— Хорошо.
Она поцеловала его и побежала к двери. Минуты через две послышался стук отъезжающего экипажа.
В среду вечером отель испанского генерала С. был в полном освещении. Здесь собралась вся парижская и иностранная знать.
Длинная вереница экипажей стояла уже по обеим сторонам улицы.
В одиннадцать часов вечера подъехал к крыльцу экипаж, запряженный четверкой белых, как снег, лошадей.
Из экипажа вышли две дамы в богатых костюмах польских крестьянок.
Одна из них была высокая стройная женщина с золотистыми кудрями. Другая была женщина полная, по-видимому, не первой молодости.
Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.
— Я видела своего отца, — проговорила Банко с детскою радостью.
— Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.
— А где же мой испанец?
— Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?
— Знаю: коричневое домино с зеленым бантом на плече.
— Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.
— Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?
— Будь покойна: твой родитель — твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.
— Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.
В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.
Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.
Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.
Они вышли и сели в наемный купе.
Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал — тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.
Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:
— Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.
Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.
У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.
— Смотри, вот дон Хозе, — сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, — но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.
Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.
Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.
Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.
Раздались звуки оркестра; кадриль началась.
— Ведь это дон Хозе? — спросил он шепотом Концепчьону. — Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.
— Вы хорошо сделали, что приехали, — продолжал он, — так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.
— Боже мой, разве он умрет?
— Да.
— О, пощадите его! — молила молодая испанка. — Я ему прощаю.
Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:
— Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.
Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.
Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.
Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.
— Пойдем, — сказал он ей, — время настало.
Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.
— Выпей, — сказал он, — это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:
— Где же они?
— Тут в беседке.
Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.
Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.
— Теперь Фатима не узнает меня, — проговорил он и начал прислушиваться.
«Бедная Фатима, — подумал он, — она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут… Но это для того, чтобы она молчала после его смерти…»
В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.
— Браво, — пробормотал Рокамболь, — цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..
На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.
— Скажите, пожалуйста, Шамери, — спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, — вы были вчера на бале у генерала С.?
— Был, — ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, — а вы?
— Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?
— А почему же и не так?
— Следовательно, вы ничего не знаете?
— Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.
— И больше ничего?
— Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.
— Но где же вы были, mon cher? — заметил блондин.
— Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.
— Что-о? Вы уехали с балу в три часа?
— Ровно в два.
— А, теперь я понимаю.
— Ну, а я так ровно ничего не понимаю.
— Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете…
— Что?
— То, что произошло на этом бале.
— Уж не сгорел ли отель, — заметил совершенно равнодушно Рокамболь, — или не поджег ли кто-нибудь себе платья?
— Хуже того, мой милый.
— В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.
— Какое?.. Говорите же? — раздалось с нескольких сторон.
— Генерал очень ревнив и, вероятно, сделал сцену какому-нибудь юноше, когда тот ухаживал за его женой.
Блондин передернул плечами.
— Нет, любезный, — сказал он, — вы простодушны и наивны в таких делах, как моряк…
— Но, наконец, объяснитесь же, Макс! — раздалось опять с разных сторон.
— Вероятно, вы знаете, — начал блондин, — что на балу у генеральши С. было много испанцев?
— Да, генерал в большом уважении и почете у своих соотечественников.
— Вы, конечно, знаете герцога де Салландрера?
— Знаю, — ответил маркиз, — герцогиня знакома с моей сестрой — виконтессой д'Асмолль.
Рокамболь говорил о своей сестре с небрежностью и простодушием, которые блондин называл морскими.
— Так речь идет о герцоге? — спросил он.
— Нет, об его племяннике.
— Ах, знаю! Высокий смуглый молодой человек, очень красивый собой, но, сколько мне кажется, глуповатый и даже отчасти нахальный.
— Ну, вот об нем-то и речь.
— Его, кажется, зовут доном Хозе?
— Да.
— Разве он был на балу?
— На свою беду.
— Что? Как!.. Что с ним случилось?
— Довольно серьезное происшествие — он умер.
— Что вы! Что же, с ним случился удар?
— Удар кинжалом.
— На балу?
— Ну да… после вашего отъезда… в три часа.
— Господа! — сказал Рокамболь. — Я думаю, что Макс или сошел с ума, или был вчера на представлении Густава III и грезит им до сих пор. Разве мыслимо в Париже убивать кинжалами?.. Разве, наконец, это могло случиться на балу?..
— Господа! — перебил его холодно блондин. — Повторяю еще раз, что дон Хозе убит вчера ночью кинжалом…
— На балу?
— На балу.
— Я бы желал знать подробности этого происшествия, — заметил Рокамболь.
— Да их почти не знают.
— Кто же убил его?
— Женщина.
— Из ревности?
— Да. Его любовница.
— Вот как!
— При такой кузине, как дочь герцога де Салландрера, он мог иметь любовницу!.. — вскрикнул Рокамболь.
— О, наивный моряк! — заметил Макс.
— Что же узнали еще?
— Что на бал пробралась женщина в домино и маске и следила за доном Хозе, который ухаживал за второй любовницей.
При этих словах Рокамболь выронил из рук вилку.
— Как! — вскрикнул он. — Их было две?
— Две.
— И он еще намеревался жениться! Что за Дон-Жуан — черт бы его побрал!
— Итак, — продолжал рассказчик, — она следила за доном Хозе в саду… там-то, в то время, как он стоял на коленях перед другой…
— Но кто же была эта другая?
— Погодите и позвольте мне сперва сказать, кто была первая.
— Это справедливое желание.
— Хорошенькая смуглая девушка с огненным взором — испанская цыганка, которую дон Хозе привез с собой в Париж. Нанося удар ему, она сбросила с себя домино и маску и сказала:
— Узнаешь ли ты меня, подлец?
— И убила?
— Он даже и не вскрикнул и умер мгновенно.
— Это пахнет просто мелодрамой, — заметил один из слушателей.
— Ваше сравнение гораздо удачнее, чем вы даже и думаете, — продолжал рассказчик.
— В самом деле?
— Ни одна трагическая актриса не была бы лучше этой цыганки, когда она замахнулась кинжалом и вскричала: «Я отомщена!»
— Конечно, ее арестовали?
— Сейчас же… ее обступили со всех сторон, начали расспрашивать… сначала даже все думали, что она сумасшедшая, но вдруг она побледнела, зашаталась, глухо вскрикнула и грохнулась на пол.
— Без чувств?
— Нет, мертвая.
— Господа! — крикнул Рокамболь. — Эта смерть уже совершенно излишняя для правдоподобия рассказа. Если мы сейчас же не арестуем нашего приятеля Макса, то он в двадцать минут убьет всех гостей генерала… Я хорошо сделал, что уехал раньше, а иначе…
— Любезнейший маркиз, — перебил его сухо рассказчик, заметно нахмурившись, — вы шутите очень мило, не посмотрите на меня хорошенько… Уверяю вас, что я говорю правду — кому угодно держать пари на сто луидоров — пожалуйста.
— Да ведь это неслыханная вещь! — заметили почти в один голос два или три молодых человека. — Это ведь просто страница из Crimes Celebres!
— Совершенно согласен с вами, — сказал Рокамболь, — а между тем в словах Макса звучит истина.
— Я видел, — продолжал блондин, — собственными глазами труп дона Хозе, когда его уносили, и мертвое тело цыганки, лежавшее на диване в красной гостиной.
— Но от чего же она умерла?
— Доктор утверждает, что от яда, принятого ею за несколько минут до убийства дона Хозе.
— Следовательно, она сама себя наказала, — заметил спокойно Рокамболь.
— Очень не мудрено. Теперь представьте себе весь эффект этой драмы, ужас и уныние гостей, суматоху, гвалт — и, наконец, выслушайте ее последнюю, так сказать, комическую часть.
— Как, неужели не обошлось и без комического?
— Разумеется, как и во всех драмах.
— Что же такое?
— Я уже говорил вам, что дон Хозе был убит у ног другой своей любовницы?
— Говорили.
— Вы, вероятно, заметили ее, если только были на jtom балу.
— Как она была одета?
— Польской крестьянкой.
— Вся в бриллиантах?
— Буквально.
— Она приехала с другою дамой — на четверке белых, как снег, лошадей?
— Да, да.
— Ну, так кто же она? Какая-нибудь княгиня?..
— Как бы не так! Когда дон Хозе упал, она лишилась чувств… Все бросились к ней, сняли с нее маску… и узнали… ну, да вам никогда не догадаться!.. Это была дочь генеральского привратника.
Громкий и дружный смех всей компании был ответом на эти слова.
— Ну, не смейтесь, господа! — заметил Макс серьезно. — Может случиться, что и вы тоже влюбитесь в нее. Эта женщина, из-за которой убили дона Хозе, эта дочь привратника, которую приняли за княгиню, танцевавшая с посланником и со всею аристократией, — первая красавица всего Парижа… вы все ее знаете…
— Как же ее зовут?
— Банко.
— Конечно! — заметил громко Рокамболь. — У нее есть ложа в опере.
— Она на содержании у одного русского князя. Теперь мне понятны и белые лошади и бриллианты…
— Она дочь привратника в отеле генерала С. — проговорил Макс медленно и с ударением на словах.
— Но я удивляюсь не столько этому, как тому, что она могла попасть на этот бал, — заметил холодно Рокамболь.
— Это правда!
— И право, не могу этого понять.
— Позвольте же, — перебил опять Макс, — и дайте мне досказать все подробности этой истории.
— Говорите…
— Итак, Банко лишилась чувств в ту минуту, когда дон Хозе упал мертвый… Это убийство произошло в саду, где, разумеется, было не так светло, как в залах… Сначала никто не понял того, что случилось. Видели только, как дон Хозе упал… Танцевавшие сбежались, окружили маску, которая была в обмороке, арестовали цыганку и перенесли дона Хозе на диван в гостиную. Никто из окружавших Банко не знал ее в лицо. Сначала она была предметом общих попечений об ней; ее перенесли тоже в гостиную, и дамы поспешили снять с нее маску. Наконец, Банко открыла глаза и обвела вокруг себя изумленными глазами. В это время к ней подошел молодой человек и… вскрикнул от. удивления.
— Это невозможно! — прошептал он.
— Что вы хотите этим сказать? — обратились к нему.
— Вы знаете эту даму? — спросил он вместо ответа.
— Нет… Это, говорят, какая-то иностранка.
— В таком случае, — сказал он, — она поразительно похожа…
Он' не успел договорить своих слов, как подошел другой танцор и, не задумываясь, сказал: «Да ведь это Банко!»
Это имя мгновенно пробежало в толпе и дошло до ушей самого генерала. Пораженный этим именем, генерал подошел тоже к ней.
— И узнал дочь своего привратника?
— Ну нет; ее узнал отец. Услыхав имя Банко, он подошел вместе с прочими, — право, это имело трагикомическую сторону. При виде своей дочери отец побледнел от гнева, а она расхохоталась ему в лицо. Вышел громадный скандал. Отец Банко хотел вывести ее, но она, не стесняясь, сказала ему:
— Отправляйтесь, папаша, в свою дворницкую. Эти наглые слова вызвали реакцию у генерала, и без того уже взволнованного необъяснимым и таинственным убийством дона Хозе. Он остановил привратника и, подойдя к Банко, сказал ей:
— Прежде чем вас выведут отсюда, сударыня, не угодно ли вам объяснить, как вы попали сюда?
— Милостивый государь, — ответила ему весьма хладнокровно Банко, — вы сами сделали мне честь пригласить меня!
— Пригласить вас? — повторил с презрением генерал, делая особенное ударение на последнем слове.
— Да! Ваш приятель дон Хозе привез мне сегодня пригласительный билет.
Эти слова открыли глаза генеральше. Она вспомнила ту сказку, которую накануне дон Хозе рассказывал про одну иностранную княгиню.
— Так, следовательно, Банко была действительно любовницей дона Хозе? — спросил блондина мнимый маркиз де Шамери, по-видимому, очень заинтересованный рассказом Макса.
— Кажется, что так, но она отпирается от этого… По ее словам, дон Хозе был просто одурачен ею.
— Вот как!
— И он умер прежде, чем получил награду за свою небольшую подлость. Он, видите ли, влюбился в Банко — а она обещала ему свое сердце взамен пригласительного билета… Но так как дон Хозе умер, то билет достался ей даром.
— Чем же все это кончилось?
— Да тем, что я уехал домой в самую минуту этого объяснения.
— И вы больше ничего не знаете?
— Ничего, но я могу только утвердительно сказать, что через час после убийства дона Хозе все гости уже разъехались.
— Ну, право же, — проговорил маркиз де Шамери, вставая и расплачиваясь, — я сейчас поеду к генералу, а потом в отель де Салландрера.
Вслед за этим Рокамболь пожал руки своим приятелям и направился к двери, где остановился и, обращаясь к блондину, сказал:
— Милый Макс, позвольте мне задать вам еще один вопрос?
— Слушаю вас.
— Вы не насмехаетесь надо мной?
— То есть как же это?
— Во мне теперь родилось одно маленькое подозрение.
— В чем же оно состоит?
— В том, что вам вздумалось помистифицировать меня и заставить прогуляться к таким покойникам, которые находятся в самом добром здоровье.
— Позвольте мне заметить вам, что если бы меня вздумали так мистифицировать, то я вышел бы на смертельный поединок. А я, по правде вам сказать, не имею ни малейшего желания драться с вами.
— Простите меня!.. Но, право, все это так необыкновенно, — сказав это, Рокамболь поклонился и вышел.
— Этот господин порядочный простак, — заметил после его ухода Макс.
— Да, он не способен представить на какой-нибудь светский бал дочь своего привратника! — добавил один из молодых людей.
— И убить кого-нибудь кинжалом. Он кроток, как какая-нибудь молоденькая девушка, желающая выйти замуж, — докончил третий.
Если бы сэр Вильямс мог слышать эту апологию своему ученику, он, наверное, засмеялся бы им в лицо.
Маркиз де Шамери подъехал к отелю генерала. Двор отеля был полон народа. С раннего утра весть о происшествии на балу у генерала пронеслась по всему Парижу, и карточки соболезнования посыпались градом к генералу, но он никого не принимал.
Впрочем, тело цыганки лежало в зале нижнего этажа, так что мнимый маркиз де Шамери мог свободно видеть его.
— Бедная девушка! — прошептал Рокамболь с приличным этому случаю волнением.
— Ну, — добавил он мысленно, — тебе посчастливится, если тебя признают за ту самую женщину, которая жила в улице Роше, так как и я даже не узнаю тебя.
И затем он отправился в Вавилонскую улицу, то есть в отель де Салландрера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13