Идет дальше. Видит — другая ягодка. Съела она эту другую, стало брюхо у неё больше вдвое. Ладно, попадается ей третья ягодка. Съела она и эту…Кажется, Андрей Т. задремал. Потому что откуда вдруг ни возьмись, а напротив, вместо Бабки Голубой Шапки, сидела уже какая-то толстая усатая тётка и напевала ему голосом певицы Людмилы Зыкиной:Тик-так, прыг-скок, Время спряталось в песок.Бежит речка по песочку, Золотишко моет, Не ходи, Ванёк, в солдаты — На войне угробят…— Здесь у нас хорошо, спокойно, — она продолжала петь, но теперь почему-то прозой, — и речка, и золотишко, и избушка эта специальная. Знаешь, какая у нас избушка? Пока ты в ней — время стоит на месте. Как вошел ты сюда в двадцать три ноль-ноль, так в эти же двадцать три ноль— ноль отсюда и выйдешь. Только зачем тебе уходить? Оставайся. — Она уже сидела с ним рядом и пела ему в самое ухо горячим голосом. — Ребёночка я тебе рожу, бараночками тебя буду кормить, будешь ты у меня холёный да гладкий, не то что нынче. Штампик только на бумажке поставим и заживем.— Штампик? — переспросил Андрей Т. и вдруг с удивлением понял, что тоже не говорит, а поёт.— Штампик. Шлёп, и готово. — Она дернула усом вверх, показывая куда-то под потолок. — Есть здесь одна Печать. — Она понизила голос. — Большая такая, круглая. Самая главная из печатей. Ею-то мы штампик и шлёпнем.— Печать, — согласно повторил Андрей Т. Сон его был сладкий и тёплый, не хотелось ни вставать, ни спешить, лишь сидеть вот так, за столом, и слушать эти ангельские напевы.— Да, Печать. В сейфе она. Печать-то, и сейф тот светится по ночам, горит голубым пламенем. Потому как сила в ней, в этой самой Печати. И все мы ею здесь припечатаны.— Припечатаны, — баритоном поддержал Андрей Т.— А на воле, там тебе не житьё, — пропела она на высокой ноте, показывая в темноту за окном, — там чужое. Злые люди, ой злые.Голос Зыкиной исчезал в поднебесье и скоро совсем исчез, съеденный немыслимой высотой.Стрелка показывала одиннадцать. Андрей Т. вздрогнул, протёр глаза, увидел своё отраженье в бабкином самоваре, надкусывающее черствый баранок. Бабка Голубая Шапка по-прежнему сидела напротив, почавкивая набитым ртом.В окнах вдруг потемнело, хотя куда уж было темнеть, и так темень стояла адская. По избушке ударил ветер. Пол накренился. Андрей Т. едва успел ухватить заскользившее по столу блюдце.— Кащей что ль летит? — Марфа Крюкова взяла со стола баранок, навела его на окно, покрутила, чтобы усилить резкость, и подслеповато прищурилась. — Так вроде не обещался. Змей Горыныч сейчас в роддоме сидит, ждет наследника. Может, Маленький Принц?Сии размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь.— Кто там? — строгим голосом спросила старуха, на всякий случай прячась за самовар.— Ваша мать пришла, молочка принесла, — ответили из-за двери.— Какая такая мать? — Марфа Крюкова подмигнула зачем-то Андрею Т. Тот не понял, но ответил ей тем же.— Какая? А вот такая! — Дверь открылась; на пороге стояла двугорбая предводительница уродов. Остальная компания выглядывала из-за её спины. — Ни с места! Всем сидеть как сидели! — Дюжина вороненых стволов торчала в дверном проёме, это не считая многочисленного числа единиц колющего, режущего, пилящего и вспарывающего оружия.— Вот ведь страсти-ужасти! То-то мне всю ночь удавленник на дереве снился. — Марфа Крюкова всплеснула руками, но, казалось, нисколько не удивилась.Бабка Голубая Шапка мгновенно обрела голос.— Вот он! Косточка к косточке, волосок к волоску! В лучшем виде, как и приказывали. — Она тыкала пальцем в Андрея Т. и преданно улыбалась двугорбой.Двугорбая подошла к столу. Желеобразный человек-блин, протиснувшись откуда-то сбоку, проблеял козлиным голосом:— Аще алчет недруг твой — ухлеби его, аще жаждет — напои его. — И потянулся к торту «Сюрприз».— Отставить жрачку! — осадила его начальница. Тот в момент втянулся в толпу сопровождавших её помощников.— Что, папаша, напутешествовался? — ласково обратилась она к опешившему Андрею Т. — Уйти от нас захотел? Деток своих оставить? Думал, здесь у нас глушь, Саратов? Живем в лесу, молимся колесу? Зашёл за ёлку, и поминай как звали? Здесь у нас всё на виду, все друг про друга знают. В Заповеднике как: сказал куме, кума — свинье, свинья — борову, а боров — всему городу. Верно? — Последняя фраза относилась уже не к Андрею Т., а к угрюмой шатии-братии, столпившейся за спиной начальницы.Скелетообразный фашист гыгыкнул. Герой-любовник элегантно захохотал, прикрыв рот ладошкой в татуировке. Застенчивый упырёк улыбнулся, стащил со стола баранок, покрутил его для вида на пальце и, не жуя, уложил в живот. Хмырь с перебинтованным кулаком сдержанно пожевал челюстью. Желеобразный человек-блин задрожал своими восемнадцатью подбородками. Бабка Голубая Шапка забулькала недопитым чаем и зажамкала недожеванными баранками.Скоро все успокоились. Эстрадная халтурщица, погасив улыбку, уселась на горбатую лавку, закинула ногу на ногу и вытащила из лифчика длинную сигарету с фильтром. Хмырь как истинный джентльмен, тут же угостил ее огоньком от импортной зажигалки «Ронсон». «Мерси», — сказала в ответ халтурщица и томно почесала под мышкой. В избушке запахло потом. Со стороны поглядеть — просто идиллическая картинка, а не надругательство над свободой личности.— Вставай, папаша, пойдём. Кончилось твоё время. — Двугорбая похлопала Андрея Т. по плечу. Тот продолжал сидеть, тупо глядя в серебро самовара. Она вздохнула и железным сточенным ногтем поскребла глаз— катафот. — Папаша, ты что, не понял? Вставай, говорю, идём. Круглая Печать ждет.— Может, щей на дорожку? — услужливо предложила Бабка Голубая Шапка. — Или малосольных огурчиков?— Кто любит кислое да солёное, а кто красное да креплёное, — ответила ей двугорбая ведьма, поманила пальцем фашиста и кивнула на сидящего пленника. — Объясни, папаша не понимает.Фашист осклабился и закатал рукава.— Во зинт ди вафн? — сказал он, низко наклонившись к Андрею Т.— Где прячешь оружие? — Бабка Голубая Шапка вызвалась в добровольные переводчицы. Андрей Т. молчал.— Во зинт минэн фэрлэкт? — Фашист потер кулак о кулак. Андрей Т. поморщился. От фашиста пахло давно не стиранными носками.— Где заложены мины? — перевела Бабка.— Гипт эс панцэр? — Кулак фашиста запрыгал возле лица Андрея Т.— Есть ли танки? Андрей Т. отвернул лицо.— Не колется, — доложил фашист и вопросительно посмотрел на ведьму. —— Разрешите приступить к пыткам?— Спокойно, без рукоприкладства! — Дверь хлопнула. На пороге стоял Базильо. С гаванской сигарой во рту и в серой ковбойской шляпе, он выглядел как народный мститель из какого-нибудь голливудского фильма. — Совсем с ума посходили? Время — деньги, Печать не ждёт, а вы тут цирк с допросом устраиваете.Он подошел к Андрею Т. и пристально посмотрел на него.— Пойдемте, молодой человек, — сказал он, попыхивая сигарой.Андрей Т. поднялся. В зелёном глазу кота дрожала искорка смеха.Компания двугорбой засуетилась. Хмырь с фашистом взяли Андрея Т. под руки и вывели за порог. Следом вышли ведьма и кот Базильо. Остальная шатия-братия громко переругивалась в дверях — никто не желал уступать другому дорогу.Дойдя до тропинки, тянущейся вдоль берега подвальной реки, Базильо и двугорбая ведьма остановились.— Налево, — сказал Базильо, указывая сигарой вбок.— Направо, кабинет там. — Ведьма показала направо и задвигала своими горбами.— Направо — долго, можем не уложиться по времени. Есть путь короче, — твёрдо сказал ей кот и выпустил изо рта огромное колесо дыма. ГЛАВА 15, ПОСЛЕДНЯЯ До полуночи оставались минуты, когда кот, горбатая и её команда, пройдя бесконечными лестницами, коридорами и подвалами, отконвоировали покорного пленника к двери с надписью на табличке: «Директор».Встречал их господин Пахитосов. Он нервно переминался у входа, жевал потрепанный ус и то и дело озирался по сторонам.— Время, время! — Побарабанив по наручным часам, он зыркнул глазом на подконвойного и вытащил из кармана ключ. — Я уже битый час торчу здесь, как дурак, на виду, а вы прохлаждаетесь неизвестно где. Можно подумать, что мне больше всех надо.— А то нет, — сказала ему двугорбая и выдавила хрипловатый смешок. — Ладно уж, отпирай. Мы тоже не на каруселях катались.Пахитосов с третьей попытки попал ключом в скважину. Молча, по одному, крадучись, вся компания ступила в приемную. Здесь царили тени и полумрак. От голубоватого плафона над дверью разливался холодный свет. Лица у всех были серые и землистые, как у старых пожухлых трупов.Пахитосов притворил дверь и довольно посмотрел на горбатую:— Сначала как договаривались. Десять тонн баксов мне, десять — Базильо. Правильно? — Он подмигнул коту.— Без базара, — сказала ведьма и шепнула что-то фашисту. Тот вытащил огромный бумажник и, не глядя, вынул из него две зелёные пачки. Одну протянул Пахитосову, другую — Базильо.Пахитосов подозрительно посмотрел на пачку и взвесил её на ладони; ноздри его раздулись, глаза превратились в щёлочки, слезящиеся красным огнём.— Значит, говоришь, без базара? — Голос его булькал от гнева. — За фраера меня держишь, старая? Тонну впендюриваешь за десять? Нет, я так не подписывался. — Он протянул ей деньги. — Ищите лоха на стороне. Пойдем, Базильо, здесь пахнет угарным газом.— Это пока аванс, — остановила его старуха. — Остальное, когда сделаем дело.— Ты что ж, старая, уже и не доверяешь? Кому? Мне? — Он обиженно посмотрел на Андрея Т., словно искал у него сочувствия: — Вот она, молодой человек, плата за доброту! Я к ним с открытой душой — и то им, понимаешь, и это, и в город им увольнения, и праздничный спецпаёк. А мне за это тонну аванса! — Пахитосов схватился за сердце. — Жестокий век! Рушатся идеалы!— Он снова нацелился на старуху. — Здесь только моего риску — на полтора лимона зеленых! Я же места могу лишиться. Плюс трёх городских квартир. И вообще — или давай бабки полностью, или я умываю руки.— Без пяти уже, — сказал кот. — Рекомендую поторопиться.— Ладно, — сказала ведьма. — Еще две тонны сейчас, остальное — после работы.— Нет, — сказал Пахитосов. — У меня тоже принципы. Ты мне ещё скажи, что нынче не при деньгах, что зарплату пятый месяц не платят. Кто в Питере всех вокзальных нищих в кулаке держит, рэкет свой на них делает? Скажешь, не ты? А этот твой фашист недоклёпанный, скелетина эта вражья, он что, в своем «Русском порядке» травку с газонов косит? Знаем мы. чего он там косит, какую такую травку. — Пахитосов обводил глазами толпу молодчиков, выбирал кого-нибудь одного и, тыча в него пальцем, разоблачал. — А этот жирный, который к гуманитарной помощи присосался. Лопнет скоро, а всё сосёт и сосёт, паук…— Три тысячи плюс одна. Итого — четыре, — сказала ведьма.— Согласен, уговорила. — Пахитосов махнул рукой. — Четыре с половиной сейчас, остальное — когда закончим.Получив и пересчитав аванс, он направился к директорской двери в дальнем конце приемной. Перед тем, как её открыть, он внимательно оглядел присутствующих, выбрал из толпы четверых, остальных оставил у двери.В числе избранных оказались: естественно, двугорбая предводительница, естественно, Андрей Т., естественно, кот Базильо и почему-то человек— вешалка. Пятым был сам Пахитосов.Войдя в святая святых, избранники недоуменно заозирались. Слишком здесь было просто. Ни роскошных ковров по стенам, ни портретов в богатых рамах, ни бриллиантов, рассыпанных по углам. Какой-то убогий стол с зелёной лампой посередине, парочка колченогих стульев, щелястые жалюзи на окнах, пропускающие ночную луну. И железный сейф у стены.Пахитосов подошел к сейфу и ласково погладил его по дверце. Кот Базильо уселся на колченогий стул и стал со скрипом на нём раскачиваться. Во рту у него снова была сигара, появившаяся непонятно откуда. Золотой её ободок, подсвеченный лунным светом, улыбался Андрею Т.; шёлковая ленточка дыма рисовала в воздухе знак вопроса.Пахитосов посмотрел на собравшихся и вытащил часы-луковицу. Отщёлкнул двойную крышку, и в кабинете заиграла мелодия. Андрей Т. вздрогнул и посмотрел на часы. Он вспомнил эту мелодию, вспомнил и незваного гостя, точно так же отщёлкивавшего крышку часов в его городской квартире.— До полуночи две минуты. — Пахитосов успокоил часы и взялся за дверцу сейфа. — Волнуюсь, как в Новый год. — Он слегка приоткрыл дверцу и подмигнул напрягшемуся Андрею Т. — Да ты не бойся, это же пустая формальность, это же не под топор голову класть и не под гильотину. Штампанёт она синий штампик и все дела. И будешь ты с того момента натуральный Садко. Мысли будут Садковы, песни будут Садковы, только физиономия останется от тебя нынешнего… Жарко, — сказал он вдруг и вы— тер вспотевший лоб.И тут произошло следующее. Его левый, косящий, глаз выпрыгнул из своей орбиты и стремглав покатился по полу. Пахитосов на него даже не посмотрел. Затем с лица сорвались усы и, по-вороньи махая крыльями, полетели догонять глаз. Через секунду перед Андреем Т. стоял никакой не господин Пахитосов, перед ним собственной персоной покачивался, выпятив брюхо, его бывший драгоценный сосед, владелец ста метров площади на проспекте Римского-Корсакова, Конь Кобылыч, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он нисколько не постарел, даже наоборот, выглядел спортивно и моложаво, несмотря на выпяченное брюшко и глянцевую шишковатую голову, качающуюся на лошадиной шее.— Что, братец, не ожидал? — сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. — А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и ёкнет. Ведь ёкнуло, а, Андрюша?Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под неё обе ладони и покусывая влажный язык.В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.— Айн, цвай, драй, — прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.Ничего не произошло.Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.— Извиняюсь. — Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. — Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, всё будет о'кей. — Он вознёс Печать над собой и опять зажмурился.И снова никакого эффекта.— Так-так, — нахмурилась двугорбая ведьма. — Кто-то из нас неправ. — Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.— Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!— Говоришь, не знаешь? — Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался всё туже и туже. —— А кто знает?— Я знаю, — ответил со стула кот. Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.— Это только для нас 12 часов, — спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, — а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. — Он победно оглядел публику. — С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.— Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путём. — Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человека— вешалку. Тот отбил плевок костылём. — За наши деньги нас самих же и подставляет! — Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: — Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. — Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.— Вы сказали, какая разница? — громом прозвучало от двери.На пороге стоял — кто бы вы думали стоял на пороге? — ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого весёлого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в тёмных Генкиных волосах про— седь сражалась с пролысью. А так — такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далёкого детства.— Генка! — хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.— Андрюха! — громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.Они бросились друг другу в объятия, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9