— Я хочу значить для тебя гораздо больше. Я хочу испытать момент полного слияния, когда мужчина входит в женщину и они становятся единым целым.
— Мне этого не нужно.
— Это нужно нашим сыновьям.
— Твоим сыновьям, Элизабет. Я дал тебе сыновей, так что ты можешь считать себя удовлетворенной.
— А если меня это не устраивает? Ты уже больше двенадцати лет не спишь со мной.
— Добропорядочная женщина не должна приставать к своему мужу с подобными глупостями. Если ты хочешь еще детей, мы обсудим это за завтраком.
Элизабет была на грани истерики. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. В самом кошмарном сне она даже представить себе не могла подобного ответа мужа.
Холод охватил ее, холод, не имевший ничего общего с ледяным воздухом спальни Эдварда.
— Я хочу обсудить это сейчас.
— Тебе не понравится то, что я скажу.
— Мне это уже не нравится. И я с трудом представляю, как мы будем обсуждать это за чаем с тостами.
— Не устраивай истерики.
— Хорошо. — Элизабет сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя. — Я пытаюсь разобраться в нашем браке. Ты утверждаешь, что у тебя нет любовницы, однако слухи утверждают обратное. Филипп ввязался в драку, чтобы защитить твою репутацию; Ричард заболел от огорчения. И если я могу еще что-то сделать, чтобы удовлетворить тебя, я сделаю это. Скажи мне, чего ты хочешь, Эдвард?
Он отпустил ее руку.
— Что ж, хорошо, только сначала прикройся.
Элизабет пошарила рукой, нашла бархатное покрывало и завернулась в него. Эдвард натянул на себя до пояса простыню и одеяло, словно опасался, что Элизабет набросится на него.
— Я не хочу твое тело, Элизабет. У тебя не грудь, а большое коровье вымя и рыхлые бедра. Я с большим трудом переспал с тобой несколько раз, чтобы зачать детей. Ричард и Филипп — здоровые дети. И я больше нести это бремя не намерен. Я не собираюсь вновь делить с тобой постель только потому, что тебе хочется мужчину. Я ясно выразился?
Боль сковала Элизабет, не давая вздохнуть.
— Так ты говоришь, что дети были нужны мне, но ведь это не правда, не так ли, Эдвард? Они нужны были тебе, чтобы завоевать популярность у избирателей.
— Средний класс предпочитает кандидатов, у которых есть семья.
Он спал с ней, чтобы заложить основы своей политической карьеры!
— Сколько нужно иметь детей, чтобы понравиться избирателям?
Он попался в ее ловушку.
— Одного достаточно,
В темноте голос Элизабет звучал неестественно спокойно:
— Последний раз ты был со мной, когда Ричард заболел дифтерией.
— Доктор сказал, что он при смерти.
Так оно и было. Ее четырехлетний крошка сгорал в лихорадке, но Элизабет не желала отдавать его смерти. Она купала сына в туалетной воде, носила на руках, пела ему колыбельные, выхаживала его, пока сама не свалилась в полубессознательном состоянии.
И тогда Эдвард отнес жену на руках вниз, в ее спальню и там овладел ею. Тогда она подумала, что он занялся с ней любовью, чтобы поддержать ее.
— Значит, ты зачал еще одного ребенка, чтобы заменить Ричарда. На тот случай, если доктор окажется прав и ты потеряешь расположение своих избирателей.
— Но Ричард выжил, а я дал тебе Филиппа.
Его голос звучал в темноте разумно и убедительно, голос, которым он привык отвечать на каверзные вопросы избирателей после своих выступлений.
— У тебя двое сыновей, Элизабет. Ни одна добропорядочная женщина не может требовать большего.
— А что есть у тебя, Эдвард? — спросила Элизабет.
— Я буду премьер-министром.
А она будет продолжать жить той жизнью, которую и жизнью-то не назовешь, страдая от отсутствия мужской любви.
Глухая ярость затмила боль.
— Где ты проводишь ночи, Эдвард? Ночи, когда тебя нет дома? Кто эта женщина, с которой тебя видели?
— Я уже ответил тебе, что здесь не замешана женщина. Политика требует полной самоотдачи. Твой отец был премьер-министром два срока, и я сделаю все, чтобы стать его преемником.
Элизабет молча смотрела на темные волосы и усы Эдварда, едва различимые на фоне белой подушки.
— И это нытье не украшает тебя и не доставляет удовольствия мне. Так что я сейчас повернусь на бок, чтобы ты больше не унижала себя, выставляя напоказ свое голое тело, уходя из моей спальни. У тебя сегодня будет тяжелый день. Я надеюсь, ты придешь на благотворительный аукцион.
После этих слов Эдвард отодвинулся от нее и повернулся на другой бок.
— Я не буду пешкой в твоей игре, Эдвард.
— Ты уже давно выступаешь в этой роли, Элизабет.
Жгучие слезы жгли ей глаза. Бессилие, это безобразное ощущение поражения были даже хуже, чем та пустота и разочарование, с которыми она жила последние шестнадцать лет.
Она неуклюже сползла с кровати, вещь за вещью собрала свою разбросанную одежду, схватила ридикюль с комода. Наконец дверь, разделявшая их комнаты, захлопнулась за ней с тихим щелчком. В ее спальне занавески были задвинуты, отгораживая от мира.
Да как он смеет! Как смеет один человек унижать другого!
Зашвырнув изо всех сил одежду в дальний угол, Элизабет включила газовую лампу у постели. Совершенно обнаженная, она стояла перед большим зеркалом и сквозь слезы разглядывала себя, безжалостно оценивая свои тяжелые полные груди и округлые бедра с чуть заметными полосками от чулок.
Рамиэль назвал ее фигуру женственной. В «Благоуханном саду» восхвалялись грудь и бедра женщины. Элизабет зажмурилась. Даже сейчас, вся дрожа от злости и огорчения, она вспоминала то ощущение, когда держала в руках искусственный фаллос и чувствовала на себе гипнотизирующее притяжение бирюзовых глаз.
Она хотела его. Мужчина с его опытом не мог не понять этого. Скорее всего Рамиэль смеялся над ней, так же как и ее муж.
Боже милостивый! Эдвард повернулся на другой бок, лишь бы не смотреть на ее «женственную» фигуру. Книга лгала, и Рамиэль лгал. Тридцатитрехлетняя женщина, у которой появились первые серебряные нити в волосах, а на фигуре видны последствия рождения двоих детей, не может найти удовлетворения в этой жизни.
Открыв секретер, Элизабет схватила ручку, чернила и бумагу. Ее каракули сейчас сильно отличались от обычно аккуратного почерка. Наверняка такими же каракулями она делала записи, которые оставила на столе у лорда Сафира — сорок способов любви — будь они все прокляты!
Рамиэль еще раз перечитал записку.
«С благодарностью возвращаю вам книгу. Может, она и интересна, но на практике оказалась абсолютно бесполезной.
С наилучшими пожеланиями
Э.П.».
Рамиэль почувствовал, будто чья-то рука сжала его сердце. Пылинки танцевали в лучах полуденного солнца. Он проспал четыре часа. Ему снились губы Элизабет, ее грудь, ее распаленное желанием тело. Рамиэль скомкал записку.
В дверях спальни ждал Мухаммед. Его не смущала нагота Рамиэля.
— Все к лучшему, сынок.
Глаза Рамиэля сверкнули.
— Ты что, просматриваешь мою переписку?
Корнуэлец вскинул голову в тюрбане.
— Ты же знаешь, что нет.
— Тогда откуда, черт бы тебя побрал, тебе известно, что в ней написано?
— Книга, сынок. Она вернула книгу.
Рамиэль посмотрел на аккуратно упакованный сверток в руках Мухаммеда. «Благоуханный сад» шейха Нефзауи. Арабская интерпретация любви и безрассудства, секса и человеческих взаимоотношений, смешного и великого.
— Почему ты думаешь, что она вернула мою книгу?
— Знаю. Ты жаждешь женщину, которая поймет и примет твою арабскую сущность. В записке, лежавшей на твоем столе в пятницу утром, были слова из книги шейха. А почерк был не твой.
Смешанные чувства раздирали Рамиэля. Гнев на то, что Мухаммед прочел то, что предназначалось только ему. Горечь от того, что Элизабет так мало думала о нем, что решила прервать уроки с помощью записки, а не заявить ему об это лично.
Почему она вернула книгу? Он снова расправил смятую записку.
От нее исходил слабый аромат, естественная сладость женской плоти, перебиваемый свежим запахом чернил и бумаги. Слова налезали друг на друга, очевидно, написанные в великой спешке. Или под давлением.
Рамиэль перечитал вторую часть послания и сообразил, что по неосторожности сам подтолкнул Элизабет к действию. Она попыталась утолить свою жажду любви, которую он преднамеренно разжег в ней, соблазнив собственного мужа.
Что она предприняла, чтобы расшевелить Эдуарда Петре? Может, проделала с ним то, что Рамиэль хотел получить от нее сам? Может, она брала в руки его член, сжимала и ласкала его? А может даже, брала его в рот? «А вдруг это понравится Эдварду?», — подумал Рамиэль в приступе ревности. Ведь с закрытыми глазами он не сможет отличить губы Элизабет от рта какого-нибудь мужчины.
Черт! Элизабет была неопытна, неуверенна, уязвима. Она ведь не поймет, что это ее пол, а не тело не устраивает ее мужа.
Тиски, державшие сердце Рамиэля, сжались еще сильнее. Она тронула его своей страстностью, любопытством, честностью. Как же она могла обратиться к другому мужчине? И что же тогда сделал Эдвард Петре, если она вдруг решила прервать их уроки?
Рамиэль поймал взгляд Мухаммеда.
— Где сейчас Петре?
— В Куинс-Холле.
— Зачем?
— Там сегодня проводится благотворительный аукцион.
— А где он будет вечером?
— После аукциона намечен бал.
И там Эдвард будет проводить свою политику… Элизабет пойдет за ним.
Рамиэль потерял право быть любимым девять лет назад, но сейчас он не потеряет Элизабет. Под покровом ночи женщины умоляли его переспать с ними и пренебрегали им при свете дня. И ему было наплевать на все это до тех пор, пока он не встретил Элизабет. Впервые у него появилась надежда, что он может быть нужен англичанке не только для секса.
Если она действительно прерывает их отношения, пусть скажет ему об этом прямо в лицо. Сегодня вечером.
А он убедит ее в обратном.
Глава 13
Пылающие канделябры освещали море черных фраков и увешанных драгоценностями платьев. От шелковых, тюлевых и бархатных нарядов исходил душный запах бензола, тяжелых духов и пота. Элизабет скользила между ними с больной головой от недосыпания и нехватки воздуха.
— Как вы уже знаете, доходы от этого аукциона будут направлены бездомным женщинам и детям, чьи храбрые мужья и сыновья героически отдали свои жизни в Африке, сражаясь за свободу нашего великого Содружества Наций.
Шквал аплодисментов заполнил предусмотрительно выдержанную премьер-министром паузу. Элизабет во все глаза смотрела на мужчину, стоящего на помосте перед музыкантами, которые терпеливо ждали с инструментами наготове, в отличие от удушающей массы тел, напиравших со всех сторон.
Волосы Эндрю Уолтера отливали больше серебром, чем каштаном; карие глаза светились шармом, который он никогда не забывал проявлять на публике. Ей достаточно было только взглянуть на него, чтобы представить себе, какой она будет через двадцать семь лет. Хорошо отрепетированным жестом он воздел к небу свои тонкие аристократические руки, призывая присутствующих к тишине.
— В ответ на ваши щедрые пожертвования мы организовали здесь небольшой буфет и танцы. Но сначала позвольте мне адресовать вам несколько слов. Как вам, наверное, известно, моя дочь подарила мне двух внуков — будущих премьер-министров.
Мужской хохот и женское хихиканье послышались вокруг Элизабет.
— Погодите, не смейтесь. Сейчас они слишком юны, но они подрастут и займут достойное положение. А пока мой взор обращается к моему зятю. Леди и джентльмены, позвольте представить вам вашего следующего премьер-министра, Эдварда Петре, канцлера казначейства!
Раздались громовые аплодисменты. Эдвард легко запрыгнул на помост и встал рядом с Эндрю, вскинув обе руки вверх.
Элизабет никогда не видела его таким красивым. Его бледные щеки пылали огнем, глаза излучали сияние, как будто и не было утреннего позора.
— Мой тесть поспешил. Он еще надолго останется премьер-министром. Тем не менее, не скрою от вас, я намерен следовать по его стопам. И когда наступит время, если Господь того пожелает, я надеюсь стать его достойным преемником.
Присутствующие вновь разразились аплодисментами, которые Эдвард умело направлял, сам сотворил, холил и лелеял.
— А теперь я хотел бы воздать хвалу двум женщинам в моей жизни. Одна подарила мне мою жену, другая — двоих сыновей. Леди и джентльмены, я представляю вам миссис Ребекку Уолтере, мою тещу, и миссис Элизабет Петре, мою жену. Без, их трудолюбия и преданности нынешний благотворительный аукцион и последующий бал не состоялись бы!
У Элизабет все сжалось внутри. Эдвард был отъявленным лжецом и лицемером — ему абсолютно наплевать на своих сыновей. И пусть не надеется, что после всего, что он сказал ей ночью, она встанет рядом с ним и будет выступать в его поддержку.
Но у нее не было выбора, руки доброжелателей подталкивали ее к помосту.
Ребекка остановилась по левую руку от Эндрю, Элизабет неохотно поднялась и встала между Эндрю и Эдвардом. Каждое слово, каждый жест были заранее срежиссированы в расчете на зрителя для завоевания популярности.
Ребекка в своей речи подтвердила, что всю жизнь с радостью поддерживала мужа во всех его деяниях и надеется еще много лет поработать на благо общества. Вежливые аплодисменты были ей наградой.
Элизабет облизнула пересохшие внезапно губы и посмотрела на сотни выжидающих глаз. Все, что она вызубрила накануне, вдруг вылетело у нее из головы. Она издала короткий нервный смешок.
— Что ж, мое семейство ждут трудные испытания.
В толпе послышались смешки.
— Я не уверена, что мои сыновья знают о своем предназначении и новом статусе будущих премьер-министров, но я непременно сообщу им об этом. Может, декан будет более снисходительным, зная, что он пестует будущее Англии.
Смешки зазвучали громче, кое-где раздались аплодисменты.
Элизабет кожей ощущала предостерегающие волны неодобрения, исходившие от отца и мужа. А может, это был просто жар, излучаемый горящими свечами? Ей следовало сказать, каким прекрасным премьер-министром будет Эдвард и какое огромное наслаждение доставляло ей быть верной помощницей мужа в его делах. Но она не могла этого сделать.
— Благодарю вас за вашу поддержку и за ваши щедрые пожертвования.
Пальцы Эдварда в белой шелковой перчатке больно сомкнулись на ее правой руке. Пальцы отца, такие же холодные, даже сквозь перчатку, сжали ее левую руку. Правая рука матери, она знала из опыта, даже не глядя в их сторону, покоилась в левой руке Эндрю, демонстрируя единение семьи для окружающих.
Интересно, что бы сказали избиратели, если бы узнали, что их уважаемый канцлер казначейства хладнокровно зачал детей, дабы угодить им? Она задалась вопросом: а не зачали ли ее родители с той же целью? И ни секунды не сомневалась, что именно так оно и было.
Выпрямившись, Элизабет вдруг поняла, что впервые сделала реверанс перед толпой, не боясь наступить на подол собственного платья. Чувство удовлетворения, которое доставила ей эта мысль, улетучилось под пристальным взглядом бирюзовых глаз.
Жуткая паника охватила ее. Паника… и воспоминание о жестком кожаном фаллосе, который сжимали сильные загорелые пальцы.
И тут Элизабет сделала то, чего всегда больше всего боялась, — она пошатнулась. И цепь рук тут же разорвалась. Премьер-министр ступил вниз с помоста, чтобы пожимать руки аплодирующим избирателям, а Эдвард тем временем скромно и ненавязчиво поддерживал Элизабет. Ее неловкость была так хорошо замаскирована, что никто ничего не заметил, кроме отца, мужа и лорда Сафира.
— С вами все в порядке, Элизабет? — Голос Эдварда звучал тепло и заботливо, а глаза стали цвета внезапно замерзшей Темзы.
Элизабет отступила в сторону.
— Спасибо, все хорошо, Эдвард. Пожалуйста, не забывайте о ваших избирателях.
Он улыбнулся:
— Хорошо, не буду.
Музыканты позади нее нетерпеливо зашевелились, им хотелось поскорее начать играть и покончить с этим вечером. Того же хотела и Элизабет. Придерживая подол платья, она спустилась с небольшой деревянной платформы. Лорда Сафира нигде не было видно. А может, ей просто привиделось?
— Я ожидал от вас большего, Элизабет.
Элизабет резко обернулась.
Рамиэль стоял так близко, что ее грудь почти задевала лацканы черного пиджака его вечернего костюма. Огонь пробежал по ее жилам.
— Что вы здесь делаете?
Жаркое дыхание коснулось ее исказившегося лица. Смуглое лицо, склонившееся над ней, было в тени, над золотистыми волосами сиял ореол света.
— Я пришел за вами.
У Элизабет перехватило дыхание. Сегодня утром он заявил, что вот уже шесть дней у него не было женщины. На какую-то секунду это прозвучало как… Чепуха! Ее собственный муж отказал ей.
— Я полагаю, вы получили мой пакет. В любом случае, если книга повреждена, я буду счастлива возместить ее стоимость.
Бирюзовые глаза были так же тверды, как камень, чей цвет они позаимствовали.
— Что вы сделали с вашим мужем?
Он не мог знать, что произошло между ней и Эдвардом сегодня утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32