Задерживаться на этой мысли означало поддаться зарождающейся в душе панике, а именно свой страх Антония решила не показывать ни в коем случае.
Войдя в библиотеку, она подошла к камину, остановилась посмотреть на танцующее пламя и тут поняла, что это единственный в комнате источник света; она со злостью дернула шнурок звонка. Когда лакей явился на вызов, властно приказала: — Почему в комнате темно? Немедленно зажечь свечи. Все, какие есть.
Он зажег от каминного огня тоненькую свечку и пошел вдоль стены, а Антония, устроившись у камина в вольтеровском кресле, наблюдала, как зажигались свечи, постепенно освещая книги и картины, и старалась при этом не обращать внимания на многозначительные, любопытные взгляды слуги. Все слуги в Келшелл-Парке внешне были почтительны с Антонией, но, поскольку хорошо знали истинное отношение к ней деда, то тем или иным способом непременно умудрялись дать ей это понять. И теперь, можно не сомневаться, злорадно обсуждали ситуацию, в которой она оказалась.
Слишком взволнованная, чтобы сидеть на месте, Антония, едва лакей ушел, поднялась и стала без устали ходить по комнате. Происшедшее вечером своей нереальностью напоминало назойливый кошмар. Нет, невозможно вот так просто оказаться замужем, на всю жизнь соединенной с человеком, о чьем существовании она узнала всего час назад. Однако кольцо на пальце, этот символ тирании, от которой теперь никогда не освободиться, было вполне реальным. Жить деду оставалось недолго, но он все же сумел заставить ее выйти за выбранного им человека, и теперь мечтам, лелеемым в последнее время, мечтам о побеге к свободе и счастью, уже никогда не суждено сбыться.
Дверь неожиданно распахнулась, и вслед за лакеем, недавно зажигавшим здесь свечи, в комнату вошел Сент-Арван. Резко обернувшись, Антония уловила на лице уходящего слуги ухмылку, и владевший ею страх перешел в гнев. Она метнула в Джеррена взгляд, полный такой яростной ненависти, что он, хоть и ожидал некоторой враждебности, невольно отшатнулся. Потом отвернулась и сделала вид, что поглощена выбором книги среди томов, расставленных по стеллажам вдоль стен. Джеррен остановился у камина, задумчиво рассматривая ее. И, когда молчание явно затянулось, тихо заметил: — В какую же дьявольски нелепую ситуацию попали мы с вами, мадам. Полагаю, не стоит надеяться, что вам о причинах всего этого известно больше, нежели мне?
На минутку ему показалось, что она даже не собирается отвечать. Но потом все же последовал презрительный ответ: — Можете не сомневаться! Ведь одним из условий вашей сделки с сэром Чарльзом, полагаю, было «Без вопросов?» Или же нет?
Он даже вздрогнул.
— Так вы знали об этом?
Антония взяла с полки книгу и наконец повернулась к нему лицом. Глаза их встретились, и взглядом, выражавшим пренебрежение, она окинула его с ног до головы, остановившись на лице, и сделала жест, полный такого же пренебрежения.
— Довольно странный опыт. — В голосе был лед. — Не сомневаюсь, что мало кому из женщин достаются мужья, выкупленные из Ньюгейтской тюрьмы.
От последних слов и сопровождавшего их взгляда щеки Джеррена вспыхнули, но он без всяких колебаний парировал насмешку: — Возможно, это и так, мадам, но уж коль скоро вы согласились, то не пристало и жаловаться.
— Согласилась? — Сверкая глазами, она шагнула вперед. — Да как вы осмелились даже предположить, будто я хоть что-то подозревала о готовящемся?
— Так, значит, не подозревали? А когда заговорили о моей сделке с сэром Чарльзом, я решил, что не только знали, но и одобряли его действия.
— Вы ошиблись. Он сообщил мне об этом за час до начала этой проклятой церемонии.
— Боже святый! — Взгляд его стал беспомощным, а потом слегка хмурым. — Но вы все-таки согласились на брак.
— Да! — горечь, море горечи послышалось вдруг в голосе Антонии. — Согласилась! Я по собственному опыту знаю: невозможно безнаказанно ослушаться сэра Чарльза.
Постояв еще с минутку нахмурившись, Джеррен повернулся и принялся мерить шагами комнату, сцепив руки за спиной и утопив подбородок в кружевном воротнике. Антония наблюдала за ним с некоторым смущением, которое, особенно когда он поворачивался спиной, и не пыталась скрыть, ибо у нее мелькнула пугающая мысль: Джеррен Сент-Арван тоже относился к людям, вступать в борьбу с которыми неразумно.
В нем чувствовалось нечто неопределенно опасное, какая-то неясная угроза ощущалась во всем облике: в широком развороте плеч, обтянутых сливового цвета бархатным камзолом, в ленивой грации движений, за которой угадывалась скрытая сила, в очерке красивого, несколько недоброго лица с ярко-голубыми глазами и твердой линией рта, свидетельствующей о непреклонном стремлении добиваться своего. Да и можно ли было сомневаться в этом! Уж дедушка постарался подыскать ей в мужья человека такого же, как и сам, безжалостного.
— У вас есть какое-нибудь разумное объяснение всей этой болтовне о наследстве и убийстве? — отрывисто спросил Джеррен, остановившись около нее. — Сэр Чарльз утверждает, будто его кузен, Роджер Келшелл, убил вашего отца в надежде унаследовать большое состояние.
Антония пожала плечами и, отойдя подальше, уселась у огня.
— Это он так считает. Роджер Келшелл убил моего отца на дуэли еще до моего появления на свет. Сэр Чарльз убежден, что убийство было преднамеренным, ради денег.
— Но Роджер Келшелл богат.
— Сейчас — да. Свое нынешнее состояние он получил от второй жены. А в год смерти Энтони Келшелла он бедствовал. Сэр Чарльз женился очень поздно, жена умерла родами, оставив ему сына. Говорят, он ее обожал и после ее смерти всю любовь перенес на ребенка. — Она снова пожала плечами. — Даже если это и так, то вся любовь и нежность, на какие он был способен, умерли вместе с сыном. С тех пор его душой владеет одно лишь чувство — ненависть, и светит одна лишь жизненная цель — помешать родственнику, лелеющему коварные планы завладеть состоянием Келшеллов. Только для этой цели он и воспитал меня. Только по этой причине и принял когда-то в дом.
— Принял? — Брови Джеррена удивленно поднялись. — Да ведь вы же и так — дочь Энтони Келшелла!
В возникшей паузе глаза Антонии пристально смотрели на него, светясь горьким удовлетворением.
— Значит, он не сказал вам всего, — с тихим смешком произнесла она. — Эх вы, глупец! Да зачем же, по-вашему, он пошел на все, чтобы добыть мужа своей наследнице? Да, я — дочь Энтони Келшелла. От цыганки, которую он встретил на сельском празднике в Михайлов день.
Теперь многое прояснилось для Джеррена. То было время, когда и среди дворян, и среди помещиков хорошее происхождение почиталось в той же, если даже не в большей, степени, что и богатство. В случае же с Антонией незаконнорожденность усугублялась дополнительным осложнением: не просто низкого рождения, но дочь цыганки! Да будь она наследницей хоть какого угодно состояния, никто из хорошего рода не взял бы такую в жены! Тем более что на всем ее облике лежал четкий отпечаток принадлежности к соплеменникам матери.
Глядя на нее, Джеррен недоумевал, как это он сразу не догадался. Орлиный нос, черные волосы и глаза, горделивость и грация поступи, естественные, как дыхание, — все это он уже встречал у смуглых, замкнутых людей, которые кочевали по дорогам, иногда останавливаясь на сельских ярмарках и праздниках. Среди них немало попадалось красавиц, но у Антонии красота стала мягче, тоньше, вероятно, за счет наследственности, а скорее, благодаря воспитанию. В общем, она оказалась одной из красивейших женщин, каких ему приходилось встречать, вполне способной своей красотой завлечь и привести в экстаз любого мужчину, но — более чем низкого происхождения, наполовину цыганкой.
И на ней его женили. То был ловкий трюк, приводивший в неописуемую ярость, ибо, невзирая на крайне затруднительное положение, он все же оставался человеком своего времени, преисполненным глубокой гордости за старинное родовое имя. Жениться, конечно, пришлось бы, но в надлежащее время, дабы исполнить долг перед предками и, дав свое имя девушке из хорошей семьи, продолжить род. Теперь же он попался в ловушку отчаянной нужды и хитроумно расставленные сети сэра Чарльза, вступив в своего рода мезальянс, на который в его кругу смотрят косо и на который он никогда бы не пошел по доброй воле.
— В таком случае, мадам, удивлен вашим жалобам на сэра Чарльза: худо-бедно, но он обеспечил вам замужество. — Тон был беспощадным. — К тому же ему хватило благоразумия держать все в полном секрете. Знай я правду!..
— То предпочли бы остаться в Ньюгейте, нежели взять в жены меня? — Антония говорила с таким же жгучим презрением и гневом. — Разве не мысль о свободе соблазнила вас или не возможность промотать мое состояние так же, как вы промотали свое? И вы хотите, чтобы я в это поверила? А сами-то верите?
Яростное презрение в глазах и голосе Антонии несколько охладило его гнев. В самом деле, верил ли он? Если бы ему все выложили, как есть, отослал бы Торнбери прочь, предпочтя мерзость и грязь Ньюгейта женитьбе на этой девушке, что сейчас смотрит с такой враждебностью, словно бросает презрительный вызов? Внутренне посмеиваясь над собой, понял, что нет, не предпочел бы.
— Наверное, нет. — Тон его был весьма принужденно сдержанным. — Теперь легко рассуждать, но тогда я, пожалуй, воспользовался бы любой возможностью вырваться, как, собственно, и поступил, согласившись на предложение сэра Чарльза.
— Да и какой пленник не согласился бы! — В голосе Антонии звучала горечь, а в глазах, устремленных на огонь, появилось выражение, не свойственное столь юному возрасту. — Думаете, только в таком месте, как Ньюгейт, можно понять весь ужас пожизненного заключения? Да весь этот дом — тюрьма для меня, а сэр Чарльз — тюремщик! А теперь, зная, что скоро я стану совершеннолетней и он уже не сможет насильно держать меня здесь, навязывает этот брак с человеком, которого специально подкупил. Так что отныне он может быть уверен, что его тюрьма никогда не опустеет.
Джеррен ответил не сразу. Потрясенный происшедшим, рассматривавший ситуацию только со своей точки зрения, он лишь сейчас понял, что Антония стала такой же жертвой хитросплетений сэра Чарльза. Ясно одно: церемония была вполне законной, их с Антонией обвенчали, и теперь уже ничего не достигнешь, хлеща друг друга оскорблениями.
— Может, вам лучше всего было бы рассказать мне всю историю полностью, — произнес он наконец. — Отступать нам обоим уже поздно, а хорошая порция искренности может сослужить куда более добрую службу.
Она пренебрежительно передернула плечами: — А история невелика. Энтони Келшелл должен был скоро жениться — на выбранной отцом девушке из хорошего рода, с богатым приданым — когда встретил мою мать. Стал открыто появляться с нею на людях, не скрывая, что они любовники. Разразился скандал, семья невесты отказала ему от дома, сэр Чарльз закатил истерику, и все это кончилось тем, что Энтони вместе с возлюбленной уехал в Лондон.
И там, полагаю, назло отцу завел дружбу с кузеном, Роджером Келшеллом. Сэр Чарльз всегда питал недоверие к этой ветви фамилии. Пока не было Энтони, они числились в наследниках, и он всегда подозревал, что Роджер желает смерти Энтони и восстановления своего прежнего положения наследника. Несколько месяцев спустя его опасения оправдались: пришло сообщение, что Роджер, поссорившись с Энтони за карточным столом, вызвал его на дуэль и убил.
— Правильно проведенная дуэль, — подчеркнул Джеррен, — едва ли может считаться убийством.
— Сэр Чарльз считает это именно убийством. Он сделал все возможное, чтобы Роджер предстал перед судом, но тот предусмотрительно уехал за границу, а здесь все, похоже, поверили обвинению, что Энтони плутовал в карты, и оправдали Роджера полностью.
Тогда сэр Чарльз обратил свои силы на то, чтобы расстроить предполагаемые планы родни. Цыганке, бывшей с Энтони все это время, скоро предстояло родить, и сэр Чарльз рассудил, что ребенок должен занять место отца в качестве наследника состояния Келшеллов. Он надеялся на внука, второго Энтони, и разочарование по этому поводу — одна из причин его ненависти ко мне. Ну, а вторая — то, что я выросла очень похожей на мать. Он, видите ли, считает и ее, и Роджера равно виновными в гибели сына.
Джеррен нахмурился: — Говорите, он ненавидит вас, хоть и удочерил, дал воспитание, образование, сделал своей наследницей.
— Да какое все это имеет значение? Из его собственного рода никого не осталось в живых, кроме Роджера Келшелла и его родственников. Он убежден, будто богатство, которое я унаследую, перевесит мое происхождение, будто он сможет выдать меня замуж, не задев гордости Келшеллов. Но врагов у него всю жизнь было больше, чем друзей, а старый скандал еще не забыт. — Она помедлила, глядя на Джеррена уже без малейших следов прежней вызывающей враждебности. — До сего дня я даже радовалась этому!
Он пропустил ее слова мимо ушей.
— Какие действия вы подразумевали, говоря о совершеннолетии?
— Я намеревалась покинуть этот дом навсегда! — Антония вдруг поднялась и заметалась по комнате, словно понимая с сожалением и о неудавшемся бегстве, и о событиях, послуживших причиной неудачи. — Я давно бы уехала, но знаю: до тех пор, пока это в его власти, он будет возвращать меня сюда и наказывать, а выдержать такое наказание я не в силах. Потому и заставила себя сдерживаться, терпеливо дожидаясь того дня, когда смогу получить официальную свободу. Джеррен, облокотившись на резной выступ каменного камина, молча наблюдал за нею, восхищаясь гибкостью и грацией сильного тела, скрыть которые не могли даже многочисленные жесткие юбки. И наконец испытующе заметил: — Чтобы получить свободу, возможно, пришлось бы чем-то жертвовать. А если бы дед лишил вас наследства?
— Думаете, меня бы это огорчило? — Голос ее дрожал гневом и презрением. — Ненавижу богатство Келшеллов и все, что оно олицетворяет! Я была бы в тысячу раз счастливее, если бы без гроша, но свободная, бродила по дорогам с соплеменниками матери, чем быть наследницей в этой мрачной тюрьме. Полагаю, вы не осмелитесь сомневаться?
— Я не сомневаюсь, что вы именно так и считаете, — ответил он с легкой насмешкой, — и, веди вы подобную жизнь с самого рождения, так оно и было бы. Но сейчас цыганская жизнь отнюдь не покажется медом вам, привыкшей сладко есть и мягко спать.
— Вы-то, конечно, в том не сомневаетесь, — она надменно вскинула подбородок. — Между тем как само выше присутствие здесь означает, что комфорт вам дороже всего на свете.
— Пожалуй, сейчас он означает для меня гораздо больше, чем раньше, до пребывания в Ньюгейте, — признал Джеррен. — До той поры я принимал его как должное, так же, как, вероятно, и вы. Нужно близко познакомиться с бедностью и тяготами, чтобы по достоинству оценить жизненные блага. — Он помолчал, рассматривая Антонию одновременно с недоверием и любопытством. — Неужели вы и в самом деле намеревались убежать отсюда в мир одна, без друзей, без денег?
Лицо ее стало вызывающе враждебным, и весь вид красноречиво подтверждал пренебрежительный тон речей; поворачиваясь, чтобы поставить на место так и не раскрытую книгу, она резко бросила через плечо: — Все бы отдала, только бы сбежать и из этого дома, и от безумной тирании деда. Уж я бы не голодала, уверяю вас.
— Вот в этом-то сомневаться не приходится, — сухо откликнулся он. — С вашим лицом и фигурой вы незамедлительно обрели бы заступника. Но тогда я в полном недоумении: если вы готовы к такому, то почему же тогда так горько жалуетесь на то, что произошло?
Она снова медленно повернулась лицом. Надменно кривились гордые губы, презрительно изгибались черные брови.
— Уж не пытаетесь ли вы доказать, что есть какая-то разница?
Секунду или две он еще рассматривал ее, потом не торопясь, спокойным шагом приблизился, положил левую руку на полку у самого плеча Антонии, а правой слегка взял ее за подбородок, так что ей волей-неволей пришлось смотреть ему в глаза.
— О, разница огромная, дорогуша. — Губы его тронула улыбка. — Волею случая я ваш муж.
Она стояла, напряженно выпрямившись, высокомерно не делая ни малейшей попытки высвободиться, но в темных, выражающих неприязнь глазах, за сердитой враждебностью он прочел страх, и его вдруг пронзило острое сострадание и яростное негодование на самого себя; рука скользнула к ее запястью, он поднес ее пальцы к губам и мягко поцеловал.
— Чтобы привыкнуть к обстоятельствам, нам обоим нужно время. Мне, разумеется, очень хотелось бы познакомиться с вами получше, но сейчас, мадам, позвольте пожелать доброй ночи.
Он выпустил ее руку, поклонился, отступая назад, и ушел. Уже закрылась дверь, а Антония все стояла, прислонившись к полке, потрясенная и озадаченная, прислушиваясь к решительным шагам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Войдя в библиотеку, она подошла к камину, остановилась посмотреть на танцующее пламя и тут поняла, что это единственный в комнате источник света; она со злостью дернула шнурок звонка. Когда лакей явился на вызов, властно приказала: — Почему в комнате темно? Немедленно зажечь свечи. Все, какие есть.
Он зажег от каминного огня тоненькую свечку и пошел вдоль стены, а Антония, устроившись у камина в вольтеровском кресле, наблюдала, как зажигались свечи, постепенно освещая книги и картины, и старалась при этом не обращать внимания на многозначительные, любопытные взгляды слуги. Все слуги в Келшелл-Парке внешне были почтительны с Антонией, но, поскольку хорошо знали истинное отношение к ней деда, то тем или иным способом непременно умудрялись дать ей это понять. И теперь, можно не сомневаться, злорадно обсуждали ситуацию, в которой она оказалась.
Слишком взволнованная, чтобы сидеть на месте, Антония, едва лакей ушел, поднялась и стала без устали ходить по комнате. Происшедшее вечером своей нереальностью напоминало назойливый кошмар. Нет, невозможно вот так просто оказаться замужем, на всю жизнь соединенной с человеком, о чьем существовании она узнала всего час назад. Однако кольцо на пальце, этот символ тирании, от которой теперь никогда не освободиться, было вполне реальным. Жить деду оставалось недолго, но он все же сумел заставить ее выйти за выбранного им человека, и теперь мечтам, лелеемым в последнее время, мечтам о побеге к свободе и счастью, уже никогда не суждено сбыться.
Дверь неожиданно распахнулась, и вслед за лакеем, недавно зажигавшим здесь свечи, в комнату вошел Сент-Арван. Резко обернувшись, Антония уловила на лице уходящего слуги ухмылку, и владевший ею страх перешел в гнев. Она метнула в Джеррена взгляд, полный такой яростной ненависти, что он, хоть и ожидал некоторой враждебности, невольно отшатнулся. Потом отвернулась и сделала вид, что поглощена выбором книги среди томов, расставленных по стеллажам вдоль стен. Джеррен остановился у камина, задумчиво рассматривая ее. И, когда молчание явно затянулось, тихо заметил: — В какую же дьявольски нелепую ситуацию попали мы с вами, мадам. Полагаю, не стоит надеяться, что вам о причинах всего этого известно больше, нежели мне?
На минутку ему показалось, что она даже не собирается отвечать. Но потом все же последовал презрительный ответ: — Можете не сомневаться! Ведь одним из условий вашей сделки с сэром Чарльзом, полагаю, было «Без вопросов?» Или же нет?
Он даже вздрогнул.
— Так вы знали об этом?
Антония взяла с полки книгу и наконец повернулась к нему лицом. Глаза их встретились, и взглядом, выражавшим пренебрежение, она окинула его с ног до головы, остановившись на лице, и сделала жест, полный такого же пренебрежения.
— Довольно странный опыт. — В голосе был лед. — Не сомневаюсь, что мало кому из женщин достаются мужья, выкупленные из Ньюгейтской тюрьмы.
От последних слов и сопровождавшего их взгляда щеки Джеррена вспыхнули, но он без всяких колебаний парировал насмешку: — Возможно, это и так, мадам, но уж коль скоро вы согласились, то не пристало и жаловаться.
— Согласилась? — Сверкая глазами, она шагнула вперед. — Да как вы осмелились даже предположить, будто я хоть что-то подозревала о готовящемся?
— Так, значит, не подозревали? А когда заговорили о моей сделке с сэром Чарльзом, я решил, что не только знали, но и одобряли его действия.
— Вы ошиблись. Он сообщил мне об этом за час до начала этой проклятой церемонии.
— Боже святый! — Взгляд его стал беспомощным, а потом слегка хмурым. — Но вы все-таки согласились на брак.
— Да! — горечь, море горечи послышалось вдруг в голосе Антонии. — Согласилась! Я по собственному опыту знаю: невозможно безнаказанно ослушаться сэра Чарльза.
Постояв еще с минутку нахмурившись, Джеррен повернулся и принялся мерить шагами комнату, сцепив руки за спиной и утопив подбородок в кружевном воротнике. Антония наблюдала за ним с некоторым смущением, которое, особенно когда он поворачивался спиной, и не пыталась скрыть, ибо у нее мелькнула пугающая мысль: Джеррен Сент-Арван тоже относился к людям, вступать в борьбу с которыми неразумно.
В нем чувствовалось нечто неопределенно опасное, какая-то неясная угроза ощущалась во всем облике: в широком развороте плеч, обтянутых сливового цвета бархатным камзолом, в ленивой грации движений, за которой угадывалась скрытая сила, в очерке красивого, несколько недоброго лица с ярко-голубыми глазами и твердой линией рта, свидетельствующей о непреклонном стремлении добиваться своего. Да и можно ли было сомневаться в этом! Уж дедушка постарался подыскать ей в мужья человека такого же, как и сам, безжалостного.
— У вас есть какое-нибудь разумное объяснение всей этой болтовне о наследстве и убийстве? — отрывисто спросил Джеррен, остановившись около нее. — Сэр Чарльз утверждает, будто его кузен, Роджер Келшелл, убил вашего отца в надежде унаследовать большое состояние.
Антония пожала плечами и, отойдя подальше, уселась у огня.
— Это он так считает. Роджер Келшелл убил моего отца на дуэли еще до моего появления на свет. Сэр Чарльз убежден, что убийство было преднамеренным, ради денег.
— Но Роджер Келшелл богат.
— Сейчас — да. Свое нынешнее состояние он получил от второй жены. А в год смерти Энтони Келшелла он бедствовал. Сэр Чарльз женился очень поздно, жена умерла родами, оставив ему сына. Говорят, он ее обожал и после ее смерти всю любовь перенес на ребенка. — Она снова пожала плечами. — Даже если это и так, то вся любовь и нежность, на какие он был способен, умерли вместе с сыном. С тех пор его душой владеет одно лишь чувство — ненависть, и светит одна лишь жизненная цель — помешать родственнику, лелеющему коварные планы завладеть состоянием Келшеллов. Только для этой цели он и воспитал меня. Только по этой причине и принял когда-то в дом.
— Принял? — Брови Джеррена удивленно поднялись. — Да ведь вы же и так — дочь Энтони Келшелла!
В возникшей паузе глаза Антонии пристально смотрели на него, светясь горьким удовлетворением.
— Значит, он не сказал вам всего, — с тихим смешком произнесла она. — Эх вы, глупец! Да зачем же, по-вашему, он пошел на все, чтобы добыть мужа своей наследнице? Да, я — дочь Энтони Келшелла. От цыганки, которую он встретил на сельском празднике в Михайлов день.
Теперь многое прояснилось для Джеррена. То было время, когда и среди дворян, и среди помещиков хорошее происхождение почиталось в той же, если даже не в большей, степени, что и богатство. В случае же с Антонией незаконнорожденность усугублялась дополнительным осложнением: не просто низкого рождения, но дочь цыганки! Да будь она наследницей хоть какого угодно состояния, никто из хорошего рода не взял бы такую в жены! Тем более что на всем ее облике лежал четкий отпечаток принадлежности к соплеменникам матери.
Глядя на нее, Джеррен недоумевал, как это он сразу не догадался. Орлиный нос, черные волосы и глаза, горделивость и грация поступи, естественные, как дыхание, — все это он уже встречал у смуглых, замкнутых людей, которые кочевали по дорогам, иногда останавливаясь на сельских ярмарках и праздниках. Среди них немало попадалось красавиц, но у Антонии красота стала мягче, тоньше, вероятно, за счет наследственности, а скорее, благодаря воспитанию. В общем, она оказалась одной из красивейших женщин, каких ему приходилось встречать, вполне способной своей красотой завлечь и привести в экстаз любого мужчину, но — более чем низкого происхождения, наполовину цыганкой.
И на ней его женили. То был ловкий трюк, приводивший в неописуемую ярость, ибо, невзирая на крайне затруднительное положение, он все же оставался человеком своего времени, преисполненным глубокой гордости за старинное родовое имя. Жениться, конечно, пришлось бы, но в надлежащее время, дабы исполнить долг перед предками и, дав свое имя девушке из хорошей семьи, продолжить род. Теперь же он попался в ловушку отчаянной нужды и хитроумно расставленные сети сэра Чарльза, вступив в своего рода мезальянс, на который в его кругу смотрят косо и на который он никогда бы не пошел по доброй воле.
— В таком случае, мадам, удивлен вашим жалобам на сэра Чарльза: худо-бедно, но он обеспечил вам замужество. — Тон был беспощадным. — К тому же ему хватило благоразумия держать все в полном секрете. Знай я правду!..
— То предпочли бы остаться в Ньюгейте, нежели взять в жены меня? — Антония говорила с таким же жгучим презрением и гневом. — Разве не мысль о свободе соблазнила вас или не возможность промотать мое состояние так же, как вы промотали свое? И вы хотите, чтобы я в это поверила? А сами-то верите?
Яростное презрение в глазах и голосе Антонии несколько охладило его гнев. В самом деле, верил ли он? Если бы ему все выложили, как есть, отослал бы Торнбери прочь, предпочтя мерзость и грязь Ньюгейта женитьбе на этой девушке, что сейчас смотрит с такой враждебностью, словно бросает презрительный вызов? Внутренне посмеиваясь над собой, понял, что нет, не предпочел бы.
— Наверное, нет. — Тон его был весьма принужденно сдержанным. — Теперь легко рассуждать, но тогда я, пожалуй, воспользовался бы любой возможностью вырваться, как, собственно, и поступил, согласившись на предложение сэра Чарльза.
— Да и какой пленник не согласился бы! — В голосе Антонии звучала горечь, а в глазах, устремленных на огонь, появилось выражение, не свойственное столь юному возрасту. — Думаете, только в таком месте, как Ньюгейт, можно понять весь ужас пожизненного заключения? Да весь этот дом — тюрьма для меня, а сэр Чарльз — тюремщик! А теперь, зная, что скоро я стану совершеннолетней и он уже не сможет насильно держать меня здесь, навязывает этот брак с человеком, которого специально подкупил. Так что отныне он может быть уверен, что его тюрьма никогда не опустеет.
Джеррен ответил не сразу. Потрясенный происшедшим, рассматривавший ситуацию только со своей точки зрения, он лишь сейчас понял, что Антония стала такой же жертвой хитросплетений сэра Чарльза. Ясно одно: церемония была вполне законной, их с Антонией обвенчали, и теперь уже ничего не достигнешь, хлеща друг друга оскорблениями.
— Может, вам лучше всего было бы рассказать мне всю историю полностью, — произнес он наконец. — Отступать нам обоим уже поздно, а хорошая порция искренности может сослужить куда более добрую службу.
Она пренебрежительно передернула плечами: — А история невелика. Энтони Келшелл должен был скоро жениться — на выбранной отцом девушке из хорошего рода, с богатым приданым — когда встретил мою мать. Стал открыто появляться с нею на людях, не скрывая, что они любовники. Разразился скандал, семья невесты отказала ему от дома, сэр Чарльз закатил истерику, и все это кончилось тем, что Энтони вместе с возлюбленной уехал в Лондон.
И там, полагаю, назло отцу завел дружбу с кузеном, Роджером Келшеллом. Сэр Чарльз всегда питал недоверие к этой ветви фамилии. Пока не было Энтони, они числились в наследниках, и он всегда подозревал, что Роджер желает смерти Энтони и восстановления своего прежнего положения наследника. Несколько месяцев спустя его опасения оправдались: пришло сообщение, что Роджер, поссорившись с Энтони за карточным столом, вызвал его на дуэль и убил.
— Правильно проведенная дуэль, — подчеркнул Джеррен, — едва ли может считаться убийством.
— Сэр Чарльз считает это именно убийством. Он сделал все возможное, чтобы Роджер предстал перед судом, но тот предусмотрительно уехал за границу, а здесь все, похоже, поверили обвинению, что Энтони плутовал в карты, и оправдали Роджера полностью.
Тогда сэр Чарльз обратил свои силы на то, чтобы расстроить предполагаемые планы родни. Цыганке, бывшей с Энтони все это время, скоро предстояло родить, и сэр Чарльз рассудил, что ребенок должен занять место отца в качестве наследника состояния Келшеллов. Он надеялся на внука, второго Энтони, и разочарование по этому поводу — одна из причин его ненависти ко мне. Ну, а вторая — то, что я выросла очень похожей на мать. Он, видите ли, считает и ее, и Роджера равно виновными в гибели сына.
Джеррен нахмурился: — Говорите, он ненавидит вас, хоть и удочерил, дал воспитание, образование, сделал своей наследницей.
— Да какое все это имеет значение? Из его собственного рода никого не осталось в живых, кроме Роджера Келшелла и его родственников. Он убежден, будто богатство, которое я унаследую, перевесит мое происхождение, будто он сможет выдать меня замуж, не задев гордости Келшеллов. Но врагов у него всю жизнь было больше, чем друзей, а старый скандал еще не забыт. — Она помедлила, глядя на Джеррена уже без малейших следов прежней вызывающей враждебности. — До сего дня я даже радовалась этому!
Он пропустил ее слова мимо ушей.
— Какие действия вы подразумевали, говоря о совершеннолетии?
— Я намеревалась покинуть этот дом навсегда! — Антония вдруг поднялась и заметалась по комнате, словно понимая с сожалением и о неудавшемся бегстве, и о событиях, послуживших причиной неудачи. — Я давно бы уехала, но знаю: до тех пор, пока это в его власти, он будет возвращать меня сюда и наказывать, а выдержать такое наказание я не в силах. Потому и заставила себя сдерживаться, терпеливо дожидаясь того дня, когда смогу получить официальную свободу. Джеррен, облокотившись на резной выступ каменного камина, молча наблюдал за нею, восхищаясь гибкостью и грацией сильного тела, скрыть которые не могли даже многочисленные жесткие юбки. И наконец испытующе заметил: — Чтобы получить свободу, возможно, пришлось бы чем-то жертвовать. А если бы дед лишил вас наследства?
— Думаете, меня бы это огорчило? — Голос ее дрожал гневом и презрением. — Ненавижу богатство Келшеллов и все, что оно олицетворяет! Я была бы в тысячу раз счастливее, если бы без гроша, но свободная, бродила по дорогам с соплеменниками матери, чем быть наследницей в этой мрачной тюрьме. Полагаю, вы не осмелитесь сомневаться?
— Я не сомневаюсь, что вы именно так и считаете, — ответил он с легкой насмешкой, — и, веди вы подобную жизнь с самого рождения, так оно и было бы. Но сейчас цыганская жизнь отнюдь не покажется медом вам, привыкшей сладко есть и мягко спать.
— Вы-то, конечно, в том не сомневаетесь, — она надменно вскинула подбородок. — Между тем как само выше присутствие здесь означает, что комфорт вам дороже всего на свете.
— Пожалуй, сейчас он означает для меня гораздо больше, чем раньше, до пребывания в Ньюгейте, — признал Джеррен. — До той поры я принимал его как должное, так же, как, вероятно, и вы. Нужно близко познакомиться с бедностью и тяготами, чтобы по достоинству оценить жизненные блага. — Он помолчал, рассматривая Антонию одновременно с недоверием и любопытством. — Неужели вы и в самом деле намеревались убежать отсюда в мир одна, без друзей, без денег?
Лицо ее стало вызывающе враждебным, и весь вид красноречиво подтверждал пренебрежительный тон речей; поворачиваясь, чтобы поставить на место так и не раскрытую книгу, она резко бросила через плечо: — Все бы отдала, только бы сбежать и из этого дома, и от безумной тирании деда. Уж я бы не голодала, уверяю вас.
— Вот в этом-то сомневаться не приходится, — сухо откликнулся он. — С вашим лицом и фигурой вы незамедлительно обрели бы заступника. Но тогда я в полном недоумении: если вы готовы к такому, то почему же тогда так горько жалуетесь на то, что произошло?
Она снова медленно повернулась лицом. Надменно кривились гордые губы, презрительно изгибались черные брови.
— Уж не пытаетесь ли вы доказать, что есть какая-то разница?
Секунду или две он еще рассматривал ее, потом не торопясь, спокойным шагом приблизился, положил левую руку на полку у самого плеча Антонии, а правой слегка взял ее за подбородок, так что ей волей-неволей пришлось смотреть ему в глаза.
— О, разница огромная, дорогуша. — Губы его тронула улыбка. — Волею случая я ваш муж.
Она стояла, напряженно выпрямившись, высокомерно не делая ни малейшей попытки высвободиться, но в темных, выражающих неприязнь глазах, за сердитой враждебностью он прочел страх, и его вдруг пронзило острое сострадание и яростное негодование на самого себя; рука скользнула к ее запястью, он поднес ее пальцы к губам и мягко поцеловал.
— Чтобы привыкнуть к обстоятельствам, нам обоим нужно время. Мне, разумеется, очень хотелось бы познакомиться с вами получше, но сейчас, мадам, позвольте пожелать доброй ночи.
Он выпустил ее руку, поклонился, отступая назад, и ушел. Уже закрылась дверь, а Антония все стояла, прислонившись к полке, потрясенная и озадаченная, прислушиваясь к решительным шагам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22