Все мои желания были устремлены к одному — уйти от противника. Я не понимал, что обезоруживаю себя и становлюсь мишенью.Когда нападают сзади и не имеешь скорости уйти, маневр — единственный способ самозащиты. Формы же маневра разнообразны, и каждый должен применяться с учетом обстановки. Позднее, на Халхин-Голе, я привык в таких случаях подставлять лоб самолета и идти на лобовую атаку. Сегодня бессознательно поступил так же. Очевидно, некоторые тактические приемы, когда долго применяешь, превращаются уже в привычку. Изменяются условия боя, изменяются и привычки. Виноват ли я? Конечно. Но ведь и страшного пока ничего не случилось.Какие бы ни возникали в отяжелевшей голове доводы, какие бы ни находил себе оправдания, а объяснение с капитаном Купиным неизбежно. С товарищами я тоже должен встретиться. Особенно досадно, что неприятность получилась при первом боевом знакомстве. А первое впечатление о человеке надолго сохраняется в памяти. Попробуй теперь докажи…Мужество — не природный дар. Кто хочет его приобрести, тому надо порой наступить на горло самолюбию. А как это тяжело!Понуро побрел на доклад. Проклятое шасси! Зря не возвратился, нужно было бы сесть. Теперь многое, что считал правильным, представлялось совсем в ином свете.Дмитрий Иванович, к моему удивлению, сам идет навстречу и улыбается:— Ловко ты на себя принял «мессеров» и отвлек!.. За это время мы ушли с территории противника и перестроились из «круга». Поздравляю со вторым боевым крещением.Купин хотел пожать мне руку, но, заметив что-то неладное, спросил:— Уж не заболел ли?Человеку, очевидно, свойственно скрывать свои слабости. И я, чтобы не выдать волнения и собраться с мыслями, решил чуть схитрить:— Без привычки в ушах заложило… Не понял, что вы сказали.— Продуй! — громко посоветовал Дмитрий Иванович и показал, как это делается. — … А вообще так рисковать, пожалуй, не следовало. Этим ты усложнил наши действия. И все же получилось неплохо…Мы пошли завтракать.Как по-разному можно оценить отдельные моменты воздушного боя! Со стороны мои действия и были таковыми, как о них отзывался Дмитрий Иванович, но я-то знал, что все получилось случайно, помимо моего желания. Ладно уж, не стоит разочаровывать других, достаточно и того, что сам себя осудил. Впереди еще много боев более трудных, чем этот. Мне сейчас нужно доверие товарищей.Завтрак показался необыкновенно вкусным. Давно я уже не ел с таким аппетитом. Летчики, с которыми летал, вдруг стали для меня самыми близкими товарищами, словно знал их не второй день, а Давным-давно. Бой не только разом сближает или разъединяет людей, но и роднит. Сырая, заплесневелая землянка сейчас выглядела уютной, чуть ли не домашней, желанной комнатой. Не зря так ласково, любовно, даже трогательно вспоминается фронтовая жизнь.От печки, сделанной из бензиновой бочки, в землянке жарко. Бодро потрескивают сухие дрова. Мы сидим за двумя маленькими столиками и ведем оживленный разговор. На первый взгляд могло бы показаться, что тут находятся только обстрелянные, опытные бойцы, уже давно знающие друг друга. Однако, присмотревшись попристальнее, определишь, что далеко не так. Сразу приметишь ветеранов полка. Их речи без деланной позы, спокойные, лишенные всяких разглагольствований. Между собой говорят коротко, отрывисто, понимают же друг друга с полуслова. Даже в движениях, по-деловому будничных, собранных, угадывается внутренняя сила, так свойственная закаленным в боях людям.А вот три молодых. Они еще по-настоящему не вросли в боевую жизнь и даже не сформировались как летчики. Среди них выделяется Сергей Лазарев. Боевое крещение уже дало ему право, как он, видимо, думал, держаться в разговорах на одной ноте с бывалыми людьми. Реплики его, хотя и громки, но не убедительны, смех раскатистый, но не заразительный. На его остроты почти никто не обращает внимания. Он старается вести себя непринужденно, очень самостоятельно, подражая опытным летчикам. И, словно у актера, входящего в роль, это у него получается неплохо… Что поделаешь, в девятнадцать лет многим хочется казаться зрелыми.Сергей пытается уже важничать и, пренебрежительно отодвинув тарелку со свиной отбивной, басовито ворчит на официантку:— Где ты такого столетнего кабана откопала? Как подошва — нож не берет… И даже не соленый.Широкое лицо Маши вспыхнуло. Серьезная молодая женщина, возмутившись, резко заметила:— Вам, я смотрю, соль не соль, мясо не мясо! Все едят, а вы куражитесь, как избалованный ребенок.— У него нож тупой! — под общий смех говорит кто-то.А вот и третья группа летчиков. Это люди не из молодых: когда-то побывали в боях, послужили порядочное время в строевых частях, но только что прибыли на фронт… Таков капитан Петрунин, штурман полка. Он внимательно ко всем прислушивается, сам же в разговор вступать не спешит. Главное сейчас для него — все понять, изучить и цепко врасти в новую жизнь.Кроме этих, как бы внутренних, различий, летчики делились на две категории по форме одежды. В кожаных регланах — люди довоенной выучки, в комбинезонах — молодые, ставшие летчиками только перед войной или совсем недавно.Завтрак прошел быстро. У летчиков-истребителей вырабатывается привычка все делать быстро, напористо. Маша, ранее работавшая в полку бомбардировщиков, сразу отметила:— Вы, как пожарники. Куда только спешите?— Понимаем, Маша, — сочувственно отозвался Купин. — Хочешь сказать, не как у бомбардировщиков. — Купин знал, что она перешла из бомбардировочной части не случайно. Там у нее был близкий человек. Недавно погиб. Чтобы забыться от горя, Маша и попросилась к нам.Дмитрий Иванович неловко пошутил:— Скоро привыкнешь и здесь, у нас вон какие орлы. Маша только глазами сверкнула:— Спасибо!— Что там бомбер! — желая обратить на себя внимание, громко начал Сергей Лазарев, — У-у, везу-везу!.. То ли дело ястребок: пролетит — аж маникюр с пальчиков отскочит!Купин насторожился. Но никакой неприятности не произошло. Сделав, как видно, скидку на молодость, Маша снисходительно улыбнулась:— Ладно, ястребок, помоги мне посуду в ящик уложить.Помощников нашлось несколько. И в этом мелочном факте чувствовалась милая идиллия жизни, так приятно окрашивающая однообразный быт людей, часто смотрящих смерти в глаза.Дмитрий Иванович поднялся, поблагодарил Машу, потом подошел ко мне:— Пойдем поговорим о делах.Командир второй эскадрильи капитан Иваненков находился в госпитале, и Купин приказал пока принять командование его подразделением. В полку по штатам должно быть две эскадрильи и двадцать самолетов. В наличии же — шесть машин и десять летчиков. Поэтому вся боевая работа велась не поэскадрильно, а полком. Фактически капитан Купин сейчас был и командиром полка, и командиром эскадрильи, и командиром звена одновременно.— А кем мне, собственно, командовать? — спросил я, зная, что техническим составом, как это всегда бывает на войне, практически полностью распоряжаются инженер полка и старшие техники эскадрилий.— Для порядка должен быть командир, — серьезно сказал Дмитрий Иванович. — По штату положено…И как бы поясняя свою мысль, заметил:— Вдруг приказ: полку получить новые машины, а у нас даже эскадрилий не существует.Купин представил меня эскадрилье. Конечно, он мог сделать это и раньше, когда я прибыл в полк, но решил, видимо, проверить меня в боевом деле. И прав: в бой водить летчиков, хотя бы и пару, должен человек обстрелянный.
5 Как только затихли бои под Ржевом, мы перебазировались во фронтовой тыл, где предстояло принять пополнение, привести в порядок материальную часть. Старые, потрепанные самолеты ремонтировали на заводе при конструкторском бюро Н. Н. Поликарпова. Этот коллектив шефствовал над нашим полком, помогал быстрее вводить в строй машины. Теперь мы действовали как истребители противовоздушной, обороны: прикрывали тыловые объекты фронта.Много раз поднимались навстречу вражеским бомбардировщикам, но, как правило, не успевали перехватывать их. Гитлеровцы часто налетали на железнодорожную станцию Лихославль, через которую шло снабжение войск Калининского и Северо-Западного фронтов.И вот снова сигнал на вылет. После взлета капитан Купин сразу взял курс на Лихославль. Ведущий не хотел терять на сбор ни одной секунды. Только вперед и вперед! Возникло опасение: а что если бомбардировщики придут с истребительным прикрытием? Тогда нас, растянувшихся в глубину, «мессеры» могут атаковать поодиночке, и вряд ли мы в таком случае что-нибудь сделаем с противником. Подождать же сбора всей группы и лететь нужным боевым порядком — только терять время. Опоздаем! Куда ни кинь — все клин.В прозрачном небе плывут клочковатые, будто размытые, тонкие облака. За ними противник укрыться не может, но мы все равно настороже… Ищем. Вдруг впереди по земле запрыгали дымки. Это рвутся бомбы. Там Лихославль! Дымки растут, ширятся, на глазах превращаются в целые вулканические извержения. Среди дыма и языков пламени то и дело вспыхивают огненные шары. Очевидно, горит склад с боеприпасами.— Опоздали! — с горечью вырвалось у меня одно-единственное слово.Купин, надеясь догнать вражеские самолеты, с какой-то отчаянной решимостью повернул к фронту, где в просветах среди облаков маячили уходящие бомбардировщики. После нескольких минут он убедился, что погоня бесплодна, и вяло, нехотя развернулся назад. Больно и обидно было смотреть на пылающий Лихославль.На обратном пути мы пролетали над Торжком. Уже второй год этот старинный город лежит в развалинах, нет там ни одного уцелевшего дома. Говорили, что гитлеровское командование сделало Торжок эталоном разрушения.На земле Купин никого не стал слушать о выполнении задания. Не сказав ни слова, злой поплелся в землянку, чтобы по телефону доложить о вылете. А через две-три минуты выбежал оттуда обрадованный и громко объявил:— Все, братцы… И-шестнадцать сдаем в музей! Получаем новые машины!Но, закуривая, Дмитрий Иванович между прочим заметил:— А ведь и на этом старье, если бы раньше подняли, отразили налет на город.И капитан был прав.Лихославль от линии фронта находился в ста двадцати километрах. Это расстояние противник преодолевал не менее чем за двадцать минут. Наш полк базировался недалеко от городка. Если бы нас подняли в момент пересечения бомбардировщиками линии фронта, мы могли бы встретить их километрах в двадцати — тридцати от станции. Что же помешало? Принцип организации перехвата. Через множество командных пунктов проходило оповещение о «юнкерсах» и приказ о подъеме наших истребителей. Это «съело» шесть — восемь драгоценных минут, и противник успел отбомбиться.Через несколько дней первая эскадрилья полка начала переучиваться на «яках», а наша, укомплектованная полным штатом самолетов и летчиков, перебазировалась под Торопец, на правое крыло фронта. Там же началось сосредоточение и других авиационных частей. В направлении Великих Лук, оккупированных противником, заметно оживилось движение по нашим железным, шоссейным и грунтовым дорогам. По всему было заметно, что командование фронта подготавливало здесь новый удар.
6 Под ногами похрустывает молодой ледок. Сквозь редкие разрывы высокослоистой облачности в темнеющем небе робко мигают звезды. На западе спокойно догорает пунцовая заря. Техники зачехляют последние машины. К полуторке, грузно переваливаясь, в меховых комбинезонах и унтах, подходят летчики. Кончается еще один день войны.— Поживей! — поторапливает командир полка подполковник Осмаков. На голос Ивана Федоровича протяжным эхом отвечает лес, плотно окружающий наш аэродром.Я одним из первых забрался в кузов машины и сел на пол. Рядом со мной штурман полка капитан Андрей Степанович Петрунин.— Ну как, нравится наш хозяин? — спрашивает он. «Хозяин» звучит как-то старомодно.Командира полка мне до сих пор не приходилось видеть: то он ездил за новым пополнением летчиков, то перегонял самолеты.— Ничего… на вид бравый. Только для командира полка не староват ли?— Да, не из молодых. Ему уже тридцать пять. Летает здорово и хороший организатор. Уходит от нас, переводят заместителем командира дивизии… Читал сегодня армейскую газету? — неожиданно спросил Петрунин.Завязался разговор про тяжелые оборонительные бои на Волге, на Кавказе.К слову вспоминаю брата Степана, который воюет где-то на подступах к Волге, — третий месяц от него нет писем.— Там немало погибло людей.Лучше бы Андрей Степанович сказал что-нибудь про почту. Не хочется верить, что с братом не придется больше встретиться.— Если бы союзнички открыли второй фронт в Европе… — включился в наш разговор Архип Мелашенко и вдруг запнулся.Мы тоже мгновенно притихли и насторожились: откуда-то доносился завывающий, неровный гул моторов. Нарастая, он усиливался и наконец послышался над нами. Черными тенями в густой синеве неба проплыли два больших самолета. По захлебывающемуся, натужному звуку поняли: летят вражеские бомбардировщики.Хотя аэродром и ничем сверху не отличался от обыкновенной лесной поляны, каждый настороженно ждал посвистывания бомб: уж очень точно гитлеровцы прошли над летным полем.— Кажется, на Москву, — вырвалось у кого-то.— Они днем на Москву не летают. Должно быть, возвращается какая-нибудь пара запоздавших разведчиков.— А может, с Ржевского выступа летят?Над Торопцом торопливо заухали зенитки. В небе вспыхнул ослепительно яркий фонарь, похожий на большую электрическую лампочку с абажуром. С бомбардировщика сбросили осветительную авиационную бомбу. Подвешенная на парашюте, силой более ста тысяч свечей, она разорвала ночь, обозначив объект для бомбометания.Грохот зенитных орудий и жужжание моторов слились со взрывами, всколыхнувшими ночную землю. Началась бомбежка Торопца.Четвертый, пятый… Самолеты проплывали над аэродромом. Обидно и досадно глядеть, как безнаказанно действует враг. А ведь до войны у нас было немало истребителей-ночников. Теперь о них на фронте и помина нет. Ночные истребители только в ПВО, на тыловых объектах страны. А разве на фронте нельзя летать ночью? Можно! Дело только в организации.— Слетай! Ты до войны ночником был, — скорее шутя, чем серьезно, предложил мне Петрунин.— А что толку? Ночь темная, прожекторов нет…— Полетим наудачу! — подхватил младший лейтенант Мелашенко. — Я тоже когда-то летал ночью.Командир полка разрешил.Снегу еще не было, и земля, как только я оказался в воздухе, растворилась во тьме. Ярким заревом пожаров и вспышками разрывов обозначился Торопец — единственный световой ориентир в ночи. Через пять минут я был над городом. Внизу бушевал пожар, метались языки пламени. На станции стояли железнодорожные эшелоны. Среди вагонов то и дело взметывались к небу огненные султаны. Пламя освещало разбитый город. Один длинный эшелон, оказавшийся, видно, в тупике, был еще целехоньким. Рядом, словно скирды хлеба, лежало какое-то имущество. Невдалеке виднелись баки горючего.Понимая, какую важную и удобную цель сейчас все это представляет для противника, я лихорадочно ищу вражеские самолеты. Лезу вверх, рассчитывая, что оттуда, на фоне света, может, замечу врага. Вокруг меня, точно искры от бенгальских огней, сверкают разрывы зенитных снарядов. Бьют наши артиллеристы, и как жаль, что с ними нет никакой связи и взаимодействия! С тревогой думаю: «А чем черт не шутит — могут сбить». Разворачиваюсь назад. Что-то промелькнуло черное над самой головой. Меня встряхнуло. Это мог быть только самолет. Не Мелашенко ли? В спешке так и не договорились, на какой высоте будем летать. А может, фашист? Эх, хоть бы пару прожекторов! Показали бы цель! Резко кручу самолет за промелькнувшей тенью. Смотрю вниз. В тупике уже горит эшелон. Значит, надо мной проскочил бомбардировщик. Надо искать его. В районе станции легло еще несколько серий бомб, а я безрезультатно мечусь над полыхающим городом, рискуя каждую минуту быть сбитым своими же зенитчиками или столкнуться с истребителем. Вдруг меня накрыло чем-то темным, большим, мягким.Не пойму, что произошло. Двигаю ручкой, ножными педалями — все как будто исправно. Вглядываюсь в приборы — стрелки страшно лихорадит. Уж жив ли я? Не в бреду ли? И снова вспыхнул свет. Ах, вот в чем дело! Стремясь забраться выше, чтобы на световом экране обнаружить врага, я вскочил в густую облачность и теперь неожиданно вывалился из нее. Чего испугался? Облаков. Да, не зря говорят: «Ночью все кошки серы».Вновь набираю высоту и смотрю вниз. На фоне пожаров хорошо просматривается воздушное пространство. Пусто вокруг. Зенитки уже не стреляют: очевидно, в Торопец сообщили, что над городом летают наши истребители. Разрывов на земле нет. Значит, отбомбились. Подо мной мчится силуэт самолета. Кидаюсь на него. Теперь хорошо заметен наш И-16. Архип Мелашенко, очевидно, так же носится над городом, как и я, отыскивая бомбардировщики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29