Но, к моему удивлению, матрос, шатаясь, отделился от толпы и поклялся, что поедет в Портсмут. Он вскарабкался по колесам кареты и уселся возле меня. Должно быть, я слишком пристально глядел на него, потому что, обращаясь ко мне, он сказал:
— Что ты разинул рот, молокосос? Ты намерен, кажется, ловить мух? Или ты никогда не видал пьяного?
Я объяснил, что еще не был на море, но отправляюсь тудаnote 3.
— Ну, так у тебя, как у медвежонка, все неприятности еще впереди. Вот так, сердечный! Ты будешь получать на борту жалованье обезьян — более пинков, нежели полупенсов. Эй, слышишь, ты, с кружками, подай нам еще пинту эля.
Трактирный слуга, прислуживавший в это время пассажирам в карете, вынес эль, половину которого матрос выпил, а другую выплеснул ему в лицо.
— А это твоя доля, — сказал он. — Ну, что с меня следует?
Слуга, рассерженный, но слишком боявшийся матроса, чтобы возражать, потребовал четыре пенса. Матрос вынул горсть банковских билетов, перемешанных с золотой, серебряной и медной монетой, и уже готовился заплатить за пиво, как нетерпеливый кучер ударил по лошадям.
— Даем деру! — закричал матрос, опуская деньги в карман своих брюк. — Вот так и ты научишься поступать, мой милый, после пары крейсерских походов.
Все это время сидевший возле меня джентльмен в шотландском плаще курил сигару и не говорил ни слова.
Я завязал с ним разговор о моем ремесле и спросил, правда ли, что его трудно изучить.
— Трудно изучить! — перебил нас матрос. — Ну, нет. Это нашему брату, простому матросу, трудно учиться, а вы, кажется, мичман: таким молодцам немногому надо учиться! Они сделают свой еженедельный отчет, и все остальное время, засунув руки в карманы, расхаживают себе взад да вперед. Вам надобно учиться есть пирожки, пить грог и называть кота попрошайкой — вот и все, что умеет в наше время мичман. Я правильно говорю, сэр? — сказал он, обращаясь к джентльмену в шотландском плаще. — Я спрашиваю вас, потому что, мне кажется, вы моряк, прошу извинить, сэр, — добавил он, приложив палец к шляпе, — не примите этого в обиду.
— Я боюсь, что ты почти отгадал, мой милый, — ответил джентльмен.
Пьяный парень вступил с ним в разговор и объявил, что он получил отставку с корабля «Смелый» в Портсмуте и отправился в Лондон прокутить деньги с товарищами. Однако вчера только он заметил, что портсмутский еврей продал ему за пятнадцать шиллингов золотую печатку, оказавшуюся потом медной. И потому он отправляется снова в Портсмут, чтобы поставить этому еврею пару синяков под глазами за его мошенничество. Сделав это, он возвратится к своим товарищам, обещавшим вплоть до его возвращения пить за успех его предприятия в гостинице «Петух и Бутылка».
Джентльмен в шотландском плаще похвалил его за такое намерение и добавил, что хотя путешествие в Портсмут и обратно будет стоить ему вдвое дороже золотой печатки, но чего не сделаешь ради благого дела.
Всякий раз, как останавливалась карета, моряк требовал еще эля и всякий раз выплескивал его остатки, которые не мог допить, в лицо человека, подававшего эль. Он делал это именно в ту минуту, когда кучер трогался с места, причем бросал к ногам слуги оловянную кружку, приказывая поднять ее. С каждой станцией он становился пьянее, так что на последней перед Портсмутом, вынув деньги, он не нашел среди них ни одной серебряной монеты и должен был просить слугу разменять банковский билет. Слуга смял билет и положил в карман, потом принес сдачу с одного фунта стерлингов. Но джентльмен в шотландском плаще заметил, что матрос давал ему пятифунтовый билет; изобличив в этом слугу, он предложил сам разменять деньги. Моряк взял свои деньги из рук слуги, который, краснея, просил извинить его.
— Это, право, по ошибке, — повторял он.
— Я тоже прошу извинить, — усмехнулся моряк, кинув в него оловянную кружку с такой силой, что она сплюснулась об его голову, и несчастный упал без чувств на дорогу.
Кучер ударил по лошадям, и я до сих пор остаюсь в неведении, остался в живых тот человек или нет.
Когда карета тронулась, моряк посмотрел с минуту или две на джентльмена в шотландском плаще.
— Когда я в первый раз увидел вас, — сказал он, — я подумал, что вы переодетый офицер; но теперь, когда я увидел, что у вас такие зоркие глаза на деньги, я прихожу к мысли, что вы младший лейтенант какого-нибудь купеческого корабля. Вот вам полкроны за вашу услугу; я дал бы вам больше, если бы был уверен, что вы их истратите.
Джентльмен улыбнулся и взял полукрону, которую, как я после заметил, он отдал седому нищему, попавшемуся нам у подошвы Потсдаунского холма. Я спросил его, скоро или мы приедем в Портсмут; он ответил, что мы как раз въезжаем в черту города, но я не видал никакой черты и стыдился показать свое невежество. В свою очередь, он спросил меня, на какой корабль хочу я поступить. Я не мог припомнить его названия и ответил, что оно написано на крышке моего сундука, который везут вслед за мною в повозке.
— Мне помнится, — сказал я, — это французское название
— Вы не имеете рекомендательного письма к капитану? — спросил он.
— Имею, — ответил я и вынул бумажник, в котором находилось письмо. — Капитану Савиджу, его королевского величества корабль «Диомед», — продолжал я, читая адрес.
К моему удивлению, он хладнокровно приступил к распечатыванию письма; едва я заметил это, как тотчас же вырвал его, сказав, что этот поступок бесчестен, и что, по моему мнению, он не достоин называться джентльменом.
— Как вам угодно, юноша, — ответил он. — Но помните, вы сказали, что я не джентльмен.
Он завернулся в свой плащ и не говорил более ни слова. Что касается меня, то я очень доволен был тем, что решительным поведением принудил его к молчанию.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я синею от страха в гостинице «Голубые Столбы». — Меня окружают злобные духи, и вскоре мной овладевают винные пары. — Прихожу засвидетельствовать мое почтение капитану и нахожу, что уже имел удовольствие видеться с ним. — Едва избавляюсь от одной беды, попадаю в другую.
Когда мы приехали, я попросил кучера показать мне лучшую гостиницу. Он ответил, что лучше всех гостиница «Голубые Столбы», в которой мичманы оставляют свои чемоданы, заказывают чай и жаркое и забывают иногда платить за завтраки. Говоря это, он улыбался, и я подумал, что он шутит, но он указал мне пальцем на два огромных голубых столба у дверей, находившихся недалеко от конюшни, и сказал, что все мичманы останавливаются в этой гостинице. В заключение он попросил меня не забыть кучера.
На этот раз я понял, что мне нужно дать ему шиллинг; исполнив это, я отправился в гостиницу. Кофейная была наполнена мичманами, и так как я опасался за свой сундук, то спросил одного из них, известно ли ему, когда приедет карета.
— Не ожидаете ли вы вашей матушки? — спросил он.
— О нет! Я ожидаю свое форменное платье; в этой одежде я хожу только, пока оно прибудет.
— Скажите, пожалуйста, на какой корабль вы намерены поступить?
— Он называется по-французски, как-то вроде «Даймед», капитан Томас Керкуол Савидж.
— «Диомед»… Робинсон, не тот ли это фрегат, на котором мичманы получили по четыре дюжины палок за то, что не сдали своих еженедельных отчетов к субботе?
— Тот самый, — ответил другой. — Да что там! Капитан на днях задал пять дюжин палок одному юнге за то, что тот стоял на часах в красной ленте.
— Это величайший варвар на службе, — продолжал третий, — во время последней своей крейсерской операции он пересек всю вахту штирборта, потому что корабль делал только девять узлов на булине.
— Ах, Боже мой, — воскликнул я, — какое несчастье, что я должен поступать к нему!
— Я сердечно жалею вас; он забьет вас до смерти. У него сейчас только три мичмана на корабле, остальные сбежали. Не так ли, Робинсон?
— Пет, сейчас у него только два; несчастный Майкл умер от усталости. Он работал ежедневно, каждую ночь, в течение шести недель стоял на вахте, и в одно утро был найден мертвым на своем сундуке.
— Помилуй Бог! — воскликнул я. — Однако, говорят, на берегу он очень ласков со своими мичманами.
— Да, — подтвердил Робинсон, — он везде распространяет этот слух. Заметьте, когда он в первый раз позовет вас к себе и вы станете рапортовать, что приехали служить на его корабль, он скажет, что очень рад видеть вас и надеется что ваша семья в добром здравии; потом посоветует идти на борт и учиться службе. После этого будьте настороже. Помните, что я сказал, и скоро удостоверитесь, что это правда. Садитесь-ка лучше с нами, да выпейте стакан грогу; это придаст бодрости вашему духу.
Эти мичманы столько наговорили мне о моем капитане и о страшных жестокостях, которые он позволял себе, что я подумал, не лучше ли воротиться домой. Когда я спросил их мнение об этом, они сказали, что если я это сделаю, то буду схвачен и повешен, как дезертир, и что лучший план — просить капитана принять несколько галлонов рому, потому что он очень любит грог, и, может быть, я буду в милости у него, пока не выйдет весь ром.
Я с сожалением должен признаться, что мичманы напоили меня в этот вечер.
Не помню, как они положили меня в постель, но на следующее утро я проснулся со страшной головной болью и смутно сознавал, что происходило вчера. Мне было очень совестно, что я так скоро забыл наставления своих родителей, и я давал про себя обет никогда не делать таких глупостей, когда вошел мичман, поступивший так ласково со мной в прошедшую ночь.
— Ну, мистер Зеленое Стекло, — закричал он, намекая, как я полагаю, на цвет моей одежды, — вставайте и завтракайте. Вас дожидается внизу командир судна, сопровождающего корабль. Его прислал капитан. Клянусь чертом, вы порядочно покутили вчера.
Вчера ночью! — воскликнул я с удивлением. — Разве капитан знает, что я был пьян?
— Вы в театре дьявольски старались обратить на это его внимание.
— В театре! Разве я был в театре?
— Конечно, были. Вы непременно хотели идти, хотя страшно были пьяны — и делали там все, от чего мы старались отговорить вас. Ваш капитан был там с дочерьми адмирала. Вы называли его тираном и ткнули в него пальцем. Как, вы не помните этого? Вы сказали ему, что вам на него плевать.
— Ах, Боже мой! Ах, Боже мой! Что мне делать? Что мне делать? — вскрикнул я. — Матушка моя предостерегала меня от пьянства и дурного общества.
— Дурное общество! Ах ты, щенок! Что ты хочешь этим сказать?
— Я не говорю именно про вас.
— Надеюсь. Итак, я, как друг, советую вам отправиться как можно скорее в гостиницу «Джордж» и повидаться с вашим капитаном, потому что чем больше вы станете думать, тем хуже. Во всяком случае, еще неизвестно, примет он вас или нет. Ваше счастье, что вы еще не записаны в корабельную книгу. Ну же, поторапливайтесь, а то командир судна так и ушел, не дождавшись вас.
— Не записан в корабельную книгу! — отозвался я печально. — Теперь я припоминаю: капитан писал моему отцу, что он уже записал меня.
— Клянусь честью, мне жаль вас, право, жаль, — вздохнул мичман и вышел из комнаты с таким печальным видом, как будто бы несчастье касалось его самого.
Я встал с тяжелой головой и еще более тяжелым сердцем, оделся и попросил показать мне дорогу в гостиницу «Джордж». Я взял с собой рекомендательное письмо, хотя и боялся, что оно принесет мне мало пользы. Придя туда, я спросил дрожащим голосом, не здесь ли остановился мистер Томас Керкуол Савидж, капитан его королевского величества корабля «Диомед». Слуга отвечал, что он завтракает с капитаном Кортнеи, но что он доложит обо мне. Я сказал свое имя; через несколько минут он вернулся и просил меня подняться наверх. О, как билось мое сердце! Я никогда не чувствовал такого страха и думал, что упаду на лестнице. Дважды решался я было войти в комнату, и каждый раз ноги подкашивались подо мной; наконец, я отер пот с лица и, сделав над собой отчаянное усилие, вошел.
— Мистер Симпл, я очень рад видеть вас, — сказал кто-то.
Боясь взглянуть на него, я опустил голову; но голос был так ласков, что я собрал всю свою смелость и, подняв голову, увидел, в мундире с эполетами и саблей на боку, того самого пассажира в шотландском плаще, который хотел распечатать мое письмо и которому я сказал в глаза, что он не джентльмен.
Мне казалось, что я вот так и умру здесь, подобно тому мичману, которого нашли мертвым на сундуке. Я уже готов был упасть на колени и просить прощения, как капитан, заметив мое смущение, разразился смехом и сказал:
— Так вы узнали меня, мистер Симпл? Успокойтесь, вы исполняли свою обязанность, не позволив мне распечатать письмо, так как вы предполагали, что я не тот, кому оно адресовано. И потому вы имели право сказать, что я не джентльмен; я прощаю вам. Теперь не угодно ли вам сесть и позавтракать? Капитан Кортнеи, — обратился он к другому капитану, сидевшему за столом, — это один из юношей, недавно поступивший на службу. Мы были вчера пассажирами в одной и той же карете.
Потом он рассказал ему о случившемся, чему оба чистосердечно смеялись.
Я немного ободрился, но меня все еще беспокоило произошедшее в театре, и я думал, что он, может быть, не узнал меня. Другой капитан вскоре освободил меня и от этого страха.
— Вы были прошлой ночью в театре, Савидж? — спросил он.
— Нет, я обедал у адмирала. Невозможно расстаться с этими девочками; они так забавны.
— А я думаю, что вас любовь приковывает к этому дому.
— Вовсе нет, честное слово! Это могло случиться, если бы у меня было время определить, которую я больше люблю. Сейчас моя жена — корабль, и это единственная жена, которую я буду иметь, пока не сяду на мель. «Хорошо, — подумал я, — если он не был в театре, то, значит, я обидел не его. Теперь мне остается только дать ему рому и сделать таким образом своим другом».
— Скажите, мистер Симпл, как поживают ваш батюшка и ваша матушка? — спросил капитан.
— Слава Богу, покорно вас благодарю, сэр; они просят кланяться вам.
— Очень благодарен им. Теперь, я думаю, чем скорее вы подниметесь на борт и начнете приучаться к службе, тем лучше.
«Совершенно то, что говорил мне мичман, — те же самые слова, — думал я. — Так, стало быть, все это правда!» И я снова почувствовал дрожь.
— Я хочу дать вам небольшой совет, — продолжал капитан. — Во-первых, повинуйтесь своему начальству беспрекословно; мое, а не ваше дело судить, справедливо ли приказание, или нет; во-вторых, никогда не бранитесь и не пейте крепких напитков. Первое безнравственно и недостойно джентльмена, второе — низкая привычка, которая со временем очень усиливается. Я сам никогда не прикасался к вину и надеюсь, что мои джентльмены будут также от него воздерживаться. Теперь ступайте и, как только привезут вам форменное платье, извольте явиться на борт. А пока, так как во время нашего путешествия я имел случай познакомиться с вашим характером, позвольте посоветовать вам не быть слишком откровенным с людьми, которых вы видите в первый раз, иначе вы легко можете совершить неблагоразумный поступок. Прощайте.
Я вышел из комнаты с низким поклоном, радуясь, что так легко преодолел то, что казалось мне морем затруднений, но голова все еще была занята тем, что мне наговорили мичманы и что так несообразно было со словами и поступками капитана.
Придя в гостиницу «Голубые Столбы», я застал мичманов по-прежнему в кофейной и рассказал им обо всем случившемся. Когда я закончил, они разразились смехом и сказали, что пошутили со мной.
— Хорошо, — сказал я, обращаясь к тому из них, который приходил будить меня утром, — вы можете называть это шуткой, но я называю это ложью.
— Скажите, мистер Зеленое Стекло, это вы мне говорите?
— Точно так, — подтвердил я.
— В таком случае, сэр, как джентльмен, я требую удовлетворения. Черт возьми! Лучше смерть, нежели бесчестье.
— Я не откажусь удовлетворить вас, — парировал я, — хотя и не желаю дуэли. Батюшка советовал мне избегать ее, потому что этим мы оскорбляем нашего Творца; но так как он знал, что я должен поддерживать достоинство офицера, то позволил мне поступать по желанию в тех случаях, когда я подвергнусь этой несчастной необходимости.
— Мы после успеем наслушаться проповедей вашего батюшки, — возразил мичман (я успел уже сказать, что мой отец принадлежал к духовенству), — теперь главный вопрос: хотите вы драться или нет?
— Нельзя ли дело уладить иначе? — вмешался другой. — Не захочет ли мистер Зеленое Стекло отказаться от своих слов?
— Мое имя Симпл, сэр, а не Зеленая Пачка, — возразил я, — так как он солгал, то я не возьму своих слов назад.
— Ну, так дуэль должна состояться, — сказал мичман. — Робинсон, вы обяжете меня, если согласитесь быть моим секундантом.
— Это неприятная обязанность, — заметил тот, — вы так искусно стреляете; но так как вы просите, то я не могу отказать. Мистер Симпл, кажется, не имеет здесь друга?
— Нет, имеет, — возразил другой мичман. — Он горячий парень, и я хочу быть его секундантом.
1 2 3 4 5 6 7
— Что ты разинул рот, молокосос? Ты намерен, кажется, ловить мух? Или ты никогда не видал пьяного?
Я объяснил, что еще не был на море, но отправляюсь тудаnote 3.
— Ну, так у тебя, как у медвежонка, все неприятности еще впереди. Вот так, сердечный! Ты будешь получать на борту жалованье обезьян — более пинков, нежели полупенсов. Эй, слышишь, ты, с кружками, подай нам еще пинту эля.
Трактирный слуга, прислуживавший в это время пассажирам в карете, вынес эль, половину которого матрос выпил, а другую выплеснул ему в лицо.
— А это твоя доля, — сказал он. — Ну, что с меня следует?
Слуга, рассерженный, но слишком боявшийся матроса, чтобы возражать, потребовал четыре пенса. Матрос вынул горсть банковских билетов, перемешанных с золотой, серебряной и медной монетой, и уже готовился заплатить за пиво, как нетерпеливый кучер ударил по лошадям.
— Даем деру! — закричал матрос, опуская деньги в карман своих брюк. — Вот так и ты научишься поступать, мой милый, после пары крейсерских походов.
Все это время сидевший возле меня джентльмен в шотландском плаще курил сигару и не говорил ни слова.
Я завязал с ним разговор о моем ремесле и спросил, правда ли, что его трудно изучить.
— Трудно изучить! — перебил нас матрос. — Ну, нет. Это нашему брату, простому матросу, трудно учиться, а вы, кажется, мичман: таким молодцам немногому надо учиться! Они сделают свой еженедельный отчет, и все остальное время, засунув руки в карманы, расхаживают себе взад да вперед. Вам надобно учиться есть пирожки, пить грог и называть кота попрошайкой — вот и все, что умеет в наше время мичман. Я правильно говорю, сэр? — сказал он, обращаясь к джентльмену в шотландском плаще. — Я спрашиваю вас, потому что, мне кажется, вы моряк, прошу извинить, сэр, — добавил он, приложив палец к шляпе, — не примите этого в обиду.
— Я боюсь, что ты почти отгадал, мой милый, — ответил джентльмен.
Пьяный парень вступил с ним в разговор и объявил, что он получил отставку с корабля «Смелый» в Портсмуте и отправился в Лондон прокутить деньги с товарищами. Однако вчера только он заметил, что портсмутский еврей продал ему за пятнадцать шиллингов золотую печатку, оказавшуюся потом медной. И потому он отправляется снова в Портсмут, чтобы поставить этому еврею пару синяков под глазами за его мошенничество. Сделав это, он возвратится к своим товарищам, обещавшим вплоть до его возвращения пить за успех его предприятия в гостинице «Петух и Бутылка».
Джентльмен в шотландском плаще похвалил его за такое намерение и добавил, что хотя путешествие в Портсмут и обратно будет стоить ему вдвое дороже золотой печатки, но чего не сделаешь ради благого дела.
Всякий раз, как останавливалась карета, моряк требовал еще эля и всякий раз выплескивал его остатки, которые не мог допить, в лицо человека, подававшего эль. Он делал это именно в ту минуту, когда кучер трогался с места, причем бросал к ногам слуги оловянную кружку, приказывая поднять ее. С каждой станцией он становился пьянее, так что на последней перед Портсмутом, вынув деньги, он не нашел среди них ни одной серебряной монеты и должен был просить слугу разменять банковский билет. Слуга смял билет и положил в карман, потом принес сдачу с одного фунта стерлингов. Но джентльмен в шотландском плаще заметил, что матрос давал ему пятифунтовый билет; изобличив в этом слугу, он предложил сам разменять деньги. Моряк взял свои деньги из рук слуги, который, краснея, просил извинить его.
— Это, право, по ошибке, — повторял он.
— Я тоже прошу извинить, — усмехнулся моряк, кинув в него оловянную кружку с такой силой, что она сплюснулась об его голову, и несчастный упал без чувств на дорогу.
Кучер ударил по лошадям, и я до сих пор остаюсь в неведении, остался в живых тот человек или нет.
Когда карета тронулась, моряк посмотрел с минуту или две на джентльмена в шотландском плаще.
— Когда я в первый раз увидел вас, — сказал он, — я подумал, что вы переодетый офицер; но теперь, когда я увидел, что у вас такие зоркие глаза на деньги, я прихожу к мысли, что вы младший лейтенант какого-нибудь купеческого корабля. Вот вам полкроны за вашу услугу; я дал бы вам больше, если бы был уверен, что вы их истратите.
Джентльмен улыбнулся и взял полукрону, которую, как я после заметил, он отдал седому нищему, попавшемуся нам у подошвы Потсдаунского холма. Я спросил его, скоро или мы приедем в Портсмут; он ответил, что мы как раз въезжаем в черту города, но я не видал никакой черты и стыдился показать свое невежество. В свою очередь, он спросил меня, на какой корабль хочу я поступить. Я не мог припомнить его названия и ответил, что оно написано на крышке моего сундука, который везут вслед за мною в повозке.
— Мне помнится, — сказал я, — это французское название
— Вы не имеете рекомендательного письма к капитану? — спросил он.
— Имею, — ответил я и вынул бумажник, в котором находилось письмо. — Капитану Савиджу, его королевского величества корабль «Диомед», — продолжал я, читая адрес.
К моему удивлению, он хладнокровно приступил к распечатыванию письма; едва я заметил это, как тотчас же вырвал его, сказав, что этот поступок бесчестен, и что, по моему мнению, он не достоин называться джентльменом.
— Как вам угодно, юноша, — ответил он. — Но помните, вы сказали, что я не джентльмен.
Он завернулся в свой плащ и не говорил более ни слова. Что касается меня, то я очень доволен был тем, что решительным поведением принудил его к молчанию.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я синею от страха в гостинице «Голубые Столбы». — Меня окружают злобные духи, и вскоре мной овладевают винные пары. — Прихожу засвидетельствовать мое почтение капитану и нахожу, что уже имел удовольствие видеться с ним. — Едва избавляюсь от одной беды, попадаю в другую.
Когда мы приехали, я попросил кучера показать мне лучшую гостиницу. Он ответил, что лучше всех гостиница «Голубые Столбы», в которой мичманы оставляют свои чемоданы, заказывают чай и жаркое и забывают иногда платить за завтраки. Говоря это, он улыбался, и я подумал, что он шутит, но он указал мне пальцем на два огромных голубых столба у дверей, находившихся недалеко от конюшни, и сказал, что все мичманы останавливаются в этой гостинице. В заключение он попросил меня не забыть кучера.
На этот раз я понял, что мне нужно дать ему шиллинг; исполнив это, я отправился в гостиницу. Кофейная была наполнена мичманами, и так как я опасался за свой сундук, то спросил одного из них, известно ли ему, когда приедет карета.
— Не ожидаете ли вы вашей матушки? — спросил он.
— О нет! Я ожидаю свое форменное платье; в этой одежде я хожу только, пока оно прибудет.
— Скажите, пожалуйста, на какой корабль вы намерены поступить?
— Он называется по-французски, как-то вроде «Даймед», капитан Томас Керкуол Савидж.
— «Диомед»… Робинсон, не тот ли это фрегат, на котором мичманы получили по четыре дюжины палок за то, что не сдали своих еженедельных отчетов к субботе?
— Тот самый, — ответил другой. — Да что там! Капитан на днях задал пять дюжин палок одному юнге за то, что тот стоял на часах в красной ленте.
— Это величайший варвар на службе, — продолжал третий, — во время последней своей крейсерской операции он пересек всю вахту штирборта, потому что корабль делал только девять узлов на булине.
— Ах, Боже мой, — воскликнул я, — какое несчастье, что я должен поступать к нему!
— Я сердечно жалею вас; он забьет вас до смерти. У него сейчас только три мичмана на корабле, остальные сбежали. Не так ли, Робинсон?
— Пет, сейчас у него только два; несчастный Майкл умер от усталости. Он работал ежедневно, каждую ночь, в течение шести недель стоял на вахте, и в одно утро был найден мертвым на своем сундуке.
— Помилуй Бог! — воскликнул я. — Однако, говорят, на берегу он очень ласков со своими мичманами.
— Да, — подтвердил Робинсон, — он везде распространяет этот слух. Заметьте, когда он в первый раз позовет вас к себе и вы станете рапортовать, что приехали служить на его корабль, он скажет, что очень рад видеть вас и надеется что ваша семья в добром здравии; потом посоветует идти на борт и учиться службе. После этого будьте настороже. Помните, что я сказал, и скоро удостоверитесь, что это правда. Садитесь-ка лучше с нами, да выпейте стакан грогу; это придаст бодрости вашему духу.
Эти мичманы столько наговорили мне о моем капитане и о страшных жестокостях, которые он позволял себе, что я подумал, не лучше ли воротиться домой. Когда я спросил их мнение об этом, они сказали, что если я это сделаю, то буду схвачен и повешен, как дезертир, и что лучший план — просить капитана принять несколько галлонов рому, потому что он очень любит грог, и, может быть, я буду в милости у него, пока не выйдет весь ром.
Я с сожалением должен признаться, что мичманы напоили меня в этот вечер.
Не помню, как они положили меня в постель, но на следующее утро я проснулся со страшной головной болью и смутно сознавал, что происходило вчера. Мне было очень совестно, что я так скоро забыл наставления своих родителей, и я давал про себя обет никогда не делать таких глупостей, когда вошел мичман, поступивший так ласково со мной в прошедшую ночь.
— Ну, мистер Зеленое Стекло, — закричал он, намекая, как я полагаю, на цвет моей одежды, — вставайте и завтракайте. Вас дожидается внизу командир судна, сопровождающего корабль. Его прислал капитан. Клянусь чертом, вы порядочно покутили вчера.
Вчера ночью! — воскликнул я с удивлением. — Разве капитан знает, что я был пьян?
— Вы в театре дьявольски старались обратить на это его внимание.
— В театре! Разве я был в театре?
— Конечно, были. Вы непременно хотели идти, хотя страшно были пьяны — и делали там все, от чего мы старались отговорить вас. Ваш капитан был там с дочерьми адмирала. Вы называли его тираном и ткнули в него пальцем. Как, вы не помните этого? Вы сказали ему, что вам на него плевать.
— Ах, Боже мой! Ах, Боже мой! Что мне делать? Что мне делать? — вскрикнул я. — Матушка моя предостерегала меня от пьянства и дурного общества.
— Дурное общество! Ах ты, щенок! Что ты хочешь этим сказать?
— Я не говорю именно про вас.
— Надеюсь. Итак, я, как друг, советую вам отправиться как можно скорее в гостиницу «Джордж» и повидаться с вашим капитаном, потому что чем больше вы станете думать, тем хуже. Во всяком случае, еще неизвестно, примет он вас или нет. Ваше счастье, что вы еще не записаны в корабельную книгу. Ну же, поторапливайтесь, а то командир судна так и ушел, не дождавшись вас.
— Не записан в корабельную книгу! — отозвался я печально. — Теперь я припоминаю: капитан писал моему отцу, что он уже записал меня.
— Клянусь честью, мне жаль вас, право, жаль, — вздохнул мичман и вышел из комнаты с таким печальным видом, как будто бы несчастье касалось его самого.
Я встал с тяжелой головой и еще более тяжелым сердцем, оделся и попросил показать мне дорогу в гостиницу «Джордж». Я взял с собой рекомендательное письмо, хотя и боялся, что оно принесет мне мало пользы. Придя туда, я спросил дрожащим голосом, не здесь ли остановился мистер Томас Керкуол Савидж, капитан его королевского величества корабля «Диомед». Слуга отвечал, что он завтракает с капитаном Кортнеи, но что он доложит обо мне. Я сказал свое имя; через несколько минут он вернулся и просил меня подняться наверх. О, как билось мое сердце! Я никогда не чувствовал такого страха и думал, что упаду на лестнице. Дважды решался я было войти в комнату, и каждый раз ноги подкашивались подо мной; наконец, я отер пот с лица и, сделав над собой отчаянное усилие, вошел.
— Мистер Симпл, я очень рад видеть вас, — сказал кто-то.
Боясь взглянуть на него, я опустил голову; но голос был так ласков, что я собрал всю свою смелость и, подняв голову, увидел, в мундире с эполетами и саблей на боку, того самого пассажира в шотландском плаще, который хотел распечатать мое письмо и которому я сказал в глаза, что он не джентльмен.
Мне казалось, что я вот так и умру здесь, подобно тому мичману, которого нашли мертвым на сундуке. Я уже готов был упасть на колени и просить прощения, как капитан, заметив мое смущение, разразился смехом и сказал:
— Так вы узнали меня, мистер Симпл? Успокойтесь, вы исполняли свою обязанность, не позволив мне распечатать письмо, так как вы предполагали, что я не тот, кому оно адресовано. И потому вы имели право сказать, что я не джентльмен; я прощаю вам. Теперь не угодно ли вам сесть и позавтракать? Капитан Кортнеи, — обратился он к другому капитану, сидевшему за столом, — это один из юношей, недавно поступивший на службу. Мы были вчера пассажирами в одной и той же карете.
Потом он рассказал ему о случившемся, чему оба чистосердечно смеялись.
Я немного ободрился, но меня все еще беспокоило произошедшее в театре, и я думал, что он, может быть, не узнал меня. Другой капитан вскоре освободил меня и от этого страха.
— Вы были прошлой ночью в театре, Савидж? — спросил он.
— Нет, я обедал у адмирала. Невозможно расстаться с этими девочками; они так забавны.
— А я думаю, что вас любовь приковывает к этому дому.
— Вовсе нет, честное слово! Это могло случиться, если бы у меня было время определить, которую я больше люблю. Сейчас моя жена — корабль, и это единственная жена, которую я буду иметь, пока не сяду на мель. «Хорошо, — подумал я, — если он не был в театре, то, значит, я обидел не его. Теперь мне остается только дать ему рому и сделать таким образом своим другом».
— Скажите, мистер Симпл, как поживают ваш батюшка и ваша матушка? — спросил капитан.
— Слава Богу, покорно вас благодарю, сэр; они просят кланяться вам.
— Очень благодарен им. Теперь, я думаю, чем скорее вы подниметесь на борт и начнете приучаться к службе, тем лучше.
«Совершенно то, что говорил мне мичман, — те же самые слова, — думал я. — Так, стало быть, все это правда!» И я снова почувствовал дрожь.
— Я хочу дать вам небольшой совет, — продолжал капитан. — Во-первых, повинуйтесь своему начальству беспрекословно; мое, а не ваше дело судить, справедливо ли приказание, или нет; во-вторых, никогда не бранитесь и не пейте крепких напитков. Первое безнравственно и недостойно джентльмена, второе — низкая привычка, которая со временем очень усиливается. Я сам никогда не прикасался к вину и надеюсь, что мои джентльмены будут также от него воздерживаться. Теперь ступайте и, как только привезут вам форменное платье, извольте явиться на борт. А пока, так как во время нашего путешествия я имел случай познакомиться с вашим характером, позвольте посоветовать вам не быть слишком откровенным с людьми, которых вы видите в первый раз, иначе вы легко можете совершить неблагоразумный поступок. Прощайте.
Я вышел из комнаты с низким поклоном, радуясь, что так легко преодолел то, что казалось мне морем затруднений, но голова все еще была занята тем, что мне наговорили мичманы и что так несообразно было со словами и поступками капитана.
Придя в гостиницу «Голубые Столбы», я застал мичманов по-прежнему в кофейной и рассказал им обо всем случившемся. Когда я закончил, они разразились смехом и сказали, что пошутили со мной.
— Хорошо, — сказал я, обращаясь к тому из них, который приходил будить меня утром, — вы можете называть это шуткой, но я называю это ложью.
— Скажите, мистер Зеленое Стекло, это вы мне говорите?
— Точно так, — подтвердил я.
— В таком случае, сэр, как джентльмен, я требую удовлетворения. Черт возьми! Лучше смерть, нежели бесчестье.
— Я не откажусь удовлетворить вас, — парировал я, — хотя и не желаю дуэли. Батюшка советовал мне избегать ее, потому что этим мы оскорбляем нашего Творца; но так как он знал, что я должен поддерживать достоинство офицера, то позволил мне поступать по желанию в тех случаях, когда я подвергнусь этой несчастной необходимости.
— Мы после успеем наслушаться проповедей вашего батюшки, — возразил мичман (я успел уже сказать, что мой отец принадлежал к духовенству), — теперь главный вопрос: хотите вы драться или нет?
— Нельзя ли дело уладить иначе? — вмешался другой. — Не захочет ли мистер Зеленое Стекло отказаться от своих слов?
— Мое имя Симпл, сэр, а не Зеленая Пачка, — возразил я, — так как он солгал, то я не возьму своих слов назад.
— Ну, так дуэль должна состояться, — сказал мичман. — Робинсон, вы обяжете меня, если согласитесь быть моим секундантом.
— Это неприятная обязанность, — заметил тот, — вы так искусно стреляете; но так как вы просите, то я не могу отказать. Мистер Симпл, кажется, не имеет здесь друга?
— Нет, имеет, — возразил другой мичман. — Он горячий парень, и я хочу быть его секундантом.
1 2 3 4 5 6 7