке этого подметного письма было написано, что воевода должен передать его самим государям, а не иному кому длявручения, потому что изменник, будучи в Москве, раздавал ближним боярам многие сокровища за то, чтоб те при всяком удобном случае держали его сторону.
Письмо это было переслано в Москву, а из Москвы отправлено в Батурин с дьяком Борисом Михайловым, которому приказано было уверить гетмана в неизменной к нему царской милости. В Москве подозрение падало на некоего старца Одорского, приехавшего в Киев к митрополиту Гедеону посвящаться в сан епископа Мстиславского. Киевские воеводы задержали его и взяли у него какие-то листы польского и латинского письма, которые почему-то показались подозрительными и теперь отправлялись к гетману.
Борис Михайлов прибыл в Батурин 8 апреля. Прием ему был очень почетный. За пять верст от города встречал его генеральный хоружий Ломиковский. По прибытии в Батурин царский посланец остановился на постоялом дворе, и гетман прислал за ним свою карету. На гетманском дворе встречали его генеральные старшины и пятьдесят знатных батуринских обывателей, а сам гетман стоял на крыльце своего гетманского дома и поклонился ему до земли.
«У нас, — сказал Мазепа, — так издавна ведется: как приедет к нам лицо от царского пресветлого величества, то генеральные старшины сходятся и радуются, и на радости у гетмана бенкетуют. и тебя, Борис, нам невозможно так же не почтить».
Посланник извинился недомоганием и уехал в той же гетманской карете в свое помещение. Отложили свидание до будущего времени. В назначенный для того день Бориса Михайлова привезли снова. Мазепа встретил его на крыльце и ввел в свои покои. Свидание с царским посланником происходило наедине.
Соображаясь с данным наказом, Борис Михайлов, вручивши Мазепе подметное письмо, говорил гетману: «Кто бы мог быть таким недругом, что подкинул письмо? Не Одорский ли? Не взять ли бы его тотчас из Киева и привезти в Батурин на допрос?»
Дьяк сообщил гетману и другие подозрения: на некоего поляка Искрицкого, недавно приезжавшего в Малороссию и желавшего видеться с гетманом, и на одного священника, который приезжал в Киев просить благословения у митрополита на постройку церкви в Корсуни. «Этому попу, — сказал дьяк, — не следует дозволять строить церкви в Корсуни, а дать бы ему священническое место где-нибудь на левой стороне, для того чтоб отвадить ездить к нам с правой стороны и подговаривать жителей к переселению с левой стороны на правую».
Проглядевши поданное подметное письмо, гетман поднял глаза к образам и произнес: «О, Пресвятая Богородица! Ты зриши мою убогую и грешную душу. Ты веси, как денно и нощно непрестанное имею попечение, как бы их царским величествам до конца живота услужить и за их государское здравие кровь пролить. Мои злодеи не спят и о здравии моем нудятся: ищут, чем бы могли меня поткнуть и погубить. На тебя.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мазепа'
1 2 3 4 5 6 7 8
Гетман покровительствовал тогда и литературным трудам в своем крае. По его рекомендации, еще до приезда его в Москву привозили в столицу старцы Киево-Николаевского монастыря книгу Радивиловского «Венец Христов», a старцы печерские — книгу «Венец от цветов духовного винограда печерского» для поднесения их государям. Разом с гетманом приезжал в столицу глуховский житель Афанасий Заруцкий с книгою «На похвалу великих государей». Он подавал Голицыну челобитную, где изъявлял желание потрудиться и впредь «в начертании книжном к прославлению престола их царских величеств и его князя Голицына, чтоб испытно чином весь летописец о родстве их царских величеств написан был, дабы и в настоящее время мудрым людям было что прочитать». Он заявлял, что до сих пор он писал кратко, но теперь хотел бы написать подробнее, и просил снабдить его летописями, потому что в малороссийском крае таковых нельзя было найти.
19 сентября малороссияне были отпущены из Москвы. На отпуске гетману и старшинам надарили соболей, разных пряностей и лакомств, вина, уксусу и проч.
Глава третья
Волнения в Малороссии в отсутствие гетмана. — Смута из Запорожья. — Писарь Сажка. — Сношения запорожцев с Польшею. — Атаман Лазука. — Подозрения на Польшу. — Недруги Мазепы в малороссийском крае. — Леонтий Полуботок. — Михайла Василевич Галицкий. — Пасквиль на гетмана. — Подсылка Шумлянского. — Доморацкий. — Чернец Соломон. — Выдача их и казнь. — Чалиенко и другие враги гетмана. — Новый пасквиль. — Мать и сестра Мазепы. — Доверие и милость к гетману московского правительства.
Поездка гетмана в Москву не обошлась без некоторых смут в Малороссии. Гетман, отъезжая в столицу, поручил вместо себя управление краем в звании наказного гетмана генеральному судье Вуеховичу, а для защиты рубежей гетманщины от татарских вторжений расставил вдоль Днепра охотных Козаков и засеймские сотни Нежинского полка, давши над теми и другими наказное начальство стародубскому полковнику Миклашевскому. Боялись татар, но тревога наступила от своих, а не от чужих. Гетман получил от Вуеховича известие, что в Ромнах, в Чернухах, в Басани — в Переяславском полку, в Кобыляках и Будищах — в Полтавском полку и во всех побережных городках пошли слухи, что гетмана задержат в Москве со старшинами, отпустятся назад только бывшие с ними незнатные люди; толковали даже, что «некий иной чин имеет быти». Такие слухи распространяли запорожцы, злобствовавшие на гетмана за то, что он запретил малороссиянам ездить на Запорожье для торговли и лишил Запорожскую Сечь возможности получать хлеб и другие предметы продовольствия из Малороссии. Запорожцы ошибались: такие стеснительные меры последовали по воле московского правительства, и гетман, будучи в Москве, ходатайствовал об их отмене. Вуехович писал, что трудно ему удерживать спокойствие, люди его не слушают, властей не уважают и уходят в разные стороны: те на низ в степи, а те к Бугу и иным речкам на правой стороне Днепра. Из полков Гадяцкого, Миргородского и Лубенского поднимается поспольство большими громадами на правый берег Днепра искать новоселья; иные же, доносил Вуехович, думают и нечто новое у себя зачать. Правобережная Украина, по-видимому, начинала для малороссиян левого берега делаться такой же обетованной землей, какой лет пятнадцать тому назад казались для Правобережной Украины Левобережная и Слободской край. «Что можем мы сделать, — писал Вуехович, — с какими-нибудь несколькими тысячами дворян (т. е. гетманской надворной команды) против большого числа непослушных! Не так страшны нам неверные татары, как свои нехристи, которые страха Божия не имеют и начальства не слушают. Множество их порывается на ту сторону Днепра искать себе житья, а запорожцы разглашают, что татар бояться нечего, что татары нам не враги и хан приказал отпустить на свободу всех, которых татары недавно захватили на другом берегу Днепра, когда те ходили за ягодами и за дровами». Вуехович умолял гетмана поспешить на Украину и издать универсал к народу; о том же доносили гетману генеральный хоружий Ломиковский и стародубский полковник Миклашевский: последний писал, что, находясь на страже в Днепровской пристани, он принужден был пропускать несколько возов за Днепр, потому что весь народ роптал, почему не дозволяют ходить на низ за звериными и рыбными промыслами.
Шатание с места на место, искание льготного жития на новосельях было тогда в нравах малороссийского народа не только в гетманщине, но и в тех краях, где селились выходцы слобожане Путивльского уезда слободы Терновой жители малороссияне, поверстанные службой к севскому воеводе, самовольно убежали со службы, забрали свои семьи и ушли в. село Хоруговку, принадлежавшее Михайлу Гамалее. Владелец объявил у себя новопоселенцам льготы на 15 лет и таким образом переманил к себе из Терновой слободы 40 дворов, а потом посылал делать наезды на Терновую слободу, грабить и бить людей, чтоб от такой «тесноты» переходили к нему терновцы на житье.
По возвращении домой гетман узнал, что вся смута в народе исходит от запорожцев. Был на Запорожье писарь, по имени или по прозвищу Сажка. Он сообщал в Украину секретно гетману, что творится в Сече и как запорожцы, подущаемые татарами, толкуют о том, что надобно вместе с ляхами и татарами воевать москалей. Сажка известил гетмана, что кошевой Гусак, хотя и против своего желания, но по воле товарищества, послал в Варшаву к польскому коронному гетману Прокопа Лазуку с товарищами Забиякою и Кисляковским: они повезли «суплику» от войска низового запорожского с жалобою, чти Москва нарушает их вольности и хочет всех их сделать рабами своего московского царя и его бояр. «Пусть, — обращались они в своей суплике ко всей Речи Посполитой, — пусть святой дух осветит сердца вельможностей ваших и даст вам здравый совет, а наше желание таково. чтобы оба народа, польский и малороссийский, соединились».
Обо всем этом гетман узнал через писаря Сажку и потом через посланного нарочно в Варшаву ловкого киевского торговки Ельца и сообщил в Москву; но там узнали о сношениях запорожцев с Польшею и другим путем. Какой-то шляхтич Подольский сообщил московскому резиденту Волкову о прибытии запорожцев, замечая, что король польский хоть и не примет запорожцев в подданство, но будет рад размолвке запорожцев с царем и с городовыми козаками, потому что король польский, как и все вообще поляки, недоволен уступкою Москве областей, принадлежавших прежде Речи Посполитой. В следующем 1690 году Сажка известил гетмана, что Прокоп Лазука воротился от короля и привез королевский подарок 200 червонцев для раздачи товари-ству. Тогда гетман отправил в Сечь ловкого козака Василя Горбачевского, приказывая сойтись с Прокопом Лазукою и выведать от него, что ему говорили в Польше. Лазука открылся Горбачевскому и говорил: «Меня очень почетно приняли в Польше. Коронный гетман увещевал нас служить королю, а король, отсылая через меня 200 червонцев, обещал еще прислать поболее через посредство каких-то киевских знатных особ, но пусть гетман не доверяет ляхам. Из того, что я слышал от коронного гетмана и других знатных панов, вижу, что они зла желают нашей Украине». Такое предостережение Лазуки скоро стало подтверждаться вестями, приходившими из Крыма, что хан намеревается всеми силами орды своей помогать полякам подчинить себе Украину, а летом 1690 года Мазепа сообщил в приказ, что турецкие послы подали цесарскому величеству статьи о мире и в этих статьях упоминается только о цесарской державе, да о польской Речи Посполитой, да о Веницейской, а о царской державе нет и помина. Польский король то и дело что пересылается с крымским ханом, который берется устроить примирение между Турцией и Польшею. «Я имею, — писал Мазепа, — верную ведомость, что от цесарского величества и от польского короля великим государям царям никакого добра надеяться не следует, а, напротив, можно опасаться военных вредительства.
Так расплывались в ничто пышные ожидания успехов, которых, казалось, можно было ждать от союза христианских держав в борьбе с мусульманами. Союзники, вместо того чтобы действовать. поддерживая друг друга, ковали ковы один против другого и каждый поодиночке искал возможности помириться с враждующею стороною с выгодою для себя и в ущерб союзникам. Бдительный гетман, отлично понимавший, что такое польское правительство, следил за ходом дел и в пору указывал московскому правительству неискренность союза Польши с Россией и тем самым, оказывая ему услуги, располагал к себе его доверие.
Между тем у гетмана были внутри края между старшинами враги. не терпевшие его в равной степени, как не терпел их и он. Главными из них продолжали быть Леонтий Полуботок и Михайло Василевич Галицкий. О Полуботке доносил гетман, что он на-говаривал киевскому воеводе князю Ромодановскому на гетмана, будто он, Мазепа, человек польской породы, посылает в Польшу к сестре своей старицу Липницкую для покупки маетностей и что войско запорожское этого гетмана не терпит и всем малороссиянам он неприятен. Ромодановский подтвердил, что это сообщаемо было Полуботком. Мазепа воспользовался челобитной, поданной на Полуботка некоторыми переяславцами, и испросил в приказе одобрение смены его с полковничьего уряда, назначив вместо него управлять Переявлавским полком Ивана Лысенка.
С другим недоброжелателем гетмана, Михайлом Василевичем Галицким, Мазепа связал дело о появившемся в Киеве подметном письме.
9 марта 1690 года в Киеве стрелец Евстратка в Пятницких воротах Печерского местечка поднял письмо и принес его своему капитану, а последний доставил это письмо царскому киевскому воеводе. Письмо это заключало в себе предостережение от «зло-прелестного гетмана Мазепы». Оно выдавалось написанным жителем правой стороны Днепра, уступленной Польше. Припоминалось, как этот Мазепа когда-то людей православных русских — подольских и волынских — хватал и продавал бусурманам, обдирал в церквах с икон серебряные оклады и отдавал туркам, как после того своего пана гетмана задал в вечное бесславие и бесчестие и завладел его достоянием, с которого потом покупал сестре своей маетности в польских владениях, а на остаток, что горше всего, стакался с Голицыным, хотевшим жениться на царевне Софии и изгнать с престола и со света царя Петра, с тем и приехал в Москву, чтоб, устранивши Петра, устроить на свой счет свадьбу Голицына с Софиею. Они вместе затевали «искоренить, погубить и в ничто обратить престол от века сияющий и страшный всем гонителям на благочестие. Иные из соумышленников уже приняли суд, а его, который есть источник и начало пагубы, вы сохраняете на таком уряде, на котором если первого своего замысла и не учинит, то уже подлинно управляемый им край злою хитростию своей отдаст в нашу сторону, где все церкви Божий и людей вера благочестивая скончаются под игом польским, и вашей власти упадок, и нам кончину, и благочестию православному конец учинит прелестник Мазепа. Доколе же вы этого злодея, губителя будете держать? Ваше царское благочестие промышляете, как бы заграничных врагов победить, а этого домашнего врага бережете на пагубу своему царству! У нас в Короне Польской издавна так и ведется, что умышлявших зло королю казнят смертью и роды их, сеймовыми конституциями обесчещенные, пребывают вечно под банницею и только для того держатся, дабы другие, видя постигшую их от Бога и Речи Посполитой пагубу, каялись и не покушались мыслить зла королю своему; сей же на ваше царское здоровье умышлял и ему как будто все прощено, и он ищет способа, как бы своего достичь! Вот и Шумлянский наш униат, а на самом деле римлянин (папист), изъявляет желание поддаться под власть патриарха московского, а все это для того, дабы через свою волчью покорность, вступивши под власть святительскую, мог вместе с злодеем гетманом учинить пагубу вашему престолу. Мы сердечно скорбим о таких изменнических видах против вашего престола и не желаем, чтобы цел оставался враг, чрез которого пала бы стена благочестия нашего, когда вы сами государи для того и мир с польским королем постановили, чтобы сияло благочестие». На обертке этого подметного письма было написано, что воевода должен передать его самим государям, а не иному кому длявручения, потому что изменник, будучи в Москве, раздавал ближним боярам многие сокровища за то, чтоб те при всяком удобном случае держали его сторону.
Письмо это было переслано в Москву, а из Москвы отправлено в Батурин с дьяком Борисом Михайловым, которому приказано было уверить гетмана в неизменной к нему царской милости. В Москве подозрение падало на некоего старца Одорского, приехавшего в Киев к митрополиту Гедеону посвящаться в сан епископа Мстиславского. Киевские воеводы задержали его и взяли у него какие-то листы польского и латинского письма, которые почему-то показались подозрительными и теперь отправлялись к гетману.
Борис Михайлов прибыл в Батурин 8 апреля. Прием ему был очень почетный. За пять верст от города встречал его генеральный хоружий Ломиковский. По прибытии в Батурин царский посланец остановился на постоялом дворе, и гетман прислал за ним свою карету. На гетманском дворе встречали его генеральные старшины и пятьдесят знатных батуринских обывателей, а сам гетман стоял на крыльце своего гетманского дома и поклонился ему до земли.
«У нас, — сказал Мазепа, — так издавна ведется: как приедет к нам лицо от царского пресветлого величества, то генеральные старшины сходятся и радуются, и на радости у гетмана бенкетуют. и тебя, Борис, нам невозможно так же не почтить».
Посланник извинился недомоганием и уехал в той же гетманской карете в свое помещение. Отложили свидание до будущего времени. В назначенный для того день Бориса Михайлова привезли снова. Мазепа встретил его на крыльце и ввел в свои покои. Свидание с царским посланником происходило наедине.
Соображаясь с данным наказом, Борис Михайлов, вручивши Мазепе подметное письмо, говорил гетману: «Кто бы мог быть таким недругом, что подкинул письмо? Не Одорский ли? Не взять ли бы его тотчас из Киева и привезти в Батурин на допрос?»
Дьяк сообщил гетману и другие подозрения: на некоего поляка Искрицкого, недавно приезжавшего в Малороссию и желавшего видеться с гетманом, и на одного священника, который приезжал в Киев просить благословения у митрополита на постройку церкви в Корсуни. «Этому попу, — сказал дьяк, — не следует дозволять строить церкви в Корсуни, а дать бы ему священническое место где-нибудь на левой стороне, для того чтоб отвадить ездить к нам с правой стороны и подговаривать жителей к переселению с левой стороны на правую».
Проглядевши поданное подметное письмо, гетман поднял глаза к образам и произнес: «О, Пресвятая Богородица! Ты зриши мою убогую и грешную душу. Ты веси, как денно и нощно непрестанное имею попечение, как бы их царским величествам до конца живота услужить и за их государское здравие кровь пролить. Мои злодеи не спят и о здравии моем нудятся: ищут, чем бы могли меня поткнуть и погубить. На тебя.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мазепа'
1 2 3 4 5 6 7 8