Будущее было слишком неопределенным: если испанцы разобьют флот королевы Елизаветы{67}, никакие деньги не спасут англичан: самый знатный вельможа окажется не богаче последнего нищего. Поэтому жители Лондона, надев самые нарядные камзолы и тонкие чулки, пришли на премьеру – потолкаться среди знатных особ, посмеяться и освистать неудачных актеров.
Под громкие звуки труб Эдвард Аллейн вышел на сцену. Некто Уилл Шекспир, молодой, но уже начинающий лысеть, несколько лет спустя вспоминал эти минуты: как примолкли болтливые кавалеры, а их дамы перестали громко смеяться и усиленно замахали веерами. В зале зажегся свет; тут же по краям сцены вспыхнули светильники на высоких треножниках (поскольку прожекторов еще не изобрели, сцена освещалась с помощью магнезии, добавленной в керосин; зажигальщики свечей поджигали эту смесь от искр огнива или с помощью трута). Зрители уселись поудобнее в своих креслах, приготовившись смотреть и слушать. Маленький оркестр заиграл вступление. Пронзительно вскрикнули гобои, начиная фаустовскую тему.
Действие происходило в городе Виттенберге, в прошлом веке. Декорации выглядели достаточно натурально – для своего времени, конечно: плотникам, в распоряжении которых были лишь грубые доски, топор и молоток, было куда как далеко до искусства театральных машинистов XVIII столетия, творивших чудеса при помощи поворотного круга и сложнейших механизмов. Сцену портила лишь покосившаяся сторожевая башня Дрейкен, где Фаусту должен был явиться Дух Земли, – казалось, она была готова рухнуть посреди действия.
Занавес поднялся, и тотчас же кашель сотен гортаней и шарканье сотен ног заглушили звуки музыки. В современном театре, где проходы между рядами покрыты ковровыми дорожками, а ноги зрителей обуты в изящные туфли, трудно услышать что-либо подобное; но в ту далекую эпоху полы покрывал лишь толстый слой апельсиновых корок, ореховой скорлупы и прочего мусора, башмаки были грубыми, а публика не отличалась вежливостью и изысканностью манер. Это была толпа, жаждущая удовольствий и развлечений и готовая платить за них любую цену.
Как только трубы возвестили о начале представления, Мак и Маргарита начали искать свои места в партере; они пробрались через длинный ряд кресел, поминутно извиняясь перед теми, кого им пришлось потревожить. Мак едва дышал – он опасался, как бы чего не случилось с волшебным зеркалом, уложенным в мягкий замшевый футляр. Крепко прижимая к себе драгоценную ношу, он уселся в кресло и вытянул шею, чтобы лучше видеть то, что происходило на сцене. Маргарита сидела как на иголках – она в первый раз попала на спектакль, и все вокруг казалось ей новым и необычным. Возбужденно хихикая, она повернулась к своему спутнику и дернула его за рукав:
– Ой, я никогда в жизни не видела настоящих пьес! На что это похоже?.. Бывало, мы с подружками соберемся вместе и начнем рассказывать всякие истории. Здесь тоже так будет?
– Да, что-то в этом роде, – рассеянно ответил Мак. – Только здесь актеры показывают нам то, что происходит. Они не рассказывают истории, а играют.
– А иногда они делают и то, и другое, – раздался чей-то голос с заднего ряда.
Мак оглянулся. Позади него сидел мужчина средних лет, хорошо сложенный и со здоровым румянцем на щеках. Маку показалось, что он где-то видел этого человека. Вглядываясь в умное, интеллигентное лицо с тонкими чертами, Мак встретил прямой, проницательный взгляд незнакомца – и вздрогнул, догадавшись, кто он.
– Фауст!.. – воскликнул Мак.
– Да, – ответил тот. – А ты – наглый самозванец!
– Ш-ш, тише! – раздался недовольный голос с переднего ряда. – Представление уже началось.
В это время на сцене Эдвард Аллейн шагнул вперед, сорвал с головы шляпу, взмахнул ею в воздухе и принял эффектную позу.
– Я поговорю с вами позже, – сказал Мак Фаусту.
– Ш-ш! – снова послышалось с переднего ряда.
Хор уже закончил пролог. Эдвард Аллейн, облаченный в темно-красный стихарь с большим позолоченным крестом на груди, начал: «Во тьме ночной лишь Ориона свет…»
– Нам не о чем разговаривать, – процедил Фауст сквозь зубы. Ты сейчас же уберешься отсюда прочь. Дальше действовать буду я!
– Ни за что, – ответил Мак.
Неизвестно, чем кончился бы этот спор, если бы он происходил где-нибудь в другом месте; но здесь, в театре, потревоженные зрители, которым мешали смотреть пьесу, стали громко негодовать:
– Тише! Не мешайте слушать!
– Заткнитесь, черт вас побери!
– Да замолчите же наконец!
Им пришлось замолчать: ни один из них не решился устроить публичный скандал; ни одному из них не хотелось, чтобы их тайна была раскрыта. Каждый выпрямился в своем кресле, украдкой бросая на противника недоверчивые, враждебные взгляды. Маргарита и Елена, сидящие рядом с ними, наклонились каждая к своему спутнику и что-то тихо прошептали – они упрашивали двух мужчин успокоиться и не поднимать шума.
Представление продолжалось. На сцену вышли актеры в разноцветных костюмах и масках, представлявшие Семь Смертных Грехов, с которыми Фауст должен был вести диалог. Впоследствии к ним присоединилось еще несколько актеров, изображающих демонов.
Мысли со страшной быстротой проносились в голове Мака, обгоняя одна другую. Он пытался разгадать, что на уме у его врага, и обдумать свои дальнейшие действия. Пока ему было ясно только одно: он получил больше, чем ожидал; значит, и терять ему придется больше. Тогда, в далеком Кракове, в кабинете знаменитого алхимика Фауста, чье имя он столь беззастенчиво присвоил, Мак и представить себе не мог, как высоко вознесет его судьба. И вот теперь перед ним появился сам доктор Фауст, требуя, чтобы он убирался прочь с того места, которое по праву принадлежит ему. Человек, сидящий в кресле на заднем ряду, – настоящий Фауст. Но какое дело до этого Маку? Его собственная судьба для него гораздо важнее, чем судьба краковского профессора алхимии. Если уж всемогущему року было угодно, чтобы он стал Фаустом, значит, тот, другой Фауст – не более Фауст, чем он сам! Он не имеет никакого права на это имя!
Но оставалась еще одна проблема. Нужно было как-то вывернуться из той неловкой ситуации, в которую он попал. Иметь за своей спиной такого сильного противника, как Фауст, было весьма опасно. Во что бы то ни стало нужно узнать, что у него на уме, и вынудить его сделать первый шаг. Если Фауст выгонит его сейчас, ему крышка! Он снова останется ни с чем.
Преимущество!.. Надо получить преимущество в состязании с доктором Фаустом!.. Но как это сделать?..
Шевельнувшись в своем кресле, он почувствовал у себя под локтем что-то твердое – волшебное зеркало!
Вот та вещь, которая была ему нужна! Заглянув в него, можно узнать будущее. Зеркало подскажет ему, как победить Фауста.
Он осторожно вытащил зеркало из замшевого футляра, морщась от противного звука, который издавала ореховая скорлупа под подошвами его башмаков.
– Настоящее свинство, – шепнул он Маргарите. – В каком ужасном состоянии они держат этот театр!
Теперь волшебное зеркало лежало у Мака на коленях. Но как только Мак опустил голову, чтобы посмотреть в него, на сцене что-то загрохотало, словно гром. В черном облаке едкого дыма и блеске багрового адского пламени появилась высокая фигура демона. Мак уже привык к таким сценам, и происходящее ничуть не пугало его. Мефистофель, одетый в элегантный вечерний костюм, подошел к самому краю сцены и окинул взглядом зрительный зал.
– Зеркало! – громко воскликнул он, заметив Мака.
– Да, я достал его! – закричал Мак в ответ. – Не волнуйтесь, оно у меня!
– Разбейте его!
– Простите?..
– Уничтожьте его! Немедленно! Это приказ! Только что вышло новое постановление! Если вы заглянете в него, то наш договор с вами будет аннулирован! Вы не имеете права знать будущее – это нарушит чистоту эксперимента, и результаты будут признаны недействительными.
По театру пронесся приглушенный ропот. Какая странная интермедия! Сюжет пьесы становился все более запутанным. Дамы подносили к лицу надушенные букетики цветов, сжатые в грязных руках, обтянутых лайковыми перчатками. Громко трещала ореховая скорлупа под грубыми башмаками и сапогами. В общем нестройном шуме отчетливо слышалась одна низкая нота – зловещий звук, предвещающий катастрофу. Все сердца бились учащенно; каждую секунду можно было ожидать неожиданной, кровавой развязки.
Пора убираться отсюда, подумал Мак. Встав со своего кресла, он пошел к широкому проходу меж рядами – лучшего места нельзя придумать, если придется спасаться бегством. Маргарита последовала за ним.
Возможно, мнение, что для театра всякие загадочные происшествия и сверхъестественные явления – обычное дело, возникло как раз в это время; во всяком случае, премьера «Доктора Фауста» послужила наглядным тому подтверждением. В зале поднялась паника. И было из-за чего! Один из зрителей – не такой простак, как это казалось на первый взгляд, – пересчитал людей на сцене и, заглянув в программу, обнаружил, что оно не совпадает с указанным в ней числом актеров! Он тотчас же поделился своим открытием с остальными:
– На сцене восемь демонов! А в программе написано, что их должно быть семь…
Тотчас же зашелестели листки, и сотни глаз опустились вниз; на десятках длинных носов появились очки в деревянных оправах. Люди смотрели – и не верили своим глазам. Если в программе указано только семь демонов, а на сцене их восемь, – значит, один из них настоящий! Не нужно быть Фомой Аквинским, чтобы додуматься до этого. К тому же любой здравомыслящий человек не может не признать, что высокий, худой «актер», сделавший столь эффектный выход, был гораздо больше похож на демона (каким каждый его себе представлял), чем остальные, в своих красных полинявших полотняных костюмах и стоптанных, не по размеру подобранных туфлях. Только слепой мог не заметить столь очевидных вещей. Ошеломленные зрители вертели головами, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть то, что происходит на сцене и, сообразив, что дело нечисто, вскакивали со своих мест и бежали к выходу.
Восемь демонов! А тут и девятый появился. Рыжий, похожий на хитрого лиса демон не заставил себя долго ждать. Он бесшумно возник на сцене прямо из воздуха. На нем был элегантный белый костюм и легкие кожаные туфли, подобранные в цвет костюма, а на шее был небрежно повязан легкий бирюзовый платок с нарисованным на нем таинственным знаком (знающие люди могли легко разгадать тот знак – тибетская мандала!){68}. Это зрелище привело непривычную к чудесам публику в состояние, близкое к безумию.
– Держись покрепче за это зеркало, приятель! – крикнул рыжий демон Маку. – Не вздумай его разбить! Такие зеркала – очень редкие и дорогие вещи, они нередко помогали своим хозяевам в трудную минуту. Теперь ты сможешь воспользоваться волшебным зеркалом, чтобы удачно сыграть свою роль в Тысячелетней Войне…
– Нет! – перебил его Мефистофель. – Он не должен этого делать! Зеркало – один из предложенных ему вариантов…
– А кто ты такой, чтобы указывать ему, что он должен, а что не должен делать? И что, если он не захочет избрать предложенный тобой план? Может быть, у него есть собственная голова на плечах.
– В мои планы, конечно, никак не входит навязывать ему свою волю, – начал оправдываться Мефистофель. Голос его, всего лишь несколько мгновений назад грохотавший, словно гром, сразу стал мягким и вкрадчивым. – Я лишь советую ему не заглядывать в волшебное зеркало, ибо это нарушит чистоту эксперимента, и все труды, затраченные на него, пропадут зря, к равному неудовольствию сил Света и Тьмы.
Зловещий низкий звук все нарастал, усиливался. Публика, охваченная суеверным ужасом, вела себя как толпа дикарей. Люди вскакивали, кричали, делали судорожные движения, бежали куда-то, не отдавая себе отчета, что они делают. Подхваченный общим стремительным движением, каждый из них пытался ухватиться за что-нибудь; занавеси, портьеры, золоченые шнуры, длинные шлейфы дам – все это срывалось, сдиралось, втаптывалось в грязь. Слышался треск рвущейся материи и ломающихся кресел. То и дело истерично взвизгивали женщины, когда чьи-то дрожащие руки дергали их за юбку. Позабыв о галантности и правилах хорошего тона, мужчины теснили, пихали, толкали женщин, стремясь первыми пробраться к выходу.
Растерявшиеся музыканты громко и нестройно заиграли гальярду{69}. Эти звуки привели толпу в полное исступление.
Глава 6
А в это самое время в тихом лесном уголке, под деревом, сидел гном Рогни, погруженный в размышления. Он обдумывал план мести демону Аззи. Рогни очень хотелось выдумать что-то совсем необычное и причинить рыжему демону как можно больше неприятностей. Его личная обида на Аззи еще не была забыта; к тому же, он испытывал огромное удовольствие, если ему случалось сбить спесь с какого-нибудь высокомерного и самоуверенного демона. Рогни испытывал неприязнь ко всем демонам; особенно же он не любил демонов рыжей породы – остроносых, хитрых, пронырливых, похожих на лисиц; а среди этих последних он меньше всего был расположен к демону по имени Аззи.
Насолить демону! Рогни собирался сделать то, что на его месте сделал бы всякий гном, подвернись ему удобный случай. Любая пакость демону – праздник на душе у гнома. Демоны очень непочтительно относятся к Маленькому народу; они всячески притесняют гномов и называют их «бурдюками с ихором». Само собой разумеется, гномы стараются платить демонам той же монетой.
Беда только в том, что в задуманном Рогни деле было много всяких трудностей и неясностей. Подслушав разговор Аззи с Илит, он так и не смог понять хода интриги. Было совершенно очевидно, что Аззи что-то замышляет против Мефистофеля. Но что он собирается сделать? И что он уже сделал? Что послужило причиной вражды между этими двумя демонами? И что такое, в конце концов, эта Тысячелетняя Война, из-за которой поднято столько шума? (Гномы вообще не слишком хорошо разбираются в политике, и даже самые величайшие события эпохи могут пройти мимо них). Сообщив Мефистофелю о случившемся, Рогни начал придумывать новый план.
Он сидел на шляпке огромного мухомора – оранжевой, с яркими желтыми пятнами, – такой мухомор только гном мог съесть без риска отравиться. Рогни, однако, не интересовали вкусовые качества этого мухомора. Он не ел, хотя челюсти его двигались непрерывно, словно он что-то жевал. Внимательный наблюдатель, наклонившись к коротышке-гному, мог бы услышать, как вдохновенно он скрежещет зубами, и увидеть, как он мелко сучит своими маленькими толстыми ножками, переживая муки творчества.
– Рассказав об этом Фаусту, – бормотал Рогни себе в бороду, – а потом еще и Мефистофелю, я здорово насолил Аззи. Но этого для настоящей мести мало. Я должен выдумать что-то еще… Ну конечно! Я должен попасть в Эмпиреи{70}, где, я слышал обитают Светлые Духи в своих хрустальных чертогах…
Едва Рогни успел договорить, как, подхваченный ураганной силой сотворенного им заклинания, он уже летел куда-то – сам не зная, куда…
ЧАСТЬ VII.
ПАРИЖ
Глава 1
– Где мы находимся? – спросил Мак у Мефистофеля.
– В одном из трактиров Латинского квартала в Париже, – ответил демон. – Среди студентов я чувствую себя легко и свободно. Они – мои давние приятели. Из всего рода людского, населяющего подлунный мир, студенты, пожалуй, наиболее близки к чертям. А Париж, несомненно, заслуживает названия Города Дьявола. Я думаю, это вполне подходящее место для начала последнего акта нашей исторической драмы, Фауст.
Мак оглянулся кругом – они сидели за длинным, грубо сколоченным деревянным столом в просторном общем зале трактира. Рядом, за тем же столом, пировали молодые люди с длинными, до плеч, волосами, одетые в темные куртки, – студенты, догадался Мак. Они были увлечены разговором и не обращали ровно никакого внимания на соседей. Очевидно, только что меж ними произошел какой-то спор – они говорили громко, временами помогая себе плавными, продуманными жестами; некоторые пожимали плечами и скептически усмехались.
Девушки-служанки торопливо пробегали из кухни в зал, неся полные подносы, и возвращались обратно на кухню с грудами грязных тарелок. На подносах стояли высокие стаканы с вином и тарелки с устрицами, щедро политыми красным соусом; сбоку лежали ломти хлеба.
В зале царил полумрак; лица пирующих за соседними столиками было невозможно разглядеть. Время от времени из дальнего угла раздавались взрывы грубого хохота, свист, улюлюканье, громкое пенье – студенты наслаждались жизнью на свой лад. Они были молоды, и им казалось, что весь мир лежит у их ног. Они учились в Париже, городе роскоши и процветания, удовольствий и просвещения, молва о котором облетела весь мир. Головы студентов сладко кружились – не то от собственных школярских успехов, не то от выпитого вина.
– Какой нынче год и что здесь происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Под громкие звуки труб Эдвард Аллейн вышел на сцену. Некто Уилл Шекспир, молодой, но уже начинающий лысеть, несколько лет спустя вспоминал эти минуты: как примолкли болтливые кавалеры, а их дамы перестали громко смеяться и усиленно замахали веерами. В зале зажегся свет; тут же по краям сцены вспыхнули светильники на высоких треножниках (поскольку прожекторов еще не изобрели, сцена освещалась с помощью магнезии, добавленной в керосин; зажигальщики свечей поджигали эту смесь от искр огнива или с помощью трута). Зрители уселись поудобнее в своих креслах, приготовившись смотреть и слушать. Маленький оркестр заиграл вступление. Пронзительно вскрикнули гобои, начиная фаустовскую тему.
Действие происходило в городе Виттенберге, в прошлом веке. Декорации выглядели достаточно натурально – для своего времени, конечно: плотникам, в распоряжении которых были лишь грубые доски, топор и молоток, было куда как далеко до искусства театральных машинистов XVIII столетия, творивших чудеса при помощи поворотного круга и сложнейших механизмов. Сцену портила лишь покосившаяся сторожевая башня Дрейкен, где Фаусту должен был явиться Дух Земли, – казалось, она была готова рухнуть посреди действия.
Занавес поднялся, и тотчас же кашель сотен гортаней и шарканье сотен ног заглушили звуки музыки. В современном театре, где проходы между рядами покрыты ковровыми дорожками, а ноги зрителей обуты в изящные туфли, трудно услышать что-либо подобное; но в ту далекую эпоху полы покрывал лишь толстый слой апельсиновых корок, ореховой скорлупы и прочего мусора, башмаки были грубыми, а публика не отличалась вежливостью и изысканностью манер. Это была толпа, жаждущая удовольствий и развлечений и готовая платить за них любую цену.
Как только трубы возвестили о начале представления, Мак и Маргарита начали искать свои места в партере; они пробрались через длинный ряд кресел, поминутно извиняясь перед теми, кого им пришлось потревожить. Мак едва дышал – он опасался, как бы чего не случилось с волшебным зеркалом, уложенным в мягкий замшевый футляр. Крепко прижимая к себе драгоценную ношу, он уселся в кресло и вытянул шею, чтобы лучше видеть то, что происходило на сцене. Маргарита сидела как на иголках – она в первый раз попала на спектакль, и все вокруг казалось ей новым и необычным. Возбужденно хихикая, она повернулась к своему спутнику и дернула его за рукав:
– Ой, я никогда в жизни не видела настоящих пьес! На что это похоже?.. Бывало, мы с подружками соберемся вместе и начнем рассказывать всякие истории. Здесь тоже так будет?
– Да, что-то в этом роде, – рассеянно ответил Мак. – Только здесь актеры показывают нам то, что происходит. Они не рассказывают истории, а играют.
– А иногда они делают и то, и другое, – раздался чей-то голос с заднего ряда.
Мак оглянулся. Позади него сидел мужчина средних лет, хорошо сложенный и со здоровым румянцем на щеках. Маку показалось, что он где-то видел этого человека. Вглядываясь в умное, интеллигентное лицо с тонкими чертами, Мак встретил прямой, проницательный взгляд незнакомца – и вздрогнул, догадавшись, кто он.
– Фауст!.. – воскликнул Мак.
– Да, – ответил тот. – А ты – наглый самозванец!
– Ш-ш, тише! – раздался недовольный голос с переднего ряда. – Представление уже началось.
В это время на сцене Эдвард Аллейн шагнул вперед, сорвал с головы шляпу, взмахнул ею в воздухе и принял эффектную позу.
– Я поговорю с вами позже, – сказал Мак Фаусту.
– Ш-ш! – снова послышалось с переднего ряда.
Хор уже закончил пролог. Эдвард Аллейн, облаченный в темно-красный стихарь с большим позолоченным крестом на груди, начал: «Во тьме ночной лишь Ориона свет…»
– Нам не о чем разговаривать, – процедил Фауст сквозь зубы. Ты сейчас же уберешься отсюда прочь. Дальше действовать буду я!
– Ни за что, – ответил Мак.
Неизвестно, чем кончился бы этот спор, если бы он происходил где-нибудь в другом месте; но здесь, в театре, потревоженные зрители, которым мешали смотреть пьесу, стали громко негодовать:
– Тише! Не мешайте слушать!
– Заткнитесь, черт вас побери!
– Да замолчите же наконец!
Им пришлось замолчать: ни один из них не решился устроить публичный скандал; ни одному из них не хотелось, чтобы их тайна была раскрыта. Каждый выпрямился в своем кресле, украдкой бросая на противника недоверчивые, враждебные взгляды. Маргарита и Елена, сидящие рядом с ними, наклонились каждая к своему спутнику и что-то тихо прошептали – они упрашивали двух мужчин успокоиться и не поднимать шума.
Представление продолжалось. На сцену вышли актеры в разноцветных костюмах и масках, представлявшие Семь Смертных Грехов, с которыми Фауст должен был вести диалог. Впоследствии к ним присоединилось еще несколько актеров, изображающих демонов.
Мысли со страшной быстротой проносились в голове Мака, обгоняя одна другую. Он пытался разгадать, что на уме у его врага, и обдумать свои дальнейшие действия. Пока ему было ясно только одно: он получил больше, чем ожидал; значит, и терять ему придется больше. Тогда, в далеком Кракове, в кабинете знаменитого алхимика Фауста, чье имя он столь беззастенчиво присвоил, Мак и представить себе не мог, как высоко вознесет его судьба. И вот теперь перед ним появился сам доктор Фауст, требуя, чтобы он убирался прочь с того места, которое по праву принадлежит ему. Человек, сидящий в кресле на заднем ряду, – настоящий Фауст. Но какое дело до этого Маку? Его собственная судьба для него гораздо важнее, чем судьба краковского профессора алхимии. Если уж всемогущему року было угодно, чтобы он стал Фаустом, значит, тот, другой Фауст – не более Фауст, чем он сам! Он не имеет никакого права на это имя!
Но оставалась еще одна проблема. Нужно было как-то вывернуться из той неловкой ситуации, в которую он попал. Иметь за своей спиной такого сильного противника, как Фауст, было весьма опасно. Во что бы то ни стало нужно узнать, что у него на уме, и вынудить его сделать первый шаг. Если Фауст выгонит его сейчас, ему крышка! Он снова останется ни с чем.
Преимущество!.. Надо получить преимущество в состязании с доктором Фаустом!.. Но как это сделать?..
Шевельнувшись в своем кресле, он почувствовал у себя под локтем что-то твердое – волшебное зеркало!
Вот та вещь, которая была ему нужна! Заглянув в него, можно узнать будущее. Зеркало подскажет ему, как победить Фауста.
Он осторожно вытащил зеркало из замшевого футляра, морщась от противного звука, который издавала ореховая скорлупа под подошвами его башмаков.
– Настоящее свинство, – шепнул он Маргарите. – В каком ужасном состоянии они держат этот театр!
Теперь волшебное зеркало лежало у Мака на коленях. Но как только Мак опустил голову, чтобы посмотреть в него, на сцене что-то загрохотало, словно гром. В черном облаке едкого дыма и блеске багрового адского пламени появилась высокая фигура демона. Мак уже привык к таким сценам, и происходящее ничуть не пугало его. Мефистофель, одетый в элегантный вечерний костюм, подошел к самому краю сцены и окинул взглядом зрительный зал.
– Зеркало! – громко воскликнул он, заметив Мака.
– Да, я достал его! – закричал Мак в ответ. – Не волнуйтесь, оно у меня!
– Разбейте его!
– Простите?..
– Уничтожьте его! Немедленно! Это приказ! Только что вышло новое постановление! Если вы заглянете в него, то наш договор с вами будет аннулирован! Вы не имеете права знать будущее – это нарушит чистоту эксперимента, и результаты будут признаны недействительными.
По театру пронесся приглушенный ропот. Какая странная интермедия! Сюжет пьесы становился все более запутанным. Дамы подносили к лицу надушенные букетики цветов, сжатые в грязных руках, обтянутых лайковыми перчатками. Громко трещала ореховая скорлупа под грубыми башмаками и сапогами. В общем нестройном шуме отчетливо слышалась одна низкая нота – зловещий звук, предвещающий катастрофу. Все сердца бились учащенно; каждую секунду можно было ожидать неожиданной, кровавой развязки.
Пора убираться отсюда, подумал Мак. Встав со своего кресла, он пошел к широкому проходу меж рядами – лучшего места нельзя придумать, если придется спасаться бегством. Маргарита последовала за ним.
Возможно, мнение, что для театра всякие загадочные происшествия и сверхъестественные явления – обычное дело, возникло как раз в это время; во всяком случае, премьера «Доктора Фауста» послужила наглядным тому подтверждением. В зале поднялась паника. И было из-за чего! Один из зрителей – не такой простак, как это казалось на первый взгляд, – пересчитал людей на сцене и, заглянув в программу, обнаружил, что оно не совпадает с указанным в ней числом актеров! Он тотчас же поделился своим открытием с остальными:
– На сцене восемь демонов! А в программе написано, что их должно быть семь…
Тотчас же зашелестели листки, и сотни глаз опустились вниз; на десятках длинных носов появились очки в деревянных оправах. Люди смотрели – и не верили своим глазам. Если в программе указано только семь демонов, а на сцене их восемь, – значит, один из них настоящий! Не нужно быть Фомой Аквинским, чтобы додуматься до этого. К тому же любой здравомыслящий человек не может не признать, что высокий, худой «актер», сделавший столь эффектный выход, был гораздо больше похож на демона (каким каждый его себе представлял), чем остальные, в своих красных полинявших полотняных костюмах и стоптанных, не по размеру подобранных туфлях. Только слепой мог не заметить столь очевидных вещей. Ошеломленные зрители вертели головами, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть то, что происходит на сцене и, сообразив, что дело нечисто, вскакивали со своих мест и бежали к выходу.
Восемь демонов! А тут и девятый появился. Рыжий, похожий на хитрого лиса демон не заставил себя долго ждать. Он бесшумно возник на сцене прямо из воздуха. На нем был элегантный белый костюм и легкие кожаные туфли, подобранные в цвет костюма, а на шее был небрежно повязан легкий бирюзовый платок с нарисованным на нем таинственным знаком (знающие люди могли легко разгадать тот знак – тибетская мандала!){68}. Это зрелище привело непривычную к чудесам публику в состояние, близкое к безумию.
– Держись покрепче за это зеркало, приятель! – крикнул рыжий демон Маку. – Не вздумай его разбить! Такие зеркала – очень редкие и дорогие вещи, они нередко помогали своим хозяевам в трудную минуту. Теперь ты сможешь воспользоваться волшебным зеркалом, чтобы удачно сыграть свою роль в Тысячелетней Войне…
– Нет! – перебил его Мефистофель. – Он не должен этого делать! Зеркало – один из предложенных ему вариантов…
– А кто ты такой, чтобы указывать ему, что он должен, а что не должен делать? И что, если он не захочет избрать предложенный тобой план? Может быть, у него есть собственная голова на плечах.
– В мои планы, конечно, никак не входит навязывать ему свою волю, – начал оправдываться Мефистофель. Голос его, всего лишь несколько мгновений назад грохотавший, словно гром, сразу стал мягким и вкрадчивым. – Я лишь советую ему не заглядывать в волшебное зеркало, ибо это нарушит чистоту эксперимента, и все труды, затраченные на него, пропадут зря, к равному неудовольствию сил Света и Тьмы.
Зловещий низкий звук все нарастал, усиливался. Публика, охваченная суеверным ужасом, вела себя как толпа дикарей. Люди вскакивали, кричали, делали судорожные движения, бежали куда-то, не отдавая себе отчета, что они делают. Подхваченный общим стремительным движением, каждый из них пытался ухватиться за что-нибудь; занавеси, портьеры, золоченые шнуры, длинные шлейфы дам – все это срывалось, сдиралось, втаптывалось в грязь. Слышался треск рвущейся материи и ломающихся кресел. То и дело истерично взвизгивали женщины, когда чьи-то дрожащие руки дергали их за юбку. Позабыв о галантности и правилах хорошего тона, мужчины теснили, пихали, толкали женщин, стремясь первыми пробраться к выходу.
Растерявшиеся музыканты громко и нестройно заиграли гальярду{69}. Эти звуки привели толпу в полное исступление.
Глава 6
А в это самое время в тихом лесном уголке, под деревом, сидел гном Рогни, погруженный в размышления. Он обдумывал план мести демону Аззи. Рогни очень хотелось выдумать что-то совсем необычное и причинить рыжему демону как можно больше неприятностей. Его личная обида на Аззи еще не была забыта; к тому же, он испытывал огромное удовольствие, если ему случалось сбить спесь с какого-нибудь высокомерного и самоуверенного демона. Рогни испытывал неприязнь ко всем демонам; особенно же он не любил демонов рыжей породы – остроносых, хитрых, пронырливых, похожих на лисиц; а среди этих последних он меньше всего был расположен к демону по имени Аззи.
Насолить демону! Рогни собирался сделать то, что на его месте сделал бы всякий гном, подвернись ему удобный случай. Любая пакость демону – праздник на душе у гнома. Демоны очень непочтительно относятся к Маленькому народу; они всячески притесняют гномов и называют их «бурдюками с ихором». Само собой разумеется, гномы стараются платить демонам той же монетой.
Беда только в том, что в задуманном Рогни деле было много всяких трудностей и неясностей. Подслушав разговор Аззи с Илит, он так и не смог понять хода интриги. Было совершенно очевидно, что Аззи что-то замышляет против Мефистофеля. Но что он собирается сделать? И что он уже сделал? Что послужило причиной вражды между этими двумя демонами? И что такое, в конце концов, эта Тысячелетняя Война, из-за которой поднято столько шума? (Гномы вообще не слишком хорошо разбираются в политике, и даже самые величайшие события эпохи могут пройти мимо них). Сообщив Мефистофелю о случившемся, Рогни начал придумывать новый план.
Он сидел на шляпке огромного мухомора – оранжевой, с яркими желтыми пятнами, – такой мухомор только гном мог съесть без риска отравиться. Рогни, однако, не интересовали вкусовые качества этого мухомора. Он не ел, хотя челюсти его двигались непрерывно, словно он что-то жевал. Внимательный наблюдатель, наклонившись к коротышке-гному, мог бы услышать, как вдохновенно он скрежещет зубами, и увидеть, как он мелко сучит своими маленькими толстыми ножками, переживая муки творчества.
– Рассказав об этом Фаусту, – бормотал Рогни себе в бороду, – а потом еще и Мефистофелю, я здорово насолил Аззи. Но этого для настоящей мести мало. Я должен выдумать что-то еще… Ну конечно! Я должен попасть в Эмпиреи{70}, где, я слышал обитают Светлые Духи в своих хрустальных чертогах…
Едва Рогни успел договорить, как, подхваченный ураганной силой сотворенного им заклинания, он уже летел куда-то – сам не зная, куда…
ЧАСТЬ VII.
ПАРИЖ
Глава 1
– Где мы находимся? – спросил Мак у Мефистофеля.
– В одном из трактиров Латинского квартала в Париже, – ответил демон. – Среди студентов я чувствую себя легко и свободно. Они – мои давние приятели. Из всего рода людского, населяющего подлунный мир, студенты, пожалуй, наиболее близки к чертям. А Париж, несомненно, заслуживает названия Города Дьявола. Я думаю, это вполне подходящее место для начала последнего акта нашей исторической драмы, Фауст.
Мак оглянулся кругом – они сидели за длинным, грубо сколоченным деревянным столом в просторном общем зале трактира. Рядом, за тем же столом, пировали молодые люди с длинными, до плеч, волосами, одетые в темные куртки, – студенты, догадался Мак. Они были увлечены разговором и не обращали ровно никакого внимания на соседей. Очевидно, только что меж ними произошел какой-то спор – они говорили громко, временами помогая себе плавными, продуманными жестами; некоторые пожимали плечами и скептически усмехались.
Девушки-служанки торопливо пробегали из кухни в зал, неся полные подносы, и возвращались обратно на кухню с грудами грязных тарелок. На подносах стояли высокие стаканы с вином и тарелки с устрицами, щедро политыми красным соусом; сбоку лежали ломти хлеба.
В зале царил полумрак; лица пирующих за соседними столиками было невозможно разглядеть. Время от времени из дальнего угла раздавались взрывы грубого хохота, свист, улюлюканье, громкое пенье – студенты наслаждались жизнью на свой лад. Они были молоды, и им казалось, что весь мир лежит у их ног. Они учились в Париже, городе роскоши и процветания, удовольствий и просвещения, молва о котором облетела весь мир. Головы студентов сладко кружились – не то от собственных школярских успехов, не то от выпитого вина.
– Какой нынче год и что здесь происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42