«Какие же унижения она пережила!» — думал он, корчась при воспоминаниях о мелких уколах, которыми осыпал ее за то, что она решила стать куртизанкой.Тогда ему и в голову не пришло, что речь шла о выживании. Зато сегодня он понял, что значит это слово. Но главное, несмотря ни на что, она не утратила способности замечать других людей и заботиться о них.Он положил перо и опустил голову на руки, чувствуя себя отвратительным лицемером. Все время, пока он смотрел на нее свысока, осуждая ее как продажную женщину, ее сердце было переполнено любовью к людям и таило в себе спокойную, светлую, невоспетую добродетель.«Господи, да прекрати ты эту чепуху», — внезапно скомандовал ему голос разума, который весьма походил на спокойный отрывистый голос его покойного отца. Ему даже показалось, что перед ним стоит призрак восьмого герцога и сердито смотрит на него. «Это абсурд, — казалось, говорил он. — Вы, Хоуксклиф, валяете дурака из-за куртизанки. Перестаньте идеализировать эту женщину и терзать себя из-за нее. Возьмите себя в руки, не то она сделает из вас полного дурака, потому что именно в дурака вы превратитесь, если будете продолжать в том же духе».Старинные часы пробили один раз, и укоряющий призрак разгневанного отца исчез, оставив Хоука наедине со страхом, который поселился в его душе с тех пор, как он понял, что все сильнее привязывается к Белинде. Он смотрел на язычок пламени свечи и размышлял.«Я не могу обращаться с ней как с усладой, — думал он. — Но приходится». И он знал, что так и будет. Он скривил губы в горькой усмешке. Единственное, что ему остается, — это упасть к ее ногам и признаться звезде полусвета, что он превратился в ее раба. Глава 12 В Лестершире, в этой спокойной холмистой сельской местности, находился небольшой городок Мелтон-Моубрей, где каждый день останавливалась почтовая карета, а по воскресным дням устраивался базар. И каждый день шустрый мальчишка лет десяти, напустив на себя важный вид, здоровался с добродушным почтовым кучером и принимал от него правительственную почту для своего хозяина, а также ежедневную газету «Лондон тайме», которую тот читал.После этого мальчишка отправлялся обратно пешком по дороге, вьющейся по зеленым лужайкам и огибающей невысокие холмы, и через час пути перед ним на одном из холмов появлялась островерхая черепичная крыша величественного помещичьего дома. Поднявшись на вершину холма, мальчик останавливался передохнуть. Но он не мог позволить себе долгой передышки, потому что графу Колдфеллу не терпелось получить свою газету.Поправив на плече кожаную сумку с почтой и газетой, мальчик прищурился от солнца. Издали ему было видно, что каменщики и плотники все еще работают на лесах, приводя в порядок восточное крыло дома, сгоревшее незадолго до того, как рыжеволосая красавица графиня утонула в пруду.Бедный старый хозяин, подумал мальчик, заметив, как его светлость, опираясь на трость, бродит возле дома, проверяя, насколько продвинулись ремонтные работы.Мальчик-почтальон побрел к дому. Добрый старый граф, увидев его, погладил по волосам и улыбнулся, взяв газету.Сунув под мышку сегодняшний выпуск газеты, Колдфелл направился в свой кабинет, закрыл за собой дверь и поставил трость к стене. Вставив в глаз монокль, он начал с мрачным нетерпением просматривать газету в поисках сообщения о смерти Долфа. Но вот он разочарованно отбросил газету в сторону, нахмурился, и монокль упал ему на колени.Ничего.— Проклятие, Хоуксклиф, чего же вы ждете? — злобно пробормотал он.Роберт обещал отомстить за Люси и уничтожить Долфа, но, с тех пор как Колдфелл уехал в свое поместье, герцог не сделал ничего — только шатался по Лондону под ручку со своей новой шикарной любовницей. Граф прекрасно понимал, что Хоуксклифу после смерти Люси нужно утешиться с какой-нибудь женщиной. И все же ему это не нравилось. Герцогу, пожалуй, пора напомнить о его обещании. И Колдфелл решил в ближайшие дни вернуться в Лондон, чтобы побывать на вечере, который устраивала для своего покровителя красавица куртизанка. Тогда-то он сможет собственными глазами увидеть, что происходит между ней и человеком, которого он уже давно мысленно определил себе в зятья.Лето шло, и Долф Брекинридж погружался в такое уныние и меланхолию, о которых до сих пор и не подозревал.Он часами сидел у окна в эркере своего клуба, тупо уставившись на украшения в честь победы. Казалось, украшения эти насмехаются над его поражением. Она никогда не станет его женой.Залпом опорожнив стакан эля, он вышел на улицу, чтобы хоть как-то развеяться. Заметив в окне портновской мастерской Белинду, примерявшую красивые платья, он остановился и стал смотреть на нее. «Я ее ненавижу. Я ее хочу. Она мне нужна. Проклятие, что за обмен имел в виду Хоуксклиф в тот вечер в Воксхолле?»Швырнув на мостовую окурок сигары, он усмехнулся и дернул поводья. Он бесцельно кружил по лондонским улицам, словно пытался таким образом избавиться от наваждения. Почему он не может ее забыть? Он и сам не понимал, почему она так мучит его, почему так злит. Или это судьба, или — об этом он боялся думать — у него неладно с головой.Он объехал все места, где когда-то она торговала апельсинами, и даже навестил ветхий домишко, где она снимала комнату.Покинув окрестности Сити, он повернул к Айлингтону и вскоре оказался на аккуратной, обсаженной деревьями аллее, в конце которой находился «Пансион миссис Холл для благородных девиц», где когда-то служила Белинда. Долф придумал, как прибрать к рукам Хоуксклифа — если только он отважится на это.Пансион располагался неподалеку от маленькой старинной деревушки, но не контактировал с ней, точно богатая наследница, случайно оказавшаяся за одним столом с бедными родственниками. Долф в течение месяца приезжал сюда повидать Бел и знал, когда воспитанниц выпускают погулять.От кучки лавок и паба скромное кирпичное здание отделялось зеленым полем, некогда бывшим общинным выгоном, а теперь засаженное цветами и превращенное в уютное место для прогулок. В середине поля был устроен небольшой пруд, где обитала стая гусей, несколько уток и один величественный лебедь, гордо созерцающий свое отражение в воде. Воспитанницам нравилось кормить водоплавающих птиц.
Долф остановил фаэтон на краю лужайки и спрыгнул на землю, поручив лошадей заботам затюканного грума. Взглянув на карманные часы, он неторопливо направился по мощеной деревенской улочке к пекарне. Купив буханку хлеба, Долф вышел на слепящее солнце и не спеша побрел к пруду покормить уток; при этом вид у него был как у человека, занятого своим делом.Наклонившись, чтобы бросить птицам хлебные крошки, он услышал, как в пансионе прозвенел звонок на перемену. Жестокая улыбка раздвинула его губы. Сегодня он приманит свою добычу настолько близко, что она обязательно заговорит с ним. Он это предчувствовал.Долф слышал, как у него за спиной посмеиваются и болтают ученицы, чинно спускаясь по ступенькам, потому что пришло время для ежедневной прогулки. Он медленно распрямился и оглянулся.Болтая с жеманным, изысканным кокетством, пансионерки, одетые в девственно-белые платья, проследовали по дорожке, ведущей к пруду, туда, где находился Долф. Их бьшо около тридцати. Он окинул их взглядом знатока и остановился на юной красавице, выделяющейся из толпы, как лебедь среди уток.Леди Джасинда Найт, бесценная сестрица Хоуксклифа. Что ж, это прекрасный способ дать понять Хоуксклифу, что с Долфом Брекинриджем шутить не следует.На некоторых барышнях красовались шляпки, у других волосы были заплетены в косы и закручены в кольцо; у Джасинды же буйные золотые завитки парили, точно облако, вокруг ее лица, похожего на румяное яблоко. Это была свежая, дерзкая, рано развившаяся озорница с высокими скулами и сверкающими карими глазами, страстность которых подчеркивал миндалевидный разрез. Она смеялась чаще и громче остальных, постоянно была в движении и, казалось, пританцовывала при ходьбе. Ей было шестнадцать, самое большее — семнадцать лет, тело у нее было гибкое и грациозное, как у нимфы, что лишь подчеркивало ее облик веселой шалуньи.Она вызывала у Долфа желание. Он ждал терпеливо, как хороший охотник, чтобы она подошла ближе, и в нем не просто проснулась похоть — его переполняло волнение. Слушая нервное хихиканье и шепотки, разносимые ветерком, он понял, что девушка взволнована очередным появлением своего обожателя. Но как же им заговорить друг с другом?Он полагался на ее юную наивность, но она знала, что ей запрещено заговаривать с мужчиной без официального представления. Он также не мог обратиться к ней, не нарушив приличий.Леди Джасинда приближалась к нему по дорожке вместе со своей компаньонкой, бесцветной девицей с каштановыми волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Вид у нее был такой, словно она приняла решение остаться старой девой. Джасинда держала в руке зонтик с оборкой из кружев и двигалась грациозно, точно тщеславная молодая кобылка на плацу, почуявшая близость жеребца, а ее скучная подруга читала ей вслух.Судя по кокетливым, многозначительным взглядам, которые Джасинда бросала на него из-под ресниц, она была совсем не прочь оказаться в роли соблазненной жертвы. Легко было представить себе, как она мучила юношей — своих сверстников, но никогда еще взрослый мужчина не оказывал ей такого подчеркнутого внимания — мужчина, знающий, как удовлетворить расцветающие порывы, переполняющие это юное красивое тело. Весь ее вид свидетельствовал о том, что, чуть повзрослев, она разобьет не одно мужское сердце. Ведь она — единственная дочь Блудницы Хоуксклиф.Когда Джасинда в очередной раз тайком взглянула на него, он облизнул губы и улыбнулся.Девушка небрежно откинула с лица локоны и, вспыхнув, отвернулась. А ее похожая на старую деву подруга проследила за направлением ее взгляда, презрительно нахмурила узенький лобик и сразу стала похожа на гувернантку. Они принялись шепотом совещаться. Долф мысленно улыбнулся. Если ему удастся остаться с Джасиндой наедине, ей, возможно, захочется взглянуть на его шрамы. Женщины любят такие вещи.Он отломил от буханки несколько кусочков и бросил их уткам, чувствуя, что Джасинда не сводит с него глаз. И тут неожиданно она доказала, что унаследовала от матери талант к кокетству. В результате то ли женской уловки, то ли вмешательства весьма хитроумной особы — матери-природы — легкий шелковый зонтик вырвался из ее руки и, подхваченный ветерком, взлетел, как воздушный змей, и опустился на середине пруда.Долф повернулся как раз в тот момент, когда она подбежала к краю воды, где крякали утки, и остановилась рядом с ним.— Ах нет! — вскрикнула она и в отчаянии прижала руки к щекам — в точности как это делает Сара Сиддонс на сцене «Ковент-Гарден».Долф чуть не влюбился в нее за этот жест.— Мисс, — он смиренно поклонился, едва сдерживая смех, — разрешите мне вам помочь.— Ах, сэр, вы так добры, но я не могу злоупотреблять вашей любезностью…Долф с галантной полуулыбкой сбросил фрак и вошел в воду, чтобы выловить дорогой зонтик, плывущий по волнам. Зайдя в холодный пруд по самые бедра, он протянул руку и схватил зонтик. Новые сапоги, обошедшиеся ему в семьдесят гиней, конечно, будут испорчены, но Долф ничем не выдал своего неудовольствия. Главное — прибрать к рукам Хоуксклифа, а все остальное — ерунда, успокоил он себя. Повернувшись, он увидел, что юная красавица радостно улыбается, а ветерок играет ее солнечными локонами.— Боюсь, им нельзя сейчас пользоваться, — огорченно произнес Долф, выходя из воды и протягивая ей зонт.Еле слышный смех сорвался с ее губ.— Благодарю вас, мистер…— Сэр Долф Брекинридж к вашим услугам, мадемуазель.— Здравствуйте. А я Джасинда, — прошептала она, оглядываясь через плечо.Ее подруга стояла неподалеку и хмурилась. А староста в длинном переднике торопливо направлялась к ним.— Вы так красивы, — прошептал Долф. — Можно, я напишу вам?Глаза ее расширились и взволнованно заблестели.— Но это неприлично!— Когда молодая леди бросает зонтик в пруд, это тоже неприлично, — тихо съязвил он. — Вам так нравятся приличия?— Джасинда! — зашипела ее компаньонка. — Идет мисс Олверстон!— Задержите ее, Лиззи, — бросила через плечо Джасинда.— Вы любите кататься? Поедемте со мной.— Сэр Долф! — воскликнула она с оскорбленным видом и одновременно с неприкрытым восторгом.— Я научу вас править моим фаэтоном. Вот будет забавно, да? Я вас всему научу, — шептал он, глядя на ее розовые губы.— Леди Джасинда! Сию же минуту прекратите! Отойдите немедленно от этого джентльмена! — рявкнула староста, подбегая к ним.— Она уронила зонтик, мисс Олверстон, — попыталась объяснить «старая дева».Старшая из девушек подошла к Джасинде и схватила ее за руку.— Добрый день, сэр. Извините, но это частная территория. Вам придется кормить уток в другом месте.— Ах, простите, я не знал, — вежливо отозвался Долф, презрительно глядя на старосту.— Благодарю вас, вы спасли мой зонтик! — крикнула Джасинда, когда староста тащила ее за руку; потом юная красавица отвернулась и пошла к своим подругам.Но ее скромная компаньонка, которую Джасинда назвала Лиззи, остановилась и, подбоченясь, сердито посмотрела на него.— Я вас помню, — заявила Лиззи. — Вы тот самый дурной человек, из-за которого уволили нашу любимую учительницу. Держитесь отсюда подальше!— А что будет?— Я расскажу о вас!— Боже, и начальница даст мне по рукам?— Я расскажу не ей, грубиян вы эдакий. Я расскажу братьям леди Джасинды — всем пятерым! Они из вас котлету сделают!— Лиззи! — окликнул ее кто-то. — Иду!— Лучше держите язык за зубами, — прорычал Долф.— А вы лучше держитесь подальше от моей подруги, — пригрозила она, круто повернулась и поспешила к школе.Долф насмешливо улыбнулся ей вслед, хотя и понимал, что планы его рухнули.Как ни сладостна была бы такая месть, но преследование Джасинды — это самоубийство. Достаточно одного такого врага, как Хоуксклиф. Нечего и думать о возможных трениях с этим бандитом Джеком или героем-воином Демьеном, который вскоре вернется с Пиренейского полуострова.Сплюнув на изумрудную траву, Долф зашагал к своему фаэтону.Может быть, он судит предвзято, размышлял Хоук, но во время бала куртизанок он пришел к гордому выводу: его любовница намного красивее всех присутствующих женщин. Ее гибкие формы были задрапированы в платье из мерцающей льдисто-голубой ткани, низкий вырез которого настолько открывал щелку между грудей, что у него просто слюнки текли. Лучше бы она надела только ожерелье из бриллиантов и ляпис-лазури.Хоук снова удивил Бел подарком, сделанным накануне. Он грустно вздохнул, поняв, что быстро становится рабом своей прихоти. Но главное, его это нисколько не заботит.При одном взгляде на Белинду у него поднимается настроение.Она болтала с гостями, очаровывая всякого, кто попадался на ее пути. Казалось, ее окружает золотистое сияние, притягивающее к себе людей и заставляющее их улыбаться, даже когда они удалялись от нее, — особенно если это были мужчины, подумал Хоук, несколько недовольный тем, что она вращается среди гостей. Ему хотелось, чтобы она была с ним, то есть там, где ей и положено быть. Господи, да у него просто голова идет кругом от одного ее присутствия!Нахмурившись, он допил свой херес и поставил стаканчик на стойку. Не кончит ли он так же, как Долф, — одержимым этой женщиной? Не сводя с нее глаз, он пробирался через толпу, машинально отвечая на вопросы и приветствия знакомых. Он не обращал внимания на разгорающееся вокруг веселье, сосредоточившись только на ней. Рискованные шутки, хриплый смех, кокетство, поцелуи, откровенные ласки — куртизанки давали мужчинам возможность вести себя неприлично.Белинда увидела, что он идет к ней, и глаза ее заблестели ярче бриллиантов на ее шее. Колдовская улыбка изогнула ее губы. Хоука пронзило током.Она не отрывала от него глаз, когда он рассекал толпу мужчин, окружающих ее. Очарованный, он взял ее за руку и повел танцевать, не слыша протестов молодого человека, с которым она только что разговаривала. Они танцевали менуэт, не отводя друг от друга призывного взгляда. Хоук впитывал каждое ее изящное движение, вдыхал запах ее духов, когда она рисовала вокруг него фигуры танца. Опустив голову, она послала ему возбуждающий взгляд через плечо, проплывая в танце мимо. Он взял ее за руку, чтобы удержать рядом. Она вопросительно посмотрела на него.Они уже не танцевали, хотя менуэт продолжался. Они смотрели друг на друга, стоя рядом, не двигаясь, даже не целуясь, словно две фарфоровые статуэтки, изображающие влюбленных. В ушах у него отдавались удары собственного сердца. И тут вместо веселых ритмов оркестра он услышал в своем сердце другую мелодию, свободную, нежную и сладостную, похожую на одинокую трель соловья.Белинда смотрела на него, слегка раскрыв губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Долф остановил фаэтон на краю лужайки и спрыгнул на землю, поручив лошадей заботам затюканного грума. Взглянув на карманные часы, он неторопливо направился по мощеной деревенской улочке к пекарне. Купив буханку хлеба, Долф вышел на слепящее солнце и не спеша побрел к пруду покормить уток; при этом вид у него был как у человека, занятого своим делом.Наклонившись, чтобы бросить птицам хлебные крошки, он услышал, как в пансионе прозвенел звонок на перемену. Жестокая улыбка раздвинула его губы. Сегодня он приманит свою добычу настолько близко, что она обязательно заговорит с ним. Он это предчувствовал.Долф слышал, как у него за спиной посмеиваются и болтают ученицы, чинно спускаясь по ступенькам, потому что пришло время для ежедневной прогулки. Он медленно распрямился и оглянулся.Болтая с жеманным, изысканным кокетством, пансионерки, одетые в девственно-белые платья, проследовали по дорожке, ведущей к пруду, туда, где находился Долф. Их бьшо около тридцати. Он окинул их взглядом знатока и остановился на юной красавице, выделяющейся из толпы, как лебедь среди уток.Леди Джасинда Найт, бесценная сестрица Хоуксклифа. Что ж, это прекрасный способ дать понять Хоуксклифу, что с Долфом Брекинриджем шутить не следует.На некоторых барышнях красовались шляпки, у других волосы были заплетены в косы и закручены в кольцо; у Джасинды же буйные золотые завитки парили, точно облако, вокруг ее лица, похожего на румяное яблоко. Это была свежая, дерзкая, рано развившаяся озорница с высокими скулами и сверкающими карими глазами, страстность которых подчеркивал миндалевидный разрез. Она смеялась чаще и громче остальных, постоянно была в движении и, казалось, пританцовывала при ходьбе. Ей было шестнадцать, самое большее — семнадцать лет, тело у нее было гибкое и грациозное, как у нимфы, что лишь подчеркивало ее облик веселой шалуньи.Она вызывала у Долфа желание. Он ждал терпеливо, как хороший охотник, чтобы она подошла ближе, и в нем не просто проснулась похоть — его переполняло волнение. Слушая нервное хихиканье и шепотки, разносимые ветерком, он понял, что девушка взволнована очередным появлением своего обожателя. Но как же им заговорить друг с другом?Он полагался на ее юную наивность, но она знала, что ей запрещено заговаривать с мужчиной без официального представления. Он также не мог обратиться к ней, не нарушив приличий.Леди Джасинда приближалась к нему по дорожке вместе со своей компаньонкой, бесцветной девицей с каштановыми волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Вид у нее был такой, словно она приняла решение остаться старой девой. Джасинда держала в руке зонтик с оборкой из кружев и двигалась грациозно, точно тщеславная молодая кобылка на плацу, почуявшая близость жеребца, а ее скучная подруга читала ей вслух.Судя по кокетливым, многозначительным взглядам, которые Джасинда бросала на него из-под ресниц, она была совсем не прочь оказаться в роли соблазненной жертвы. Легко было представить себе, как она мучила юношей — своих сверстников, но никогда еще взрослый мужчина не оказывал ей такого подчеркнутого внимания — мужчина, знающий, как удовлетворить расцветающие порывы, переполняющие это юное красивое тело. Весь ее вид свидетельствовал о том, что, чуть повзрослев, она разобьет не одно мужское сердце. Ведь она — единственная дочь Блудницы Хоуксклиф.Когда Джасинда в очередной раз тайком взглянула на него, он облизнул губы и улыбнулся.Девушка небрежно откинула с лица локоны и, вспыхнув, отвернулась. А ее похожая на старую деву подруга проследила за направлением ее взгляда, презрительно нахмурила узенький лобик и сразу стала похожа на гувернантку. Они принялись шепотом совещаться. Долф мысленно улыбнулся. Если ему удастся остаться с Джасиндой наедине, ей, возможно, захочется взглянуть на его шрамы. Женщины любят такие вещи.Он отломил от буханки несколько кусочков и бросил их уткам, чувствуя, что Джасинда не сводит с него глаз. И тут неожиданно она доказала, что унаследовала от матери талант к кокетству. В результате то ли женской уловки, то ли вмешательства весьма хитроумной особы — матери-природы — легкий шелковый зонтик вырвался из ее руки и, подхваченный ветерком, взлетел, как воздушный змей, и опустился на середине пруда.Долф повернулся как раз в тот момент, когда она подбежала к краю воды, где крякали утки, и остановилась рядом с ним.— Ах нет! — вскрикнула она и в отчаянии прижала руки к щекам — в точности как это делает Сара Сиддонс на сцене «Ковент-Гарден».Долф чуть не влюбился в нее за этот жест.— Мисс, — он смиренно поклонился, едва сдерживая смех, — разрешите мне вам помочь.— Ах, сэр, вы так добры, но я не могу злоупотреблять вашей любезностью…Долф с галантной полуулыбкой сбросил фрак и вошел в воду, чтобы выловить дорогой зонтик, плывущий по волнам. Зайдя в холодный пруд по самые бедра, он протянул руку и схватил зонтик. Новые сапоги, обошедшиеся ему в семьдесят гиней, конечно, будут испорчены, но Долф ничем не выдал своего неудовольствия. Главное — прибрать к рукам Хоуксклифа, а все остальное — ерунда, успокоил он себя. Повернувшись, он увидел, что юная красавица радостно улыбается, а ветерок играет ее солнечными локонами.— Боюсь, им нельзя сейчас пользоваться, — огорченно произнес Долф, выходя из воды и протягивая ей зонт.Еле слышный смех сорвался с ее губ.— Благодарю вас, мистер…— Сэр Долф Брекинридж к вашим услугам, мадемуазель.— Здравствуйте. А я Джасинда, — прошептала она, оглядываясь через плечо.Ее подруга стояла неподалеку и хмурилась. А староста в длинном переднике торопливо направлялась к ним.— Вы так красивы, — прошептал Долф. — Можно, я напишу вам?Глаза ее расширились и взволнованно заблестели.— Но это неприлично!— Когда молодая леди бросает зонтик в пруд, это тоже неприлично, — тихо съязвил он. — Вам так нравятся приличия?— Джасинда! — зашипела ее компаньонка. — Идет мисс Олверстон!— Задержите ее, Лиззи, — бросила через плечо Джасинда.— Вы любите кататься? Поедемте со мной.— Сэр Долф! — воскликнула она с оскорбленным видом и одновременно с неприкрытым восторгом.— Я научу вас править моим фаэтоном. Вот будет забавно, да? Я вас всему научу, — шептал он, глядя на ее розовые губы.— Леди Джасинда! Сию же минуту прекратите! Отойдите немедленно от этого джентльмена! — рявкнула староста, подбегая к ним.— Она уронила зонтик, мисс Олверстон, — попыталась объяснить «старая дева».Старшая из девушек подошла к Джасинде и схватила ее за руку.— Добрый день, сэр. Извините, но это частная территория. Вам придется кормить уток в другом месте.— Ах, простите, я не знал, — вежливо отозвался Долф, презрительно глядя на старосту.— Благодарю вас, вы спасли мой зонтик! — крикнула Джасинда, когда староста тащила ее за руку; потом юная красавица отвернулась и пошла к своим подругам.Но ее скромная компаньонка, которую Джасинда назвала Лиззи, остановилась и, подбоченясь, сердито посмотрела на него.— Я вас помню, — заявила Лиззи. — Вы тот самый дурной человек, из-за которого уволили нашу любимую учительницу. Держитесь отсюда подальше!— А что будет?— Я расскажу о вас!— Боже, и начальница даст мне по рукам?— Я расскажу не ей, грубиян вы эдакий. Я расскажу братьям леди Джасинды — всем пятерым! Они из вас котлету сделают!— Лиззи! — окликнул ее кто-то. — Иду!— Лучше держите язык за зубами, — прорычал Долф.— А вы лучше держитесь подальше от моей подруги, — пригрозила она, круто повернулась и поспешила к школе.Долф насмешливо улыбнулся ей вслед, хотя и понимал, что планы его рухнули.Как ни сладостна была бы такая месть, но преследование Джасинды — это самоубийство. Достаточно одного такого врага, как Хоуксклиф. Нечего и думать о возможных трениях с этим бандитом Джеком или героем-воином Демьеном, который вскоре вернется с Пиренейского полуострова.Сплюнув на изумрудную траву, Долф зашагал к своему фаэтону.Может быть, он судит предвзято, размышлял Хоук, но во время бала куртизанок он пришел к гордому выводу: его любовница намного красивее всех присутствующих женщин. Ее гибкие формы были задрапированы в платье из мерцающей льдисто-голубой ткани, низкий вырез которого настолько открывал щелку между грудей, что у него просто слюнки текли. Лучше бы она надела только ожерелье из бриллиантов и ляпис-лазури.Хоук снова удивил Бел подарком, сделанным накануне. Он грустно вздохнул, поняв, что быстро становится рабом своей прихоти. Но главное, его это нисколько не заботит.При одном взгляде на Белинду у него поднимается настроение.Она болтала с гостями, очаровывая всякого, кто попадался на ее пути. Казалось, ее окружает золотистое сияние, притягивающее к себе людей и заставляющее их улыбаться, даже когда они удалялись от нее, — особенно если это были мужчины, подумал Хоук, несколько недовольный тем, что она вращается среди гостей. Ему хотелось, чтобы она была с ним, то есть там, где ей и положено быть. Господи, да у него просто голова идет кругом от одного ее присутствия!Нахмурившись, он допил свой херес и поставил стаканчик на стойку. Не кончит ли он так же, как Долф, — одержимым этой женщиной? Не сводя с нее глаз, он пробирался через толпу, машинально отвечая на вопросы и приветствия знакомых. Он не обращал внимания на разгорающееся вокруг веселье, сосредоточившись только на ней. Рискованные шутки, хриплый смех, кокетство, поцелуи, откровенные ласки — куртизанки давали мужчинам возможность вести себя неприлично.Белинда увидела, что он идет к ней, и глаза ее заблестели ярче бриллиантов на ее шее. Колдовская улыбка изогнула ее губы. Хоука пронзило током.Она не отрывала от него глаз, когда он рассекал толпу мужчин, окружающих ее. Очарованный, он взял ее за руку и повел танцевать, не слыша протестов молодого человека, с которым она только что разговаривала. Они танцевали менуэт, не отводя друг от друга призывного взгляда. Хоук впитывал каждое ее изящное движение, вдыхал запах ее духов, когда она рисовала вокруг него фигуры танца. Опустив голову, она послала ему возбуждающий взгляд через плечо, проплывая в танце мимо. Он взял ее за руку, чтобы удержать рядом. Она вопросительно посмотрела на него.Они уже не танцевали, хотя менуэт продолжался. Они смотрели друг на друга, стоя рядом, не двигаясь, даже не целуясь, словно две фарфоровые статуэтки, изображающие влюбленных. В ушах у него отдавались удары собственного сердца. И тут вместо веселых ритмов оркестра он услышал в своем сердце другую мелодию, свободную, нежную и сладостную, похожую на одинокую трель соловья.Белинда смотрела на него, слегка раскрыв губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32